Peresme6nik

Чуть больше 150 лет прошло с отмены крепостного права, и личная свобода кажется чем-то самим собою разумеющимся. И вот мы ходим по улицам и площадям, где еще недавно наравне со скотом и домашней утварью выставлялись на продажу мужья и жены, заходим во дворцы и особняки, у ворот которых замерзали насмерть крепостные господские кучера, любуемся театрами и соборами, на строительстве которых отдали свои жизни ни в чем не повинные люди, не имевшие ни права, ни голоса...

Конечно, конец XIX века уже не елизаветинские времена, когда каждый подвал московского дома оборудован пыточной, но телесные наказания никто не отменял, и отправить мужика на сто плетей — дело обычное. Сечение крепостных входит в обязанности полиции и пожарных, а если помещик вдруг решит, что имение как-то медленно прирастает душами, ему ничего не стоит отдать приказ в кратчайшие сроки переженить всех совершеннолетних парней и девок — разумеется, случайным образом. Не хочешь жениться? Покрестил с девкой детей (кумовство — единственный способ избежать насильного брака) — и думаешь, что ты самый умный? Отправляйся-ка, голубчик, на воинскую службу (это 25 лет, на минуточку), родине и Николаю служить. Пусть не смертная казнь, но близко: провинности в армии — это тысяча или две ударов плетьми, когда рядом равнодушно стоит доктор и ждет момента, когда почти покойника можно будет отнести в лазарет, чтобы подлечить немного и отправить за недополученными ударами. Даже если ты труп, твое тело привяжут к тачке и изобьют положенное количество раз — дисциплина превыше всего.

Полиция в России обязана была пороть крепостных

Когда Петр Алексеевич Кропоткин, уже после отмены крепостного права, беседовал со своим отцом, он спросил его: «А ведь сознайтесь, что вы часто жестоко наказывали слуг, иногда даже без всякого основания», на что тот ответил: «С этим народом иначе и нельзя было. Разве они люди?».

Их проигрывали в карты, ими заселяли окраинные земли России, меняли их на собак и лошадей, пороли, насиловали, продавали, пускали побираться… «Человеческие чувства не признавались, даже не подозревались в крепостных. Когда Тургенев писал «Му-му», а Григорович свои романы, в которых заставлял публику плакать над несчастьем крепостных, для многих читателей то было настоящим откровением. «Возможно ли это? Неужели крепостные любят совсем как мы?» — восклицали сентиментальные дамы, которые при чтении французских романов горько оплакивали злосчастия благородных героев и героинь» (Петр Кропоткин, «Записки Революционера»).

Воинская служба в 19 веке длилась 25 лет

Крепостные были такие же, как и мы, и помещики были такие же, и сколько в одних было преданности и любви, и сколько в других — слепой жестокости и высокомерия, и куда все это делось в нас, где оно сидит? Когда мы вообще разглядели друг в друге людей? Или мы до сих по не видим?

пруф http://diletant.media/articles/37807150/