Лига авторов

Жизнь каждого человека состоит из событий, хороших и плохих. Порою люди забывают себя, теряются, но иногда приходится возвращаться и знать... долги всегда приходится отдавать.

***

Григорий Борисович ехал домой в ужасном настроении. Ему было неуютно, плохо, отвратительно. За окном переполненного рейсового автобуса в свете тусклых фонарей виднелась промозглая осенняя слякоть. Всё было против Григория Борисовича.

В салоне автобуса витали крайне неприятные запахи. Отвратительно пахло потом, намокшими вещами, грязью. К этому амбре очень некстати добавлялся удушающий запах булочек с корицей и противоестественный запах варёной колбасы.

По стеклу струились тонкие ручейки грязной воды. Снаружи накрапывал проклятый сентябрьский дождь.

Григорий Борисович сидел у окна и с раздражением вспоминал прожитые годы.

Чего я добился в свои 43 года? К чему пришёл, чего достиг? У других, должно быть, свой бизнес, отдых на Канарах, каких-нибудь Сейшелах-Мальдивах, а я? Нигде не бывал. Даже Сочи видывал только на картинках.

Ну семья, ну дети, а дальше что? Не могу позволить себе выбраться на море. Только и знаю, что «отдыхать» кверху задницей на даче… Да какая к чертям собачьим дача, огород с будкой, если говорить прямо. Посадки, прополка, уборка урожая, всё, больше и вспомнить нечего!

Никчёмный человечишка. Да, именно так и нужно называться.

«Здравствуйте. Я никчёмный человечишка. Я ничего не достиг, ничего не добился в своей никчёмной жизни. У меня ничего нет, даже самоуважения. Сопляк-начальник отчитывает меня за «плохой» отчёт. Ему всего 25, но профильное и правильное образование. А я не защищаюсь, потому что боюсь потерять никчёмную работу, которая даёт средства продолжать мою никчёмную жизнь.

Жена меня не понимает. Ей, видите ли, нужен какой-то другой я, тот, что знакомился с ней, предлагал руку и сердце, пел романсы, рассказывал анекдоты и смешил до слёз, а не нытик».

Тоже мне, нашла клоуна. Что я могу сделать, если всё в этой жизни против меня? Как я могу улыбаться, если начальник требует, жена требует, дети, и то, требуют. Ещё осень эта, с дождём своим, сыростью…

Автобус накренился, поворачивая на перекрёстке. Григорий Борисович вжался в сиденье под натиском потерявшей равновесие, перекормленной дамы. Он повернулся, зло сказал: «Аккуратнее», и вновь уставился в окно.

У светофора молодая мамаша тянула за руку непослушного сына. Тот упирался. Мамаша наклонилась, что-то сказала, шлёпнула ребёнка по мягкому месту, снова схватила за руку и, дёргая, перевела через дорогу.

Восьмидесятые годы. Такая же осень. Маленький Гриша хочет с пацанами ходить на футбол. Там красивые мячи, большой добрый тренер, стадион, радость…

Мама настаивает. Она хочет, чтобы сын учился в музыкальной школе.

«Вот выучишься, будешь играть на баяне, радовать нас. А что твои пацаны с этим футболом? Так и будут всю жизнь бегать… всю жизнь, подумай».

Мама непреклонна. Собирает Гришу. В ответ на нежелание шлёпает рукой пониже спины…

Григорий Борисович возвращается из детства.

Как мать говорила, так и получилось. Витька с соседнего двора, например, бегает. Сначала выступал за сборную города, потом области. Зарабатывал хорошо. Теперь работает тренером, тоже заработок отличный, джипы меняет каждый год, всю страну объездил…

А на его месте мог быть я. Как тогда повернулась бы жизнь?

Григорий Борисович горько усмехнулся и встал готовиться к выходу, автобус подъезжал к его остановке.

Протолкнувшись сквозь тупую толпу, он вышел. Мерзкий дождь. Вокруг всё сыро, гадко. Ещё водитель остановился, не доехав до бордюра полметра. Негодяй. Лишь бы не работать. Никто не хочет качественно выполнять свою работу. Такие настали времена.

Ничего, что прямо перед дверью лужа? Пассажиры что, летать все умеют? Надо пожаловаться в минтранс, совсем обнаглели!

Григорий Борисович закурил сигарету. Поднял воротник, плотнее закутался в плащ, двинулся в сторону дома, внимательно смотря себе под ноги и старательно обходя лужи. Случайный встречный прохожий толкнул его в плечо. Повернулся, нелепо пробормотал «извините» и пошлёпал дальше. От толчка пепел слетел на рукав и тут же размазался серым пятном.

«Да чтож такое?»

Григорий Борисович с раздражением попытался очистить рукав. Ничего не получилось, пятно стало только больше. Выплюнул сигарету. Вздохнул. Поёжился. Пошёл.

Четвёртый класс. Общегородская линейка. Принимают в пионеры.

Произнесена клятва. Торжественно повязали галстуки. Отзвучали речи. Все расходятся. Гриша увидел ЕЁ. Девочка неземной красоты словно плыла среди толпы. Белоснежный фартук поверх школьного платья. Кудрявые светлые волосы развевались на лёгком весеннем ветерке. Гриша побежал за ней, боясь упустить из виду. Неожиданно он столкнулся с каким-то рыжим пацаном. Столкновение было сильным, оба упали. Когда Гриша встал, потирая лоб, девочка исчезла, затерялась среди сотен белоснежных фартуков и синих школьных пиджаков…

На следующий год он встретил её на отчётном концерте. Она красиво танцевала под музыку Вивальди. Гриша хотел познакомиться, но после выступления она ушла с толстым пацаном, который нёс её портфель, а она что-то увлечённо рассказывала. Толстяк выглядел счастливым.

А на его месте мог быть я. Как тогда повернулась бы жизнь?

Григорий Борисович поморщился и продолжил путь. Размышления продолжались.

Почему окружающие живут счастливее? Почему некоторым везёт, достаются лучшие места, товары, люди, в конце концов? Иногда я покупаю лотерейки, но никогда не выигрываю. А если бы выиграл джек-пот, ну вот так просто, вдруг… Ух, я бы тогда…

Он повернул к подземному пешеходному переходу и стал спускаться. В тридцати метрах, на той стороне, его дом.

Впереди в обнимку шли два мальчишки, лет пятнадцати. Точнее, один обнимал другого за шею. Григорий Борисович подумал:

Мало ли что? Это сейчас люди так испортились, думают гадости, а это, может быть, настоящая пацанская дружба, а не толерастия или пропаганда нетрадиционалов…

6 класс. Занятия в музыкальной школе закончились поздно.

Стемнело. Гриша идёт домой. Спускается в подземный переход, сумрак. Неожиданно, откуда-то со стороны подошёл парень постарше. Обнял за шею, другой рукой чем-то ткнул в область рёбер и прошипел:

Иди, улыбайся, пикнешь, зарежу. На той стороне за киоском отдашь деньги, отпущу!

Гриша шёл и не знал, что делать. Он испугался. Шёл и не представлял, что будет дальше.

У выхода из перехода им встретился комсомолец. Парень бежал куда-то. Для Гриши это был очень взрослый человек. На ходу парень глянул на Гришу, видимо, что-то ему не понравилось, скорее всего, «слёзки на колёсиках» или залихватский вид «сопровождающего», через пару шагов, обернувшись, он сказал:

Ссюда идди!

В тот же миг «попутчик» резко стартанул к выходу. Комсомолец схватил Гришу за воротник, встряхнул, спросил:

Ты как, парниша? Дом где? Давай провожу

Отвёл Гришу домой, позвонил в дверь, дождался, пока мама откроет и, сказав «принимайте сокровище и не отпускайте, пока не повзрослеет, времена хулиганские», ушёл. От каких унижений, кроме грабежа, комсомолец его спас, Грише даже думать не хотелось…

Григорий Борисович прибавил шаг. Догнав парочку, он увидел те же «слёзки на колёсиках» и такую же растерянность парнишки. Кольнула мысль:

А на его месте БЫЛ я! Как тогда повернулась бы жизнь?

Изо всех сил он рявкнул срывающимся голосом:

С-с-стоять-бл!

«Обнимающий» дёрнулся и тут же побежал, на ходу шипя «ещё встретимся».

Григорий Борисович взял парнишку за плечи, встряхнул:

-Ты как, нормально? Ничего не повредил?

Парень молча кивнул.

-Тебе куда? Дом далеко?

-Нет, на той стороне…

-Пойдём, провожу!

Григорий Борисович проводил парня до квартиры в соседнем доме, дождался, пока откроют, передал его матери:

-Забирайте сокровище. И не отпускайте одного. Времена хулиганские.

-Постойте, что случилось?

-Сам расскажет, если захочет…

Григорий вышел из подъезда. По-прежнему накрапывал дождь, но кутаться почему-то не хотелось. Подумал:

А ведь времена не меняются. Тогда, тридцать лет назад, тоже были «хулиганские времена», но были и люди, которые защищали от этих времён.

Двадцать лет назад у меня не было ничего, я был студентом, без квартиры и денег, но пел романсы и рассказывал анекдоты…

Значит, не времена меняются, а люди, их отношение к жизни и окружающим.

Эх, была не была, приглашу-ка я сегодня свою жену в кафе, посидим, посмеёмся, как раньше, деньги-то есть. А новый мотоплуг, на который откладывали, подождёт, ничего с ним не случится, жизнь одна.

Гриша шлёпал по лужам, насвистывая старую весёлую песенку. Мальчик Гриша, сорока трёх лет, только что отдавший долг тридцатилетней давности. Жизнь только начиналась.

Источник на Дзене

Рукам было горячо, страх сковал тело. Напротив, ковыряясь маленьким перочинным ножом в ногтях, стоял Быков и его ухмыляющиеся дружки.

-Ну чё, щегол, думал не найду? А я нашёл! Страшно тебе?

Было страшно, Женька промолчал. Он понимал, что кричать бесполезно, а слёзы только раззадорят садиста.

***

У Женьки была обыкновенная жизнь четвероклассника. Так же, как другие советские пионеры, он стрелял из рогатки, бегал по стройкам, играл в догонялки. Как и многие, плавал в карьере на плоту сколоченном из дверей и досок. Ходил в лес недалеко от дома, а осенью воровал выложенную во дворе на просушку картошку и пёк её в костре. В общем, обычное советское детство.

Жизнь изменилась, когда в их двор переехал настоящий садист. Звали его Эдик, фамилия, кажется, Быков.

Садист уже учился на третьем курсе ПТУ. Самой настоящей страстью Быкова было причинение боли. Он наслаждался чужой болью, ему было приятно, он упивался ею и своей безнаказанностью.

С самого детства Эдика воспитывала бабушка, о матери с отцом было почти ничего не известно. Пару раз мать видели во дворе, но она была в таком сильном опьянении, что запомнили только её прокуренный, пьяный вопль: «Эедяяя! Идди с-сюда, с-сук-кааа!».

Если кто-то из взрослых пытался призвать Быкова к ответу за маленькие и большие проступки, тут же из квартиры на первом этаже четвёртого подъезда выскакивала маленькая, сухонькая старушка и налетала на всех, как дикий коршун, как тигрица, как медведица, защищающая детёныша.

Бабушка искренне любила Эдика и не верила никому, когда ей пытались рассказать о страшных вещах, которые творил любимый внук.

Например, в середине весны на лавочке, что стояла под Женькиным окном, раздался довольный смех Быкова. Женька выглянул и увидел воробья, который прыгал, жалобно пища от боли. К шее птицы была привязана веревочка, воробей был общипан. Из оперения остались только пара перьев на хвосте. Эдик забавлялся. Потом, видимо, надоело, и он медленно, наслаждаясь, раздавил бедную птичку ногой.

Женьке было нестерпимо больно. Слёзы брызнули из глаз, но что мог сделать четвероклассник против большого пацана, которого даже взрослые старались обойти стороной?

Соседи тихонько говорили меж собой: «Вырастили чудовище. Скоро убьёт кого-нибудь – его посадят или найдётся тот, кто прищучит самого. Вот тогда вздохнём спокойно». Время шло, ничего не менялось, почти.

Быков становился только наглее, а его издевательства были изощрённее. Временами на сопочке возле дома находили то повешенную собаку, то кошку со снятой шкурой. Но доказательств, что это сделал Эдик не было, да и статьи, наверное, за издевательства над животными тоже не было предусмотрено.

В любом случае, Эдиком никто не занимался, если не считать местного участкового. Да и то, пришёл, отметился, свободен.

В тот летний день старший брат Женьки пришёл в слезах. На середине бедра из-под шорт виднелся огромный свежий синяк. Оказалось, опять Быков развлекался. Стрелял из самострела в пацанов.

Родителей дома не было, рассказать некому. Но для Женьки этот случай послужил стартом, спусковым крючком.

Ничего никому не говоря, Женька начал готовиться к мести. Достал из загашника доску, дрель, рубанок и прочие инструменты. У отца были золотые руки, достаточно инструмента, он и детей с раннего детства приучил к работе руками.

Женька обстругал, потом зачистил наждачкой доску. Выпилил по контуру, снова зачистил. Получалось ружьё, сантиметров шестьдесят в длину. Пропилил пазы под резинку, загнул алюминиевую проволоку, сделал из неё курок, с помощью шурупов закрепил курок на самостреле. Вкрутил ещё один шуруп снизу, натянул резинку, чтобы курок всегда возвращался в исходное положение. Почти готово.

Срезал с отцовского кожаного ремня самый кончик, обойными гвоздиками закрепил кусочек кожи под спусковым механизмом, чтобы самострел не выстрелил раньше времени. Вырезал направляющий паз по всей длине, который не позволял пульке сместиться, для точного прицеливания.

Приготовил самую лучшую по тем временам, чешскую модельную резину круглого сечения. Её можно было достать только в модельных кружках. В магазинах, конечно, продавалась советская квадратная, но чешская тянулась лучше и была крепче, мальчишки тех лет не дадут соврать.

Моделка была заботливо переплетена в косу. Выбрана длина, чтобы натяжение было почти на максимуме.

Настал черёд пулек. Загнутые буквой «Л» кусочки алюминиевого провода не подходили из-за громоздкости и лёгкости. Женька хотел нанести максимальный урон, поэтому материал должен был быть небольшого объёма и большой плотности.

Свинцовые пульки были тяжёлыми, но вылетали с маленькой начальной скоростью. Этот вариант тоже не подходил.

В итоге юный мститель остановился на меди. Опытным путём подобрал сечение провода с идеальными данными. Освободил от изоляции, загнул. Первые же пробы показали хороший результат. Выстрелом из самострела легко расшибалось оконное стекло с расстояния не меньше тридцати метров. После пристрелки началась охота.

Рядом с домом была сопочка, так называли почему-то не срезанный «пуп земли», поросший густым кустарником и деревьями, стоящий в двадцати метрах от Женькиного дома и высотой доходивший до второго этажа.

Первая охотничья лежанка была устроена там. Два или три часа Женька лежал в кустах с заряженным самострелом, почти не шевелясь. Наконец, со стороны остановки к дому прошёл враг.

Быков был, как обычно, расслаблен и доволен жизнью. Женька тщательно прицелился, задержал дыхание, как учили в тире, плавно нажал на курок. Пулька вылетела с тихим ворчанием и глухим рокотом.

Спустя пару секунд Эдик верещал, катаясь по асфальту и держась за филейное место.

Охотник тихо покинул лежанку.

С тех пор каждый день две-три пульки вонзались в тело Быкова. Он озирался на сопочку – пулька прилетала из окна подъезда, он смотрел на подъезд – пулька летела из подвала. Каждый раз новое место, угадать было невозможно. Женька умел прятаться и, что самое главное, ждать.

Так продолжалось две недели. Быков уже боялся выйти из дома, а Женька не планировал останавливаться. В его планах был отстрел Быкова ещё как минимум месяц, чтобы дошла «наука». Но вмешался случай.

Медный провод нужного сечения заканчивался, найти такой же не получалось, и охотник обратился к другу Димке, в надежде, может быть, вместе быстрее получится найти искомое. Димка нашёл.

Когда нёс к Женьке, навстречу попался Быков. Остановил:

-Слышь, щегол, чё это?

Димкины родители были инженерами, и он блеснул знаниями:

-Это СИП – самонесущий изолированный провод сто двадцатого сечения!

-Понятно, а куда волочёшь?

-Женька просил найти, он охотиться собрался.

-А, это тот поцик из шестого подъезда?

-Да.

-Ну ладненько, иди…

Димка пошёл. Он не обратил внимания и не рассказал другу о встрече.

Вечером Женька пришёл с тренировки. Успел только сбросить сумку, мама отправила за хлебом. На обратном пути из магазина он увидел у четвёртого подъезда Быкова с двумя дружками, которые сидели на лавочке и лузгали семечки. Эдик тоже заметил.

-Слышь. Ты Женька?

-Да.

-Подь сюда, разговор есть.

Женька подошёл. Не говоря ни слова, его схватили и затащили во всегда открытый подвал. Там связали руки и подвесили на тонкой трубе горячего водоснабжения.

Рукам было горячо, страх сковал тело. Напротив, ковыряясь маленьким перочинным ножом в ногтях, стоял Быков и его ухмыляющиеся дружки.

-Ну чё щегол, думал не найду? А я нашёл! Страшно тебе?

Было страшно, Женька промолчал. Он понимал, что кричать бесполезно, а слёзы только раззадорят садиста. Быков продолжил:

-Знаешь, что с тобой сейчас будет? Сначала я срежу тебе скальп, потом порежу спину на кусочки, а потом мы тебя по кругу пустим.

Озвучив планы, он довольно загоготал. Дружки поддержали ехидным хихиканьем.

Когда отсмеялся, задал ещё какой-то вопрос и, не получив ответа, воткнул короткое лезвие в Женькин живот:

-Чё молчишь? Не боишься?

Резкая боль пронзила тело, жар в животе заполнял тело всё больше и больше. Пламя жгло…

Внезапно боль ушла, руки перестали ощущать жар батареи, живот тоже не болел, только еле заметно пульсировала рана. В голове стало ясно и свежо. Женька посмотрел на Быкова и не ожидая от себя, спокойно, но вместе с тем холодно произнёс:

-Боюсь. Я знаю, каждый должен отвечать за свои слова и поступки. Отец говорит, что за каждую боль нужно отвечать двойной болью. В мире не останется тех, кто захочет сделать больно другому, если будет знать, что ему будет в два раза хуже. Рано или поздно…

Сейчас я отвечаю за свои поступки. Мне больно и тебе придётся убить меня. Потому что даже часть из того, что ты пообещал сделать, отрежет мне пути назад.

Быков отпрянул.

-Ты угрожаешь мне?

В его глазах плясал нечеловеческий, животный страх, граничащий с ужасом.

-Нет, ты сам хотел получить ответ.

Быков затрясся. С трудом справившись с собой, он сказал нетвёрдым голосом:

-Пошли пацаны… Пусть щегол подумает над поведением. В следующий раз всё будет по-другому, млябуду, я сделаю обещанное, понял?

Женька молча смотрел, как враг отходит, спотыкаясь в полутьме и оглядываясь. Сколько ещё времени он провёл в подвале, неизвестно. Когда сумел освободиться от верёвки и, спрыгнув, выбраться, на улице было темно.

Родители подняли соседей и разыскивали сына. Рубашка и брюки стали липкими, насквозь пропитавшись кровью. Женька вошёл в подъезд, открыл дверь в квартиру и потерял сознание.

Потом на все вопросы отвечал одинаково – «не помню, не видел, не знаю».

На память навсегда остался широкий шрам слева внизу живота.

О Быкове никому не было сказано, никто точно не знал, что произошло в тот вечер, но многие заметили. Эдик старался не пересекаться с Женькой. Даже увидев его выходящим из последнего, шестого подъезда, Быков обходил дом вокруг. Потом он куда-то исчез…

Прошло несколько лет. Лихие девяностые были в самом разгаре. Повзрослевший Женька, за которым ходила молва, что он не боится ни ножа, ни арматуры, ходивший без оружия на разборки и успевший побывать в СИЗО за двоих искалеченных гопников, попытавшихся снять с него шапку, пришёл на кладбище.

Был родительский день. Он хотел найти могилу одного из своих погибших братков, чтобы помянуть.

Осматривал памятники. Внезапно взгляд упёрся в выцветшую фотографию. Глаза превратились в щели, заиграли желваки. Женька вполголоса сказал:

Ну, здравствуй… И прощай.

Сплюнул на землю, закурил сигарету и пошёл дальше. На проржавевшем памятнике, потрескавшимися, чёрными буквами было написано – «Быков Эдуард Витальевич».

Источник на Дзене

Несколько лет назад, примерно 2010 или 2014 годы.

Андрею снова повезло. Генеральный директор опять отправил его в командировку в Германию. Многие коллеги завидовали, некоторые чёрной завистью, а кое-кто даже чёрной с зелёным оттенком, вопрошая:

Нуйнах этому ботанику загранка? Почему он?

Так как подобные вопросы задавались в курилках и прочих междусобойчиках, Андрей их не слышал и, соответственно, ответить не мог.

За него это попробуем сделать мы.

Во-первых, ну а кого было отправлять в загранкомандировку на предмет обучения ремонту электронного оборудования, если не ведущего инженера-электроника?

Во-вторых, у Андрея не было семьи, а, значит, и грандиозного списка покупок, следовательно, он больше тратил времени на изучение материала, а не на беготню по «универсамам».

Ну, и, в-третьих, решающим аргументом было знание немецкого на приличном, разговорном уровне.

Как уже было сказано ранее, Андрей отправлялся не впервой, поэтому более-менее был знаком с необходимым набором вещей и местной спецификой. Он заранее связался с компанией, предоставляющей автомобили в прокат, забронировал авто, собрал нехитрый скарб и отправился в аэропорт.

Командироваться предстояло в славном городке Ахим (Achim). Фирма Андрея хотела приобрести прямой рейс в Бремен, что в двадцати километрах от Ахима, но Андрей предложил другую логистику.

Ему хотелось в этот раз посмотреть на «немецкие красоты», поэтому он весьма логично обосновал необходимость перелёта до Ганновера. В его объяснения никто не стал особо вникать (стоимость оставалась прежней) и генеральный, вполголоса произнеся «хозяин – баран», подписал командировочные.

В аэропорту Андрей прошёл необходимые процедуры, сел в самолёт и спустя три часа (может быть с минутками), приземлился в Ганновере, где с плакатом, его встретил представитель прокатной компании.

Денег не то чтобы было мало, просто немножко жалко, поэтому Андрей выбрал автомобиль класса «Mini». Осмотрев доставшуюся ему «капсулу смерти», он поморщился, но виду не подал, сам же выбрал.

-В принципе терпимо

Успокаивал себя Андрей.

-Ехать от Ганновера до Ахима всего 110 километров, ничего плохого не может произойти, надеюсь.

Подумал он, садясь в автомобиль (то ли Citroen C1, то ли Fiat 500, но что-то подобное, абсолютно точно). Тем временем, как гласит пессимистическая народная поговорка, если плохое может произойти – оно обязательно произойдёт.

Произошло. В Ганновере, что бывает крайне редко, похолодало. Столбик термометра опустился до минус десяти и обычная хлюпающая слякоть, покрылась редким снежком.

Выехав на трассу, Андрей понял всю глубину проблемы. Немецкие службы сработали быстро, аккуратно и можно сказать профессионально. Дорога была залита каким-то неведомым и крайне гнусным реагентом. На шоссе не осталось ни грамма снега, оно было просто мокрым.

Буквально два-три километра показали всю подлость ситуации. Стекло, снизу доверху было за…гажено, его прозрачность уверенно приближалась к нулю, а в бачке с омывающей жидкостью жизнерадостно постукивали кусочки льда.

Ибо туда, опять же по народной пессимистической примете, другими словами – закону подлости, была залита жидкость для температурного режима до минус пяти. Ситуация – ехать нельзя, но надо.

Пришлось останавливаться, дабы очистить стекло.

После третьей остановки, на заправке, Андрей, методом нехитрых логических умозаключений, понял, поездка накрывается медным тазом, полюбоваться «немецкими красотами» в этот раз не получится. В общем полный звездец. И с этим звездецом надо было что-то делать.

«Что-то» напрашивалось, само собой. Чтобы продолжить поездку, нужна была омывающая жидкость, подходящая по температурному режиму. В магазинчике у заправки можно купить 5 литров за 8 евро. Там же Андрей взял пол-литра кипятка. Открыл капот «зверя», вылил кипяток на бачок омывайки – безрезультатно.

Наш путешественник сел в машину и стал думать. Закалённый в борьбе с русскими морозами мозг, что важно, прошедшего службу в Российской Армии, Андрея, быстро выдал приемлемое решение.

В том же магазинчике, Андрей приобрёл скотч, пару картонных коробок для упаковки и (на всякий пожарный) рулон стрейч плёнки. При помощи нехитрого набора, он сделал «закрывашку» на переднюю часть своей «капсулы», прикрыв её спереди, с боков и сверху. Завёл автомобиль и стал ждать.

Через десять-пятнадцать минут двигатель разогрелся до рабочей температуры, включился вентилятор радиатора, омывайка разогрелась, и Андрей смог полностью её выгнать, дабы заменить на более морозоустойчивую.

В это время к нему подъехал полицейский экипаж. Один из офицеров спросил, что тут происходит. «Кулибин» объяснил. Ответом было «Ооо, гуд» и полицейские уехали.

Андрей отодвинул конструкцию, открыл капот и стал заливать подходящую жидкость. Неожиданно, рядом снова послышалась немецкая речь:

- Was kostet das (Сколько это стоит)

Андрей не оборачиваясь пробурчал:

-Фюнфциг Ойро (пятьдесят евро)

И продолжил заливать жидкость. Когда дело было сделано, он поднял голову и с удивлением обнаружил рядом рыжеволосого, полненького бюргера, с радостной улыбкой протягивающего ему купюры.

Пожалуй, каждый российский гражданин, с детства знает уже оптимистичную народную поговорку – «дают бери, бьют- беги». Вот и Андрей не смог устоять, взял. Тем более жидкости оставалось ещё полканистры.

-Почему бы не помочь, заодно и затраты отобью.

Подумалось Андрею. Он закрыл капот бюргера своей «закрывашкой» и скомандовал завести. Через те же, десять-пятнадцать минут жидкость согрелась, Андрей её выгнал и залил остатки из своей канистры. Рядом звучала немецкая речь:

- Was kostet das

В этот раз Андрей ничего не сказал, за него за него ответил рыжий – «Фюнфциг». Работа закипела. Через каких-нибудь полчаса около «капсулы смерти» стояла очередь страждущих, и Андрей никому не отказывал.

Сколько «срубил» денег за тот день, он не рассказывает, а на вопрос подъезжали ли ещё полицейские, ведь незаконный бизнес без разрешения – это серьёзное правонарушение, Андрей говорит, да, подъезжали, и просили не прекращать работу.

Более того, оказалось они сами поставляли ему клиентов, встав примерно в километре от него и предупреждая водителей, что на территории заправки мастер недорого меняет замёрзшую жидкость на морозоустойчивую.

Я склонен верить рассказу Андрея. Что ни говори, а русская смекалка всегда позволяла не только себя и других выручить в трудной ситуации. Как показывает практика, можно ещё и заработать.

Источник на Дзене