Маршал Советского Союза Георгий Жуков с семьей на даче
Автор - Игнатович Борис Всеволодович
Слева направо: дочь Эра, внучка Саша, супруга Александра Диевна, Георгий Жуков, дочь Элла, муж Эры Юрий Александрович Василевский (стоит). 1955 г.
Источник: https://russiainphoto.ru/search/photo/years-1840-1999/?pagin...
Маршал Победы
Советский военачальник, четырежды удостоенный звания Героя Советского Союза, один из главных творцов Победы - 1 декабря день рождения Георгия Константиновича Жукова.
Пусть не всегда его деятельность, как командира, оценивается однозначно, но это был по-настоящему талантливый полководец из народа, заслуживший его искреннее уважение. С Жуковым никогда не было просто. Но он всегда нацеливался только на Победу и достигал своей цели.
Фактически вся жизнь его была одной боевой дорогой, с небольшими "перерывами" на мирную жизнь. В составе царской армии прошёл дорогами Первой мировой войны. Стал унтер-офицером и дважды награждался за храбрость Георгиевскими крестами.Когда началась Гражданская война, пошёл воевать за красных. Не сразу, но ему доверили кавалерийский эскадрон. Высшего образования Жуков тогда не получил, зато всячески старался осваивать военную науку самостоятельно. К 1937 году дослужился до командира кавалерийского корпуса.
Летом 1939 года снова отправлен на военный конфликт - с Японией. На Халхин-Голе удачно использовал тактику активной обороны и танковые части. Разгром японцев стал для них решающим фактором в том, чтобы принять решение не нападать на СССР в дальнейшем.
На время начала Великой Отечественной войны Георгий Константинович - начальник Генерального штаба. Уже после войны он найдёт в себе силы признать долю и своей вины за первые неудачи Красной армии на фронте.
Во время всей войны Ставка бросала Жукова на самые тяжёлые участки фронта. Его невероятная уверенность и самообладание помогали выправить казалось бы самые безнадёжные ситуации. Бывало, что он сам ездил на передовую собирать полуразбитые войска в единый "кулак" для мощного удара.
Вопреки расхожему мнению, людей он берёг. Так известны его приказы от 15 и 22 марта 1942 года по Западному фронту и командующим 5, 43, 49 и 50 армий, где он в своёй манере требует выжигать калёным железом безответственное отношение к сохранению жизни солдат. И они были не единственными.Жуков один из продуманных организаторов победы под Сталинградом, прорыва блокады Ленинграда, освобождения Белоруссии и многих других ключевых операций войны. 8 мая 1945 Жуков от имени Верховного главнокомандования принимал безоговорочную капитуляцию Германии.
Не существовало за всю историю СССР полководцев, всегда и во всём действующих безошибочно. Но военный талант Георгия Константиновича Жукова всегда к этому стремился. И за это ему - уважение потомков.
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Ответ на пост «В Харькове нацбаты уничтожили памятник Георгию Жукову — маршалу Победы»
Дочь маршала Жукова прокомментировала снос его памятника в Харькове
В Харькове украинские военные снесли бюст маршалу Георгию Жукову, под чьим руководством этот город был освобожден от немецко-фашистских захватчиков в августе 1943 года.
Бюст полководцу повалили на землю с помощью грузовика. После этого скололи мемориальную табличку с постамента, который исписали националистическими лозунгами, а также установили на него украинский флаг. Бюст советского маршала Победы в Харькове уже сносили в июне 2019 года. Тем не менее позднее власти восстановили памятник.
Что знала и рассказывала об отце дочь Георгия Константиновича Жукова
125 лет назад родился будущий советский военачальник и государственный деятель, Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков (1896-1974).
Чем больше проходит времени, чем больше документов становится доступно или недоступно, тем сложнее становится давать оценки событиям и личностям, оставившим свой след в истории. И всё же остаются факты и итоги, которые, к счастью для исторической правды, нельзя изменить.
На долю Г.К. Жукова выпали все революции и войны ХХ века, коснувшиеся нашей страны. И именно он 8 мая 1945 года от имени Верховного Главнокомандования Красной Армии принял капитуляцию войск фашистской Германии и со стороны СССР подписал Акт о безоговорочной капитуляции Германии. 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади он принимал Парад Победы Советского Союза над Германией в Великой Отечественной войне, а 7 сентября 1945 года он принимал Парад Победы союзных войск во Второй Мировой Войне, проходивший в Берлине у Бранденбургских ворот.
Сегодня предлагаю вашему вниманию взглянуть на Маршала Победы глазами его дочери Марии, посмотрев беседу с ней.
1990. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России», www.youtube.com/c/gtrftv
Ответ на пост «Г.К. Жуков - видный полководец и никчемный политик»
Не только Жуков думал так о Сталине, но и Симонов провел анализ (их выводы похожи!?)
...Хочу процитировать два документа, относящихся к февралю 1941 года, преддверию войны. В обоих идет речь о готовившемся тогда в издательстве «Молодая гвардия» сборнике «Этих дней не смолкнет слава...». В первом из них говорилось так:
«...Сборник исходит из принципиально неверной установки о том, что «наша страна — страна героев», пропагандирует вредную теорию «легкой победы» и тем самым неправильно ориентирует молодежь, воспитывает ее в духе зазнайства и шапкозакидательства... Из такого утверждения можно сделать только один ошибочный вывод: незачем вести пропагандистскую работу, направленную к воспитанию у молодежи храбрости, мужества и геройства, поскольку каждый человек у нас и так является героем...» (из письма начальника Главного политического управления армии А. Запорожца к А. Жданову)
Во втором документе говорится то же самое, только другими словами:
«В материалах много ненужной рисовки и хвалебности. Победа одерживается исключительно легко, просто... все на ура, по старинке. В таком виде воспитывать нашу молодежь мы не можем. Авторы, видно, не сделали для себя никаких выводов из той перестройки, которая происходит в Красной Армии...» (из письма наркома обороны С. Тимошенко в ЦК комсомола Н. Михайлову)
Литераторам, занимающимся историей войны, стоит задуматься над этими двумя письмами, написанными на ее пороге. О чем, на мой взгляд, говорят эти письма? После тяжкого разгрома военных кадров в 1937-1938 годах и финской войны, наглядно показавшей гибельные для армии результаты этого разгрома, был взят решительный курс на перестройку армии с целью вернуть ей действительную мощь и боеспособность.
Однако в идеологии были еще сильны настроения, порожденные предыдущим периодом, когда в обстановке репрессий 1937-1938 годов заикнуться о силе противника или о нашей недостаточной готовности к большой войне значило совершить политическое самоубийство.
Обстановка уже изменилась к лучшему, но настроения, рожденные 1937-1938 годами, продолжали давать себя знать самым опасным образом и в общественной жизни, и в литературе.
Достаточно назвать как эталон этих настроений хорошо памятный людям моего поколения предвоенный роман «Первый удар», в котором мы, уже не помню то ли за сутки, то ли за двое, расколачивали в пух и прах всю фашистскую Германию. И беда была не в бездарности этого романа, а в том, что он был издан полумиллионным тиражом и твердой рукой поддержан сверху.
Приведенные документы говорят о том, что хотя в нашем обществе перед войной уже начинался поворот в сознании, но инерция 1937-1938 годов была еще очень сильна, и это приводило к резкому столкновению взглядов и на армию, и на будущую войну.
Заговорив об этом, хочу подробнее остановиться на трудной теме 1937-1938 годов, или «ежовщине», как просто и коротко заклеймил все это народ, и не задним числом, после смерти Сталина, а сразу, тогда же. Кстати сказать, любителям уклончивых формулировок об «отдельных несправедливостях» и «некоторых нарушениях» не грех бы подумать над этой народной формулировкой того времени.
Когда речь идет об «отдельных» и «некоторых», в народе не рождаются такие слова, как «опричнина» и «ежовщина».
В данном случае я говорю о 1937-1938 годах лишь с точки зрения их прямого влияния на нашу неготовность к войне. К сожалению, люди, от всей души клеймящие позорные события тех лет, порой узко и односторонне трактуют влияние этих событий на дальнейшие судьбы армии. Прочтешь статью, где, в очередной раз перечислив несколько имен погибших в 1937 году военачальников, автор намекает, что, будь они живы, на войне все пошло бы по-другому, и думаешь: неужели автор и в самом деле все сводит лишь к этому?Однажды, прочитав такие рассуждения, я даже попробовал мысленно представить: предположим, в 1937 году не было бы всего остального, а был бы просто один трагический случай — авария летевшего на маневры самолета, на борту которого находились Тухачевский, Уборевич, Корк и другие жертвы будущего фальсифицированного процесса. Была бы эта трагедия трагической? Конечно. Нанесла бы она ущерб строительству армии? Разумеется. Привела бы она через четыре года — в 1941 году — к далеко идущим последствиям?
Спросил и мысленно ответил себе: нет, не привела бы. Потому что потеря такого рода при всем ее трагизме заставила бы нас по нашей революционной традиции только теснее сплотить ряды, выдвинула бы новых способных людей, выпестованных партией и Красной Армией.
Нет, нельзя сводить все к нескольким славным военным именам того времени. И нельзя рассматривать возможную роль этих людей в будущей войне отторженно от той атмосферы, в какой они погибли и которая еще сильнее сгустилась в результате их гибели с посмертным клеймом изменников родины.
Во-первых, погибли не они одни. Вслед за ними и в связи с их гибелью погибли сотни и тысячи других людей, составлявших значительную часть цвета нашей армии. И не просто погибли, а в сознании большинства людей ушли из жизни с клеймом предательства.
Речь идет не только о потерях, связанных с ушедшими. Надо помнить, что творилось в душах людей, оставшихся служить в армии, о силе нанесенного им духовного удара. Надо помнить, каких невероятных трудов стоило армии — в данном случае я говорю только об армии — начать приходить в себя после этих страшных ударов.
К началу войны этот процесс еще не закончился. Армия оказалась не только в самом трудном периоде незаконченного перевооружения, но и в не менее трудном периоде незаконченного восстановления моральных ценностей и дисциплины.
Не разобравшись в этом вопросе, нельзя до конца разобраться и в причинах многих наших неудачных действий в преддверии и в начале войны. Мне хочется поспорить с нет-нет да и проскальзывающей тенденцией противопоставления кадров, погибших в 1937-1938 годах, кадрам, которым хочешь не хочешь пришлось принять на свои плечи войну.
Некоторым, видимо, кажется, что они отдают должное личности Тухачевского или Якира, намекая, что, командуй они в первый день войны фронтами вместо Кирпоноса или Павлова, все пошло бы по-другому. Такие внешне эффектные противопоставления мне лично кажутся не только легковесными, но и морально безответственными.
Да, по образному выражению одного из наших крупных военных, «война отбирала кадры». Не на месте оказались некоторые видные военачальники, жившие заслугами прошлого и отставшие от времени. Не на месте оказались и некоторые слишком поспешно выдвинутые перед войной молодые командиры.
Но война отбирала и отобрала кадры. И людям, во главе дивизий, армий и фронтов отступавшим до Москвы, до Ленинграда, до Сталинграда, но не отдавшим ни того, ни другого, ни третьего, а потом перешедшим в наступление, научившимся воевать и в конце концов разгромившим сильнейшую армию мира — германскую армию — и дошедшим до Берлина, — им, этим людям, не надо противопоставлять ни Тухачевского, ни Якира при всем глубоком уважении к их именам.
Когда мы говорим о просчетах Гитлера и германского генерального штаба, следует помнить, что один из их главных просчетов был просчет в оценке кадров. В 1937-1938 годах эти кадры действительно понесли страшный урон. Но Гитлер и германский генеральный штаб считали этот Урон невосполнимым, а нашу армию в условиях большой войны небоеспособной.
Однако те кадры, которые сохранились в нашей армии, пережив тяжелейшие моральные испытания 1937-1938 годов и еще не оправившись от них в начале войны, показали и свое искусство, и свою способность к росту и совершенствованию. Показали, что они люди той же советской военной школы, из которой вышли такие люди, как Тухачевский, Уборевич, Якир, и в конце концов сделали то, чего не ожидали от них ни наши враги, ни наши союзники, — вышли из этой страшной войны победителями.
Нам неизвестно и останется неизвестным, как воевали бы в 1941 году Блюхер или Белов, Дыбенко или Федько. Об этом можно говорить только предположительно. Но зато нам твердо известно другое: не будь 1937 года, не было бы и лета 1941 года, в этом корень вопроса. Не будь 1937 года, мы к лету 1941 года были бы несомненно сильнее во всех отношениях, в том числе и в чисто военном, и прежде всего потому, что в рядах командного состава нашей армии пошли бы на бой с фашизмом тысячи и тысячи преданных коммунизму и опытных в военном деле людей, которых изъял из армии 1937 год. И они, эти люди, составили бы к началу войны больше половины старшего и высшего командного состава армии.
Нет никакой исторической необходимости персонифицировать эту огромную проблему, гадая, кто, на чьем месте, где и как бы воевал. Главное в другом, в том, что с фашизмом воевали бы все, и война, отбирая кадры, — а война все равно бы их отбирала, — выясняя истинную цену военачальников, отбирала бы эти кадры, во-первых, в несравненно более благоприятной атмосфере и, во-вторых, из куда более обширного круга людей.
Несколько слов о непосредственно предвоенной атмосфере. Людям, пишущим о войне, важна исходная точка. Сложность и противоречивость тогдашней обстановки у нас порой все еще примитивизируется и выглядит примерно так: после событий 1937-1938 годов и финской войны, открывшей глаза на наши слабости, армия стала перестраиваться; для ее успешной перестройки была создана нормальная атмосфера. Все уже шло к лучшему, и если бы вдобавок Сталин поверил Рихарду Зорге, принял необходимые меры, все было бы в порядке.
Казалось бы, на первый взгляд все правильно. Но это не так; подлинная историческая правда сложнее и противоречивее.
Да, каждый, кто в то время имел отношение к армии, хорошо помнит, с какой энергией после финской войны новое руководство Наркомата обороны стремилось навести порядок в армии, и прежде всего перестроить ее боевую подготовку.
Да, из финской войны делались выводы, в том числе форсировалось опасно затянувшееся перевооружение. Но сказать, что при этом в стране и в армии уже создались благоприятные для отпора врагу условия, было бы неверно.
Иногда изображают дело так, словно осенью 1938 года, осудив так называемые «перегибы» и наказав за них Ежова, Сталин поставил крест на прошлом; людей уже больше не объявляли врагами народа, а лишь освобождали и возвращали на прежние посты, в том числе и военные. С одной стороны, это верно. В армию вернулась часть командиров, арестованных в 1937-1938 годах, и некоторые из них в войну командовали дивизиями, армиями и даже фронтами.
Но с другой стороны, и в 1940 ив 1941 году все еще продолжались пароксизмы подозрений и обвинений. Незадолго до войны, когда было опубликовано памятное сообщение ТАСС с его полуупреком-полуугрозой в адрес тех, кто поддается слухам о якобы враждебных намерениях Германии, были арестованы и погибли командующий ВВС Красной Армии Рычагов, главный инспектор ВВС Смушкевич и командующий противовоздушной обороной страны Штерн.
Для полноты картины надо добавить, что к началу войны оказались арестованными еще и бывший начальник Генерального штаба и нарком вооружения, впоследствии, к счастью, освобожденные.
Такова была в действительности предвоенная атмосфера на пороге войны с фашистской Германией. Сталин все еще оставался верным той маниакальной подозрительности по отношению к своим, которая в итоге обернулась потерей бдительности по отношению к врагу.
А теперь, представив себе эту — не мнимую, а подлинную — атмосферу того времени, задумаемся, в каком положении находились те военные люди, которые, анализируя многочисленные данные, считали, что война может вот-вот разразиться вопреки безапелляционному мнению Сталина, которое он ставил выше реальности.
Когда мы спустя много лет судим об их действиях в то время, надо помнить, что речь идет не о мере мужества, которое необходимо человеку, чтобы демонстративно подать в отставку, после того как единственно правильные, по его мнению, меры наотрез отвергнуты. К сожалению, дело обстояло не так просто, и прямое противопоставление своего взгляда на будущую войну взглядам Сталина означало не отставку, а гибель с посмертным клеймом врага народа. Вот что это значило.
И все-таки — мы знаем это по многим перекрещивающимся между собой мемуарам — находились люди, старавшиеся хоть в какой-то мере довести до сознания Сталина истинное положение вещей и, ежечасно рискуя головой, принять хотя бы частичные меры для того, чтобы не оказаться перед фактом полной внезапности войны.
Сталин несет ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных людей, располагавших неопровержимыми документальными данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности и не располагали правами для того, чтобы принять достаточные меры к ее предотвращению.
Последним трагическим аккордом того отношения к кадрам, которое сложилось у Сталина до войны, были обвинения в измене и предательстве, выдвинутые им летом против командования Западного фронта — Павлова, Климовских и ряда других генералов, среди которых, как потом выяснилось, были и люди, погибшие в первых боях, и люди, до конца непримиримо державшие себя в плену.
Труднее сказать, что двигало Сталиным, когда он объявлял этих людей изменниками и предателями: расчет отвести от себя и обрушить на их головы гнев и недоумение народа, не ожидавшего такого начала войны? Или действительные подозрения? Думается, и то и другое — и расчет и подозрение, ибо ему уже давно было свойственно искать объяснения тех или иных неудач не в ошибках своих и чужих, а в измене, вредительстве и тому подобном.
От этой привычки потом, в ходе войны, ему пришлось, хотя и с рецидивами, но избавляться.
В ходе войны, среди ее испытаний проходили жестокую проверку многие довоенные представления, лозунги, концепции. Война одно подтверждала, другое отвергала, третье, в свое время отвергнутое, восстанавливала в его прежнем значении. Нам, литераторам, занимающимся историей войны, важно проследить за тем, как изменялась психология людей, их отношение друг к другу, как изменялся стиль руководства военными действиями, как новое, рожденное войной или восстановленное в ходе войны, боролось со всем тем отжившим и скомпрометировавшим себя, что уходило корнями в атмосферу 1937-1938 годов.
Хочу привести пример операции, в которой наглядно столкнулись истинные интересы ведения войны и ложные, лозунговые представления о том, как должно вести войну, опиравшиеся не только на военную безграмотность, но и на порожденное 1937 годом неверие в людей. Я говорю о печальной памяти Керченских событиях зимы — весны 1942 года.
Семь лет назад один из наших писателей-фронтовиков писал мне следующее:
«Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле... Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т.д. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600–700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец...»
Я был там же, где автор этого письма, и, хотя не разделяю его лексику, подписываюсь под существом сказанного.
Заговорил я об этом отнюдь не затем, чтобы лишний раз недобрым словом помянуть Мехлиса, который, кстати, был человеком безукоризненного личного мужества и все, что делал, делал не из намерения лично прославиться. Он был глубоко убежден, что действует правильно, и именно поэтому с исторической точки зрения действия его на Керченском полуострове принципиально интересны. Это был человек, который в тот период войны, не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага неудобной в пятидесяти, — трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, — паникером; считал каждого» кто реально оценивал силы врага, — неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937-1938 годов.
А командующий фронтом, к которому он приехал в качестве представителя Ставки, образованный и опытный военный, в свою очередь тоже оказался продуктом атмосферы 1937-1938 годов, только в другом смысле — в смысле боязни взять на себя полноту ответственности, боязни противопоставить разумное военное решение безграмотному натиску «все и вся — вперед», боязни с риском для себя перенести свой спор с Мехлисом в Ставку.
Тяжелые керченские события с исторической точки зрения интересны тем, что в них как бы свинчены вместе обе половинки последствий 1937—1938 годов, — и та, что была представлена Мехлисом, и та, что была представлена тогдашним командующим Крымским фронтом Козловым.
Кстати сказать, мысленно восстанавливая всю эту драматическую керченскую ситуацию, можно не кривя душой назвать имена целого ряда других, уже выдвигавшихся к тому времени в ходе войны людей, которые, оказавшись в положении командующего фронтом, несмотря ни на близость Мехлиса к Сталину, ни на его положение представителя Ставки, думается, уже тогда не дали бы ему подмять себя, спорили бы до конца, дошли до Сталина и, возможно, убедили бы его в своей правоте.....
Константин Симонов. Сталин и война
http://litrusia.ru/11846-konstantin-simonov-stalin-i-vojna.h...Как маршал Георгий Жуков наказал несообразительного офицера
Случилось это в Германии в июне 1945 года, когда погиб в автокатастрофе командующий советской 5 армией – Берзарин Николай Эрастович.
Берзарин прошёл всю войну до Берлина, но не справившись с управлением мотоцикла разбился на смерть в берлинском районе Фридрихсфельде.
Тело погибшего генерал-полковника по просьбе родственников отправили в Москву, чтобы похоронить погибшего на Новодевичьем кладбище.
Перед самой отправкой из Германии в Москву гроб умершего командующего и первого коменданта Берлина выставили в госпитале для последнего прощания.
Проводить в последний путь первого коменданта Берлина пришли маршалы, офицеры, солдаты и гражданское население Берлина, общей численностью около тысячи человек.
Маршал Жуков Георгий Константинович приказал коменданту штаба по русскому обычаю приготовить холщовые концы в день выноса тела генерала - полковника из госпиталя.
Чтобы Георгий Жуков, Иван Серов и остальные боевые товарищи держа за холщовые концы могли от госпиталя до автомашины (200 метров) донести почившего Николая Берзарина.
Приказ вроде бы понятен, но случился некоторый неприятный конфуз по вине коменданта штаба в день выноса тела.
По воспоминаниям Ивана Серова в день выноса и отправки генерала происходила следующая картина:
«Утром пришли, постояли в почетном карауле, взялись за концы и понесли. Мы с Георгием Константиновичем встали у головы, а Соколовский и Малинин в ногах.
Только подняли и отошли медленно несколько шагов, как я почувствовал, что у меня из рук Георгий Константинович тянет холст.
Я ему тихо говорю:
- Не тяни, я уроню, — и обмотал для большей уверенности холст вокруг руки.
Слышу, Георгий Константинович шипит:
- Не тяни, я уроню.
Я ему говорю, что мне не за что держаться, он отвечает:
- И мне.
И так мы шли, переругиваясь, до автомашины. Я на всякий случай сказал, чтобы офицеры подстраховали, так как нам держать неудобно.
Когда, наконец, поставили тело в автомобиль, Жуков вызвал коменданта и говорит:
- Тебе, что, никогда не приходилось хоронить?
Тот отвечает:
- Приходилось, товарищ маршал.
Жуков Г.К.:
- Так почему же ты, дуралей, обрезал концы короткие, вместо того чтобы можно было через плечо по русскому обычаю перекинуть?
Комендант, зная крутой характер маршала, молчит.
Жуков Г.К. :
- Эх, ты! И тут же приказал отправиться на гауптвахту на 10 суток.
Я, правда, не стал отговаривать, так как мне самому было тяжело, а потом такие элементарные вещи должен комендант понимать».
Таким образом Георгий Константинович Жуков гуманно и по делу наказал несообразительного офицера.
Тело Берзарина Николая Эрастовича - генерал-полковника и героя Советского Союза доставили в Москву и похоронили на Новодевичьем кладбище.
Источник:
Канал Авва Градский