Сообщество - CreepyStory
Добавить пост

CreepyStory

10 852 поста 35 809 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

Черный светоч. Часть 1

Теплая летняя ночь раскинула над миром свои крылья, накрыла мягким одеялом, ограждая от забот и суеты. Черный бархатный шатер неба был вышит звездами, мириадами крупных драгоценных камней, рассыпанных чьей-то щедрой рукой. Лишь за городом или где-нибудь в деревне можно увидеть такое сияющее многоцветие. В городе тоже дано наблюдать звезды, но там мешает световое загрязнение: фонари, огни реклам, свет фар, тысяч окон, прожекторов. Чтобы увидеть истинную красоту, требовалось покинуть пределы города, выбраться из своих душных бетонных коробок. Только тогда первозданное великолепие ночного летнего неба раскрылось бы перед вами, заставляя смотреть в него, погружаясь взглядом все глубже и глубже, вынуждая дыхание восторженно замирать.

Где-то в чаще леса изредка довольно ухал филин; крохотные зеленые и зелено-желтые огоньки, чуть реже – синие говорили о том, что в густой траве прячутся светлячки; ночные птицы перекрикивались друг с другом, практически бесшумно перелетая с дерева на дерево и не касаясь в полете ветвей; хрустели порой ветки под чьими-то лапами. Лес не спал, он жил ночной жизнью, такой же бурной, как и дневная.

Людей, шедших в этот час о тропе, не интересовали ни звезды, ни природа. Они шли вперед, не говоря ни слова: молчаливые призраки, безликие и безымянные. Четыре человека, одетые в весьма неподходящие для прогулки по ночному лесу наряды. Мужчина лет сорока пяти был облачен в строгий классический деловой костюм с галстуком, завязанным виндзорским узлом. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал краешек дорогого платка. Лакированные туфли, казалось, отражали звездный свет.

Еще двое сопровождавших выглядели лет на тридцать и походили на двоих из ларца, одинаковых с лица: широкоплечие, мускулистые, с короткими “бандитскими” стрижками. У обоих холодные цепкие взгляды, рыщущие по сторонам, но не блещущие особым интеллектом. Одеты гораздо проще первого мужчины, но тоже в костюмы.

Четвертый путник на первый взгляд попал в эту компанию совершенно случайно. Невысокий плюгавый мужичок, затравленно озирающийся и постоянно поправляющий пальцем сползающие на нос очки. Облачен он был в старую, еще советскую, одежду, изрядно поношенную, но добротную. И пусть он шел первым, указывая дорогу, но лес действовал на него угнетающе, на хорошо знакомой тропе мерещились зловещие тени, а за каждым кустом чудился страшный монстр. Для возрастного мужчины такие страхи казались глупыми и нелепыми, но этот человек знал, куда шел.

Прогулка продолжалась не менее получаса, пока наконец вековые дубы не расступились, открывая взгляду большую прогалину, почти в самом центре которой обнаружилась квадратная яма четыре на четыре метра. По ее краям располагались работающие от аккумуляторов светильники. Их было не много и стояли они, скорее всего, лишь для того, чтобы обозначить границы ямы, чтобы люди не свалились в темноте. Из центра квадрата в небо бил черный луч, видимый вопреки ночному времени. Он был плотным, густым, буквально осязаемым. И от него веяло страхом. По крайней мере именно такое чувство испытывал плюгавый мужичок.

- Это он? – мужчина в дорогом костюме склонился над краем ямы, с холодным интересом рассматривая то, что там находилось.

- Да, это он, я уверен абсолютно точно, - залебезил мужичок, вытирая так некстати проступивший на лбу пот. – Я как только узнал, что ребята раскопали, сразу же поспешил поставить в известность вас…

- И выдернул меня из важной поездки в Эмираты, - заметил мужчина. Впрочем, в голосе не были ни злости, ни раздражения.

- Простите, Мстислав Сергеевич, - проблеял мужичонка, - но вы же сами говорили…

- Я помню, что я говорил, - снова перебил Мстислав. – Не паникуй, ты все сделал правильно. Итак, ошибки быть не может?

- Клянусь, это действительно он! Его созданием занимался лично оберфюрер СС Вольфрам Зиверс. Нет, это он и еще раз он! То, что вы так долго искали, наконец найдено.

- Я знаю, кто им занимался, - вскинул руку Мстислав Сергеевич, обернулся к своим телохранителям. – Достаньте эту штуку, ребята. Только аккуратнее, не повредите.

Телохранители спустились в яму по заранее приготовленной там лесенке. Почти сразу же исчезло черное свечение, будто его выключили. Вскоре они достали небольшой сундучок, обитый каким-то металлом и украшенный странным орнаментом. Мстислав довольно кивнул, развернулся и направился прочь.

- Подождите! – воскликнул обескураженный мужичок. – А что теперь дальше делать?

Мстислав остановился, посмотрел на телохранителей и взглядом указал на плюгавого, после чего преспокойно зашагал обратно. Когда за его спиной раздались два выстрела, он даже не вздрогнул. Лишь удовлетворенно хмыкнул, довольный работой своих подчиненных.

********

- Красота какая, Перун Сварожич! – Нестеров с нескрываемым восторгом смотрел по сторонам. – Лес, природа, птицы поют, солнышко светит. Все ж таки жизнь прекрасна!

- Это ты вон тому объясни, - мрачно кивнул Перун на яму, в которой лежал труп мужчины. – Думаю, он с тобой не согласится.

- Ну, знаете, живым – живое, - не сдавался лейтенант. – Если над каждым трупом так убиваться, то и с ума сойти недолго. Это наша работа, которую мы делаем и которая не должна оказывать негативного влияния на реальность нашего бытия.

- Живым – живое, - передразнил Перун, не разделяя оптимизма коллеги. – Вот и получишь ты живую головную боль и втык не только от меня, но и от столичного руководства, если вместо дела станешь заниматься созерцанием окрестных пейзажей. Так что давай, натуралист-любитель, не отлынивай. Или напомнить тебе, как нас таскали по делу о моей сестрице?

- Умеете вы настроение испортить, — беззлобно и без всякой обиды хмыкнул Дмитрий и на какое-то время замолчал.

Про Мару он не забыл. Да и как тут забудешь, если не так давно зажившие ребра нет-нет, да и напомнят о себе легкой ноющей болью. Про начальство же вспоминать вообще не хотелось. Крик тогда в отделении стоял такой, что стены тряслись, а под увольнение рисковал попасть чуть ли не каждый второй. Перун закрылся с гостями у себя в кабинете, о чем-то долго беседовал. Содержание того разговора не знал никто, а сам громовержец о нем не распространялся. Главное, что после “совещания” все как-то разом успокоилось, а бредовую версию о психически нездоровой дамочке и весеннем обострении приняли, как рабочую. Скорее всего, просто хотели поскорее закрыть слишком громкое дело, чтобы не дай бог слухи о нем не поползли еще выше. А так получалось, виновная найдена, оказалась шизофреничкой, погибла при задержании. Убийств более не будет, все молодцы.

Но, как известно, свято место пусто не бывает. Убийства, как и прочие злодеяния, не прекратятся никогда. И наглядный тому пример находился сейчас на дне странной ямы. Странной даже на взгляд Нестерова. Взять хотя бы стены: облицованы каким-то тусклым металлом без малейшего признака ржавчины. В том, что это не нержавейка, он был уверен точно, но и что это – ответить не мог. Сквозь слой грязи и пыли можно различить символы, очень сильно напоминающие нацистскую свастику. Надписи, вроде бы, на немецком языке, но вперемешку то ли с иероглифами, то ли с рунами, то ли с рисунками. На полу битые глиняные черепки, полусгнившие сундуки, оцинкованные ящики, истлевшее от времени оружие, превратившееся в труху тряпье. Попадались, правда, и старинные монеты, и украшения, и какие-то свитки, туго перемотанные шпагатом. Последние, к сожалению, рассыпались в прах от малейшего прикосновения. Создавалось впечатление, что яма когда-то была чем-то вроде бункера или тайника. Неужели этот бедняга, распластавший руки крестом, очередной “черный копатель”? С виду не похож, конечно, но кто их знает, любителей легкой наживы.

- Что думаете, Перун Сварожич? – решил прервать молчание лейтенант, видя, как голубые глаза бога потемнели, приобрел цвет морской волны во время шторма.

- Думать будем после того, как судмедэксперты закончат с ним возиться, а ребята допросят эту парочку грибников, его нашедших, - глухо произнес Перун. Только не нравится мне все это. Сильно не нравится.

- Убийства и трупы и не могут нравится, - резонно заметил Дмитрий. – Если ты, естественно, не маньяк.

- Дело не в этом. От этого схрона веет смертью и тьмой. Взгляни на эти письмена. Заклятия, охранные символы, сдерживающие. Тут намешаны несколько языков, переплетены множество символик, а все вместе это… Плохое место. Сила здесь какая-то была. Знакомая сила, черная, опасная для людей.

- А для вас? Вы уже сталкивались с чем-то подобным?

- Приходилось, - громовержец пригладил бороду, зачем-то поправил кобуру с пистолетом. – Во Вторую мировую.

Перун на мгновение прикрыл глаза, уносясь в воспоминания. Туда, в новгородские болота, где почти полностью полегла Вторая ударная армия. Холод, голод, страх. Да, ему тоже было страшно, что уж говорить про обычных солдат, среди которых оказалось много мальчишек, считай детей еще. Люди гибли сотнями и тысячами. Смерть пропитала собою воздух, ежесекундно собирая обильную жатву. Он помнил, как после одного наступления из целого полка в живых осталось пять человек, еще из одного полка – семь. Присылали безусое подкрепление, чтобы и оно погибло, если и не в первые же минуты, то в первые дни уж точно. Но умирали не только от этого… Котелок горохового супа-пюре на десять-пятнадцать человек. Сколько так можно протянуть и много ли навоевать? Да, иногда перепадала конина. Артиллерия была на лошадиной тяге, а фураж взять негде. Вот так помрет лошадка с голоду, но ее смерть давала крохотный шанс на жизнь кому-то из людей. Ничего у них тогда не было: ни еды, ни снарядов, ни должного обеспечения.

А немец пёр сытый и уверенный в себе, пусть и удивленный такому яростному сопротивлению. В небе то и дело мелькала крылатая смерть, танки ревели моторами, лязгала броня, надрывно и зловеще рычала бронетехника. Каждый день, каждый час и секунда были пропитаны липким жгучим страхом. Никто не хотел сдаваться. Никто не желал умирать. И выстояли бы, несмотря на то, что немцам помогали испанские войска. Но вот идущие в бой элитные бригады СС… Те были буквально одержимы. В глазах их солдат плескалась первозданная тьма. И это не фигура речи, это действительно так. Будто берсерки они бросались вперед, под пули и штыки, не чувствуя боли. Прошитые свинцом насквозь, они хохотали, что-то выкрикивали на своем лающем языке и продолжали сражаться. От них волнами исходил ужас и нечто древнее, злое. Ночами – Перун сам видел это – из болот поднимались черные тени, всасывались в нацистов, окутывали саваном их технику, растворяясь в ней без следа. И с рассветом одержимые бойцы, даже тяжелораненые, вновь наступали, не жалея патронов и снарядов.

Позже историки и прочие “знатоки” будут бить себя в грудь и с пеной у рта доказывать, что несколько сот тысяч солдат погибли из-за ошибки Ставки. Пусть, это их право. Перун же знал, что случилось на самом деле. Немцев вело в бой что-то невероятно сильное и могущественное. Что-то смутно знакомое, но все же необъяснимое.

Бог до боли сжал кулаки, не заметив, как из глаз скатилось несколько предательских слезинок. Ему тогда хоть на часок все его силы. Он бы наплевал на пресловутый Закон равновесия и стер бы всю ту нечисть с лица земли. Но вышло так, как вышло. Ничего уже не вернуть. И, наверное, Димитрий прав: живым – живое. Ушедшим же – покой и вечная память. На плечо громовержца легла рука, аккуратно сжала его. Нестеров.

- С вами все хорошо, Сварожич?

- Я в порядке, Дим, спасибо. Так… Вспомнилось кое-то. Но храни нас Род, чтобы мои воспоминания никак не оказались связанными с этой яминой.

- Все может быть настолько серьезно?

- Ты и представить себе не можешь…

*********

Дверь ночного клуба широко распахнулась, оглушив громкой музыкой тех, кто стоял на улице. Из дверного проема спиной вперед вылетел парень лет двадцати пяти, оступился, кубарем покатился по ступенькам и растянулся на асфальте. Тихонько постанывая, он все же сумел подняться, сплюнул багровую от крови слюну, процедил сквозь зубы:

- Козлы!

Затем оглядел ухмыляющуюся молодежь:

- А вы че ржете, уроды?! И вам навалять?!

В ответ послышались насмешки и замечания по поводу того, кому он может навалять, кого повалять и куда ему следует отправиться. Хамовато-наглый парень собрался дать достойный ответ насмешникам, но все же дошел своим умом до того, что численный перевес явно не на его стороне. Еще раз сплюнув, он побрел прочь от клуба, зажав разбитыми губами сигарету. Горячка после драки с охранником схлынула, в голову опять ударил хмель. Ноги заплетались, выписывая кренделя, перед глазами все плыло и двоилось, а к горлу подкатывал противный комок. Ко всему прочему появилось острое желание справить малую нужду. Пристроившись возле клумбы с пионами, он глупо хихикнул, подумав, что цветочкам не помешает удобрение. Как назло “молнию” на джинсах заело и ее никак не получалось расстегнуть. Раздавшийся за спиной шорох вынудил отвлечься от важного занятия, чтобы посмотреть назад.

Перед ним стояло двое… Нет, четверо… Черт, кажется, шестеро человек. Целая толпа! Только лиц не разобрать: не то бабы, не то мужики. Может, вообще куклы какие-то.

- Э-эй, вы кто такие? Че вам надо? – с пьяным вызовом выдавил из себя парень. Тишина. Только толпа начала раздаваться в стороны. Окружают, мрази!

- Вы че, ивзра… ирза… извращенцы?! Ни разу не видели, как человеки в сортир ходят? И это… слышь, мудаки, вы че вдесятером на одного, а?

Нелепо размахивая руками, он кинулся на обидчиков, но кулаки рассекли лишь воздух. С трудом удержав равновесие, парень коршуном, как ему казалось, набросился на ближайшего соперника, но снова тщетно. Большего сделать он не успел. По животу разлилось тепло, постепенно превращаясь в раскаленный вулкан. В кончиках пальцев закололо, сперва слабо, а потом все сильнее и сильнее. Парень приложил ладони к животу, чувствуя, как они мгновенно становятся липкими. Угасающее сознание отметило, что неплохо бы вот прямо здесь и сейчас лечь и поспать. Он сел прямо на асфальт, так и не отняв руки от раны, медленно завалился на бок.

Двое короткостриженых мужчин переглянулись. Один тщательно вытер лезвие штык-ножа платком, убрал оружие за пояс.

- Хорошая работа, - отметил второй. – Сколько ещё осталось?

- Ещё двоих. Пустяки. Начать – и закончить.

Две фигуры растворились в ночной темноте, оставив бездыханное тело возле клумбы с пионами.

Черный светоч. Часть 2

Показать полностью

Ужас мертвой воды. Байки Митрича

Продолжение. Начало тут: "МЕДВЕДЬ-ЗОМБИ"
Больше контента в ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛЕ "УЖАСАРИУМ"

Ужас мертвой воды. Байки Митрича Страшные истории, CreepyStory, Еще пишется, Ужас, Деревенские истории, Мистика, Ужасы, Длиннопост

Проснулся я от громкого рёва. Наскоро впихнув ноги в джинсы и припрыгивая на одной ноге, выбежал из комнаты.

- О, проснулся! А ты ранняя птаха.

Федор сидел за столом как ни в чем не бывало и пил чай.

- Это что? Что за рёв? - растерянно спросил я, указывая рукой куда-то в окно.

- А это. Да, первотёлы. Коровы. К телятам рвутся, кормить.

Я стоял с чувством недоумения и легкого стыда. Наверняка Федор про себя усмехается пугливости городского, но рёв был и правда очень жуткий.

- Да ты не стой, чай наливай, хлеб, масло на столе, - Федя не подал вида, что его забавляет мой испуг.

- Спасибо. Растерялся, что-то от неожиданности. Петухов я еще ожидал, а тут такое.

- Кур у нас нет. Грипп, всех пришлось истребить, а больше и не заводил никто.

- Понятно. Слушай,  я тут посижу, подумаю над материалом?

- Да не вопрос, сиди сколько надо. Я сейчас чай допью и на ферму поеду, по работе. Мешать не буду.

- А я хотел еще к Митричу сходить.

- Так иди, конечно. Дверь прикрой и всё. Замков тут нет. От кого запираться?

Федя допил свой чай и  ушел. Я расположился на кухне с ноутом. Надо по памяти записать то, что вчера рассказал мне Митрич. Совсем не надеялся на репортаж, поэтому ничего не фиксировал и не снимал, но вчера пришла идея - а если сделать что-то вроде документального фильма или даже цикла фильмов, такой пугающий деревенский фольклор. Конечно, внезапно могут вылезти уши Рен-ТВ, но в целом, если сохранить колорит, набрать интересные истории, может получится что-то вполне литературное. Вроде бажовских сказов или тургеневского “Бежина луга”.

Полностью в исполнении Митрича истории конечно не вставить. Дело даже не в том, что уговорить его рассказать снова, да еще и не прикладываясь к бутылке, будет не просто, дикция у него... сложная... устанут слушать. Но картинка все же нужна, да и пару фраз для аутентичности тоже можно вставить.

Я  достал смартфон, проверил, достаточно ли места. Сети, конечно, не было. Откуда. Сколько здесь жителей? Пятьдесят от силы. Но памяти достаточно. Зря, конечно, камеру не взял. Если продам идею, монтажеры будут материть за такую съемку. Но что есть, то есть.

Несколько часов я записывал детали истории про медведя и набрасывал концепт передачи или цикла - идея с циклом программ меня захватила. Я выдавал страницу за страницей, и концепт, и историю Митрича, даже попытался что-то зарисовать в блокноте, но быстро эту идею забросил. С режиссерского раскадровками не занимался, а у меня и тогда не очень получалось.

Время близилось к обеду, и я решил, что уже можно навестить Митрича. По наставлению Федора прикрыл дверь и пошел по улице к покосившемуся домику старика.

Пекло немилосердно, я старался держаться в тени деревьев и заборов, но  солнце вошло в  зенит и теней было очень мало. Хоть был и день, на улице ни души. Пару раз мне казалось, что я видел выглядывающие из-за заборов головы, но стоило мне посмотреть, как они тут же исчезали. Странно, - подумал я. - Конечно, взрослые могут быть заняты делами, но детей тоже не видно. Хотя такая жара. Все наверняка на речке. Эх, я бы тоже с удовольствием искупался.

Подойдя к забору Митрича, я услышал внутри ворчание, глухие удары и треск. Сквозь широкие щели в иссохшемся заборе увидел, как старик рубит дрова. Замахнувшись он с силой опускал топор на сухие сучья, каждый раз громко выдыхая и что-то приговаривая. Вроде бы он был один. Дождавшись паузы между замахами, я постучал.

- Здравствуйте. Можно?

Следующего удара не последовало, и через некоторое время я услышал шамкающий голос старика.

- Заходи, раз пришел. Чего надо?

Я приоткрыл калитку и шагнул во двор. Старик действительно был один. Он стоял возле большой чурки, опершись на топор, рядом лежал ворох сухих веток.

- Шнова ты? - спросил он с удивлением, даже, казалось, с беспокойством. - Ты шего не уехал ешо?

- Да вот, решил остаться ненадолго - я опешил от такого вопроса. - М…материала подсобрать. Мне говорили, вы  еще много историй знаете. Может расскажете?

- Иштори, мать… Уезжать тебе надо. Нешего тут шастать!

- Да я вот как раз пока Федор с машиной договорится и зашел.

- Федор? Ты не на швоей штоле?

- Не, я на попутках.

- Эх, матить же… Уезжать надо тебе. Дожжь вечером нашнетшя, дорога рашкишнет заштрянень тут на неделю, - ворчал он, указывая на собирающиеся на горизонте тучи.

- Да? - Я посмотрел на черное небо вдалеке. - Не хотелось бы. Но все равно ждать. Я вот принес…

Я достал из сумки бутылку водки.

- В жару такую? Шовшем штоле? - отмахнулся старик, воткнул топор в чурку и поковылял к дому.

Я стоял с бутылкой в руках, не зная, что и делать.

- Што там штоишь? Иди поштавь в дом и шадишь.

Митрич доковылял до своей лачуги и присел у стены на низенькую скамейку в тени дома. Он достал из кармана сложенную газету, оторвал кусок, из другого кармана выгреб горсть вонючей махорки. Прямо из кармана, безо всякой табакерки или кисета. Насыпал на лист и завернул, обильно послюнявив край.

Я поставил бутылку за дверь и пристроился рядом.

- Можно я вас на видео запишу? Для передачи, ну и рассказ, чтобы не по памяти, а то боюсь упустить детали какие-то.

- Видео? Ты ш телевидения штоли? Я думал иж газеты.

- С телевидения. С областного.

- Ну шнимай, не жалко… Может быть ушпеешь в швою передачу…

Я достал  смартфон и включил запись. Митрич курил самокрутку, выдыхая едкий дым, и смотрел за моими приготовлениями.

- Што рашказать-то?

- Не знаю… Что-нибудь пугающее

- Пугающее… Коротенько тогда, штобы ты шкорее уже шмотался отшудова.

Я не стал обращать внимание на грубость старика, мне и самому не хотелось тут задерживаться. Перспектива застрять тут на неделю мне совсем не нравилась.

- Видел карьеры по пути? - спросил Митрич. Я замотал головой.

- Ну как не видел. Шпал штоли? Озера, зарошшие возле деревни?

- А да. Озера видел.

- Не видел он… Карьеры это, не озера. Так вот…

Я еще пацаном был, то есть очень давно. Карьеры уже тогда заброшенные были. Там раньше кирпичный завод был. Китайцы шабашили. Кирпичи делали и накопали карьеров, глину добывали. Потом то ли вода пришла и они уехали, то ли они уехали сперва, а потом вода поднялась. Не знаю. Карьеры испокон стоят залитые и заросшие.

Так вот жили у нас два брата, дружки мои. Там, на другом конце деревни. Сашка и Мишка. Сашка постарше, а Мишка - шкет совсем.

Однажды Сашка пропал… К вечеру хватились - нету его.  Нас собрали, расспрашивали - никто не видел ничего, даже Мишка, брат его. Ночь искали. Утром и милиция приехала. Нас снова всех собрали. Ничего. Лес прочесали вокруг. Неделю наверное шумели, ни следа не нашли… Потом стихать все начало. Лето. Сенокос. Всем работать надо. Родители, понятно, не успокоились.

Мишка редко стал выходить из дома. То мать не отпускала да и сам он не очень-то хотел. Потом слухи пошли, что  Мишка того… немного. Ночью встает, по дому ходит и кричит, и будто бы воду расплескивает по полу, но не признается. Молчит только и отнекивается, что не он.

Как-то раз ни с того ни сего отец Сашки и Мишки мужиков собрал, надо, говорит, на карьеры ехать еще раз обыскать все. Дескать, Мишка опять ночью вскочил и кричит - Сашка на карьерах, Сашка на карьерах. Мать, понятно, в истерике, чуть ночью не побежала сама. Еле уговорили утра дождаться.

Карьеры обыскивали уже, но собрались, поехали. Вообще на эти карьеры не ходит никто. Вода там из ключей подъемных. Холодная. Глина везде - хуже чем болото. Да и далеко они. Речка ближе.

Приехали, осмотрели всё вокруг. Ничего нет. Вернулись и Мишку расспрашивать. Почему он сказал про карьеры? Сашка ему говорил, что будет там или видел он когда тот уходил? Мишка только ревет и головой машет. Не видел… Не говорил…

Ну оставили в покое. Мужики разбрелись по делам. Полдня прошло, работать надо. А вечером снова напасть - Мишка пропал. После расспросов в избе был, в комнате своей. Решили не трогать его, чтобы успокоился. Вечером спать уже пора было ложиться, зашли, а нет его.

Снова всех всполошили. У матери опять истерика, темно уже. Она все рвется искать сама. Насилу успокоили. Таблеток дали, уложили в доме.  Мужики во дворе собираются искать, хоть и ночь почти.

Тут из дома - крик. Да екарныбабай Что опять? Забежали. А там посреди комнаты мать Сашки и Мишки сидит. Мокрая вся и вокруг вода по всему полу. Она кричит, по воде руками бьет, плачет. Мужиков увидела, кричит им - езжайте на карьер, сейчас, там дети.

Бабы остались успокаивать, мужики тут же поехали.  Ночи у нас темные. Шарят по кустам, по берегам фонарями. Там скользко. Глина, трава. Того и гляди сам навернешься.

И тут увидели - на берегу возле куста одежда сложена аккуратно, а к дереву веревка привязана и в воду закинута. Подергали - крепко сидит. Начали тянуть, а на другом конце Мишка. Веревка к его ноге привязана. Он окоченевший уже и обеими руками Сашку держит. Тот уже давно в воде, отекший, только по одежде узнали. Мишка разделся когда в воду полез, а Сашка в одежде был.

Как Сашка в карьер попал еще и в  одежде? Зачем вообще туда пришёл? Как Мишка узнал, в каком карьере искать, да еще в каком конкретном месте?.. Непонятно.

В деревню решили до утра не привозить. Мало ли милиция что-то будет искать, да и матери, как сказать не знали. Отца еле успокоили там, а что с матерью-то будет…

Но она как будто бы узнала. Бабы, что с ней сидели, говорят в какой-то момент замолчала. Не кричит, не плачет. Не разговаривает. Сидит, раскачивается взад-вперед и смотрит в одну точку.

Позже уже рассказывали, что она все-таки рассказала кому-то, что увидела в избе, когда закричала...

От таблеток она заснула и слышит, как сквозь сон будто зовёт её кто. Глаза открыла. Темно. С трудом разглядела посреди комнаты, оба сына её стоят, за руки держатся. Она понять не может, сон это или мерещится ей, все плывет в глазах, дети как будто мутные. Она рот руками зажала, чтобы не закричать, и слышит, как будто в ушах у неё зашумело и голос еле различимый. Мишкин голос: “Мама, мы теперь оба в карьере…” Тут она не выдержала. Бросилась к ним. Хотел схватить, обнять, прижать… Но руки насквозь прошли, через что-то холодное и их тела тут же заколыхались и растеклись на неё и по полу водой… Тут она и закричала. Этот крик и услышали во дворе.

В деревне потом я уже и не видел их… Говорят мать с ума сошла и утопилась, а после и отец, не выдержал…

Митрич замолчал. Всё это время я слушал молча. Мне стало как-то очень тоскливо и тяжело. Да и на улице потемнело, задул противный холодный ветер.  Небо затягивали тучи.

- Жуткая история, - сказал я.

- Какая ешть, - прошамкал Митрич. - Ты бы шел уже.

- Да, да. Спасибо. Слушайте, а я, может, еще приеду после? Вы не против? С оператором.

- Потом видно будет. Тебя как звать?

- Игорь.

- Ты вот што, Игорь. Езжай пока, а пошля, бог дашт, приедешь - поговорим.

- Хорошо. Спасибо. Я тогда пойду.

Я поднялся и пошел к забору. Митрич шаркал за мной. Выйдя за ворота, я еще раз кивнул ему и пошел к дому Федора.

- А ты у какого Феди оштановилшя-то? - окликнул меня старик.

- Да вон там, через несколько домов, - указал я.

Старик приложил руку ко лбу, всматриваясь куда я указывал. Затем проворчал что-то под нос и ушел. Калитка звякнула, захлопнувшиеся за ним.

Федра все еще не было. Тучи продолжали скапливаться. Уже вечер скоро. Что же там с машиной? В крайнем случае, Федор обещал отвезти сам. Я же заплачу, если что, и побольше.

Захотелось есть. Думаю, не обидится хозяин, если я тут что-нибудь тут найду перекусить. В холодильнике была кастрюля с вареной картошкой и колбаса, хлеб я нашел в шкафчике над плитой. Поставил чайник, разогрел картошку на сковороде, сделал бутерброды. Просто, но довольно сытно.

Убрав посуду  со стола, я достал ноутбук и дополнил свои заметки. Скинул на него видео с телефона, на всякий случай пусть будет копия.

Тем временем ветер за окном  завывал все сильнее. Темнело. Становилось не по себе. Где искать Федора я не знал, связи нет. Неужели все-таки застряну тут?

Я вышел на крыльцо. Не знаю зачем. Видимо, от волнения. Посмотрел на улицу через забор. По-прежнему пусто. Деревня как будто вымерла. Оглядел двор. Несколько построек, сарай, баня, огород.

Дверь сарая хлопала на ветру, звякая петлями. Прикрыть что ли? Я спустился с крыльца и подошел к сараю. Внутри было темно, пахло навозом. Дверь никак не хотела закрываться, я огляделся вокруг, ища какой-нибудь камень или палку, чтобы подпереть её. Опустив глаза я увидел, что из-под двери растекается какая-то темная густая жидкость. Кровь? 

Тревога охватила меня. Оставить? Уйти? Но куда? В дом? Буду еще больше переживать, не понимая, не зная, что тут во дворе.

Медленно я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Несколько небольших окошек были под самым потолком, но они были очень малы, да и на улице уже стемнело, что-то разглядеть было сложно.  Я сделал шаг внутрь, затем еще и нога ударилась о что-то твердое. Осторожно присев я напрягал глаза стараясь разглядеть, что это одновременно нашаривая рукой. Рука вляпалась во что-то липкое, покрытое жесткой шерстью. Глаза уже почти привыкли, и я увидел, что это коровья голова. Отрезанная или оторванная, в крови,  с высунутым языком. От неожиданности мне стало трудно дышать, я одернул руку, вскочил на ноги, отпнув страшную находку, и попятился к выходу. Резко повернувшись, я бросился к выходу  и почти столкнулся с возникшим в проеме Митричем. На изувеченной половине его лица плясали тени раскачивающихся на ветру деревьев от чего он выглядел еще более жутко.

Я остановился перед ним с выпученными глазами, все еще хватая ртом воздух, пытаясь отдышаться. Вообще не понимая, что тут происходит. И тут старик схватил меня за одежду, сильно дернул вперед и вытащил на улицу…

Продолжение следует.

Показать полностью 1

"Дабл Либерти"


"Дабл Либерти" CreepyStory, Ужасы, Авторский рассказ, Рассказ, Сверхъестественное, Мистика, Страшно, Длиннопост

Сделка есть сделка. Но конкретно этой сделкой нумизмат был недоволен. Два часа переговоров по телефону, еще как минимум час дома у коллекционера, а его собственный альбом сегодня пополнится всего тремя ценными экземплярами. Два из них – центы первый половины прошлого столетия он получил в довесок к редкому доллару с изображением трехногого быка. Торги за эту монету были изнурительными, нумизмат выложил за нее стандартную цену, и даже две дополнительные монеты не были таким уж поводом для радости.

Коллекционер держал свой мини-музей в одной из комнат панельного жилого дома и внутренние интерьеры квартиры резко контрастировали с окружающим пространством. Покинув ухоженные пределы квартиры, пропахшей вином и металлом, и услышав, как с грохотом занимают свои места язычки многочисленных замков, нумизмат сжал в руке трехногого буффало и вгляделся в тяжелую тьму коридора.

Напротив двери лифта, сидел человек. Издалека он был похож на мешок для мусора, к которому кто-то подставил мятую бутылку воды и два тяжелых ботинка. Нумизмат обернулся и уперся взглядом в заваренную дверь пожарного выхода. Не отпуская монеты, он нащупал в кармане перцовый баллончик и сделал несколько шагов. Глаза привыкли к темноте – на площадке сидел бездомный, похожий на луковицу. Нумизмат облегченно выдохнул и прошел к лифту. Бездомный за его спиной прокашлялся и произнес.

– Извините.

Нумизмат пробормотал «нет денег» и нажал на кнопку.

– Я знаю, что есть. Прикупили монет? Вы не подумайте, я не прошу подаяние. Разрешите взглянуть.

Лифт как будто специально застрял. Кабина грохотала этажом выше, внутри кто-то явно ругался и грузил что-то тяжелое. Нумизмат достал из кармана другую, пусть и дорогую, но не слишком редкую монету. Бездомный прищурился и разочарованно помотал головой.

– Не верю, что за этим вы тащились в такую даль.

– Разбираетесь в монетах?

– Доводилось иметь дело с мелочью, – он рассмеялся и тут же закашлялся, – слышали о серебряном одностороннем долларе с двумя дамами?

Лифт проехал мимо этажа, подсветив площадку светом сквозь широкую щель между дверьми. Нумизмат нервно сглотнул и отпустил буффало, который тут же погрузился на дно кармана. Жалкая мелочь. Доллар «Дабл либерти» – феникс мира нумизматики, монета-призрак, монета-байка. И он, возможно, напал на ее след.  Внутри нумизмата кипело возбуждение вперемешку с подозрительностью – чаще чем о «двуликом долларе» на форумах писали только о мошенниках, которые за круглую сумму продавали байки о его местонахождении.

– Доводилось о нем читать, – ответил нумизмат и поправил очки, мысленно приготовившись заплатить за информацию. Меньше, чем стоит самая дешевая из монет в его карманах, но больше, чем этот странный человек может собрать за день.

Бездомный словно нутром почувствовал следующий вопрос нумизмата и ответил.

– Я расскажу, все, что о нем знаю, а вы заплатите столько, сколько будет, по-вашему, стоить эта история. Но это все равно больше, чем знаете вы. Потому что я знаю какой он на ощупь. Ну что, по рукам?

Нумизмат присел, опершись спиной на черную от копоти стену.

– И какой он на ощупь?

***

Черные морщины обугленного потолка полопались и провисли лоскутами, известка на стенах потрескалась так, что походила на древнюю пустыню. Единственный побеленный кусок стены напротив дверей лифта украшал странный рисунок - голова быка, за ней что-то похожее на звезду, лучи которой не попадают в точки соприкосновения. У разбитого окна, забитого листом оргалита курили трое мужчин. Внешность у всех троих была, мягко говоря, не располагающей к диалогу - бульдожьи красные лица, тяжелые кулаки, короткие стрижки.

Из лифта вышла женщина лет тридцати, за руку она вела совсем еще крохотного мальчугана в пушистой шапке-ушанке. Один из мужчин бросил ей в спину окурок, вся троица загоготала. На куртке осталось едва заметное пятно. Женщина, не оборачиваясь, дошла до конца коридора и попыталась открыть дверь, но из ее рук выпал пакет. По полу покатились яблоки, часть из которых уже заметно подгнила.

– Бичева одна, – пробормотал один из парней, наблюдая за тем, как мать в панике собирает разбросанные продукты, пока ребенок катает по стене красную гоночную машинку – Семен, это же малосемейка, что здесь брать? Хрустали и видики?

Он провел ладонью по татуированному кулаку. Семен - самый низкорослый из всей компании как раз в этот момент набирал в телефоне смс.

– ОСК слышал? Объединенная строительная корпорация.

– Ну, что-то было.

– Что-то бы-ло, - передразнил его Семен, - Коваленко.

В глазах собеседника блеснул азарт, брови поднялись.

– Ну, этого кто не знает.

– Вот, другое дело. Коваленко, повернулся на эзотерике, шаманы там, тотемы, ну вся эта модная мишура. И поехал крышей настолько, что держит свои финансы здесь на квартире, ну типа духи его защищают. Деньги в коробках лежат, а дверь вообще можно ногой выбить, хлипкая.

– Тема точная?

– Он сюда шамана из Америки приволок, дед весь день плясал в коридоре как ненормальный, весь этаж закурил до астмы. Соседи на него со злости и капнули, ну и человечек из его близких тоже подтвердил, уже по линии Рамиля.

Третий утвердительно закивал.

– Ну что мужики, с фартом?

–Погнали.

Семен достал из кармана тонкие резиновые перчатки и пачку черного перца, которым он собирался сбить со следа полицейских собак. Группа двинулась вперед, но тут же остановилась. На полу, в том месте, где еще недавно догорал уголек брошенного в спину окурка, блестела монета. Семен отложил в карман перчатки и подошел ближе.

– Дес-ти-ни. Похоже, американская монета, мужики.

– Баба в короне. Доллар вроде. А как он тут оказался?

– Может Коваленко обронил. Да какая разница? Старшие как говорят? Вору перед делом деньги найти, это на удачу.

Семен схватил монету пальцами и отпрянул, по ладони побежала струйка крови. Две капли упали на пол, второй моментально подставил ладони и затер кровь на бетоне ботинком.

– Ты что творишь, найдут же.

– Да нормально, Лень, мы его сейчас вот.

Вокруг небольшой раны на пальце туго затянулся носовой платок, который моментально пропитался кровью. Сверху Семен натянул резиновую перчатку.

– В карман, в карман руку положи. Обессилел что-ли?

Второй схватил монету за ребра пальцами, так что они побелели, потянул на себя и вскрикнул. Его ноготь остался прижат ребром доллара. Медленно тонкий багровый ручеек нарисовал узор на бетоне.

– Я не понял, вы что устроили? – теперь уже третий кричал так, что его голос разнесся эхом по дому, - Рамиль сказал, серьезные люди, а вы зафармачили весь этаж, да нас через полчаса найдут, да вы же труха, кто из вас объясняться будет с людьми?

Он сделал шаг к Семену и замахнулся для удара, когда в его бритый затылок прилетел тяжелый мясистый кулак.

– Кто труха, сука?

От удара шапка улетела в сторону, а тело бессильно опустилось на бетонный пол. Мужчина тяжело выдохнул, из его носа тонкой струей полилась жидкость, почему-то прозрачная с редкими вкраплениями крови.

– Ты переборщил. Лимфа пошла.

Семен, прошедший не одну уличную драку, понимал, что для их подельника это конечная остановка. Леня убрал в карман кастет и прохлопал карманы лежащего. Документы, немного наличных, перчатки, нож «Белка».

– Переборщил, уберусь.  

Он подхватил тело за ворот курки и волоком утащил его за мусоропровод. Теперь со стороны казалось, что человек просто переборщил с выпивкой и рухнул в углу, справляя нужду. Семен изо всех сил размахнулся и пнул доллар носком ботинка, мелкий кусок подошвы отлетел в сторону и срикошетил от стены как резиновый мячик. Они сильно наследили и все из-за проклятой монеты.

Он опустился на колени и попытался схватить ее двумя руками, но она никак не поддавалась. Злоба переполнила его до краев, он сжал зубы и сердито зарычал, из его рта на серебряную даму закапала слюна. Леня присел рядом.

– Дай, дай попробую.

Он раскрыл нож и упер его лезвием в серебряное ребро. Пластиковая ручка угрожающе затрещала, но монета не поддавалась.

– Малолетки, наверное, на клей прилепили, суки, найду передушу.

Четыре руки щупали острые ребра доллара, капали кровью на пол и оставляли на серебряном рисунке рваные багряные полосы. Нетерпеливые пальцы искали хотя бы мелкую щель под серебряным неровным кругом, вдоль кромки гулял возбужденный нож. Монета перестала быть символом, в какой-то момент она стала целью, все остальное вокруг стерлось и исчезло. Семен повторял про себя присказку про фарт и скреб ее пальцами. На пыльный пол летели остатки резиновой перчатки и гнутая, как древесная стружка, кожа.

Леня оттолкнул подельника и начал водить ножом по поверхности монеты, поцарапал профиль женщины, которая теперь, казалось, едва заметно улыбалась. Тяжело дыша, Семен сел на пол и взглянул на свои пальцы - длинные рваные розовые полосы, как только он оторвал руки от монеты, моментально закровоточили. Но теперь капли не имели значения, монета заняла все пространство в его сознании, он видел, как нож Лени вгрызается в центр крохотного серебряного диска и чувствовал, как под его глазом вспыхивает пульсирующая кровавая рана. Он потянулся снова, нож отскочил и прошелся по его пальцам, монета как будто сдвинулась. Какая-то обида села комком в груди, как жаба, поднялась до горла, перекрыла дыхание.

– Дай, дай я.

Он поймал руку с ножом, забрал его, вставил кончик под серебряное ребро и надавил. Монета, черты которой уже были практически неразличимы в луже крови поддалась и отскочила, женщина на профиле улыбнулась ему, нож остановился, упершись рукоятью в узор на черном свитере. Он вытащил нож и ударил еще и еще. За телом поникшего Лени монета отскочила от стены, сделала несколько оборотов и снова упала за долю секунды до того, как вокруг нее сжались красные пальцы.

***

– Пятнадцать лет.

Старик достал из-под завесы драных вещей руку и растопырил пятерню. Она была изуродована, на каждом пальце кроме мизинца недоставало по фаланге, указательного не было совсем.  

– Было много времени на то, чтобы изучить вопрос. Вы знали, что семейным делом двадцать пятого президента США Уильяма Мак-Кинли было литейное производство? А, что его семья отлила из тридцати библейских сребреников тринадцать американских долларов и заменила слово «Liberty» на «Destiny»?

– Судьба?

– Скорее неизбежность.

– Откуда вы столько знаете про историю одностороннего доллара? И с чего вы взяли, что это был именно он?

– Потому что у этой монеты просто нет другой стороны. В этом вся правда. Что-то люди рассказали, что-то книги, не я первый оказался в этой западне. Здесь, – бездомный кивнул на пространство у входа в лифт, – ее потерял шаман из дельты Миссисипи. Чтобы все, кто болен алчностью, тоже ее потеряли. Дестини.

Нумизмат остановил запись на телефоне и положил его в карман. Собеседник поник, его как будто выключили, голова упала на грудь, лицо утонуло в слипшихся лентах волос и бороды. Он бормотал что-то на своем безумном языке, по бороздам грязной кожи, уходящим из уголков рта в бороду, потекли блестящие капли слюней. История настолько захватила его, что он не заметил, как за окном окончательно стемнело. Руки дрожали. Он нажал на кнопку лифта и достал из кармана доллар баффало и бросил его к ногам бездомного без всяких сомнений. Ровно столько стоила эта история.

Лифт приехал достаточно быстро, кабина с грохотом разинула стальную пасть и замерла. Внутри стояла женщина, с ребенком может лет пяти-шести. Мальчуган теребил в руках маленькую красную машинку.

– Поедете? – спросила женщина.

– Да, секунду.

Нумизмат обернулся. Фантастический туман развеялся и теперь он стоял перед обычным бездомным, перед ногами которого лежала монета стоимостью в несколько неплохих машин. Настоящая глупость. И он едва ее не совершил. Он поднял своего буффало, спрятал его в кармане и вошел в кабину лифта. Двери захлопнулись, лифт дернулся и тут же остановился, женщина потеснила молодого человека и вышла. Ребенок выбежал за ней следом из кабины и проехал машиной по стене с громким «вжуууу». По известке, по голове быка, по звезде, лучи которой не попадали в точки соприкосновения.

Лампочки в кабине лифта замерцали, двери остались открытыми. Морозный ветер задувал из разбитого окна, прикрытого почерневшим от старости листом оргалита. Нумизмат сделал несмелый шаг вперед и зажмурил глаза. Он слышал, как за окном рассекают тьму машины, как смеются прохожие, как шумит город. А еще он слышал, как по бетону под его ногами прокатился тяжелый серебряный доллар, бросив блики на стену и его зажмуренные веки, отразившись от осколков стекла.


Показать полностью 1

Продолжение поста «Земля — это сон Солнца»

на конкурс

Продолжение последнее

Или может быть они и так видны? И как путеводная звезда всегда открыты и находятся над головой, вот только поднять голову не удается, кто-то или что-то ее удерживает и приходится смотреть только вперед и изредка оборачиваться назад, чтобы что-нибудь вспомнить. Скоро у меня будет дочка! Ура!! Я уже чувствую ее приближение!

- Я наверно влюбилась, поделилась этим с мамой, она сказала, что это замечательно. В общем это Игнат наш органист. Теперь мы с ним подолгу гуляем, благо вечера стоят теплые и сухие. Он странный, например он мне рассказал, что его кожа — это отдельное существо, а - а лучше все по порядку, вот как будто говорит Он: «...о, привет! Куда сегодня пойдем? Может все время прямо?! … слушай, не знал рассказывать тебе или нет, но все-таки решился, началось все так, листая какой-то сайт, наткнулся на ковры. Листал, листал и увидел обалденный ковер с такими орнаментами, которые мне почему-то показались голографическими, ну такими объемными что ли. Узоры состояли из растений, насекомых и еще каких-то неизвестных животных, чем-то схожих с выхухолью. Там писалось, что это опытные образцы в ограниченном количестве, но тогда я это счел рекламным трюком. Ковер был круглым, по краям располагались большие мохнатые кисти, по всему периметру, а диаметр составлял где-то два, два с половиной метра. В общем я его купил. У меня тогда было много денег, которые скопились за ряд статей. Через недели полторы я его получил. Он был действительно восхитительный, еще лучше, чем на фото, родители расстелили его в большой комнате и еще долго не могли налюбоваться. Если двигаться и смотреть на ковер не отрываясь, то создавалось впечатление, что насекомые и зверьки движутся, а листва густых лиан шевелится. И еще мы заметили, что если идти от окна к двери, то можно увидеть, как к центру ковра летят три маленьких птички, которых не видно когда просто смотришь на ковер с верху. Мы до сих пор все от него без ума, я тебе его покажу, ты же зайдешь ко мне сегодня на чай? на ковре я занимался гимнастикой и в один такой момент зашел отец и не увидел меня…. То есть я там был, а он меня не видел... и чуть на меня не наступил. И еще одна приятная странность, ковер за ночь собирает всю пыль и мусор со всего пола в самом центре и утром остается только все соскрести в ведро... А потом стало происходить вообще странное, я понял, что моя кожа — она как отдельное существо, думает, разговаривает со мной, только ты не подумай, что я сумасшедший, конечно все выглядит именно так, но, не знаю даже как доказать обратное… ну, слушай по крайней мере развлечешься. Иногда, ночью мне кажется, что кожа сползает с меня и куда-то уходит. Может это одержимость какая-то, как ты думаешь?..»

- Я ни на кого некогда не злюсь, мама говорит, что это у нас потому, что мы пребываем одновременно в бесконечном количестве миров и понимаем правду лучше, чем другие. С каждой новой фазой нам открываются все большие и большие возможностей и приходят знание и понимание того, что раньше было не доступно. Иногда во сне я соединяю себя с другими, потом это образование соединяю с другим итак далее. Обычно я дохожу до момента когда есть только я и пустота. А вчера дошло до того что я - это пустота... стало страшно и я заснула, а когда проснулась все стало как прежде, больше так делать не буду, не созрела еще.

-  Решила переписать кое-что из той книжицы, может быть это что-то прояснит мне сейчас и тем кто будет читать мой дневник: «… море никогда не сомкнется под тобой, ты всегда сможешь ходить по нему как по тверди и иметь все, что заблагорассудится, но желаний в тебе к этому моменту никаких не останется, так как будешь пуста словно бочка, окованная четырьмя обручами условностей. Первая условность — это то, что ты можешь верить или не верить тому, что видишь, слышишь и ощущаешь. Вторая условность — это то, что ты можешь верить или не верить тому, что обретаешь в виде мыслей. Третья — это то, что ты можешь выразить или нет, как возможность проявления. И последнее — это суть, которой нет… Если отвратишь от себя внимание и станешь безликой, то сможешь куралесы делать там, где раньше не могла и сможешь остаться сама с собой и не будет тебе от этого никакой хулы… Если к тебе придет такая как ты смотри на нее как на себя и поймете друг друга без слов, а если она предложит тебе красный хлеб с зеленой солью, то убегай от нее так как это твой перевертыш пришел и хочет тебя под себя подмять. И только по этому подношению его и можно узнать и еще по гладким ладоням если во миру встретитесь, а если на вольнице, то и вовсе никак не распознать, пока сам не предложит то, что сказала. Перевертыш хоть и смотрится как баба, на самом деле мужик полный и детей иметь не может и пришел к тебе именно для того чтобы из тебя себе детятю и сделать. Потому бойся его до тех пор, пока тебя рождение потомков не протолкнет на восьмое небо, куда ему нипочем не добраться... По Лесу ходи как по дому своему, закрой глаза, Он сам тебе все что надобно даст и расскажет, а если в городе жить останешься среди людин, то возьми горшочек глиняный, выкрась его в алый цвет набери земли весной, как только снег сойдет подле дома где остановилась, посади туда крик-цвет и раз в сезон поливай его водой из ближней речки, так не пропадешь и связь с Лесом не потеряешь, а когда до восьмого неба добираться станешь, сходи и посади его среди рогоза или камышей… Станешь рожать первый раз обратись ко всем предшествующим своим и боли не будет и дочь твою примут и увидят и обласкают Все. Когда дочь подле тебя окажется и мать уйдет твоя, все печали пропадут и голова ясной станет словно так и была всегда и вопросов не останется и слово станет образом, посему молчи после родов покуда дочь сама с тобой не заговорит первой, это будет обращение к тебе самой первой сути твоей, не пугайся ни вопросов от нее ни тех ответов на них, ни каких-либо других проявлений… Как дочь пойдет сама научи ее готовить себе воздух, как и тебя мать учила. А как только она сама сготовит молока своего больше ей не давай и ничем другим ее больше не почивай, значит в возраст вошла и сама основное может делать, не мешай, но следи чтобы все было как у тебя и поправляй только… Как твоя дочь родит тебе откроются врата в Перевидеры, ступай туда без оглядки спокойно, как если бы домой шла...» наверно хватит писать там много того, что я назвала бы как очень откровенное.

- Игнат опять чудит, рассказал мне, что у него появился какой-тоновый орган между сердцем и желудком. Даже снимки показывал. Он делал рентген на прошлой недели и … в общем это похоже на дерево… создается такое ощущение от снимков, что у него внутри растет раскидистое дерево с обильной кроной, которая затрагивает все внутренности, а корнями произрастает в кишечник. Говорит, что почти перестал есть и только пьет и солнца хочется много, что без солнца он умрет…

- Приснился такой сон: гремит гром или выстрел, от него разлетаются в разные стороны стаи птиц, не могу надышаться, часто и глубоко вдыхаю как будто пью. Вглядываюсь в даль и вижу, что на встречу кто-то идет. Я сначала не решаюсь пойти, даже подумываю развернуться и убежать, но потом что-то толкает меня и я иду вперед. Приблизившись вижу, что это Игнат, он идет вместе со своей точной копией, они о чем-то оживленно беседуют друг с другом, но ничего не могу понять, вроде язык русский, а ничего не понимаю, отдельно мелькают знакомые слова: затмение… выход… бежать… восток...сложно…

Просыпаюсь, смотрю два Игната стоят возле моей кровати на коленях и синхронно говорят: « ты родила дочь, о она не здесь, мы должны сопроводить тебя к ней, чтобы ничего не случилось.»

Я бросилась искать маму, но ее нигде не было, я долго кричала ее, но она не отозвалась, а потом в животе что-то буркнуло и я поняла, что она ушла и вместе с тем рядом со мной. Даже немного оглядываясь я замечала ее улыбку. Я переоделась, мы взяли воды и вышли. Лифт почему-то не работал и пришлось спускаться пешком, но это было легко и весело, Игнаты молчали и улыбались. Выйдя на улицу, они взяли меня за руки, и мы пошли к реке, я знала куда идти и без них, но с ними я была как в лодке. Мы шли прямо и прямо пока ног не коснулась вода. Затем мы пошли по ней, как по теплой траве. Шли недолго пока не дошли до центрального дома деревне, даже не дома, а какого-то невероятного строения. Нас встретило множество женщин разного возраста, некоторых из которых знала я и моя мама. Игнаты поспешили вперед и распахнули высокие и широкие двери. По среди просторного зала, в самом его центре стояла маленькая девочка — Таисия...

СЫН ЧУ был покорителем вершин

Ему всегда хотелось убежать

Туда, где талые снега, подобно облакам

Лежат по разным сторонам дороги.

Но все случилось по-другому...

Показать полностью
CreepyStory
Серия Темнейший

Темнейший. Глава 63

(врубай Eluveitie - The Dance of Victory)

Ларс и Мейнард немедленно вывели дружину Миробоичей из замка, оставив лишь тридцать дружинников для защиты стен под командованием Мямли. В поход отправились только те, на кого хватило коней. Пеших воителей брать не имело никакого смысла – тогда войско точно не успеет прийти на помощь баронессе. Семьдесят всадников, да двенадцать рыцарей-Нойманнов, считая Вальда, облачившегося в фамильные латы. Небольшая сила, учитывая что противостоять ей будут четыре сотни разбойников.

Ларс вспоминал стародавнюю осаду замка Миробоичей Эрном. Как командир Орманд, да хранят его небеса, вывел всего пятерых против войска Эрна, сопоставимому по размерам с ныне вторгнувшейся бандой. Им тогда удалось отправить в ад полсотни восставших. Никто не мог ожидать столь безрассудную атаку на свой лагерь посреди ночи. Потому она и возымела такой успех. И будь у них тогда конников хотя бы десятка три – восстание Эрна оказалось бы подавлено в ту же самую ночь.

Но то были крестьяне. Они спали в караулах. Они не умели сражаться.

А разбойничья банда в четыре сотни – это сила куда более серьёзная, чем такая же толпа крестьян. Это практически профессиональное войско. Многие из бандитов прошли через войны. А вели их сами командиры «Менестрелей». Поэтому Ларс и Мейнард опасались, что сил не хватит. Но надеялись на высокую манёвренность конной дружины, в сравнении с медлительным пешим войском у врага. Разбойникам придётся пролить много крови.

Больше всего Ларс и Мейнард опасались, что войско прибудет к городку Велены слишком поздно. Путь не близкий. Хорошо, что лошадей в поместье имелось много. Пешком дружина до городка баронессы добиралась бы четыре дня.

Разбойники были куда ближе к стенам городка баронессы. И если они сию минуту ринутся на разграбление, то дружина не успеет спасти Велену. Поэтому дружинники мчались без отдыха. Обозов с собой не взяли. С голода не помрут. Командиры рассчитывали на быстрое разрешение конфликта. Потому каждый боец прихватил с собой котомку с едой только на пару-тройку дней.

Никлот рванул вперёд и оторвался от войска. Нужно было собрать дружину Житников прежде, чем следом за ним прибудут остальные.

Купцы Зорины уже слышали о вторжении с югов. Они попытались убедить Никлота остаться в поместье и заняться обороной. Ведь столь малая дружина не годится для атаки. Никлот им ответил, что если не разобраться с бандой сейчас, то после разграбления городка Велены следующим на пути банды окажется как раз имение Житников.

-- И тогда вас всех прирежут, как скотин, -- сказал Никлот. – К тому же это приказ Камила. А его приказы обсуждению не подлежат.

Семейство Зориных тут же закопошилось, засобиралось. Кажется, они хотели переждать бурю в более безопасном месте, например, за стенами Серебряного Перевала. В победу столь малого войска они не верили. К тому же слухи доносились такие, будто банда разбойников насчитывает три тысячи воителей.

-- У страха глаза велики, -- сказал на это Мейнард. – Бегущие крестьяне могли сказать, что увидели и десять тысяч разбойников. Даже если бы умели считать. Но это не означает, что они сказали правду.

-- Разведчики баронессы насчитали четыре сотни, -- сказал Ларс. – Нет причин им не доверять… И всё равно, подобные слухи могут вселить страх и в наших людей.

Пехоту отправили вперёд, пока конники поили своих лошадей и давали им отдохнуть в имении Житников для последующего броска. Выступили на рассвете. И довольно быстро настигли пехотинцев. Отсюда продвижение войска Миробоичей замедлилось. Теперь с ними брело семьдесят пехотинцев и ещё два десятка конников.

После объединения войско насчитывало сто восемьдесят бойцов. Мало. Очень мало. Хоть во врагах у них и плохо экипированные разбойники. Да и конников из этого числа оказалось больше сотни, считая и рыцарей Святого Престола. Качество над количеством. И всё же…

Самое главное – это вовремя прибыть к городку баронессы. Объединиться с её дружиной. Тогда у них появится количественный паритет. И, как размышлял Мейнард, тогда у разбойников не возникнет желания нападать на городок и биться с гарнизоном. Бандиты разбегутся по лесам и ничего поделать не сумеют. Никаких целей вторжения они не добьются.

А уже объединённые войска баронов выследят банду при помощи следопыта Хельга и навсегда покончат в решающем сражении с разбойничьим беспределом в Горной Дали.

Однако ничто из этого не пошло по плану.

Только к вечеру дружина ступила на земли баронессы. Войско продвигалось быстро, но до городка оно добралось бы только к следующему утру. Впереди ожидались стычки… Дружине следовало отдохнуть, устроить привал. Если они подойдут к городку уставшие от форсированного марша и будут встречены бандой, то это может плохо закончиться.

Первая же попавшаяся на пути деревня оказалась разграблена и сожжена. Хельг сказал, что банда была в этих местах примерно сутки назад. За это время они могли добраться до городка Велены… Если бы, конечно, преследовали такую цель.

Было странно, что разбойники зашли так далеко на север, миновав городок, и затем повернули обратно.

Но причины стали ясны, когда разведчики нашли крестьян, укрывавшихся в ближайшем лесу. Бедняги рассказали, что всех остальных разбойники увели за собой. Для продажи в рабство.

Бандиты решили не рисковать, забредая далеко на север, где могли уже получить отпор в том числе и от князя. Они намеревались заполучить больше рабов и убраться прочь.

-- Если отвести так много народа в сторону ханств и продать… -- задумался Мейнард. -- На столь огромную выручку бандиты смогут отлично вооружиться. Нельзя позволить им выбраться из Горной Дали. Это не просто дело принципа. Это может закончиться очень плохо для вашего государства… и для торговли всех окрестных государств, в том числе и для Святого Престола, ведь наших купцов тоже немало погибло на местных дорогах.

-- Они смогут даже взять себе наёмников для мести нам, -- предположил Ларс. – Чтобы провернуть тот же трюк, что и Нарникель – грабитель, получивший баронский титул… И как бы не за счёт Миробоичей – самых нелюбимых князем Искро баронов.

Разграбленные деревни не подходили для ночёвки. Всё съестное бандиты уволокли за собой. Да и опасно было в них ночевать. Мейнард и Ларс отыскали подходящую для лагеря возвышенность у ручья неподалёку от дороги. Расположили караулы. А вперёд отправили разведчиков на самых выносливых степных конях. Разведчики должны были выяснить, что же происходит в землях дальше. И насколько разбойники близки к городу.

Если цель разбойников – увести в рабство как можно больше крестьян, то за городок можно и не так сильно беспокоиться. Нападение на дружину Велены может стоить им многих жертв, а лихие люди редко решаются на подобные нападения.

-- В городе очень много ценностей, -- возражал Вальдемар, уже поднаторевший в ограблениях за время служения Камилу. – Пусть он и захудалый… Но вы ошибаетесь, когда считаете, что риск для них совсем не оправдан. Будь у меня такое войско, будь мои люди прижаты к стенке нищетой… Я бы напал на городок. Терять банде всё равно нечего. Зато обретать -- о-о-о!…

-- Если они так опустошили каждую деревню на этой дороге, -- сказал Мейнард. – То они озолотятся на работорговле.

-- Мне не нравится, что мы теряем так много времени на стоянках, -- сказал Карл.

-- А по-другому никак, -- отвечал Ларс. -- Если мы повстречаем разбойников завтра, но не отдохнём после сегодняшнего рывка… толку от нас будет ещё меньше, чем «немного».

Спали ровно столько, чтобы потом не валиться с ног. Разведчики вернулись к утру, едва солнце забрезжило на горизонте. Вернулись на загнанных до полусмерти лошадях. Да ещё и с очень плохими новостями.

Ларс и Мейнард не успели. Разбойники напали предыдущим вечером, когда дружина Миробоичей подыскивала место для стоянки. Даже если бы неслись без отдыха – всё равно не успели бы. Нужно было выдвигаться без пехоты. Тогда подоспели бы аккурат во время начала бойни, но на задыхающихся от скачек лошадях…

Разведчики видели, как городок Велены Дубек подвергли чудовищному разграблению. Улицы наполнились криками ужаса. Полыхали высокие пожары. А дружинников Велены было и не видать… Вокруг города сновали небольшие сторожевые отряды бандитов, которые не позволили разведчикам подобраться ближе и выяснить численность банды. Но по этим сторожевым отрядам можно было судить, что Нарникель не только объединил разбойников Горной Дали, но и снабдил их хорошим оружием и доспехами. Вряд ли он сделал это даром, однако у бандитов всегда имелись некоторые награбленные сбережения. А война не терпит скупости.

Разведчики наткнулись в полях за городком на место битвы, где полегла вся кавалерия баронессы. И, судя по всему, кавалерия эта столкнулась с другой кавалерией. У разбойников имелась конница. Эти известия вызвали особенную суету среди дружинников.

-- Нужно ждать прибытия остальных баронов, -- сказал Никлот. – Соединиться с дружиной Дубек уже не получится. А значит мы в меньшинстве.

-- Вынужден согласиться, -- кивнул Мейнард.

-- Но если баронесса ещё жива?! – воскликнул Карл. – И горожане! Они сейчас умирают на улицах. Возможно, нам ещё получится их спасти!

-- На войне не думают о горестях мирных жителей, увы, -- сказал Мейнард. – Эмоции ведут к поражению. К победе же – холодный расчёт. Идти к городку имеющимися силами подобно самоубийству, как Камил уже успел выразиться.

-- Почему же разведчики баронессы не заметили конницу? – задался вопросом Никлот. -- Это значит только одно – врагов даже больше, чем четыре сотни. Лучше всего остаться здесь, а к городку снова отправить наших разведчиков, чтобы они подсчитали бандитов внимательней, когда те выйдут.

-- Да, вперёд двигаться опасно, -- согласился Ларс.

-- Нет, -- вдруг вмешался в разговор обычно молчаливый Хельг Крюкович. – Нам нужно мчать к городку Велены Дубек. Нельзя ждать. Во-первых, Карл может оказаться прав. Мы можем спасти баронессу. А во-вторых… разбойники наверняка до сих пор заняты грабежом. Они провели бессонную ночь, терзая женщин, да обчищая пожитки горожан. Все наёмники пьянствуют, когда занимаются мародёрством. Кроме того! Они наверняка понесли потери при нападении на город и утомились в уличных боях… Нам нельзя стоять здесь. Мы должны обрушить на них всю свою силу, пока они не успели собраться и улизнуть в Лунное Герцогство. Вот тогда… мы точно потерпим поражение.

-- Хельг прав! – тут же поддержал его Карл. – Каждое его слово наполнено истиной. Нам нельзя ждать!

Ларс хмыкнул и задумался. Совет обдумал и обсудил сказанное Хельгом. В  рассуждениях его действительно имелось здравое зерно.

Во всяком случае, всегда ведь можно отступить и занять оборонительные позиции. Рядом с городком Велены как раз имелись подходящие для пехоты холмики.

Судьба баронессы тем не менее была им неизвестна.

Ларс поднял войско. И бросил его к городку, в надежде ещё успеть. Они считали, что Велену взяли в плен. Вряд ли бандитам было выгодно её убивать – так они не получат огромный выкуп от богатеньких Нойманнов.

Дым упирался в небо высоким столбом. К городку подошли с неприметной стороны, немного свернув с дороги, преодолевая поля и овраги. Поэтому разбойничьи патрули заметили подоспевшую дружину слишком поздно.

Ларс поосторожничал. И не стал бросать всё войско сразу. Об этом он позднее пожалел. Бандиты действительно оказались не готовы к столь скорому появлению гостей.

Пехотинцев разместили на холме, оставив командовать над нею Никлота. А конница бросилась к городу, сотрясая землю и сметая на своём пути все патрули.

Всадники ворвались в город, бандиты не успели преградить им дорогу, а те, кто попытался это сделать – оказались сметены, как хлебные крошки со стола. Всадники пронеслись по улицам всесокрушающим ураганом, порубая пытавшихся организоваться бандитов. Враги не успевали собраться в крупный отряд. Поэтому на всех участках вторгнувшаяся конница имела численный перевес.

-- Не останавливаться! – кричал Ларс. – Главное – не увязнуть! Рубите их всех!

Дружина беспрепятственно пронеслась по ещё дымящимся улицам городка. И только в самом центре, у дворца Велены, столкнулась лбом с конницей разбойников… Завязалась страшная и отчаянная битва. Ларс опасался, что вражеская конница застопорит всю дружину, выиграет время для того, чтобы остальная банда собралась и окружила их со всех сторон.

В самой гуще рубились рыцари Нойманнов. С такой самоотдачей и ловкостью, какие Ларс ещё нигде не видывал. Воители Святой Гвардии славились своим умением фехтовать и держаться в седле. Военному делу они посвящали свои жизни с самого раннего детства.

Рыцарей повёл за собой Вальдемар, пытаясь пробиться во дворец, но у ворот их встретили пикинёры и алебардисты. Отлично слаженные. Наёмники. Не разбойники. Атака на их плотные ряды приравнивалась к смерти. Нойманны были вынуждены отказаться от идеи спасти баронессу. Дворец кишел наёмниками.

Конное сражение закончилось полным разгромом разбойничьих всадников. Ларс больше всего боялся, что конницы у банды окажется больше, чем у них. Но обошлось. Дружина была больше почти вдвое. К тому же разбойникам не хватало умения держаться в седле.

Рыцари Нойманнов, отличные всадники, отправили на тот свет больше половины из всех врагов, что полегли в той битве.

Дружина прорвалась в город и разгромила вражескую конницу. Но теперь отовсюду на неё сыпались стрелы и болты. Разбойники, хорошо вооружённые, замыкали кольцо и действовали вполне скоординировано – командиры «Менестрелей» умело направляли своих бойцов, добиваясь потрясающей слаженности. И пусть разбойники и наёмники были пьяны, но их всё ещё куда больше. А сражаться в окружении чревато быстрым поражением.

В этот момент подвести бы тяжёлую пехоту с тыла! Но вся она располагалась на холме, слишком далеко, чтобы вовремя прибыть на подмогу. Ларс приказал прорываться – бросив дружину в самое слабое место образовавшегося кольца. Наёмники выстроились посреди одной из улиц, ощетинившись пиками и алебардами. Но другого пути не было.

Всадники обрушились на тесные построения. В лошадей вонзались пики. Во всадников летели топоры и тяжёлые дротики. Щиты под атаками алебард превращались в бесполезные обломки. Дружинники слетали с лошадей. Бойцов приходилось бросать, ценой спасения остальной дружины. Конница пробила брешь. Прорвалась через окружение.

Войско Миробоичей тут же покинуло городок и отступило на холм с пехотой. В бою погиб один из рыцарей Нойманнов. И около двадцати дружинников. Теперь всадников имелось чуть меньше сотни. Всё ещё приличная сила. Потери понесли сравнительно небольшие благодаря внезапной атаке, но едва ли не попали в западню

Какие же потери понесли разбойники – сказать было сложно. Поэтому решили ждать на холме, переводить дух. И наблюдать за происходящим в городе. Следить за действиями банды.

-- Мы перебили сотню – не меньше! – сказал Мейнард, смахивая со своих доспехов осколки чьего-то черепа.

-- Это была успешная, но рискованная вылазка, -- сказал Ларс. – Посмотрим, к чему всё придёт.

-- Почему бы нам не пойти сейчас в атаку, но уже вместе с пехотой?! – воскликнул Карл, разгорячённый в пылу сражения.  

-- Потому что атаковать нужно только когда враг к этому не готов, -- ответил Мейнард. – Теперь мы будем ждать, пока они не совершат какую-нибудь глупость. Их ошибками мы и воспользуемся для достижения своей победы.

-- Почему бы тогда нам не предпринять действия для того, чтобы они поскорей ошиблись? – спросил Карл. – Ведь стоя здесь мы скорее сами ошибёмся!

-- Нам теперь торопиться некуда, -- сказал Ларс. – Время на нашей стороне. А вот бандитам…

А вот бандиты приняли боевое построение, опасаясь очередного наскока. Они набили украденные из постоялого двора повозки всем награбленным. Взяли с собой тех рабов, которых могли увести без ущерба своему строю… А остальных принялись резать. Прямо на улицах.

Крики пленных крестьян и горожан, захлёбывающихся в собственной крови, некоторое время доносились до холма. Небольшой отряд наёмников вышел на окраину городка. Бандиты что-то кричали в сторону расположенного на холме войска. Показывали ножами у своих глоток. Агрессивно размахивали руками. Потом вывели крестьянскую семью. Поставили пленников на колени. Первую на землю повалили дочь. Вскоре её голова откатилась в сторону. Мать вопила в отчаяньи. А отец не мог ничего поделать. Затем голову отпилили женщине…

-- Давай ударим по ним! – не мог найти себе места Карл, ещё ни разу не видавший подобных зверств. – Мы стоим здесь, как трусы! Когда нужно атаковать! И спасать людей!

-- Держи себя в руках, Карл, -- сказал Мейнард. – Мне тоже больно смотреть на это. Но разбойники хотят нас выманить с холма. Заставить разбиваться об их пикинёров, выстроенных плотными рядами на тесных улочках... И тогда уже головы будут отпиливать нам.

-- При том, что нам головы они будут отпиливать только после всего остального, -- добавил Ларс и плюнул на землю.

На улицы хлынула кровь сотен пленных. Всех за собой бандитам было не увести.

Они явно готовились к отходу… Тогда Ларс приказал войску броситься к дороге, проходившей мимо городка. Дружина быстро преодолела путь. И взобралась на другой холм – на холм, который располагался со стороны Лунного Герцогства, с которого отлично простреливалась дорога. Только в эту сторону могли бежать бандиты. И Ларс не прогадал.

Разбойники не бросились преследовать дружину, потому что подумали, будто гости хотят снова броситься в город. А когда же они осознали цели броска – было уже поздно.

Однако иного выхода у бандитов не было никакого. Банда вышла из городка в строевом порядке и решила прорываться к Лунному Герцогству под градом стрел.

Тут же зоркий Хельг подсчитал их численность. Чуть менее четырёх сотен.

-- Будто и не убивали никого! – воскликнул Мейнард. -- Какого чёрта!

-- Это значит, что их было куда больше. Разведчики Велены умели плохо считать, -- сделал вывод Ларс.

-- Хорошо, что мы не знали их истинную численность, -- сказал Вальдемар. – Иначе мы бы не решились атаковать город.

-- Тут не только разбойники, -- сказал Хельг. – Их не так много… Больше половины – наёмники. Видимо, примкнувшие к ним ради грабежей.

-- Всех убьём! – говорил Ларс, орудуя луком, выпуская стрелу за стрелой.

-- А Велены Дубек я не вижу, -- сказал Хельг. – Как бы не напрягал глаза.

Бандиты прикрывались щитами. В том числе и живыми. По краям своих построений они выставили пленных.

-- Мы убиваем мирных жителей! – ужаснулся Карл.

-- Это не мы их убиваем! – ответил Мейнард. – А бандиты, подставляя под наши стрелы! Стреляй! Стрелой с такого расстояния сложно убить! А раненных они бросят. Может, это их спасёт…

Но раненных добивали. Как и пленных крестьян. Так и своих – тех, кто не мог продолжать движение. Знали, что с раненными бандитами, прирезавшими целый город, никто милосердно обходиться не станет.

Разбойники стреляли в ответ, но успеха не добились никакого.

Банда прорвалась мимо холма, понеся не столь уж и значительные потери. И теперь разбойники, зачастую легко раненные, но до сих пор сильно превосходившие дружину по численности, продвигались по дороге всё ближе к границе Лунного Герцогства.

-- И как теперь быть? – спросил Карл. – Свершить конную атаку?

-- Опасно… -- размышлял Ларс.

– Вот теперь нам следует действовать активно! -- сказал Мейнард. -- Пытаясь заставить врага совершить ошибку. Но не бросаясь в лоб…

Конница отправилась преследовать банду. Пехота тоже слезла с холма и теперь шагала по пятам, немного позади. Всадники не шли в атаку. Но кружили вокруг бредущей банды, не позволяя вторженцам разбрестись по лесам.

Бандиты отстреливались из луков и арбалетов. Когда конница подходила слишком близко – строй ощетинивался пиками, копьями и алебардами. Ларс всё думал, что в этом наскоке очень бы кстати пришлись мертвецы Камила на мёртвых лошадях. Они уж точно не остановились бы перед торчащими в их сторону опасными пиками. Они бы проломили любое построение, каким бы дисциплинированным оно не было…

Иногда всадники наглели. И врезались в места, где имелось мало пик, убивая парочку бандитов, но затем вновь разрывая дистанцию.

Конница Ларса сильно замедляла продвижение банды. Войско разбойников было вынуждено часто останавливаться, чтобы приготовиться к мнимым атакам, которыми Ларс их постоянно обманывал, растягивая время, всячески замедляя продвижение и изматывая противника.

Иногда несколько бандитов не выдерживали давления. И пытались сбежать. Но их тут же настигали всадники… Наёмники же не теряли дисциплины.

Командиры «Менестрелей» прекрасно осознавали к чему ведёт Ларс. И пытались пробиться к Лунному Герцогству. Постепенно. Шаг за шагом. Ибо верили, что там их ждёт спасение – соваться туда бароны Горной Дали не станут. Это будет означать начало войны.

Пехота Никлота вдруг подала знак. Затрубели горны. Никлот кого-то заметил позади себя. Тогда Ларс и Мейнард очень взволновались. Как бы это не оказался второй отряд разбойников, зажимающий их с тыла!

Но обошлось. Ларс объехал пехоту, чтобы увидеть гостей. И тревога сменилась радостью. Вдалеке вздымалась пыль. По ветру развевались знамёна Савохича. Лют пришёл на помощь.

Это известие чрезвычайно воодушевило всю дружину Миробоичей. Они здесь не одни! И пусть Савохич привёл всего пять десятков всадников… Это всё равно упрощало дело.

Жаль, что без чудовищ. Тогда наёмникам уж точно бы пришёл конец.

Банда в это время ускорилась, воспользовавшись замешательством преследователей.

До границы с Лунным Герцогством совсем недалеко. Вечерело. А к утру банда доберётся до чужих земель. И как быть? Как их остановить?

Решили, что лучшего времени для атаки они больше не увидят. Поля вокруг дороги делались просторными, создавали достаточно места для манёвра.

В том месте и решили ударить.

Пехота перешла на бег. Конница Миробоичей бросилась в атаку.

Ларс с Мейнардом совершили несколько ложных атак, слегка усыпляя бдительность разбойников. И только потом, прощупав наиболее слабое место, обрушили на банду всю мощь кавалерии… Передние ряды оказались пробиты сравнительно легко. Дружинники насаживались на длинные пики. Лошадей под ними убивали. Но бойцы всё равно прорывались вперёд, в жажде мести за жестоко убитых крестьян. Семьи многих дружинников пострадали от лихих людей. Бойцы сражались даже не допуская мыслей об отступлении. Рубили бандитов мечами и топорами. Трещали и ломались щиты, звенела сталь. Стрелы вонзались в плоть.

Нойманны, на своих тяжёлых и бронированных рыцарских лошадях, врубались в ряды особенно легко, но и являлись при этом самой первой целью для арбалетчиков. Хорошие доспехи спасали рыцарей от большинства ударов. Воители святой гвардии ловко орудовали мечами. Но гибли, один за другим.

Карла сбили с лошади и едва не забили насмерть клевцами… однако на помощь к нему пришёл Хельг. Он отбил атаки наёмников. И оттянул Карла назад… Лошадь под Вальдемаром тоже убили. Но тот куда лучше сражался стоя на ногах. Он отражал удары и ловко укалывал врагов в уязвимые места, а те захлёбывались кровью. Ларс старался не отходить от Вальдемара, защищая главную ценность Камила – и сам едва не был убит несколько раз.

Жуткое отчаянное побоище с многочисленным врагом и не могло пойти по иному сценарию! Дружинники погибали, истекали кровью. Но выхода больше не было. Следовало уничтожить банду. Ларс с невыносимой тяжестью на сердце наблюдал, как гибнут его бойцы, его воспитанники, что были ему за сыновей. Отступать нельзя. Тогда банда вернётся в Горную Даль позже. С ещё большими силами.

Ну и что?! Камил тогда встретит их своими армиями мёртвых, проносились мысли в голове. Камил всё решит. Он будет рад, если наёмники придут к нему снова. И куда более рад он будет, если они придут с тысячью, а то и двумя! Потому что в следующий раз у него будет возможность поднять их всех…

Но отступить Ларс не мог. И не хотел. Только разрубать врагам головы – вот чего он действительно желал. Разрубать и мстить за бесконечные бесчинства, учинённые ублюдками на его родных землях.

Конница постепенно прогрызалась в построения банды. Но ни о каком выдающемся успехе не шло и речи. Они несли чудовищные потери.

Несли до тех пор, пока бандиты не услышали топот позади себя. Из дубравы напротив вырвалась конница Люта Савохича.

Банда не успела развернуться до конца. И тогда дружинники Савохича врезались с тыла, прорубая ряды, словно ножом масло.

Лют сражался в самых первых рядах, орудуя своим громадным мечом, будто на сенокосе. Кровь хлестала фонтанами, щиты не выдерживали ударов Забавы, а наёмники и бандиты пришли в ужас от этих нечеловеческих атак, которым ничего не могли противопоставить. Кажется, кто-то сумел ранить Савохича, в самой гуще сражения. Но Лют не замечал боли. Он имел стойкость даже к серьёзным ранениям. О таких воителях на севере слагают легенды, называя берсерками…

Затем послышался клич пехоты. Никлот подвёл свой отряд.

Когда и пехотинцы присоединились к битве, вломившись во фланг – бандитское войско дрогнуло, зажатое в тиски.

Их всё ещё было больше. Но теперь они умирали куда быстрее нападающих.

Кровавая бойня длилась целую вечность.

Командиры «Менестрелей» не позволили строю рассыпаться окончательно. Однако войско баронов нанесло им жесточайшие потери, рассекая и отрезая строй на отдельные островки, затем жестоко расправляясь с окружёнными наёмниками.

Поредевшая банда перестроилась прямо во время битвы, снова развернувшись в боевой порядок и ощетинившись плотной стеной из пик и алебард. Только тогда Ларс дал команду на отвод войск.

-- Отходим! – прокричал он. – Уводим раненных! И отходим для манёвра!

Войско осторожно отступило от вражеских рядов. И отошло немного вперёд, в сторону Лунного Герцогства преграждая путь и угрожая обстрелять разбойников.

Ларс потерял здесь больше половины от всех войск Миробоичей. Немыслимые потери. Однако и банда теперь практически обескровлена. Разбойники бросили пленных и повозки с ценностями. Они метнулись, сохраняя строй, к ближайшей возвышенности, которая хоть как-то защищала бы от конных атак. Ларс не осмелился их преследовать, хотя Карл и Мейнард, так же растерявшие половину от своих людей, убеждали его атаковать бандитов, пока те не заняли высоту.

-- Они будут зализывать раны, -- ответил Ларс. – Они бросили ценности и теперь заняли глухую оборону… Сегодняшней ночью они до Лунного Герцогства не доберутся. Мы им этого не позволим и завтра! Они сдохнут в этих лесах от голода и жажды. Десятники! Собирайте конные отряды. И не давайте разбойникам пробраться к ручьям!

Они одержали победу, но ценой больших потерь. Разбойники деморализованы. Они опасаются прорываться по дороге и дальше. Но они ещё не сдались. Бандиты оставили припасы в повозках и отступили на возвышенность. Ларс сразу забрал все припасы – у дружины они уже подходили к концу. Но теперь они могли без проблем морить разбойников голодом и жаждой. Ларс освободил пленных, связанных длинной верёвкой, и освобождённым мужчинам предложил взять в руки оружие – их он не намеревался бросать в пекло, но задумывал использовать для охраны лагеря и прикрытия тылов, чтобы освободить от этих задач побольше дружинников.

Среди пленных Велены Дубек не оказалось. Опрошенные горожане сказали, что не видели баронессу с того самого момента, как её кавалерию разбили на поле.

Всю ночь отряды баронов кружили вокруг лагеря бандитов. Под покровом темноты некоторые наёмники попытались сбежать, но конники Ларса не позволили им уйти далеко.

А за ночь дружины баронов поредели ещё сильнее – некоторые скончались от тяжёлых ран. Бойцы устали, утомились. Начинались первые проблемы с боевым духом. Дружинники тоже измотались. Они помнили кошмары битвы. И не хотели, чтобы те повторились вновь.

На рассвете местность окутал туман. И разбойники решились на отчаянный бросок в глубину лесов. Ларс понял, что не сможет их остановить без большой крови. Поэтому уклонился от сражения. Но продолжил преследование. Разбойники брели теперь через леса. Пытались оторваться, выбирая путь через овраги и бурелом.

Намеревались всё же добраться до границы через чащобу.

-- Скверное положение, -- заметил Мейнард. – Мы не можем их остановить. Но и отпустить их – глупо. Получится, что все жертвы были напрасны… К тому же в лесах преимущества конницы теряются. Нужно было атаковать их ещё вчера! Когда они ещё не заняли оборону на возвышенности.

-- Тогда бы нам всем пришёл конец, -- сказал Ларс. – Если бы не этот чёртов туман утром… Мы бы их смогли остановить. И запереть на холме.

Ларс подумывал уже отправить Камилу птицу с сообщением о поражении. Но к полудню послышался топот копыт. И задорные присвистывания.  На помощь явились дружины Данилы Горнича и Путяты Дубовича. Полторы сотни ещё свежих бойцов.

-- Всё-таки явились, -- выдохнул тогда Ларс с облегчением. Теперь разобраться с измотанными наёмниками не составит труда.

Дружинники снова обрели боевой дух. Бойцы убеждали баронов совершить решительную атаку и добить ублюдков. Снова поверили в свои силы.

И объединённое баронское войско настигло беглецов. Банда вновь ощетинилась пиками и алебардами. Но теперь на стороне баронов имелось не только качественное, но и численное преимущество. Бандитов встретили на опушке, и те понесли огромные потери. И очень скоро их строй посыпался. Командиры «Менестрелей» не смогли совладать паникой.

Разбойники и наёмники сдались, не выдержав жестокого натиска.

-- А вы маялись! – крякнул Данила Горнич, наконец нюхнувший крови за многие годы. – Стоило мне приехать – сразу всех разбили! Всю горную шваль!

Только тогда Ларс отправил Камилу письмо о тяжелейшей победе. В этом письме он и рассказал ему всё, что случилось после выхода за стены замка…

«Давно я не ощущал так ярко вкус жизни», -- писал Ларс. – «Мне кажется, что именно с этого момента пора начинать своё старчество. Сидеть у камина. Плести корзины или читать ветхие книги… В этой битве я потерял слишком много своих новых друзей. И едва не умер сам. Несколько раз. И всё же фортуна оказалась на моей стороне, очевидно намекнув мне, что пора завязывать с делами военными… А только глупец не внемлет знакам свыше. Жди нашего возвращения. Надеюсь, на следующую нашу войну пойдут непобедимые легионы твоих мертвецов. А у живых и без того жизнь не сладка.. С уважением – Ларс…»

***

А спонсорам сегодняшней главы выражаю огромную благодарность!)

Nlb.Artem 3000р "Больше битв Темнейшему!"

Константин Викторович 300р "На лекарства Камилу"

Олег Сергеевич 100р "Спасибо тебе. Очень люблю твои рассказы"Ответ:^_^

*

На вдохновение:

Сбе4276 6735 5880 1026

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Показать полностью

Неомаг. Часть 2. Глава 2

Глава 2.

Гостиница отыскалась быстро, просто на удивление быстро, буквально через пару улиц от вокзала. Этакий «Дом колхозника» – трёхэтажный бетонный прямоугольник, с тёмным пятном сбитого серпасто-молоткастого герба над входом. С пыльными (куда ж без этого) окнами и вытертой ковровой дорожкой, когда-то бордовой, а теперь серо-коричневой, с лысой проплешиной вытертого ворса по центру. С облупившейся стойкой регистратуры, по-нынешнему ресепшеном и пергидрольной дамой, бальзаковского возраста, за ней. Декольте женщины открывало белёсую (и это в такое знойное лето?) усыпанную веснушками, пышную, в былые годы красивую, грудь.

Барышня за стойкой окинула его воловьим взглядом. Облизнула накрашенные алой (о Боже, одни штампы) помадой узкие губы и попыталась улыбнуться. Именно за улыбку, Максим принял то, что она изобразила на лице.

— Да-а-а, — протянула женщина, скользя по нему взглядом.

— Мне бы комнату, — с напускной робостью в голосе произнёс Максим.

— Вы местный или приезжий? — с некоторой негой в голосе спросила женщина.

— А что, это имеет значение?

— Конечно, если вы местный, то одна цена за койко-место, если приезжий – другая.

— Для кого больше?

— Для приезжего, конечно, дороже, — удивлённо пояснила блондинка.

— И насколько? — продолжал допытываться Максим, его забавляла эта, прямо скажем, сюрреалистическая ситуация.

— А ну, вас, — махнула на него рукой регистраторша, или кем тут она была, — номер брать будете?

— Какие же у вас номера есть, люкс, полу-люкс?

— 2-х местные, 3-х, 4-х и 6-ти местные. — Вздохнула Лариса Викторовна, он, наконец, прочитал имя, напечатанное на пожелтевшем листе бумаги, вставленным в рамку из поцарапанного оргстекла.

— Так запишите меня как местного, со скидкой, — насел Максим на Ларису.

— А то по тебе, «щегол» не видно, что ты пташка залётная, — неожиданно рассмеялась дама.

— Как прилетел, так и улетишь, — и добавила еле слышно, — если сможешь.

Другой бы не расслышал, женщина произнесла последние слова, громко шурша журналом регистрации (толстенной амбарной книгой, разлинованной вручную – ручкой и линейкой), но Максим услышал: слух у него был хорошим.

«Ну-ну, миссис, или кто вы там, большая грудь, это мы ещё посмотрим – кто сможет, а кто нет. Разнесу ваш пыльный клоповник по брёвнышку».

— Фамилия, имя, отчество, – уже официальным тоном сказала женщина.

— Я так понимаю, паспорт предъявлять не надо?

— Не при советах живём, а в капитализьме, — не отрывая взгляда от журнала, и как-то слишком пафосно произнесла Лариса.

— Вот как? Тогда записывай – Тарланор Петрович Пуздой.

Женщина невозмутимо записала эту белиберду и, подняв на него подведённые перламутром глаза, иронично промолвила:

— С каких это пор мы с тобой на ты, милок? Чай на брудершафт не пили.

— Чай не пили, а шампанского, статься мне успеем, не вечер ещё, а? — Максим подмигнул ей.

— Хваткий ты, я вижу, парниша. Да только прошли те годы, когда я с такими, как ты, шампанское хлебала. Ищи себе, зазноб, помоложе, — и добавила, уже безо всякой игринки в голосе, — тебе какой номер 2-х местный или поболе?

«Ну вот, опять – «таким, как ты», сначала мент, теперь эта кокетка, каким «таким, как я?». Что во мне не так? Чуют что-то во мне? Но как, откуда?»

— Двойной в самый раз будет, и просьба никого не подселять, если надо, я доплачу.

Женщина хмыкнула, обвела взглядом пустой холл, словно ища орды приезжих, желающих заселиться, и кинула ему ключ от номера.

Он подхватил небрежно брошенный ключ с брелоком в виде деревянной груши и выжженной на торце цифрой «6».

— Первый этаж? Неплохо.

— Третий, у нас нумерация сверху идёт.

— Первый раз о таком слышу, ну да ладно. Удобства, я так понимаю, на этаже?

— Нет, номер люкс тебе выписала, — захохотала Лариса и отвернулась от него, явно давая понять, что разговор окончен.

Максим некоторое время постоял, ожидая вопроса об оплате и, не дождавшись, зашагал к широкой лестнице, водружённой прямо посреди холла. Отметив про себя ещё одну странность.

— Милок, надолго к нам? Насколько записывать? — окликнула его регистраторша.

— Насколько получится, — ответил Максим, не оборачиваясь, — не понравится, быстро съеду, понравится – ещё поживу.

— Ну, тогда на день запишу, если захочешь, продлишь, а за расчётом я вечером зайду.

— Заходи, я шампанского куплю, — он обернулся и подмигнул ей.

— Смотри не подавись, шампанским-то, — последовал ответ.

— Да уж, вашими молитвами, как-нибудь, — от него не укрылось, как при слове молитва, женщина вздрогнула и побледнела.

«Дела тут, похоже, неважнецкие – думал Максим, поднимаясь к себе в номер, – во что это я влип?»

Номер не разочаровал его, хотя он понимал, что надолго в нём не задержится, если вообще когда-нибудь придёт сюда вновь. 2-х комнатный и неожиданно светлый. В дальней комнате – две кровати, две тумбочки и пара стульев. В ближней – телевизор на потрескавшейся советской (как, впрочем, и всё в номере) тумбочке, два продавленных кресла и журнальный столик, из окрашенного под дерево ДСП.

Действительно, люкс (три раза ха), разлюбезная Лариса Викторовна не обманула, вот только душ и туалет общие, в конце коридора.

Максим сел в кресло, оно было на удивление удобным, и задумался. Крепко задумался.

То, что он попал в переделку – к бабке не ходи. То, что он влип в куда более серьёзную историю, чем ожидал – яснее ясного. Он-то думал, что разрулит проблемы лихим кавалерийским наскоком. Ан нет, не тут-то было. Да и вообще, когда он срывался с места – не думал, а подчинялся первому порыву, который, как известно, самый верный. А «жопа» оказалась непросто ей – родимой, а аж с двумя жирными П, что по-русски значит – «Пиз…ц полный».

И перед ним вставал извечный вопрос: «Что делать?», тот самый, что задавался классиком аж в прошлом тысячелетии.

Что-то внутри (интуиция, шестое чувство, опыт?) подсказывало действовать незамедлительно, пока не затянуло, пока не обложили и не взяли в кольцо. Хотя кто его должен был взять в кольцо, он пока не понимал, но это только пока.

А разум, извечный антагонист интуиции, твердил: подожди, не гони коней, осмотрись – пойми кто, что и зачем.

Когда Максим спустился, стойка регистратуры была пуста. Выйдя на широкое крыльцо гостиницы, он поёжился – стало ещё холоднее. Пожалуй, градусов 16, не больше.

Вокруг гостиницы возвышались местные небоскрёбы - 3-х этажные кирпичные дома. Типичные многоквартирные дома посёлков городского типа. Похоже, это был «центр», вон и памятник «вечно живому» среди чахлых ёлочек. Скорее всего, это была площадь Ленина, точнее узнать не представлялось возможным, таблички с названием улицы и номерами домов отсутствовали.

Максим свернул в ближайшую улочку. Странно они были расположены, расходились загибающимися влево лучами из центра, что вроде было не характерно для советского градостроительства. Хотя Максим, мягко говоря, был не силён в архитектуре. Да и неизвестно, что здесь было до того, как поставили гипсовый памятник вождю мирового пролетариата.

«Ну и названице у городка Светловоздвиженск, надо же такое придумать. Странное название». Всё-таки он был не прав, когда вот так – без предварительной подготовки, рванул в этот город. Но то, что в народе называют шестым чувством, а Дед попросту – чуйкой, заставляло торопиться, действовать быстро, чтобы не дать этому чему-то, чему у Максима не было пока названия, раскачаться, раскрутить свои маховики. Это что-то было опасным, очень опасным. И шанс у Максима на удачу, был только в том случае, если он будет действовать не просто быстро, а молниеносно, не оглядываясь и не останавливаясь.

Хотелось Максиму приоткрыться – пустить «щуп» в город, «потрогать» его жителей, «пощупать» атмосферу вокруг. Нельзя, он чувствовал, нет, не чувствовал, у него была железобетонная уверенность, что нельзя, нельзя раскрываться. Опуская «щиты», он не только проникал в окружающее пространство, но и впускал его в себя, в своё сознание, в душу, в самую суть себя. И поэтому он просто иногда останавливался в понравившемся или, наоборот, не понравившемся ему месте и закрывал глаза. Втягивал в себя воздух, вслушивался в окружающее пространство не только ушами, но и всем телом – каждой клеточкой, всей своей тренированной интуицией, отбросив разум, оставив лишь голые инстинкты.

И то, что было вокруг, было не просто тёмным. Пространство было изгаженным, если так можно выразиться «с головы до ног». Оно было гнилым настолько, что обычные мегаполисы казались всего лишь розовыми попками младенцев в испачканных пелёнках. Ох, как ему хотелось посоветоваться с Дедом. Жаль, что это возможно только в мыслях.

Максим всё дальше удалялся от центра, вокруг него возвышались обычные деревенские дома, временами кирпичные, но чаще – деревянные.

Удивляло то, что не было ставших привычными «дворцов», выходцев из горных районов некогда необъятной Родины. Было видно – всё вокруг «исконно» русское. Он шёл, с любопытством оглядываясь. Всё вроде было так, как и должно быть, в таких маленьких городках: побрехивали собаки, копались в придорожной пыли куры и расхаживали горделивые петухи.
Один раз дорогу перебежала стайка гусей. Максим неторопливо гулял по городу, и он всё меньше и меньше ему нравился.

После часа блужданий Максим вышел на площадь перед гостиницей, но уже с другой стороны. В гостиницу не пошёл – свернул в заросшую малиной узенькую улочку и присел на едва не развалившуюся под его весом лавочку.

Он сидел, мял в руках незажжённую папиросу и подытоживал увиденное.

Во-первых, на удивление мало людей. Совсем не видно стариков, которые должны были бы сидеть на завалинках перед домами. Сами дома почти все окружены глухими заборами в рост человека, хотя по нынешним, весьма неспокойным временам, это, конечно, не удивительно.

И лавочки!

Лавочек, которых в таком маленьком сельском городке, должно быть, по крайней мере, по паре на каждой улочке, было мало. Да что там, мало – их просто не было.
Та, на которой он сидел, была единственная, да и она, давно не использовавшаяся по своему прямому назначению (ни кожуры от семечек вокруг, ни бычков) – готова была вот-вот развалиться от старости. Ни гуляющих подростков, ни играющих детей за время своей прогулки он не видел, что в разгар лета было более чем странно.

Во-вторых – он не видел церкви. Не то чтобы он специально её искал, но смотрел внимательно. Никаких следов, что для маленького российского городка не характерно. Даже над единственным родником, который он нашёл в густых зарослях черёмухи, не было построено элементарного навеса, а место было хорошее, нетронутое плохими человеческими эмоциями, без злобы и вражды.

В-третьих – магазины. Уж магазины-то должны были быть! И старые, ещё советские «Продукты», и новые ларьки, торгующие сигаретами и разной мелочёвкой, но их не было. Такого, по идее, просто не могло быть, люди должны покупать если не продукты, то хотя бы одежду и прочие необходимые в хозяйстве мелочи. Не могли они полностью себя обеспечивать. Конечно, он бродил по окраинам, не заходя в центр. Но всё равно всё было не так. Странность ехала на странности и странностью погоняла.

Да и сама атмосфера – гнетущая, давящая, будто бы обволакивающая ватой и затрудняющая дыхание. Словно солнце забыло сюда дорогу. Он, давно привыкший не замечать ни жары, ни холода, мёрз в этом проклятом городе. Зябкая дрожь охватывала его, словно в далёком детстве, когда он, наевшись мороженого, валялся с температурой под сорок и охваченным пожаром горлом, и ничто не могло согреть его.

Единственное место, где он вздохнул свободно, был тот самый обнаруженный им родничок, окружённый густыми зарослями, и заваленный мусором. Там он отдышался и, умывшись прохладной водой, собрал в кучу разбрёдшиеся мысли. Около родника он спешно нарастил «щиты» и смог прогнал вялую хмарь, окутавшую его.

И намёки, намёки, намёки. От «ментов» у вокзала, от Ларисы свет Викторовны. Они были единственные люди, с которыми он говорил, если не считать «водилы», да и вообще жителей города он видел не более десятка, причём издали. У него возникло ощущение, что и полицейские, и администратор (или кто там она) в гостинице, специально подставленные для него марионетки, и выпустили их на сцену с одним лишь смыслом: посмотреть на его реакцию, «пощупать» его и решить, кто он и зачем он.

Надо найти кладбище, там будет ясно, хотя, что ясно? В этом городе ничего ясно не может быть.

Так и не прикурив, он спрятал папиросу за ухо и поднялся с жалобно застонавшей лавочки. В другом месте он бы без труда нашёл последнее место упокоения, пустил бы «щуп» и все дела. От кладбищ всегда веяло тишиной и покоем, мёртвые никуда не торопятся и ни о чём не беспокоятся. Но не здесь и не сейчас. Внутренние «щиты» теперь больше напоминали черепаший панцирь, чем окна, отгораживающие его внутренний мир от внешнего воздействия. Придётся искать по старинке – путём проб и ошибок, вот только время поджимало.

Максим принялся кружить по городу, словно в насмешку пустого. Лишь гомон живности да изредка мелькавшие вдали спины редких прохожих (даже дороги спросить не у кого). Один раз он краем глаза заметил вручную намалёванную вывеску – «Бакалея» и гостеприимно распахнутые двери. Поставил галочку в уме: магазины всё-таки были.

Кладбища всё не было. Отчаяние, скользкой змеёй, шевельнувшееся в груди – они здесь бессмертные, что ли? Но о том, чтобы бросить всё и укатить домой, он не думал, только вперёд.

Он резко тормознул и, развернувшись, быстро пошёл туда, где видел магазин. Вошёл в окрашенные потрескавшейся коричневой краской, фанерные двери. За стеклянной витриной холодильника, облокотившись на прилавок, стояла дородная женщина. Синий форменный халат распирала мощная грудь, что там ниже, Максим рассмотреть не мог, мешала стойка, но не сомневался – нижняя часть была не менее монументальна, чем верхняя. Везёт ему сегодня на пышных.

При виде посетителя дама за прилавком никак не отреагировала, даже не пошевелилась, лишь сонно моргнула.

— Извините, мадам, не подскажете, как мне пройти к кладбищу? — взял быка за рога Максим.

На довольно красивом, хоть и одутловатом лице продавщицы, не проскользнуло ни тени мысли. Она всё так же бездумно смотрела на него. Максим подождал. Тишина.

— Барышня, я, кажется, задал вам вопрос.

Барышня сонно обвела взглядом прилавок перед собой, упруго качнулись выбеленные перекисью кудряшки:

— Я что-то не вижу здесь таблички «Справочная».

— Девушка, я извиняюсь, что так с наскока начал, но не будете ли вы так любезны, подсказать мне, где в вашем городе находится кладбище.

— А тебе зачем? — ленивый взмах слипшихся ресниц.

— У меня там бабушка лежит, — сказал он явную ложь, — хочу навестить могилу.

— Ну, так навести.

— Я не знаю, где оно находится.

— Сам же говорил – бабушка.

Максим решил не обращать внимания на хамский тон продавщицы.

— Милая, — он облокотился на прилавок, приблизив своё лицо почти вплотную к лицу женщины (да какой, к чёрту женщины, с близкого расстояния он видел, что этой девчонке не больше двадцати), — помоги мне, пожалуйста, очень надо.

Она вздохнула, поглядела ему в глаза серыми озёрами, медленно вытянула из-за его уха папиросу (он едва сдержался, чтобы не взять её в захват) щёлкнула извлечённой из кармана зажигалкой. Умело выпустила две струйки густого дыма из тонких ноздрей и неожиданно сдалась:

— Купи чего-нибудь, скажу.

Он обвёл взглядом прилавок: селёдка, хлеб, мелочь из жвачек, сухариков и прочей ерунды. За стеклом холодильника – ассорти из колбас, сосисок и мясных полуфабрикатов. Машинально отметил, что часть продуктов явно несвежие. За спиной продавщицы – батарея разнокалиберных бутылок, покрытых пылью (либо покупатели данное заведение не баловали, либо очередная бутафория для приезжих).

— Хорошо. Бутылку водки, полторашку воды и соль, — зачем ему соль, он сказать не мог, хоть водка и вода ему тоже не были нужны, — и сложите всё в пакет.

Не спросив, какая водка с водой ему нужны, девушка молча сложила первые попавшиеся под руку бутылки (словно понимая всю ненужность своих действий) в пакет, выбила кассовый чек и наконец, сказала:

— От площади Ленина, вниз по улице Ленина до конца.

Протянула ему пакет, смахнула деньги в кассу и отвернулась, так что он мог обозревать её внушительный зад, обтянутый ситцем.

— Где у вас тут улица Ленина, табличек нет.

Она обернулась к нему, качнув похожим на две астраханские дыни бюстом. В её глазах мелькнула насмешка, разбавленная… да, ему не показалось, каплей сочувствия.

— Памятник прямо на неё рукой указывает.

— Спасибо, сладкая, скажи, будь любезна, где дом 3 на этой улице? — Максим решил воспользоваться ситуацией и получить максимум информации.

Взгляд продавщицы сразу потускнел. Она процедила сквозь зубы:

— Последний дом в конце. И вообще, уходи, я закрываюсь. Обед у меня.

Он вышел из магазинчика, сжимая в руке пластиковый пакет с бесполезными покупками, и рванул к гостинице.

Гипсовый вождь указывал широкой дланью на прямую, словно нарисованную по линейке улицу. Как же он не заметил её сразу, вот в чём вопрос. Максим повертел головой: теперь понятно. От гостиницы улицу загораживал памятник, и ели, росшие вокруг него, а от скамейки, где он сидел, она была сильно левее, и с этого места её было не видно.

Проходя мимо скамейки, он зашвырнул бесполезный пакет в кусты малины, росшие рядом со скамейкой. Цель всё ближе, пожалуй, кладбище ему теперь без надобности, пора нанести визит в дом под номером 3, времени, он чувствовал, почти не оставалось.

Как всегда, когда он включался в дело, голова становилась свободной от мыслей, тело действовало само, как у хищного зверя. Логика уступала место интуиции, а размышления – действию.

Показать полностью

Неомаг. Часть 2. Глава 1

Глава 1.

…С тех потянулись передо мной глухие, окольные тропы...

Вот и у Максима с недавних пор появилось ощущение, что где-то, в какой-то пространственно-временной точке он свернул с прямого пути и теперь петляет по кривым тропкам. Натыкается на глухие заборы и не пытается не то что перелезть через них, но даже боится заглянуть за преграду. Просто сворачивает и бредёт дальше. И никак он не мог найти его, этот ключевой момент, и мучается от этого. Скорее всего – это были отзвуки чужой жизни. Жизни маленькой девочки Инны. Она ещё прорывалась в его реальность, чаще всего в предрассветные часы всплывали в памяти строчки стихов:

 

Этот мир туманный,

Мокрый от дождей

Странная преграда

Для любви людей…[1]

 

А ещё приходили потерявшие былую яркость обрывки чужих воспоминаний.

В отличие от других «поисковиков», чтобы найти человека, для Максима требовалось стать им. В буквальном смысле слова натянуть на себя чужую шкуру. Впитать в себя радость и разочарования, желания, надежды и мечты человека. Его чувства, эмоции, боль и, конечно, страхи.

Первым всегда был страх, ведь именно по тому, чего боится человек, можно понять каков он в действительности. Чего он хочет, а чего нет. Что ждёт, на что надеется и во что верит.

Это было мучительно – сбрасывать свою плоть и обрастать новой – чужой. Заново рождаться, жить и умирать. А потом расплачиваться за это жуткими головными болями и по частям, с мясом и кровью, вырывать из себя всё то, что составляет суть человеческого бытия.

Прошла неделя с памятного погружения, жизнь вроде бы вошла в привычную колею. Но сумрачно было на душе у Максима, какое-то неприятное чувство угнетало его, словно недосказал что-то важное или не завершил дело, которое нужно, обязательно нужно довести до конца.

Он не признавался себе, что ждёт, когда увидит Крюкова и получит ответы на свои вопросы. Чем больше он думал о происшедшем, тем больше и больше вопросов копилось у него в голове. Вопросов, на которые он хотел услышать ответы. И он его увидел, но совсем не так, как ему хотелось бы.

Как-то вечером, возвращаясь после пробежки домой, он купил местную газету. Зачем? Он не мог ответить. Газет он не читал принципиально, помня мудрую фразу старого профессора. Телевизора, как и компьютера, у него не было. А тут, словно кто толкнул под руку, он даже сбился с шага и свернул к газетному киоску.

С последней страницы, между кроссвордом и колонкой объявлений, на него смотрел странно не узнаваемый, какой-то чужой – официальный, Крюков.

Нет, не Крюков, а Иванов Иван Петрович в форме и фуражке с офицерским крабом на тулье.

И какие-то казённые, суконные слова, слова сожаления и скорби о трагически ушедшем из жизни майоре медицинской (почему медицинской?) службы, выполнявшим свой долг и погибшем при исполнении служебных обязанностей.

Очень похоже на подставу – заметка эта дурацкая, зачем писать о Крюкове, точнее, Иванове, да и не Иванов он, скорее всего. Если покойный, какое мерзкое слово, оставляющее после себя неприятный привкус во рту, работал на «контору», то никто не стал бы помещать заметку о его гибели, да ещё в местечковой газете. Если только Крюков (Максим не мог назвать человека, который мог бы стать ему другом – покойником, а фамилия Иванов не ассоциировалась у него с Иваном свет Петровичем) действительно работал на медицинскую службу, и его исчезновение не могло остаться незамеченным. Вопросы множились, а ответов на них не предвиделось, если только…, но Максим отбросил от себя эту мысль, пока отбросил.

Увидел его, а вечером и поговорил с ним в последний раз. Точнее, он слушал, а Иван говорил с ним, со страниц письма, выуженного Максимом со дна покрытого пылью почтового ящика.

Листок голубоватой бумаги, видимо, вырванный из обычной школьной тетради, выпал ему на колени, когда он аккуратно, по самому краешку, разорвал конверт. Максим смотрел на строчки, написанные мелким, очень чётким почерком с забавными завитушками в хвостике буквы «у».

«Если ты, Максим, читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Выпей же за упокой души честного служаки и не перебивай…»

Он прочитал письмо. Отложил его в сторону. Зажёг свечу и привычно опустился перед ней на пятки.

Сначала пришла тьма, за ней голос, бесконечно усталый – неживой голос.

«Если ты, Максим, читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Выпей же за упокой души честного служаки и не перебивай меня. Я тебя обманул, прости, твоя разработка была большей частью моей личной инициативой, но всё, что я тебе рассказал – это правда, от начала и до конца. Прости, пишу сумбурно, нет времени расписывать, но суть ты поймёшь. Причин моего обмана я раскрывать не буду. Моё обещание остаётся в силе. Если всё пойдёт по плану, тебя больше не побеспокоят, но если к тебе придут, значит, всё пошло вразнос. Так вот, если тебе нанесут визит мои коллеги, то бросай всё и уходи, времени у тебя будет примерно сутки, чтобы залечь на дно. Ведь первый визит, он всегда пробный, пристрелочный. Ещё раз прости за сумбур. Теперь перехожу к главному. Мы разыскиваем девушку Одна очень маленькая и наивная девочка попала в большую беду, и это было бы полбеды, но эта девочка обладает больши́м талантом. Как ты знаешь, настоящие провидцы, пророки – называй как хочешь, не предвидят будущее, а формируют его, делают невозможное возможным. Ты понял, к чему я клоню? Такая вот, такая «Кассандра» попала к очень плохим людям, в секту «Последнего прихода». В ней подобралось значительное количество сильных магов, и самое главное, они проникли не только в «верха», но и в силовые ведомства. Я подозреваю, что и в «контору», где служу я. Мы Я приглядывал за этой сектой, и всё было более или менее в норме, пока у них не было своих сильных прорицателей, способных формировать будущее. Девочка – очень сильный провидец, им как раз такого не хватало для воплощения в жизнь своих замыслов. Каких, даже и ни спрашивай. Ты хочешь спросить, как она к ним попала? Мы банально проморгали. Она была не инициирована. За ней приглядывали, так, время от времени. До инициации было время. Сейчас уже нет. Все мои чаянья на то, что она не сказала ещё своего слова. После инициации должно пройти время, до того как она сможет провидеть. Время есть, но мало. Ты понимаешь, что я имею в виду. Прощай».

Голос замолк, Максим вышел из транса. Улица Ленина, дом 3, значит. Повертел в руках тонкий тетрадный лист, посмотрел сквозь него на свечу, поднёс его к подрагивающему пламени. Жёлтое пёрышко лизнуло бумагу, ниже тёмных, почти фиолетовых чернил, проступила бледная надпись, написанная размашистым почерком, явно второпях. Всего несколько строк. Максим внимательно смотрел на них. Прочитал раз, другой, крепко вбивая в память. Теперь у него появились ответы, пускай не на всё, но хотя бы на некоторые вопросы. Снова поднёс лист к огню, бумага медленно, словно нехотя, загорелась. Растерев пепел в пыль, он вымыл руки и взялся за штангу. Когда запредельные нагрузки вытеснили все мысли, а в голове образовалась гулкая пустота, он пошёл в ванную.

Максим положил в карман джинсовой куртки картонный прямоугольник билета, и через четверть часа дремал на деревянной скамье, в такт покачивающемуся на стыках рельс, полупустому вагону. Поначалу он пытался бороться с дремотой, но скоро сдался и начал погружаться в болезненно-тяжёлый сон, пропитанный кошмарами. Сквозь мутные виде́ния, которые несли в себе важную информацию, но которую никак не удавалось понять, Максим шестым чувством ощущал, как пустеет вагон. Когда последний человек – сгорбленная старушка в синем, усыпанном крупным горохом платке, вышла на затерянном в поле полустанке, Максим очнулся. Мучительно не хотелось двигаться, и тело, такое послушное, тренированное тело, сопротивлялось сознанию и мучительно, до спазмов в мышцах, не хотело двигаться. Оно хотело уехать, убежать, улететь, уползти, исчезнуть из поезда, а не ехать туда, куда оно направлялось. С трудом скинув с себя вязкое ощущение беспомощности, Максим поднялся с деревянной скамьи и вышел в тамбур. В тесном сумрачном закутке вертел в пальцах сигарету стриженый почти под «ноль» парень. Максим его в вагоне не видел. Тот стрельнул в его сторону злыми серыми глазами.

— Огоньку не найдётся? — вязким, каким-то неживым голосом протянул стриженый.

Сразу вспомнились 90-е, точно такими голосами, растягивая гласные, говорили одетые в спортивные костюмы, украшенные трилистником и белыми полосами крепкие парни, те, что трясли «лохов» у рынков и железнодорожных вокзалов.

Максим молча, кинул ему коробок. Тот неловко поймал его, выронил, но сумел подхватить подрагивающими руками.

— О, русское «Zippo» — усмехнулся стриженый, и, спрятав огонёк в ладонях, прикурил. По тамбуру поплыл сизый дымок, запахло дрянным табаком, этакой смесью жжёных тряпок и соломы. Метнул коробок обратно.

«Без фильтра «Примина» или что там ещё», – машинально отметил Максим, разглядывая стоявшего вполоборота к нему парня. Невысокий, но крепкий и жилистый, из-под закатанных рукавов клетчатой рубашки выглядывали толстые, перевитые мышцами запястья. Широкий затылок и мускулистая шея. Грубые штаны, именно штаны, а не брюки (на стрелки не было даже намёка) и рабочие ботинки на стоптанной подошве.

«Комитетские, или кто другие? Да нет, не похоже или похоже?»

Он машинально продул «Беломорину», и сквозь крепкий дым продолжил изучать попутчика. Припомнил его руки, как прикуривал, широкие, словно лопаты ладони, пальцы с чёрной «рабочей» каймой под ногтями, шелушащуюся кожу.

«Нет, не похоже – работяга какой-нибудь, шофер или слесарь».

Не добив свою вонючку даже до половины, парень плюнул в жестянку, прикреплённую к грязному окну, и, воткнув в плевок бычок, закрутил его в замысловатую спираль. Потом, передёрнув плечами, сказал в пространство между ними:

— Похолодало что-то, а с утра жара была, к чему бы это?

Максим ничего не ответил, известно, если люди говорят о погоде, значит, поговорить им больше не о чем, и лишь глубоко затянувшись, выдохнул дым в сторону «водилы», как он мысленно его назвал. Он всегда давал «клички» незнакомым людям, если ему доводилось с ними общаться. Хотя действительно похолодало. Под тонкой джинсой куртки по плечам побежали мурашки.

Чуть приоткрыл щиты и потянулся к попутчику, неприятно, но проверить надо.

Ничего необычного он для себя не открыл. Привычная смесь из злости, разочарования и агрессии пополам с тоской, и ещё тонкая нотка горчинки, которую Максим не разобрал. «Ну и ладненько», – решил для себя Максим. Одной проблемой меньше. Он опять прикрылся.

— Ты в Светловоздвиженск едешь? — продолжил разговор попутчик, повернувшись всем телом к Максиму, под расстёгнутым воротом рубашки сверкнуло серебро тонкой цепочки.

Максим кивнул, продолжая молча пускать дым.

— В гости или по делам? — никак не мог угомониться «водила».

«Сказать, что в гости – спросит к кому? Город, скорее всего, маленький, все друг друга знают. Сказать по делам – спросит, по каким? Действительно, какие в их «дыре» дела могут быть?» – прокачивал ситуацию Максим. Ответил нейтрально.

— Проездом.

— Правильно, что в нашем Мухосранске делать. — Словно прочитал его мысли парень и отвернулся.

«Да он с похмела мается».

Максим чуть не рассмеялся: вот откуда эта горечь и тоска. «Собутыльника ищет, да ещё, скорее всего, чтобы спонсировал на ганджибас[2]. Может, правда, раздавить с ним бутылочку, да разузнать, что тут да как, узнать последние новости, может, что про Крюкова слышал? Хотя вряд ли, но чем чёрт не шутит?».

— А я тут, понимаешь, загулял, неделю дома не был, эх, жена и ругаться будет. — Снова повернулся к нему парень.

— А ты разведись и гуляй сколько хочешь, слова никто не скажет. — Бросил Максим. С этим всё ясно: «дохлый номер».

— Да ты что, — «водила», аж замахал руками, — дети у нас, да и люблю я её.

— Ну, тогда терпи.

— Ага, — парень поник плечами.

До самой станции они больше не проронили ни слова.

Станция не понравилась Максиму. Тёмная коробка вокзала, пустой перрон, даже вездесущих бабок, торгующих семечками и сигаретами, не видно. Заполненные до отказа мусорные баки и пыльный полицейский «бобик», при виде которого его попутчик нырнул под платформу, также не добавляли оптимизма в местный пейзаж.

Максим повернулся спиной к станции и посмотрел на город, раскинувшийся по другую сторону двух параллельных, тронутых ржавчиной прямых.

Городок был под стать станции – мрачный, какой-то, неприятно холодный, словно припорошённый пеплом. Даже не опуская «щитов», было ясно, в нём царит безнадёга и ещё что-то… Что-то неуловимо-неприятное и одновременно опасное. Максим втянул ноздрями воздух, пахло тленом и ещё чем-то смутно знакомым, но чем, он, как ни старался, так и не смог понять. Плохим, тёмным пахло.

«Да, неприятное местечко. Словно мёртвое и не похороненное».

Ещё не услышав стука захлопнувшихся автомобильных дверей, Максим почувствовал опасность, слабую и отдалённую, но вместе с тем неотвратимую. Даже не оборачиваясь, он «видел», как синхронно распахнулись дверцы полицейского «козлика» и на пыльный асфальт ступили пыльные «берцы», в которые были заправлены такие же пыльные, «мышастые» ментовские брюки. Пыльные мундиры были перетянуты в поясе пыльными кожаными портупеями, а над пыльными лицами возвышались пыльные, украшенные овальными кокардами (тоже пыльными) серые фуражки.

Ему не надо было глядеть приближающимся к нему «ментам» в лицо, чтобы с уверенностью сказать, что и глаза у них пыльные. Этакие мутные лужицы, припорошённые сверху тонкой, серой пленочкой. От этого обилия пыли неприятно сжался желудок, словно пропустил жёсткий удар под дых.

«Дети пыли» – всплыло в памяти, и два коротких слова заставили его плечи передёрнуться, словно в ознобе.

«Откуда это?» – мелькнуло в сознании и пропало.

— Гражданин, — с ленцой раздалось сзади.

Максим медленно повернулся. Он не хотел глядеть стражам порядка в глаза. Но не глядеть было нельзя, ибо они, как хищные звери, чувствовали любую слабость, малейший страх в человеке. Этот страх гасил волю, делал их хозяевами, а его рабом. Он ослаблял волю и заставлял подчиняться.

 Максим на секунду прикрыл глаза, гася в зародыше мутную волну паники. Он давно уже отвык чувствовать страх, научился подчинять его и заменять другими чувствами. Он чуть качнулся в сторону мышастых «полицаев». Привычный «якорь» сработал, как всегда,  без сбоёв и почти мгновенно.

Голова наполнилась гневом, но не бесконтрольным, а строго подчинённым тренированному разуму. Он позволил ему скользнуть в живот, а оттуда в руки и ноги, оставляя голову ясной. Конечности стали лёгкими и воздушными, из мышц пропала тупая немота, появившаяся после хозяйского окрика. Максим потушил в глазах огонь чувств, заставил его, нет, не погаснуть, но тлеть под пеплом, в готовности вспыхнуть, стоит лишь подбросить в него сухих дров эмоций. Широко улыбнулся и, глядя в глаза, стоявшим напротив него людям, сказал:

— Я что-то нарушил, офицер?

Полицейский, к которому он обращался, был на удивление крепок. «Мышца» играла под мундиром, никакого намёка на «пивное» брюхо, такое характерное для отечественных стражей законности. Всё остальное было именно таким, каким «видел» Максим.

Всё пыльное и скорее не на физическом, а на ментальном плане, хоть и в реальности пыли хватало.

Крепкие пальцы старлея чуть дрогнули на цевьё укороченного калаша.

— Вы, случаем, не заблудились? – достаточно вежливо спросил его полицейский.

Максим смотрел в его изрезанное морщинами, а может, просто складками, лицо, серые, посыпанные сверху серым глаза (где-то он уже видел похожие глаза, но вот где - вспомнить не мог).

«Сколько ему? Не меньше сорока, староват для старшего лейтенанта или в провинции, это максимум, до чего он может дослужиться, не столица ведь. Да вроде в патрулях офицеров не наблюдается, или они тоже патрулируют? Чёрт его знает. Он был слабо знаком с полицейскими буднями».

Надо было что-то отвечать, пауза затягивалась.

— Нет, а что, похоже?

— Вы тут в первый раз, — не спрашивал – утверждал старлей.

Максим кивнул:

— А разве это возбраняется, быть где-то в первый раз?

— Нет, но таким, как вы, у нас не место.

«Что-то он слишком вежлив для полицейского, обычно стражи порядка не церемонятся,  тыкают направо и налево, невзирая на возраст».

— Таким, как я? — Максим прикинулся удивлённым.

— Столичным штучкам, — кивнул старлей.

— Я не из столицы, — Максим покачал головой, — я турист. И тут же понял, что сморозил глупость.

— Ага, без вещей, — заржал напарник старлея, длинная и сухая «жердина» с нашивками сержанта на погонах.

Старший дёрнул складчатой щекой, словно сгонял муху, и «длинный» тут же замолчал.

— Документики у вас, разумеется, в порядке, — судя по тону, полицейский не спрашивал, а констатировал факт.

Максим кивнул, не сделав попытки потянуться за оными.

— Ну, ну. — Старлей козырнул, не торопясь, развернулся и направился к патрульной машине.

Его напарник потоптался немного и рысцой отправился за старшим. Глаза у него были, в отличие от напарника, карими и весёлыми.

«Не ласково встречают здесь гостей, не ласково. С намёком, вроде как убирайся, откуда пришёл».

Максим, в который раз за утро передёрнул плечами, воздух становился всё холоднее.

«Надо найти гостиницу, если она здесь вообще есть».

Вслед за этой мыслью всплыла вторая – нехорошая:

«Пришельцев тут не любят».

Именно пришельцем, а не приезжим чувствовал себя Максим. Чужаком, которому никто не рад и от которого все хотят избавиться. Хоть кто все? Кроме «ментов» и «водилы», он пока никого не встретил. Но своим чувствам он привык доверять, а всё в нём буквально кричало: дело будет гораздо сложнее, чем он думал. Сложнее и опаснее.

Адреналин между тем уже бурлил в крови, заставляя действовать.

«Нет, это не дело, так и дров наломать можно. Надо успокоиться, оглядеться и  хорошенько всё обдумать. Первым делом – гостиница».


[1] Стихи Инны Гнеушевой.

 

[2] Здесь выпивка.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!