Узкая полоска красной зари на горизонте возвестила городу о начале нового буднего дня. Январский день был пасмурным и сыпал на большой город крупных белых мух мокрого снега. Касаясь ржавой крыши и асфальта, кристаллы снега превращались в коричневую грязь. Неуклюжие голые тополя за окном танцевали с южным промозглым ветром надоевший им танец. Темно фиолетовая поверхность реки была похожа на старую стиральную доску. По улице изъеденной колдобинами грохотали грязные и ржавые грузовики с железным мусором. Я положил болящую от внезапного пробуждения голову на кухонный стол, на котором, источая пар, стояла миска с пшенной кашей. В узком коридоре прихожей стоял, изнасилованный ездой по улицам, посыпанным солью велосипед. Цепь вытянулась и прыгала по шестерням, тормозные колодки были изношены по самую металлическую основу и с визгом портили обод. В сервисе мне верили и могли поменять все в кредит, но я не хотел тратить свои сбережения, пока не выплатили зарплату. Старенький телефон плаксиво известил меня о желании диспетчера побеседовать со мной.
-Давай на Гоголя, быстро! Ты где вообще находишься?
-Я еще позавчера тебе сообщил, что у меня велосипед умер и нет денег его оживить.-Сегодня вечером будет зарплата. И можешь взять в офисе бесплатные колодки. От окраины до офиса в центре на полумертвом велосипеде пришлось добираться около часа. Снежинки, больно хлестали по лицу погоняемые встречным ветром. Некоторые авто недовольно гудели, объезжая меня, но я уже давно перестал обращать внимание на эти гудки. Выезжать на обледенелый тротуар, кишащий злыми пешеходами, было так же опасно, как ехать посередине дороги. Диспетчер – девица двадцати лет одетая в стиле хиппи, сидящая в кресле, задрав ноги, с издевкой сообщила мне, что колодки кончились, пока самый быстрый курьер доперся до офиса.
-Ты на Гоголя был?
-Я еле доехал! У меня тормозов нет! И ты прекрасно знаешь, как можно разогнаться, если цепь растянута.
-Я еще вчера вечером этот заказ приняла! Он уже два часа назад должен быть доставлен! Я слышала, что тебе в сервисе в кредит отпускают…
-Уже нет. Я им уже конкретно должен еще за позапрошлый месяц.
-А если я им сейчас позвоню и попрошу их?
-Лучше дай мне денег в счет зарплаты.
-Ты что тупой? Я тебе сказала, что вечером!
Разговор продолжался около часа, пока не явилась директриса, и не выдала мне комплект колодок и деньги на прочие необходимые запчасти. Я поехал не в свой велосервис, а в новый. Там, в связи с началом деятельности обещали скидки. Вместо скидок, я получил от механика, выговор за то, что затащил в его мастерскую грязный велосипед. Низкорослый мальчуган, строго велел мне ехать в автомойку и обеспечить работой его друзей. Я ничего не имею против предприимчивости, но у меня не поворачивался язык, попросить окатить мой велосипед горячей водой со щелочью. Однако, мойщики и не задавали мне никаких вопросов, а рьяно взялись за дело. Вернувшись в мастерскую чумазого, но чистоплотного предпринимателя, я получил от него выговор за то, что велосипед вымыли плохо. Однако, когда я решительно взялся за своего покалеченного друга, чтобы уйти, мастер сделал мне одолжение, сказал, что займется им на следующей неделе. Увидев, что эта уступка меня не останавливает, он сказал, что все будет готово через час. Я согласился на пятнадцать минут. Это время было потрачено зря, ибо мастер не заменил мне зубчатки спереди и сзади, даже не поменял цепь. Он укоротил старую и требовал за это пятерку. Я угрюмо молчал, прикидывая, как бы убежать из магазина, ничего не уплатив. Соображал я настолько медленно, что он скинул цену до одной монеты, которой мне тоже было невыносимо жаль. В родном сервисе, меня обслужили на редкость быстро, и я решил, что если и отважусь посетить другую мастерскую, то только, если мне обещают там самые высокие цены.
Вернувшись в офис, я получил длинный список адресов.
-С чего начать? – спросил я, пробегая список глазами.
-У тебя есть своя голова! Сам и решай, куда сначала ехать.
-Я поеду по списку, хотя я сомневаюсь, что он составлен правильно.
В списке были постоянные клиенты, повадки которых я уже давно изучил. В государственной конторе сидела старая секретарша, которой было нечего делать, и потому она везде искала повода, чтобы придраться к кому-либо, и поскандалить. Если курьер опаздывал на две минуты, она звонила прямо директрисе и рычала угрозы минимум час. Засунуть эту склочницу в конец списка было крайне не умно. Зато в начале списка значилось рекламное агентство, в котором посылку подготавливали только через час после вызова курьера. Девушка явно собиралась меня подставить потому, что она меня с какого-то момента невзлюбила. Я не понял за что, один раз даже просил прощения, сам не зная за что, но она сказала, что ничего против меня не имеет, что я ей даже нравлюсь, чего я совершенно не заметил. Рейсы были, как на подбор невыгодные. Чтоб заработать себе на обед в убогой тошниловке, мне пришлось проехать двадцать км, и потратить на это два с половиной часа. В то время, как мои товарищи заработали втрое больше проехав по десять км за час.
Как я и предполагал, в полдень директриса вызвала меня в офис и начала отчитывать вместе с диспетчером. Я предъявил директрисе список и изложил свое мнение на этот счет, а так же добавил, что подобные эксцессы у меня не случаются в дни, когда дежурит другой диспетчер. Спокойным тоном я так же напомнил, что если фирма мной недовольна, то я могу, не сходя с места, подать заявление об увольнении. Фирма держалась на том, что спортсмены совмещали тренировку и работу и не особо бились за деньги. Большинство из них жило за счет родителей и училось. Мне же надо было платить алименты, надо было платить за вечерние курсы, за питание в отчем доме и вносить свою долю за квартиру, а так же ремонтировать велосипед. К тому же, я курил свою трубку, и мне каждую неделю надо было покупать табак. Зимой остались только фанаты, студенты решили поберечь себя и свои велосипеды. Вообще-то зимой обещали платить вдвое больше или чинить велосипеды за счет фирмы, но ни того, ни другого обещания выполнено не было. Клиентов же становилось все больше, и они требовали качественной работы.
Беременная директриса, взявшая квартиру в кредит, с ненавистью посмотрела на меня, когда я упомянул об увольнении. Ей наверняка донесли, что я не раз говорил с коллегами о забастовке, которая могла вообще разорить фирму. Она была недовольна моим внешним видом. Тогда я носил косуху, кожаные штаны и высокие сапоги на шнуровке, узкая бородка и гладко выбритые боковые поверхности моей головы не внушали доверия некоторым клиентам. От стоимости заказа курьер имел только тридцать пять процентов, остальное шло в бюджет фирмы. В сущности, директриса почти ничего не вкладывала в дело. Она только платила за аренду офиса с двумя компами, подключенными к интернету, мизерную зарплату двум диспетчерам и бухгалтеру оплачивала счет офисного мобильника и стационарного телефона, а так же заказывала в типографии бланки путевок. У курьеров не было ни униформы, ни раций, зато они сами оплачивали свои мобильные телефоны и ремонт своих велосипедов.
-Иди! Работай! – прошипела она. – И завтра же, чтоб работал в нормальной одежде, без бороды и с нормальной прической.
-На другую одежду у меня нет денег и удобней этой в такую погоду я ничего придумать не могу, а борода и прическа мне совершенно не мешают работать.
-Шапку хотя бы не снимай, когда к клиентам заходишь!
От противоугонной цепи, которой я пристегивал свой велосипед, по тридцать раз за день, руки становились грязными. Гетры из непромокаемого материала мокли изнутри. Я каждый час вытирал их туалетной бумагой, с наружной стороны на них налипала и отваливалась кусками дорожная грязь. Секретарши, отдававшие и принимавшие посылки, постоянно спрашивали, не холодно ли мне. Я отвечал, что жарко и не врал, спина была мокрой от пота, но стоило присесть на скамейку, чтоб отдохнуть, как становилось холодно. Пообедать нормально удавалось редко, я еле успевал заскочить в магазин и купить пакет мюсли и бутылку минералки. Овсяные хлопья и сушеные фрукты я постоянно жевал на ходу, запивая их холодной минералкой. Был уже вечер, а в ранце за спиной было десять не доставленных посылок. Диспетчер звонила и просила заехать в цветочный магазин на другом конце города и срочно доставить букет на далекую окраину.
-Я предупреждал, что в среду только до семи! Это же в другом конце города, какое там по пути! Мне в центре нужно четыре пакета скинуть и два в старом городе.
-Ты что, на телевидении еще не был?
-Нет, у меня еще десять не доставленных, а ты мне еще эти цветочки суешь у черта на куличках!
-Я думаю, ты за час успеешь. У тебя еще час и пятнадцать минут есть. Давай! Работай! Хватит болтать!
Водитель маршрутного такси два раза столкнул меня на тротуар в толпу народа. Неизвестно каким чудом, я доставил все десять посылок, добрался до цветочного магазина за сорок минут, взял длиннющий букет в зубы и поехал на окраину. Жилые дома кончились, вдоль улицы замелькали бетонные и кирпичные корпуса заводов и жестяные ангары, заборы с колючей проволокой, а потом исчезли фонари вместе с заводами, только поля и леса. Я выехал за черту города и понял, что совсем выдохся и голодный, как узник Бухенвальда. На заправке я купил шоколадку, и пока её жевал, еще раз изучил местность по самой крупной карте, на которой был изображен каждый дом и указан его номер. Я позвонил диспетчеру, но номер был занят и потому я взвыл от ярости, напугав оператора заправки. Я поехал назад, стараясь проверять номер каждого строения.
-Такого адреса просто не существует, - стараясь быть вежливым, сказал я, дозвонившись до диспетчера.
-Так я же тебе и не говорила туда ехать!
-Ты не только сказала, но и послала мне смс, которое я сохранил, и все наши разговоры я записываю…
-Ладно, лохонулась я, извини.
-Охотно извиню, только ты мне скажи, что с этими цветами делать.
-Отвези обратно в магазин.
-Он уже закрыт. Давай я их тебе подарю, а заодно и путевки сдам.
-Я уже домой собираюсь, пораньше сегодня хотела освободиться.
-Нет уж, ты меня подожди пятнадцать минут! А то кто мне путевку с ложным вызовом подпишет? К тому же твое рабочее время еще не кончилось.
Как правильный курьер, я сдавал путевки в конце каждого рабочего дня. Другие же могли целую неделю не появляться в офисе, а в конце недели вывалить целый ворох неправильно или не полностью заполненных путевок. Я работал медленно из-за того, что путевки заполнял аккуратно и до конца, но все равно получал выговоры за то, что медленно работаю. Один курьер во время аврала вообще не возился с путевками, зато потом в конце дня сдал целую кипу без подписей получателей и заказчиков, написанных по памяти. Диспетчер была довольна, что он всюду успел, но из-за небрежного отношения к документам тот день он отработал совершенно бесплатно.
Цветы я ей подал с поклоном, чмокнув губами, изображая поцелуй. Она сидела уже одетая в темном помещении. Пачку путевок она небрежно кинула в коробку, не подписав той, за последний заказ. Я вытащил измятый листок из коробки и подал ей вместе со своей авторучкой, которую я привязал к запястью, чтоб не забывать. Она мученически закатила глаза и одела очки, чтоб прочитать.
-Почему двойная оплата?
-Потому, что я проехал больше десяти км. Я за границу города выехал!
-А кто тебя просил туда переться?
-Ты! Ты даже не просила, а приказала. И за что ты меня так любишь? Подписывай, мне ехать надо, я уже опоздал по твоей милости.
-Давай завтра разберемся.
-Завтра не твоя смена, к тому же суббота.
Она подписала и я забрал свою копию путевки, которой, кстати, после получения зарплаты долго и безуспешно потрясал перед бухгалтером, которая не получила копии той путевки и многих других. На самом деле я не опаздывал. Курсы начинались с полвосьмого, но я перестраховался, сказав, диспетчеру, что они начинаются с семи. С дымящейся трубкой в зубах я медленно поехал по городскому парку, думая о том, где бы помыть руки с горячей водой. До привокзального туалета я уже не успевал, другие платные общественные туалеты были уже закрыты. Последний раз в тот день я пристегнул велосипед к фонарному столбу и вошел в подъезд солидного дома, в котором располагалась одна из нескольких ФМ радиостанций моего города. В аудитории я занял место за последней партой, пряча чумазые руки в рукава. Постепенно помещение заполнилось людьми разных полов и возрастов. Некоторые из них подавали мне руку, некоторые только небрежно кивали, а одна девица и вовсе сделала вид, что не заметила меня. С опозданием вошел преподаватель и начал саркастически объяснять нам, о чем надлежит говорить радиоведущему в перерывах между популярными хитами. Некоторые пытались конспектировать услышанное. Некоторые готовили текст своего выступления на тот вечер. После лекции все повалили на улицу покурить, а некурящие постоять рядом и поболтать. Я же еще и успел взять у преподавателя ключ от туалета, в котором можно было помыть руки. Струя горячей воды скользнула по огрубевшим ладоням, которые так и не отогрелись за час лекции. Грязь нехотя отставала от шершавой кожи, а я с отвращением смотрел на недавно положенный кафель на стене туалета. Меня раздражал не сам кафель, а стыки между плитками замазанные светло-желтой субстанцией. Дело в том, что летом я работал со своими друзьями, которые жили квартирными ремонтами. Один из них криво положил плитку и дал мне указание замазать стыки так, чтоб его огрехи не были видны. Поролоновая губка крошилась, и в белой замазке оставались красные комочки. Я понимал всю тщету этого труда достойного обезьяны, но так же понимал и тщету полемики с горе плиточником. После трех дней работы с людьми, которых я до того считал своими друзьями я понял, что ни денег, ни удовольствия я от работы не получу и потому решил уйти, но три балбеса разных возрастов заголосили о моем обещании, о порядочности и дружбе. В итоге я три месяца проработал бесплатно и выслушал множество упреков в лености, тупости и недобросовестности.
Расстроенный неприятными воспоминаниями о своей наивности, упрямстве, о слове, которое я все-таки сдержал ценой собственного унижения, я вернулся в аудиторию, не покурив, и начал перечитывать текст своего выступления. После лекций, каждый желающий ученик мог взойти на кафедру и десять минут говорить в микрофон, подключенный к колонкам, стоявшим рядом. Когда говоришь в микрофон, слышишь свой голос как-то иначе, неуклюжие вздохи между фраз, не к месту возникающие паузы. Моя картавость, к которой я уже давно привык и не замечал её, резала слух и заслоняла собой смысл сказанного, во всяком случае, так мне казалось. После трех тренировок перед тридцатью однокурсниками я сделал один важный вывод – лучше говорить с ошибками и ляпами, чем правильно и безупречно читать по бумажке. Я заметил, как теряю внимание слушателей, когда озвучиваю хорошо продуманный и интересный печатный текст. Однако, предварительно не подготовившись, можно наговорить ерунды, и внимательные слушатели будут разочарованы после выступления. Потому я решил просто заучить хорошо продуманный текст. Я не зазубривал текст, как стихотворение, на это у меня просто не хватило бы терпения и времени, я старался запечатлеть в своей памяти бессловесную суть каждого предложения, превращая его в группу образов, ассоциативный ряд…
Первым я никогда не выступал, даже когда в аудитории повисала неловкая тишина, а все замирали каменными глыбами после дежурного предложения преподавателя. Я молчал, бездействовал, хотя и был основательно подготовлен к выступлению. Мой сосед по парте маляр Андрюха, приехавший в город с далекой и глухой периферии, предположил, что я не люблю работать с хорошо разогретой публикой. Может быть он и прав, а может он просто недооценил моего высокомерия, может я предполагал, что после меня публике никого не интересно будет слушать. И у меня были основания для таких нелепых предположений.
Помимо меня в группе было только четыре человека способных вывести народные массы из равновесия. В первую очередь это была Матвеевна. Располневшая энергичная женщина, вышедшая из среднего возраста. Хотя она и пыталась быть нормальной женщиной и спокойно рассказывать людям про Александра Македонского заунывным голосом книжного червя, её выступления постоянно перерастали в скандал. Выскакивала из глубин её внутренней сущности какая-то незапланированная реплика, вызывающая у слушателей то смех, то негодование. За одной нечаянной репликой следовала другая, начинались бурные дебаты… Был еще эстонец Франклин. Немного хиппи, немного банковский клерк с полосками черных бровей под выкрашенной в соломенный цвет гривой, чем-то отдаленно напоминающий Кобейна. Это был не его герой, а Нирвана не его музыка. Он не был тем разгильдяем, которого старался изобразить. Порой казалось, что он не способен связать в смысловую цепочку десять слов, но говорил с таким напором, уверенностью, легкостью, что любой набор слов слушали очень внимательно. Один раз он двадцать минут рассказывал нам про уток, обитающих в городском канале, про их удельный вес в мировом законе равновесия, про отношение их размаха крыльев, к размаху их клюва, а так же возможности использования этих уток в качестве музыкального инструмента.
Был еще среди нас Андрей Молотов – сорокалетний мужик с аккуратной лысиной и усиками обладавший голосом Левитана, которым он возвещал слушателям о завтрашней плохой погоде, как о продвижении вражеских войск в глубь страны. Потом он умиленно повествовал об ирландце, который развелся с женой и женился на пивной кружке, в которую влюбился. Его громоподобный голос смягчался и становился трогательно ласковым, вызывая бурю негодования у слушающих его женщин и довольные ухмылки мужчин.
Валера Шилов был штукатуром с красноватым лицом округлой формы, подрабатывающий тем, что проводил дискотеки на периферии. Он знал, какая музыка нужна народу и смирился с ней, знал что нужно ляпнуть, чтобы подбодрить пляшущих пьяных подростков, не разозлив их, но когда дело доходило до длительного выступления или интервью он, сам не зная, как это получается, устраивал бардак. То он рассказывал про шимпанзе, который занялся карате, и сделал вывод, что обезьяны тоже люди, то сообщал слушателям о том, что в США выпустили экспериментальную модель женщины робота, искушенной в сексе куда больше, чем большинство современных женщин. Отвечая на вопросы, последовавшие по этому поводу, ему не удалось удержаться в рамках приличий…
Остальных однокурсников я просто не замечал. Они слились у меня в глазах в единую народную массу домохозяек, студентов, рабочих, нудно зудящих о ценах на бензин и солярку, о визитах президентов, недавно принятых правительством законах с постными, серьезными лицами, с дежурными улыбками на них. Они желали слушателям доброго вечера и говорили, что на мокрый снег не надо обращать внимания. Они не будили своих слушателей, даже когда рассказывали анекдоты из еженедельников, когда рассказывали смешные случаи из своих жизней и потому вполне годились для работы на радио, которое служит ненавязчивым фоном для трудящихся людей – таксистов, бухгалтеров, строителей, поваров…
-Радио не должно удивлять и эпатировать! – вещали разные преподаватели. – Зачем человека отвлекать от работы? Ни в коем случае нельзя транслировать музыку, которую невозможно слушать только краем уха. Если что и должно кричать, то это реклама, ибо для рекламы и делаются все радиопередачи, транслируется музыка, сообщаются новости. Наша задача – любым способом заставить слушателя выслушать рекламу. Так что же такое радио?
-Эрзац, - машинально выкрикнул я. - Заменяющий человеку живое общение!
-Нет! – воскликнул известный радиоведущий. – Это инструмент для получения денег, как и всё в обществе товарно-денежных отношений.
-И эти курсы тоже? – агрессивно спросила Матвеевна, зачем-то приподнявшись со стула.
-Ну… - смутившись, протянул преподаватель. – Вопрос в том, что человеку предлагают взамен на его деньги. Это определяет этичность способа получения денег. Карманный вор к примеру вообще ничего не предлагает тем, на деньги которых существует.
За наши деньги, нас научили правильно сидеть и дышать при разговоре, дали возможность поговорить в микрофон перед толпой себе подобных. И предложили множество лекций разной степени интересности. Еще обещали десять минут прямого эфира и сертификат радиоведущего. Я в отличии от большинства пришедших знал, что вряд ли когда-нибудь буду работать на этом радио и на радио вообще. Мне и без остроумных лекций было ясно, что радиоведущему никогда не позволят втолкнуть в эфир нечто, что взбудоражит слушателя, что хоть немного изменит его жизнь. Никакой инициативы, никакого выбора. Радио-ведущий не выбирает даже музыку, которую крутит, этим занимается программный директор. Долдонить поздравления с днями рождения не интереснее, чем вытачивать одинаковые шайбы на токарном станке, тем паче, что у радиодиктора зарплата не больше, чем у токаря среднего пошиба. Что же касается чистоты и престижа, то грязь меня не пугала, а рабов престижа я всегда презирал. Так зачем же я все-таки ходил на курсы и платил деньги? Затем же, зачем люди включают радио, чтоб уйти от одиночества, чтоб не остаться наедине с самим собой, чтоб не стало слишком явным недовольство самим собой, своим досугом, своей работой, бытом, своими мыслями. Радиослушатели не отдают четверть своего заработка ради того, чтоб убежать от самих себя, но это только свидетельствует о том, что они не так, как я недовольны собой. Конечно, я хотел еще новых впечатлений и, чтоб они были настоящими, а не эрзацем, а настоящие впечатления невозможно получить на халяву, употребляя описания чужих ощущений. Для настоящих ощущений нужно создать что-то свое, нужно шевелиться, думать искать.
Тот день был примечателен тем, что передо мной выступила девица двадцати пяти лет. Я выделил её из народной толпы, обратив на неё внимание. Она сидела на первой парте, неопрятно полная, одетая в расклешенные джинсы облезлые сапоги на высоком каблуке, пыльный трикотажный свитер. Она выступала всегда с места, стоя спиной и гигантским задом к слушателям. Обычно писклявым голосом она говорила о цветочках, которые могут повысить настроение женщины даже вот в такой непогожий день. Я же смотрел в окно, дремал с открытыми глазами во время её чтений по мятой тетрадной бумажке.
-И зачем такую ужасную фигуру обтягивать тесными заляпанными джинсами и свитером с затяжками? – грустно подумал я, упершись взглядом в её ленивый и потому большой зад. – Зачем мучать свои ноги конической формы, карячась на таких высоких каблуках, которые неспособны сделать её привлекательнее? Даже наоборот она на таких тонких шпильках выглядит более нелепо, чем выглядела бы в кедах.
Голова сама собой повернулась в сторону окна, в котором присыпанные желтым от света фонарей снегом стояли липы, скорбно растопырив пальцы своих ветвей. Нервно сновали жуки автомобилей. Клубилось туманом низкое небо. Мрачные и едкие мысли поплыли по ручьям моего головного мозга, захотелось впасть в зимнюю спячку до тех пор, пока не уйдут снега и можно будет отправиться в странствие верхом на велосипеде…
Андрюхин смешок вывел меня из забытья. Писклявый голосок вещал об унитазах, в которых играет музыка. Выпуклая красная щека девицы подернулась румянцем смущения. Запинаясь, она продолжила свой доклад о музыкальных унитазах и ароматической туалетной бумагой. Меня вовсе не интересовали унитазы с музыкой, но смущение, с которым о них рассказывалось, меня тронуло. Оно было искренним и живым.
Матвеевне в тот раз удалось сдержанно рассказать о Высоцком. Франклин завернул о вреде курения, Молотов о баснословных ценах в новом универмаге. Было скучно.
-Представьте себе такую картину, - начал я, присев на край стула у микрофона. – Лунная ночь. Влюбленная пара. Безлюдная улица маргинального района. Появляется грабитель, и начинает вырывать у девушки сумочку. Парень спокойно стоит и наблюдает за происходящим. Алкоголик с сумкой убегает и заходит в ближайший бар. Парень начинает бить свою возлюбленную и говорит, что убьет совсем, если она сейчас же не зайдет в тот бар и не отберет у грабителя свою сумку…
-Да ты просто маньяк! – завопила молодая агрессивная домохозяйка тусующаяся по выходным в рок-клубе. – У него мозги совсем, сегодня, завернулись!
-Без оскорблений! – вежливо одернул её преподаватель, улыбаясь. – Вы же знаете правила. Ведущий еще не просил никого звонить в студию, и не ответил на ваш звонок…
-Я тоже думаю, что он - псих!
-Его надо сейчас же изолировать от общества!
-Да, дайте же человеку закончить сою мысль!
Волнения женщин и недоумение мужчин еще долго не могли улечься. Всем не терпелось высказать свое мнение. Мне было приятно ощущать волны агрессии, вызванные моим спокойным, даже тихим повествованием.
-Итак, - наконец продолжил я. – Девица понимает, что другого пути у неё нет, и идет в бар, где грабитель начал пропивать содержимое её кошелька. Парень, какой бы он ни был, все же влюблен в неё и потому решает одолжить ей свой кастет. Девица красавица снимает сои туфли на высоком каблуке и скрывается за дверью бара, откуда вскоре выходит со своей сумкой и её содержимым и возвращает парню окровавленный кастет. Молодой человек говорит, что, скорее всего, он ей больше не нужен, ведь она и сама теперь может о себе позаботиться. Женщина же отвечает ему, что мужчины нужны ей не только в качестве охранников, но так же и для секса и общения. Я думаю, что слышавшим меня есть, что сказать по этому поводу. Жду ваших звонков. Не стесняйтесь ваших мыслей, какими бы они ни были. Вам все равно никуда от них не деться!
-А это с вами давно случилось? – спросила пышногрудая и курносая студентка.
-Что?
-Ну, этот случай. И вы всегда с собой кастет носите.
-То, что я рассказал вымысел. Кастет я с собой никогда не носил, но пережил несколько ограблений, будучи в нетрезвом состоянии и гордом одиночестве.
-Я чего-то не понимаю, - спокойно заговорила Матвеевна. - Что ты хотел всем этим сказать?
-А вот и толковый вопрос! В этой истории рассматривается право женщин на самостоятельную жизнь и зачем им нужны мужчины. Ведь есть женщины, которые смотрят на своих мужей исключительно, как на приспособление для зарабатывания денег. Другим нужен партнер для секса, охранник, красивое домашнее животное, чтоб подруги завидовали.
-А как же иначе! – вырвалось у молодой домохозяйки с первой парты. – Вы мужики тоже хотите, чтоб ваши жены были проститутками в постели, поварихами на кухне и так далее.
-Не знаю, как другим, а мне не нужна проститутка в постели. И есть я себе сам предпочитаю готовить, размножаться бесплатно я не собираюсь, людей и так слишком много…
-Ну и сиди один! Ни кому ты не нужен!
-Я нужен сам себе и мне этого вполне достаточно. А некоторые видят не людей, а только те услуги, которые они им могут оказать. Не печально, не скучно ли это!
-Но мужчины должны помогать женщинам!
-А справедливо ли это?
-А это уж не тебе решать! – возопила женщина средних лет.
-Я хочу вернуться к ситуации – прохныкала Катя, рассказывавшая об унитазах с музыкой. Теперь я имел удовольствие созерцать её лицо украшенное очками. Это лицо напомнило мордашки щекастых советских пупсиков. Крохотный бугорок носа, маленькая прорезь рта, который она попыталась увеличить с помощью губной помады, и попыталась неудачно. Глаза, увеличенные очками, с приклеенными ресницами моргали как-то механически и смотрели доверчиво и неосознанно. Было что-то трогательное и беззащитное в этом взгляде.
-Я думаю, - продолжала она. - Что мужчина с женщиной должны были как-то сообща бороться с грабителем. И на кухне, на кухне тоже вместе суп варить. Можно же найти компромисс. Ведь, я правильно говорю?
-Нет! – возразил Шилов, добродушно улыбаясь. - Женщинам платят меньше и работа у них не такая тяжелая, потому они могут еще по дому похлопотать. А мужикам платят больше, но они с работы приходят уже никакие. Я за разделение труда!
-Хватит! – прекратил дебаты преподаватель. – Было очень интересно. Я просто заслушался, но надо дать и другим потренироваться. Хотя, должен сказать, что такое на радио недопустимо. Журавлев с ума сойдет, если такое в эфире будет каждый день твориться.
-Но скандал это тоже хорошая реклама для рекламы.
-Да, но это так же и риск и пока еще ни одно радио не хочет рисковать своей репутацией. Очень немногие люди питаются эксклюзивной пищей, большинство питается гамбургерами. Да, они не очень вкусные, вредные, но они всегда и везде одинаковые, предсказуемые, дешевые. А эксклюзивное блюдо незнакомо, непредсказуемо, оно дорого стоит и может не понравиться, потому большинство предпочитает не рисковать. Есть даже миллионеры питающиеся гамбургерами, хотя это и непрестижно. Слушателю не нужны разговоры о непонятных ему высоких материях. Ему нужен человек говорящий о близком его сердцу, несущий заряд позитива, утешающий его…