И про маму, которая вытолкала меня туда. Насильно. За что я ей безумно благодарен.
Мама моя очень хотела учиться музыке.
Но в музыкальную школу отдали не ее, а младшую сестру. «Ты большуха уже, нечего тут…». Сестра проучилась год на скрипке и бросила благополучно.
Мама была очень сильным человеком. Психологически. Поклялась себе: если не я, мой ребенок будет музыкантом. Поклялась тогда, когда ни мужа, ни меня у нее не было даже и в проекте.
Ну, все случилось, я родился. Пять лет мама самоотверженно ждала. И вот, однажды приводит она меня, пятилетнего в офицерский клуб (жили мы тогда в военном городке том самом городе, откуда невозможно уехать) и спрашивает так ласково: Romul111 хочешь учиться музыке? Будь я тогда поумнее ответил бы «Нет, НИЗАЧТО!».
Вру, конечно. Даже если бы знал все, что последует – согласился бы. Безоговорочно, хоть и скрепя сердце. Ибо этот путь тернист, труден и печален.
Но, суть не в том.
Записали меня на фортепианные курсы, а пианино-то нет!
Авито тогда не было, мама кинулась по подругам. Выяснилось, что одна из офицерских семей только что из Германии вернулась и привезла оттуда инструмент, который ей нахрен не нужен. Потому продает его аж за сто рублей. В 1970 году – деньги. Немалые.
Инструмент немецкий, старинный, явно сделанный под заказ, еще в прошлом веке, клавиши из слоновой кости и дорогой, соответственно. Пошла занимать, но… небогато тогда жили, налички не было. И тогда одна из подруг вдруг заявляет: «Денег у меня нет, но, вот тебе мое кольцо. Заложи в ломбард, купишь пианино, потом кольцо выкупишь, мне вернешь».
Имя этой святой женщины мне неизвестно. Я не представляю сейчас подобную ситуацию.
Однако, сделка была совершена и красавец «Martensh & Weden» перекочевал в нашу скромную обитель.
И для меня начался АД!
В пять утра меня поднимала мама, чтобы два часа хрустальной указкой показывать, какие я, блядь, ноты должен играть.
КАЖДЫЙ ДЕНЬ!
Потом мы шли в детский сад. Я в школу еще не ходил!
А вечером мы шли в дом офицеров уже на уроки.
Это был пиздец адский и мне все это сильно не нравилось. Мне хотелось собак гонять, с друзьями лазить на стрельбище, там неразорвавшиеся фугасы пиздить и в костре их плавить, в башню танка вкопанного лазить, а мне: «до-ре-ми». Сук, в пять утра!
НО! Когда до-ре-ми кончилось, вдруг выяснилось, что эти сраные ноты могут складываться в мелодии.
Первое, что укоренилось в памяти – «Сурок, Бетховена».
«По разным странам я брожу
И мой сурок со мною…
Под вечер хлеб себе найду и мой сурок со мной.
И мой всегда и мой везде,
И мой сурок со мною»
Чет, пока писал, на слезу пробило. Видимо, сильно мощный эмоциональный запал был у меня тогда от этой простенькой пьески.
Потом пошли этюды Черни и Гедике, которые я ненавидел. И, даже когда в гораздо более зрелом возрасте посетил дом-музей Чурлениса в Друскинискае меланхолично так себе заметил – чеб тебе не писать что-то более другое, старый ты перец? Ведь мог же…
Ну да ладно.
Общение с друзьями постепенно сошло на нет. Они продолжали лазить в дыры под забором воинской части, тырить учебные боеприпасы и гордо хвастаться умением их ставить на боевой взвод и активировать потом. Правда, одна из мин оказалась не учебной и пары друзей у меня не стало.
Да я и сам лазил на чердак воинского клуба, а там, как оказалось, была куча оголенных проводов и нас оттуда с корифанами натурально пинками и затрещинами выпровождал начальник этого клуба.
Мужчины – случайно выжившие мальчики. Лучше и не скажешь.
Однако, путь ботана был уже предопределен, я плотно подсел на музыку.
Свой первый подбор я не помню. Просто сел и сыграл ту мелодию, что услышал по радио и что мне понравилась. Мама охренела и завела блокнот, записывать, что ее сЫночка может играть без нот, просто потому, что хочет.
Блокнот скоро закончился.
Мамы уже нет. Перебирая ее вещи я нашел этот блокнот.
- «Не верю я, что ты пойдешь на чей-то зов»
- «Синий иней»
- «Ты моя мелодия. Я твой преданный Орфей».
Она реально считала, что этот процесс конечен. Что я могу определенное количество песен воспроизвести и… все.
Ни в коем случае не осуждаю. Она не понимала, что после определенного порога я мог играть ВСЕ, что услышал.
Просто потому, что мог.
Мне снились аккорды, я прекрасно понимал, как строится гармония в песне.
И, уже в училище, на уроке гармонии, которую я ненавидел, как и этюды Черни, когда я пытался училке рассказать, что, это субдоминанта в параллельной тональности переходит в субдоминанту основной тональности изменением ОДНОЙ ноты, которая в свою очередь становится доминантсептаккородом ОСНОВНОЙ тональности изменением пары нот от которого мы, совершенно логично уходим на тонику – училка лучезарно улыбалась и говорила, что слушает весь этот бред только потому что в нем есть некое зерно, но на самом деле мне стоит вспомнить про септаккорд второй ступени и забыть про субдоминанту параллельной тональности, ибо это бред и плагальность, что вообще нехарактерно для классической гармонии и пошел бы ты нахер с такими идеями.
Ну, как бы дааа… В чем-то она была права и, вообще я с какого-то момента перестал думать , соответствует мой гармонический рисунок классической гармонии, выведенной еще из произведений незабвенного Баха или нет. Просто играл, так, как мне хотелось.
Недавно подруге продемонстрировал прерванный оборот. Она тоже пианистка, правда, в далеком прошлом. Нахмурилась… «…ну… про прерванный акт я слышала, а про прерванный оборот… а расскажи еще? А лучше покажи. И не за инструментом, дурашка».
Ну, как тут откажешь?
В училище меня не любили. Могу только догадываться, почему. Я играл всегда. Вижу свободный инструмент – сажусь и играю. Кому-то это не нравилось.
Одногруппник на встрече выпускников:
- А ты вообще не замечал, что, как ты заходишь в класс, я баян сразу откладывал?
- ???
- Да вы ж с Олегом, как после армии в нашу группу перешли, нас всех ниже плинтуса опустили. Он танцами своими, ты игрой своей. Да мы все при тебе играть стеснялись!
Вот тут я тихо охерел, ибо свои возможности после армии оценивал процентов на 10 от доармейских. Служил в войсках не связанных с музыкой и гамму до-мажор после армии не мог сыграть. Никак. Ну, вообще. Пальцы запинались, ажпиздец.
Потом восстановился, конечно, но, того уровня что был, так и не достиг. В пиковый доармейский год я мог играть одной левой за обе руки, так, что никто и не замечал. Правую, в это время использовал для курения, выпивона или… ну, так скажем, для обнимания подошедшей к инструменту девушки.
И, зачастую, все это было в полной темноте, что вообще мне никак не мешало.
Предвосхищая возможные вопросы: сейчас работаю таксистом.
Ну, как-то так.