Левые и правые
Левые хотят наебать, а правые просто хотят меняться.
Что такое теология освобождения — фрагмент книги Энтони Уильямса «Христианские левые»
Теология освобождения, разработанная в левых христианских кругах Латинской Америки, исходит из постулата о том, что бедность — не «естественное», а противоестественное явление, результат греха и эгоизма, плод поклонения ложному идолу — капитализму, и должно быть устранено путем как минимум действенных социально-экономических реформ, а то и вооруженного сопротивления угнетателям.
На Медельинской конференции епископы озвучили, возможно, самую известную концепцию теологии освобождения — «предпочтительный выбор в пользу бедных». Как поясняет Гутьеррес, она «означает солидарность с бедными и неприятие бедности как того, что противоречит воле Божьей»; также он описывал ее как «выбор в пользу угнетенных». Хотя эта концепция получила широкое распространение только с появлением теологии освобождения, мы видели, что она присутствовала в социальном учении Католической церкви еще с энциклики «Rerum novarum», в которой папа римский Лев XIII заявил: «Однако, если речь идет об охране частных прав, следует особенно печься о неимущих и беспомощных». Выбор в пользу бедных, говорит Гутьеррес, продемонстрирован нам Богом — на протяжении всего Писания, но наиболее ясно в образе Христа, — и народ Его должен Ему в этом подражать. Христиане должны «встать на сторону бедных и угнетенных», как это сделали Бог в Ветхом Завете и Иисус Христос в Евангелиях. «Вхождение Бога в историю и Его солидарность с угнетенными означает, что Он противопоставляет себя богатым и сильным не потому, что маргинализированные люди в какой-то степени более святы, а потому, что они угнетены. Бог отдает предпочтение бедным и угнетенным, а не фараонам этого мира».
Ключевым разделом Библии для сторонников теологии освобождения является Исход, который выражает идентификацию Бога с угнетенными и освободительную силу его послания. «Яхве — освободитель», — пишет Гутьеррес. «Исход, — утверждает бывший священник Филипп Берриман (р. 1938), — не просто событие, а модель освобождения, которая дает ключ к интерпретации Писания и к интерпретации современного опыта». Гутьеррес утверждает, что данные Израилю законы, направленные на правильное использование земли и социальную справедливость, отражают эту же модель. Запрет ростовщичества, повеление не жать поле по краям, чтобы оставлять безземельным беднякам часть урожая, списание долгов в юбилейный год — все эти указания были даны потому, что израильтяне освободились от рабства и не должны были снова в него впасть. Обличения таких пророков, как Амос, Михей и Исаия, следуют той же схеме, поскольку они призывают Израиль вернуться к этим законам и стремятся укрепить и возобновить освобождение. Эта схема воплощается в Христе, который явился в нищете, чтобы «проповедовать пленным освобождение», согласно записи его синагогальной проповеди у Луки (Лк. 4: 16–20). «Латиноамериканцы воспринимают это как своего рода манифест, — объясняет Берриман, — Иисус говорит, что он воплощает век освобождения, предсказанный пророками». Учение Христа, пишет Гутьеррес, провозглашает одновременно «прямое противостояние богатым и власть имущим и радикальный выбор в пользу бедных». Как утверждает кардинал Пиронио, оно показывает, что «в истории спасения Бог выполняет работу целостного освобождения».
Этот момент также демонстрирует, что Божий народ должен посвятить себя работе по освобождению. Церковь, говорит Гутьеррес, должна занять одну из сторон в обществе, разделенном на жертв и бенефициаров экономического угнетения. «Познать Яхве, что на библейском языке эквивалентно словам „полюбить Яхве“, — значит установить справедливые отношения между людьми, значит признать права бедных, — утверждает Гутьеррес. — Обратиться — значит посвятить себя процессу освобождения бедных и угнетенных». Божественное откровение, заявляет он, показывает нам, что бедность — это не естественное или законное явление, а результат человеческого греха и эгоизма. «Бедность, — говорит Гутьеррес, — это скандальное состояние, несовместимое с человеческим достоинством и, следовательно, противоречащее воле Бога». Это мнение было подтверждено на конференции латиноамериканских епископов 1979 года в Пуэбле (Мексика), на которой было заявлено: «Мы считаем, что растущий разрыв между богатыми и бедными скандален и противоречит сути христианства». Если требуется доказательство такого взгляда на бедность, то, как указывает Берриман, разделение овец и козлищ в 25-й главе Евангелия от Матфея показывает, что «критерием праведной жизни является практическая материальная помощь ближнему». Критерием является не принадлежность к христианству — «можно даже быть атеистом», — а то, помогал ли человек бедным, обеспечивал ли их и стремился ли освободить угнетенных.
В рамках теологии освобождения опыт угнетенных народов необходим для понимания того, что именно является истинным и правильным, поскольку «опыт бедности и угнетения <...> является таким же важным текстом, как и текст самого Писания». Для некоторых сторонников теологии освобождения «точка зрения бедных — это, в частности и в особенности, точка зрения распятого Бога, которая может служить критерием для богословских размышлений, библейской экзегезы и церковной жизни». Голландский теолог Карлос Местерс (р. 1931) объясняет, что при толковании Библии в рамках теологии освобождения «акцент делается не на значении текста как такового, а скорее на значении, которое текст имеет для читающих его людей. <...> Простые люди ставят Библию на надлежащее ей место, место, которое она должна занимать по замыслу Бога. Они ставят ее на второе место. На первое место выходит жизнь!» Это происходит потому, что теологическая истина не абсолютна, а субъективна, она возникает в конкретном контексте и не может претендовать на универсальную полезность или всеобщую применимость. Латиноамериканские священнослужители стали рассматривать ту теологию, которую они изучали в семинарии, не как универсальную, а как теологию первого мира, не отвечающую нуждам обществ зависимой глобальной периферии. Все разновидности теологии освобождения «представляют собой реакцию против европейского и североамериканского теологического истеблишмента, который бессознательно полагал, что его теология — это просто „христианская“ теология». «История христианства, — говорит Гутьеррес, — написана белой, западной, буржуазной рукой», исключающей опыт и точку зрения «всех бедных, всех жертв господ этого мира».
Один из примеров этого, объясняет Гутьеррес, касается «проблемы», которая побуждает к развитию новой теологической рефлексии. Постпросвещенческая теология связана с ответом на вызов неверия, с разработкой ответов христианской теологии на рост скептицизма и рационализма. Теология, разработанная в этом контексте, явно не актуальна для Латинской Америки, утверждает Гутьеррес, поскольку большинство ее жителей остаются приверженцами христианства. Проблема Латинской Америки — не отсутствие веры, а проблема «не-человека» — проблема того, кто по причине бедности и угнетения был лишен своей человеческой сущности, своего достоинства как носителя образа Божьего. «Таким образом, мы встаем перед вопросом не столько о том, как говорить о Боге в повзрослевшем мире, сколько о том, как провозгласить Бога Отцом в бесчеловечном мире. Как нам сказать „не-людям“, что они сыновья и дочери Бога?» Вот в каком контексте должно развиваться богословие, отвечающее потребностям Латинской Америки.
Из этого контекстуального взгляда на теологию вытекает, что богословие должно возникать из действия, или праксиса, а не разрабатываться абстрактно до самого действия. «Теология идет следом, — говорит Гутьеррес, — это второй шаг». Сначала действие, затем размышление; источник теологии — именно в таком сочетании действия и размышления. Это опять же отличается от традиционного, или «западного», богословия, в котором сначала разрабатывается теологическая система, а затем уже она дает основу для практики, будь то практика Церкви или жизнь отдельного верующего. Первоисходным местом такого богословского размышления, проистекающего из практики, является первичная церковная община (ПЦО, иначе известная как христианская первичная община). Это «мотивированные христианской верой небольшие общины под руководством мирян, которые считают себя частью Церкви и стремятся работать вместе, чтобы улучшить свои общины и строить более справедливое общество».
Медельинская конференция подтвердила значение первичных церковных общин, но они начали развиваться несколькими годами ранее — сначала в Бразилии как способ для прихожан провести службу без рукоположенного священника (так называемая месса без священника). Службы первичных церковных общин изначально были сильно ограничены — чтец-мирянин читал только те проповеди, что были подготовлены и одобрены епархиальными властями, — тем не менее они стали местом, где христиане могли собраться вместе, чтобы взять на себя обязательство действовать и развивать свои идеи, размышляя над этими действиями. Кроме того, они стали форматом, в котором люди смогли путем размышлений и обсуждений объединить свой опыт угнетения и нищеты со Священным Писанием или церковным учением, что связывало их с концепцией выбора в пользу бедных и приверженностью контекстуализированному богословию, свойственным теологии освобождения. В действительности, как утверждалось, только через первичные церковные общины «латиноамериканская теология освобождения сумела укорениться в живом опыте низовых масс. Без этого праксиологического фундамента теология освобождения не смогла бы артикулировать страдания бедных и претендовать на статус их представителя, на котором продолжает основываться ее авторитет».
Эти общины имели огромное значение и для работавшего с ними духовенства: при более тесном общении с бедняками священники начинали понимать, что бедность является результатом угнетения, а не Божьей воли. Первичные церковные общины стали важным источником практики, поддерживавшей угнетенные сообщества; например, их члены могли участвовать в прямых действиях против несправедливых работодателей или землевладельцев — и могли вести к их радикализации: например, в Никарагуа сандинисты вербовали в первичных церковных общинах своих сторонников. Их роль особенно возросла в годы военной диктатуры в Бразилии, а также в тех странах Латинской Америки, которые в 1970-х годах оказались под властью военных диктатур, в том числе Чили, Боливии, Уругвае и Аргентине.
Ключевым элементом теологии освобождения являлось представление о том, что капиталистическая система есть форма идолопоклонства. К сторонникам этой теории относятся немецкий теолог Франц Йозеф Хинкеламмерт (р. 1931) и Уго Ассман (р. 1933). И Хинкеламмерт, и Ассман опираются на марксистскую концепцию товарного фетишизма, согласно которой предметы, не имеющие или почти не имеющие внутренней ценности, фетишизируются и становятся объектами языческого поклонения на основе их меновой стоимости. Это поклонение является формой ложного сознания, порожденного капиталистической системой. Товары становятся идолами, которым люди вынуждены приносить жертвы и подчиняться, а сам капитал принимает роль капризного божества. Такой взгляд связан с ветхозаветным осуждением богов-идолов, порабощающих свой народ и связанных с властью и угнетением. В отличие от них, живой Бог выбирает народ рабов, чтобы освободить его из плена. «Боги» ждут ритуалов и жертвоприношений — даже человеческих, Бог же, напротив, требует справедливости и любви. Хинкеламмерт, в частности, опирается на латиноамериканскую концепцию Бога как Бога Жизни, характеризуя освобождение как «теологию жизни», в отличие от капитализма — «теологии смерти». Если мы вернемся к аргументам Гутьерреса относительно контекстуального богословия, то сможем увидеть, что это идолопоклонство является еще одной «проблемой», в рамках которой должна развиваться теология.
Эта критика капитализма демонстрирует радикализм, лежащий в основе теологии освобождения. Недостаточно заниматься благотворительностью или добиваться поверхностных реформ, необходимо изменить саму систему. Классическим выражением этой позиции является афоризм бразильского архиепископа Дома Хелдера Камара (1909–1999): «Когда я даю бедным еду, меня называют святым. Когда я спрашиваю, почему у бедных нет еды, меня называют коммунистом». В другом своем высказывании, менее известном, но не менее прямолинейном, Камара утверждал, что «поверхностной, формальной реформы будет недостаточно. <...> Необходима структурная революция». Тот же акцент содержится в «Манифесте епископов третьего мира», согласно которому там, где система сама порождает бедность и несправедливость, Церковь должна не просто призывать к реформе, но отвергнуть систему, противоречащую воле Божьей. Ричард Шолл (1919–2002), пресвитерианский миссионер и один из немногих протестантов, внесших вклад в латиноамериканскую теологию освобождения, считал, что «уже невозможно отрицать, что причины бедности носят структурный характер и требуют структурных изменений в базисе». Латиноамериканская церковь, говорил Гутьеррес, «должна пророчески обличать каждую ситуацию дегуманизации, которая противоречит братству, справедливости и свободе. <...> Церковь должна доходить до самых причин этой ситуации, а не довольствоваться указанием на некоторые ее последствия и вниманием к ним».
Эта радикальная критика, утверждает Берриман, есть критика Христа. «Теологи освобождения не пытались переделать Иисуса в социального революционера», — говорит Берриман, однако в послании Христа содержатся «семена критики любого употребления власти, влекущего смерть людей». Теология освобождения, в свою очередь, «настаивает на том, что вера не может быть нейтральной, когда речь идет о жизни и смерти людей». Результатом этой радикальной критики стала смерть Иисуса. Однако в смерти Христа Бог отождествился с угнетенными и страдающими, а в Его воскресении Бог жизни одержал победу над силами смерти — идолами, ложными богами угнетения и капитализма. Теология освобождения радикализовала многих христиан — мы уже отмечали переход верующих от христианской демократии к теологии освобождения, а также то, что в движение сандинистов в Никарагуа вступали члены первичных церковных общин. Такие христиане, как участники Рабочего движения католического действия, поддерживали социалистическое правительство Чили, а международная конференция «Христиане за социализм» в Сантьяго процитировала Че Гевару, объявив: «Когда христиане решатся стать настоящими свидетелями революции, тогда революция в Латинской Америке станет непобедимой».
Один из множества примеров такого радикализма дает колумбийский священник Камило Торрес Рестрепо (1929–1966). В1960-х годах Торрес стал своего рода предвестником освободительных идей, которые получили развитие в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Он стремился объединить угнетенных капиталистической системой — крестьян, рабочих, жителей трущоб и лачуг, а также критически настроенных к системе интеллектуалов — в революционный Объединенный фронт, утверждая, что революция — это «путь к созданию правительства, которое кормит голодных, одевает нагих, учит невежд, проявляет милосердие и любовь к ближнему на практике, а не только время от времени и не только по отношению к немногим». Торрес вступил в отряд колумбийских партизан и погиб в бою. Архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Ромеро (1917–1980), канонизированный папой Франциском в 2015 году, также поплатился жизнью за свою радикальную критику угнетения. Ромеро был убежденным противником военной диктатуры в Сальвадоре и был убит зарождавшимся движением «контрас», когда служил мессу. Это не единичные примеры: в Латинской Америке с 1964 по 1978 год был убит 41 священник, еще 11 пропали без вести, 485 были арестованы, 46 подверглись пыткам, а 253 оказались высланы из своих стран. Эти репрессии обрушились на единомышленников бразильских епископов, заявивших в 1973 году, что капитализм — «величайшее зло, накопленный грех, гнилой корень, дерево, чьи плоды мы познали: нищета, голод, болезни, смерть», и потребовавших, чтобы общество вышло «за рамки частной собственности на средства производства», ибо
«мы хотим мира, в котором плоды труда будут принадлежать всем. Мы хотим мира, в котором люди будут работать не для того, чтобы разбогатеть, а для того, чтобы у всех было все необходимое для жизни: еда, медицинское обслуживание, жилье, школьное образование, одежда, обувь, вода, электричество. Мы хотим мира, в котором деньги будут служить людям, а не люди будут служить деньгам. Мы хотим мира, в котором люди будут едины, а разделение на богатых и бедных будет упразднено».
Говорят, если гуманитарий пройдет это головоломку до конца, он может считать себя технарем
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?
Судьба цивилизации (1)
Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире — борьбе за освобождение человечества.
Этой знаменитой цитатой из Николая Островского начинается недавняя книга известного американского профессора-экономиста Майкла Хадсона. Я уже рассказывал об одной его книге, теперь вот решил ещё почитать. Судя по цитате, можно угадать, что речь пойдёт о левой идее. На самом-то деле речь в основном о том положении, куда завели планету финансовые элитарии. Но и без идеи о том, как вывести ситуацию из тупика, не обойдётся. И эта идея действительно левая.
Судьба цивилизации. Финансовый капитализм, промышленный капитализм или социализм.
Коротко для ЛЛ: мир захватывает гидра финансового капитализма, который хочет забрать весь доход граждан себе в карман. Самим гражданам внушается, что всё ради эффективности, и то, чем занимается банкир-грабитель - не грабёж, и честный заработок.
Книга содержит два предисловия, написанные китайцами. Это не удивляет: она собрана на основе лекций, прочитанных автором в 2021 году перед китайской аудиторией. Второй из них, гонконгский профессор Лау Кин Чи, и начал цитатой из Островского своё предисловие. Затем он описывает жизненный путь автора книги.
Свою карьеру Хадсон начал музыкальным критиком. Всё поменялось после того, как он пообедал с переводчиком трудов Маркса. Исследовать системные связи между финансами, производством и экономикой показалось ему столь интересным делом, что он сразу же решил стать экономистом. Майкл – родом из семьи профсоюзных деятелей. Его отец работал с Троцким в Мексике. В гости приходили люди, знакомые с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург и бывшими членами Коминтерна ещё при жизни Ленина. Мальчик, которого отец называл Геком по имени героя Марка Твена, рос бунтарём. Сталинисты называли его фашистом, а фашисты – коммунистом.
Познавать окружающую действительность лучше всего на практике. Майкл устроился на Уолл-Стрит, где занимался статистическим анализом, параллельно учась в университете. Он сразу заметил, что коммерческие банки охотнее всего занимаются не стартапами и промышленными инвестициями, а ссудами, обеспеченными недвижимостью, которые бы приносили постоянный процентный доход. Позднее он занялся внешнеторговой статистикой и вскрыл схему ухода от налогов, которой пользовались ведущие нефтяные компании: они перепродавали нефть через офшоры в Либерии и Панаме, где и снималась вся жирная маржа. Позднее Майкл усвоил ещё одну истину: вертолёт с деньгами летает только над Уолл-Стрит. Также он отметил, что финансовый дефицит Соединённых Штатов вызывается главным образом их военными расходами. Война во Вьетнаме вынудила США отказаться от золотого стандарта (о чём Хадсон предупреждал за три года до случившегося). Но золотой стандарт сменился стандартом американских казначейских облигаций.
Перейдя на академическую работу, Майкл занялся историей происхождения денег. Он отметил, что из века в век долги растут, опережая экономику, что приводит к банкротствам и экономической поляризации, если их не списывать. Его находки опровергли либертарианские рассуждения о появлении и развитии первых экономик древности и легли в основу современного направления антропологии, ярчайшим представителем которого был Дэвид Гребер, про последнюю книгу которого я рассказывал. Его бестселлер «Долг: первые пять тысяч лет» являлся, по сути, популяризацией подхода Хадсона. Хадсон не устаёт повторять: если долг не может быть выплачен, его надо списывать. Но есть один долг, который списывать нельзя: это официальный внешний долг правительства Соединённых Штатов. Майкл известен своей пламенной критикой господствующего на планете финансового капитализма. Что же он может предложить взамен? Наверное, социализм. Правда, нигде в книге я не нашёл определения тому строю, который предлагает автор. Но ничего, попробуем разобраться.
Многие их нас хотели бы постичь суть мировой экономики, понять, что это такое и куда она идёт. Проблема в том, что наука эта мало того, что сложна, но и чрезвычайно политизирована. Выводы её не всегда бесспорны, потому что покоятся на неочевидных аксиомах. В таких обстоятельствах находится достаточно желающих задурить простому человеку голову, чтобы в неё не пришли опасные для этих желающих идеи. Так и сегодня доминирующий в мировых СМИ неолиберализм предоставляет собой прикрытие для желания элит противостоять регулированию и прогрессивному налогообложению. Либертарианская идея минимального правительства на самом деле является постановкой этого правительства на службу чужих интересов.
Власть в результате оказывается в руках богатейшего процента населения, «свободные рынки» и торговля – в руках кредиторов и прочих рантье. Эта публика помешана на своём богатстве, ей никогда не бывает достаточно. Это упускают из виду современные экономисты. Они не видят, что без системы сдержек и противовесов экономика неизбежно поляризуется. Ведь состоятельные элиты, слившись с властью, будут лишь продолжать укреплять своё положение и доить всех остальных. Традиционный девиз американской внешней политики «Что хорошо для Америки, то хорошо для всего мира» теперь звучит по-другому: «Что хорошо для Уолл-Стрит, то хорошо для всего мира».
Изменить данное положение полумерами не получится. Нужно будет списывать долги, проводить налоговую реформу, создавать общественную инфраструктуру для предотвращения монополий. Одним словом, систему менять надо. Нужна новая, альтернативная экономика, которая бы не допускала появления хищных элит, собирающих экономическую ренту. А для этого нужно сперва научиться различать, какой доход является заработанным, а какой – нет. Задам вопрос: почему это так важно. И отвечу: потому что незаработанное подлежит изъятию.
Вопрос ренты был сердцем экономических дискуссий в девятнадцатом веке. В конце концов, доминирования добилась постклассическая экономическая идеология, утверждающая, что нет такой вещи, как рента, и как следствие весь доход – заработан. В этом ключе оказалась выстроена статистика подсчёта ВВП и роста экономики. Девятнадцатый век был веком промышленного капитализма. Все успешные экономики были смешанными, то есть такими, в которых финансовая отрасль была связана системой сдержек. Британия достигла доминирования посредством протекционизма и поддержки своего производителя в ущерб колониям. Платёжным средством в колониях был установлен английский фунт стерлингов. Подобным образом «взлетели» Соединённые Штаты. После гражданской войны они установили заградительные пошлины и развернули строительство широкой публичной инфраструктуры для поддержки своего производителя. А сегодня китайским студентам в американских университетах преподают доктрину сравнительного преимущества, согласно которой аграрная страна должна оставаться аграрной. Для неё же лучше!
Всё это звучит на фоне восхваления американского финансового капитализма. «Успех» его, однако, ограничен тонкой прослойкой элитариев, в то время как остальная экономика опутана долгом, а уровень жизни большинства стагнирует уже на протяжении четырёх десятилетий. Если посмотреть на список богачей Форбс, то можно увидеть в нём больше устроителей пирамид недвижимости и монополистов, чем промышленников. Один Процент стал таким богатым потому, что он держит остальные 99% у себя в долгу. Этот класс кредиторов и землевладельцев пользуется своим богатством для контроля над политической системой, в которой политики и судьи назначаются большими деньгами. Современный финансовый капитализм стремится к доминированию в промышленности не инновациями и стремлением снизить издержки. Зачем, если можно скупать компании в кредит, а затем перепродать их собственность и обложить их псевдоиздержками, чтобы выплатить себе дивиденды? В итоге экономика США деиндустриализируется в то время, как цифровые и инфраструктурные монополисты обдирают потребителя.
А начиналось всё совершенно иначе. Классические экономисты разработали теорию стоимости, чтобы изолировать экономическую ренту как незаработанный доход. Идея свободного рынка была в свободе от этой ренты, от земледельцев, монополистов и кредиторов, снимающих свой доход вне зависимости от понесённых издержек. Мыслители того времени, начиная с французских физиократов и заканчивая Марксом, видели историческую роль промышленного капитализма в освобождении от наследия феодализма с его девизом «я сижу, а денежки идут». Трудовая теория стоимости стремилась продемонстрировать неэффективность и нечестность подобных практик. К концу столетия добавилась ещё одна цель: государственные инвестиции в инфраструктуру для предотвращения попадания естественных монополий в частные руки.
С тех пор многое изменилось в экономической науке. Были отвергнуты сначала сохранившиеся кое-где религиозные запреты ростовщичества, затем классические реформы против наследственного землевладения, как и логика повышения производительности экономики. Само понятие незаработанного дохода кануло в небытиё. Туда же ушла идея об эксплуатации. Сегодня студенты не изучают историю политэкономии, но получают обманчивое впечатление о том, что растущее неравенство и поляризация экономики – временная аномалия, а не универсальное свойство экономик рантье.
Сегодняшние финансовые и всё более приватизированные экономики сконцентрированы именно на хищном изъятии ренты, несмотря на то, что это – прямой путь к поляризации и концентрации богатства на верху пирамиды. Никто при этом не заботится о повышении производительности и росте благосостояния. Главное – снять навар. Глядя на эту картину, автор признаёт, что даже Маркс был оптимистом, когда верил в философию промышленного капитализма. Неоконсервативный поворот, начавшийся с Тэтчер и Рейгана, прекратил рост зарплат, но привёл к взрыву богатства Одного Процента. Под лозунгом борьбы с централизованным планированием ресурсы стала распределять Уолл-Стрит, а не выборные должностные лица. Вся прибыль, независимо от способа её получения, заработана и входит в подсчёт ВВП. Неважно, что она на самом деле – трансфертный платёж из одних рук в другие. Надежда на то, что банки, оставшись в частных руках, сконцентрируются на промышленном кредитовании, рухнула.
Сегодня Китай идёт по стопам Соединённых Штатов конца девятнадцатого века. Своих целей ему удаётся достигать благодаря сохранению финансовой отрасли в руках государства. Неудивительно, что из-за океана раздаётся шипение: им удалось то, что не вышло в современных США, где интересы рантье совершили «антиклассическую контрреволюцию, которая деиндустриализирует Америку».
----------------------------------
Хадсон избегает выражения «борьба с эксплуатацией». А ведь марксисты, идейным наследником которых он является, живут этой идеей справедливости. Неужели он считает её устаревшей? В каком-то смысле – да. Дело в том, что если в марксовы времена капиталист не мог обойтись без широких масс пролетариата, то сегодня их труд всё больше и больше автоматизируется. Что же делать этим массам, оказывающимся на обочине истории? Уже нельзя показать на кого-то пальцем и сказать, что вот он, эксплуататор, давайте его раскулачим. Именно на этот случай пригождается аргумент Хадсона: доход этот – не заработан. Буржуин не трудился в поте лица, чтобы его получить. А что не заработано – то нужно конфисковать. Забрать и поделить. Справедливо? Справедливо!
Хадсон упоминает в позитивном ключе трудовую теорию стоимости, которую похоронили австрийцы во главе с Карлом Менгером. Но я нигде не встречал полемики с ними на этот счёт. Они ведь аргументировали свои мысли. Что мы видим у Хадсона? Просто сожаления о том, что экономическую теорию прибрали к рукам неолибералы. Но ведь это не просто так произошло. К власти они пришли на рубеже восьмидесятых на фоне серьёзного кризиса и стагфляции. Кто же рулил экономикой до того? Кто довёл до такого положения? Идейные наследники Маркса и Кейнса, которые работали вполне в духе Хадсона и продвигали роль государства в экономике. Напрасно искать в книгах Майкла отсылок к тем временам. И это говорит не в пользу автора.
Восхваление китайской модели можно увидеть практически в каждой главе. К сожалению, или автор плохо с ней знаком, или сознательно искажает факты. Да, государство доминирует в финансовой отрасли страны. Но и частные банки растут и процветают. И там можно набрать кредитов и попасть в долговую кабалу. Потому всё то плохое, что автор связывает с финансовым капитализмом, уже есть и в КНР. Просто не в таком количестве.
Против Великой Перезагрузки (2)
Продолжаем знакомиться с книгой "Против Великой Перезагрузки. Восемнадцать тезисов против Нового Мирового Порядка."
Весь мир насилья мы разрушим…
Экономический блок книги открывает статья газетного магната Конрада Блэка о войне, объявленной капитализму. Чем не нравится этому почтенному буржуа сегодняшняя ситуация? Сегодня традиционный капитализм сменился безоглядным стремлением к прибыли любой ценой. Плевать, что будет с твоими согражданами и твоей страной.
Далее, продолжают расти налоги, которые по сути представляют собой насильственную конфискацию собственности. Ведь мало кто желает делиться кровными с кем-то чужим. Распределяют средства государственные деятели, которые в большинстве своём не являются гениями наподобие кардинала Ришелье. Соответственно и госаппарат работает тоже не идеально. Нежелание платить королевские налоги привело в своё время к американской Войне за Независимость. Надо сказать, налоги те были оправданы. Британия изрядно поиздержалась, защищая в Семилетней войне своих колонистов от французов. А те ответили такой неблагодарностью. Так или иначе, глядя на американцев, налоговые дрязги импортировали к себе и французские революционеры, которые на два десятилетия ввергли в войну весь континент.
Конрад не отрицает, что капитализм имеет потенциал к саморазрушению и нуждается в гуманитарных стандартах и системе самозащиты. Но всё должно быть в меру. Администрация Байдена этой меры не знает и собирается продолжать «раздачу слонов», несмотря на рекордный госдолг. Экономические последствия будут неутешительны. В Европе с её социал-демократическими традициями ситуация более сложная. Там придётся продолжать делать уступки фермерам и организованному классу трудящихся для сохранения социального мира. В Штатах же непременно должен победить «конструктивный и вдумчивый капитализм».
Как видим, наш буржуин не хочет терять пёрышки и выставляет себя патриотом своей страны. Однако хочется задать ему вопрос: с какой стати капиталист должен заботиться о какой-то отдельно стране и её жителях, если эта забота не принесёт ему прибыли? Его главная печаль как раз деньги, и ничего больше.
Майкл Антон в своей статье «Социализм и Великая Перезагрузка» спешит успокоить тех, кто боится за судьбу капитализма в свете последних поползновений давосцев. Эти деятели в самом деле собираются уравнять условия жизни в обществе. Но не для себя! Социализм – не то, чем они занимаются. Кстати, то, что под социализмом понимается сегодня – прогрессивное налогообложение, социальное государство, национализация здравоохранения и прочих ключевых сфер экономики, обширный список прав человека, гарантированных государством при сохранении частной собственности на средства производства – даже это Маркс с Энгельсом презрительно называли «буржуазным социализмом». Что же тогда такое – настоящий социализм?
Далее автор популярно излагает основы марксизма, и делает это совсем неплохо. Ещё Жан-Жак Руссо стал отстаивать идею о непостоянстве природы человека. Человеческая рациональность привела к изобретению частной собственности. Для её защиты были созданы специальные институции, и они стали источником неравенства и нищеты. Руссо писал, что историей движут противоречия и конфликты. Кант и Гегель были в этом с ним согласны, но считали, что процесс имеет разумное направление. Когда-нибудь мы придём в некое идеальное конечное состояние. Фукуяма, написав о конце истории, был в каком-то смысле их последователем. Оказались в их лагере и Маркс с Энгельсом.
Для Маркса фундаментальный факт человеческой жизни – это сознательное производство и потребление. Человек, общество определяются способом этого производства. Человек адаптируется к этому способу (базису). Все другие аспекты жизни (так называемая надстройка) определяются этим базисом: прошлое, настоящее, будущее. Религия, мораль, мировоззрение… Таким образом, история – это не что иное, как процесс перехода от одного базиса к другому с сопутствующими изменениями надстройки. Движет этот процесс классовая борьба, которая проистекает из того, что все средства производства принадлежат меньшинству, которое эксплуатирует оставшееся большинство. Рабовладельцы эксплуатируют рабов, феодалы – крепостных, буржуазия – пролетариат. Конечно, системы эти кишат противоречиями, и переход от одной формации к другой часто принимает форму революции.
Живя в условиях капитализма, Маркс и Энгельс чувствовали, что он находится на грани своего коллапса, вызываемого им же. Капитализм сметает все промежуточные классы и делит мир на два: состоятельные эксплуататоры и нищие эксплуатируемые. Которым, как известно, нечего терять, помимо своих цепей. Ведь вся их свобода – лишь способность к продаже своего труда. Буржуй же, заплатив зарплату, не чувствует себя больше ни в чём обязанным. Вся феодальная романтика канула в прошлое. Капитализм расчеловечивает. Люди становятся винтиками капиталистической машины, заточенной на инновацию и эффективность. Страх потерять работу и утеря старых традиций ввергает их в постоянное беспокойство и изоляцию.
Цель капиталиста – постоянный рост. Если не будешь расти – тебя сожрут. Так что развивайся, захватывай рынки и выходи на новый уровень. В процессе роста бизнес становится настолько силён, что начинает соперничать и даже попирать государственную власть. Как минимум, обширные ресурсы позволяют эффективно влиять на госчиновников в своих интересах. Подрывает капитализм и семью. При нём существуют три типа личности: капиталисты, рабочие и потребители. Для первых двух семейная жизнь становится как минимум отвлекающим фактором, а как максимум – угрозой лояльности. Мужья и жёны, родители и дети теряют связи между собой и втискиваются в прокрустово ложе денежных отношений.
Непрестанный рост эффективности приводит к кризисам перепроизводства. Механизация, организация, разделение труда и другие факторы позволяют произвести всё больше, но в то же время зарплаты падают, как падает и свободное время. Как результат, работник не может приобрести товар. Фирмам приходится сокращать персонал, который пополняет ряды армии безработных. Порочный круг замыкается. Какой выход из этой ситуации? Разрушение производительных сил, более основательная эксплуатация старых рынков и завоевание новых, что мостит дорогу к новым, ещё более разрушительным кризисам. В этом процессе формируется армия сплочённых могильщиков капитализма.
Сами же буржуины нуждаются в самооправдании. Совесть есть и у них тоже. Его они находят в идеологии, которая намного слабее, чем даже языческие мифы. Человек в ней – максимально эгоистическое и потакающее своим желаниям существо. Материальное потребление – вот всё, что ему можно предложить. Душе же ничего не предлагается. Духовное не только обесценивается, ему даже отказывают в существовании.
Однако не стоит печалиться: так не может продолжаться вечно. Могильщик буржуазии рано или поздно совершит революцию. Капитализм сделает своё дело, устранив нужду из нашей жизни. А пролетарии (которыми будут все) позаботятся о справедливом распределении благ. Классовая борьба уйдёт в прошлое, потому что не будет больше классов! При коммунизме трудящиеся будут управлять сами собой, и потому это будет конечной стадией развития человечества. Новые способы производства и распределения неизбежно породят новое общество и нового человека. Коммунизм объединит людей и вернёт человека в состояние первозданной доброты и братства. Государство, по словам Энгельса, «испарится». Оно окажется не нужным, потому что все будут рациональными и добрыми. И потому никого не надо будет принуждать или уговаривать.
В чём ошибался Маркс? Мы знаем, что человеческие убеждения могут сильно меняться. Времена бывают разные. Но почему единственной причиной их изменения должен быть способ производства? А может быть, есть что-то в человеческой душе, что остаётся неизменным? Истории известны примеры, когда общества сопротивляются технологическим переменам для сохранения образа жизни предков. Достаточно вспомнить японские порядки до 1868 года. Далее, изменения нравов людей от эпохи к эпохе также не являлись чем-то новым для современников Маркса. Но причиной их могли быть не марксовы жернова истории, а человеческая природа. Недостаток, нужда и опасность дают дорогу миру, безопасности и изобилию, что в свою очередь создаёт условия для досуга и деградации добродетелей. Что приводит к возвращению нужды и опасности. Так называемый «цикл режимов», не имеющий ни конца, ни начала. Маркс же считал, что определённые страсти в человеческой душе когда-нибудь будут искоренены. Человек утратит весь свой эгоизм, жадность, амбиции и тщеславие. Философы до Маркса полагали, что это вряд ли. Потому они делали упор не на искоренении, а на подавлении низменных страстей с помощью образования, убеждения и принуждения.
Сегодня мы видим, что, несмотря на некоторые успехи, фундаментальные предсказания Маркса не сбылись. Коммунизм не построен. Вообще его не видно. Может, подождать ещё пару сотен лет? Но почему тогда соцстраны либо перестали существовать, либо остались таковыми лишь формально?
Скорее всего потому, что низменные страсти нельзя искоренить. Всегда будут и альтруисты, и эгоисты, и те, кто между ними. И потому, если убрать капитализм с его жаждой прибыли – мало кто будет продолжать добросовестно трудиться. У экономики нет автопилота. Её движет человеческая жадность. Потому-то социалистические страны, несмотря на весь прогресс, тем не менее, отстали в производительности труда от Первого мира.
Стоит заметить также, что то, что Маркс обличал «дикий» капитализм, на самом деле является экстремальным либертарианством. А ведь ещё Адам Смит считал политическую и моральную добродетель неотъемлемым основанием для экономической свободы. Свобода предпринимательства служит добродетели, а не наоборот! Это средство, а не цель.
Наконец, мы знаем сегодня, что практика социализма никак не могла обойтись без непрестанной пропаганды и принуждения. Марксисты признавали их необходимость, но говорили, что она постепенно отпадёт. При коммунизме. Который не наступил. Пока. А может быть просто человеческая природа неизменна и потому приходится постоянно промывать мозги? И одной из задач ответственной политики должна быть минимизация принуждения и пропаганды? Недаром в условиях относительно свободных выборов люди имеют склонность голосовать за то, что Маркс презрительно именовал «буржуазным социализмом».
Критики марксизма смеялись над несбывшимися предсказаниями массовой безработицы и превращения пролетариев в нищих. Но прошли годы, и современность с её армиями прекариата нам всё больше напоминает то, что предсказывал Маркс. Всё чаще торжествует логика «чистого» капитализма, согласно которой должна быть законной даже продажа героина. Вступающее во взрослую жизнь поколение не может быть уверено, что добьётся такого же благосостояния, что и родители. Какую работу не отнимут роботы – за ту возьмутся иммигранты. Казалось бы, повод бунтовать. Но современные капиталисты нашли способ умиротворить своего могильщика. Старый способ, надо сказать: хлеб и зрелища. Фастфуд, игрушки, порнуха и наркотики. Проблема в том, что «умиротворённый» таким образом работник плохо способен к продуктивному труду. Приходится завозить всё новых иммигрантов. Парадокс: чем крупнее низший класс, тем острее нужда в импорте труда.
Идеологи Великой Перезагрузки делают из этого тренда на обнищание массы цель. Всё по известному лозунгу давосцев: «У вас ничего не будет, и вы будете счастливы!» Не «у нас» а «у вас», обратите внимание. Маркс, говоря про отчуждённость буржуина от пролетария полтора века назад, оказался прав в отношении новой мировой элиты. Которая считает себя достойной своих благ: ведь они люди знающие, окончили нужные университеты. Этой элите нужен мир, который был бы благоприятен для «рынков», но не свободных рынков, а таких, которые бы служили их интересам. Интересам глобального капитала. В угоду этим интересам переформатируются правительства и целые общества, разрушается семья.
Мы видели уже, что идеологи ВП делают ставку на дальнейшую автоматизацию. Если эта ставка сыграет, то столь любимый Марксом пролетариат окажется без возможности продавать свой труд. Чем же он сможет прокормиться? На этот счёт уже есть домашняя заготовка: безусловный базовый доход (ББД). Он успокоит совесть элиты (никто не будет голодать) и в то же время сделает зависимыми низшие классы. Им уже не будет смысла бунтовать. А деньги, ими получаемые, уйдут обратно в экономику. Они будут служить источником стабильного спроса в любой кризис. И пусть никто не надеется отложить что-то на чёрный день. Не дадут.
Если вспомнить про марксовы базис и надстройку, то параллели с сегодняшним днём бросаются в глаза. Сегодня цифровые технологии правят нашей жизнью гораздо более явным образом, чем паровая машина в прошлом. Персональный компьютер и смартфон дали нам новых олигархов, их финансистов и прочих «технократов», которые используют технологии для контроля всех остальных. Однако в такой системе не было бы места для воук-капитализма с его букетом из феминизма, ЛГБТ-, климатического и прочего активизма. Их роль не отличается от роли любой идеологии по Марксу: они служат для придания системе видимости легальности. Наши правители, как и Маркс, верят в то, что общество должно избавиться от всего: религии, семьи, ассоциаций, организаций-посредников. Но за одним исключением: государство должно остаться, хоть и в видоизменённом состоянии корпоративизма. Оно будет служить, однако, не пролетариату, а элитам.
Современные воук-идеологи признают три класса в основе общества: «добродетельных экспертов» с собой в их числе, низший класс, не заслуживающий своей бедности и отсутствия привилегий, а также средний класс, чьё имущество и положение полностью не заслужены. Этот средний класс выставляется истинными властителями и эксплуататорами. Против него и ведётся война союзом элиты и плебса. Все обиды переадресовываются с реальных олигархов на соседей по кварталу, чья вина состоит в их цвете кожи или гендере. Да, современные культурные марксисты взяли на вооружение (якобы) антирасизм, переписав знаменитые строки из Манифеста следующим образом:
История всех до сих пор существовавших обществ была историей
борьбы классоврасового угнетения.
Да, они считают расу фундаментальной характеристикой, отличающей поработителя и угнетаемого. И если Маркс считал, что все люди добрые, то оказывается, что это относится не к каждой расе. Одна из них несёт в себе семена зла. Потому-то коммунизм с его вечным миром недостижим. Добродетельной элите вечно придётся сдерживать незатухающий конфликт между злой «белизной» и всеми остальными.
Остаются, однако, две проблемы. Надо как-то объяснить преобладающий цвет кожи существующих элит, а также несознательность многих небелых, не желающих разделять подобные убеждения. Последних можно попытаться перевоспитать или изолировать. Для марксистов не в новость подобная проблематика. А вот с первыми труднее. Их придётся задекларировать «правильными» белыми. Впрочем, не ищите непротиворечивости в современных левых учениях, её там быть не может. Ищите, кому она выгодна. А именно правящему техно-финансо-административному классу. Что-то перепадает современным низам. Средний и рабочий класс – теряют.
Вот что значит современный социализм: прибыльная наркоторговля и социальные выплаты в одном флаконе. И никакого имущественного равенства. Вместо него подсовывается выравнивание демографических групп. При этом выносятся за скобки те, кого надо бы раскулачить в первую очередь. Капитализм с прибылями – для избранных, социализм с экспроприациями – для всех остальных.
Реальную угрозу современной цивилизации представляет, таким образом, не марксов пролетарий с вилами, а технобанкир, мечтающий о Великой Перезагрузке. Проблема не в государстве таковом, а в его захвате капиталом элит. Государство никогда не испарится, вопреки прогнозу классиков коммунизма. Вопрос лишь в том, чьим интересам оно будет служить. Пробудится ли классовое сознание в головах эксплуатируемых?
Не верьте Марксу. Не смотрите на всё через призму класса. Есть вещи посильнее классовой принадлежности. Это раса, нация, род, семья.
Раса бьёт класс.
Воук-активисты и их спонсоры не имеют подобного слепого пятна марксистов и используют эти вещи в своём синтезе новой системы. Системы, в которую взяли всё худшее от капитализма и всё худшее от социализма и заполировали воуком. Власть и прибыли – элите, жалкие пособия – всем остальным. Всех недовольных – в ГУЛАГ. Правда, его не построили. Пока.
------------------------------------
Блестяще. Ради одной только статьи Антона стоило прочитать всю книгу. Могу подписаться под его анализом марксизма, но только вот последующее приложение его к современной ситуации несколько невнятно и вызывает вопросы. Так прав был Маркс с его классами или нет? Если крупная буржуазия захватывает контроль над планетой, обрекая трудящихся на незавидное существование – то прав. Если же трудящиеся как класс пропадают – то определённо нет.
Не надо пользоваться негодными инструментами. Суть нынешней ситуации не в классовой борьбе, а в разделе ренты. Ренты с природных ресурсов и с капитала, который научается обходиться без труда и грозит выбросить на обочину истории уже не только физический, но и умственный труд. Рост производительности труда – объективный процесс. Всеобщая занятость в таких условиях – недостижимая мечта. Потому надо решать вопрос – что делать с миллионами, миллиардами ненужных рабочих рук. Идеологи ВП хотят посадить их всех на пожизненное пособие. Антон от души критикует этот метод. Но, к сожалению, не приводит альтернатив.
Оптимальным решением проблемы лишних людей в условиях глобального капитализма как раз и будет ББД, который нужно будет выколачивать из корпораций высокими налогами на капитал, обязательными во всех странах. Вполне в духе Давоса. Другое дело, что это – утопия. Не готовы ещё народы на жизнь в глобальном человейнике. Нас ждут новые границы, холодные и горячие войны, борьба за ресурсы. Процесс уже идёт. Новое мироустройство будет состоять из нескольких блоков, у каждого из которых будет возможность попробовать то или иное решение. Кто-то впадёт в дикий капитализм. Кто-то сохранит пособия, навесив их финансирование на крупный капитал. Кто-то решится снова строить коммунизм. Где-то воцарится анархия. Если на планете будет царить мир и экономическое преимущество не будет превращаться в военное завоевание, то такое параллельное развитие может продлиться очень долго.
Но пройдут десятилетия – и народы неизбежно соберутся вместе. И мы снова столкнёмся с теми же проблемами, которые имеем сегодня при глобализации. Предлагаемые решения будут схожими. Люди должны будут найти себе достойное занятие в условиях повальной автоматизации. По моему мнению, они должны стремиться делать друг другу добро вместо того, чтобы ширяться и убивать время другими бесполезными способами. Но мы уже знаем, что, хоть мы добрые внутри, мы носим в себе и неистребимые семена зла. Ещё мы знаем, что тоскливо жить без великой цели. Побеждать зло добром и стремиться к лучшему должна помогать мораль, которую без идеологии выработать нельзя. То, что есть сегодня – с задачей не справляется. Нужно что-то новое, и оно неизбежно появится. Нужно только подождать.
Акция нацболов
День Русской Нации в Ярославле
В день победы князя Александра Невского над рыцарями Ливонского ордена сторонники партии Другая Россия Э.В Лимонова в Ярославле вышли на акцию в поддержку Новороссии и сражающихся русских солдат.
Цитата
Простое правило для российского гражданина: во всех международных конфликтах, в которых участвует Россия - безошибочно принимай сторону России, независимо от того, кто Россию возглавляет в данный момент, и какая страна или страны ей противостоят. Руководствуйся мудростью: "Россия - всё, остальное - ничто!"
Те, кто позволяет себе принимать сторону врагов России - отпетые, самые настоящие предатели Родины, без кавычек, из компании Иуды, полицаев, власовцев и другого подобного исторического сброда.
Тут никаких сомнений не может быть.
(с) Эдуард Лимонов
Судьба "левого поворота" после завершения спецоперации
Наше общество и руководство понимают, что русские умеют выигрывать войны, но проигрывают мир. И когда журналист "Комсомолки" разоткровенничался о будущем России после введения санкций и разрыва с Западом - что-то пошло не так.
Несколько дней назад в "Комсомольской правде" вышла статья журналиста Сергея Мардана про санкции и их влияние на российскую элиту. Мардан ругает наших олигархов за отсутствие патриотизма, недальновидность и предрекает им будущее, связанное с Россией.
Судьба российских олигархов, надо сказать, нас волнует мало. А вот, что ждет наш народ и в какой стране он будет жить - это важно. И здесь у автора, кажется, нет для нас приятного ответа. Вот, что он пишет:
Не будет никакого социализма. Ни нового, ни старого. Конечно же это будет — старый-добрый капитализм.
Но это будет именно — русский, национальный капитализм, который будет рассматривать Россию не как колонию для заработка, а как собственную крепость, и, возможно, со временем, и как собственный дом.
Это в общем-то естественно, ведь после самоповтора Путина про Ленина и его национальную политику мы другого и не ожидаем. Уже по-видимому нет уверенности в "левом повороте" и у тех, кто собственно ввел это понятие в оборот.
Сергей Мардан
Примечательно, что изначально текст в этом абзаце был другой и звучал он следующим образом:
Не будет никакого социализма. Ни нового, ни старого. Конечно же это будет — старый-добрый капитализм. Хищный жестокий и безжалостный.
Видимо, редакция посчитала, что первоначальный вариант звучит для населения слишком откровенно и текст был исправлен, но до этого уже успел разойтись по социальным сетям.
Скриншоты из репостов статьи Вконтакте можно посмотреть ниже.
Первоначальный откровенный вариант
А вот такой текст сейчас на сайте "КП".
Вариант после исправления на сайте издания
В общем все высказано достаточно откровенно. Для еще большего прояснения ситуации можно отметить, что Сергей Мардан не так давно брал интервью у Александра Дугина, ультраправого философа и надо сказать, тон интервью был донельзя восторженный. Что вообще удивительно для либеральной "Комсомолки". Или не удивительно.
Операция на Украине завершится, нацистский гнойник возле наших границ будет зачищен. Но что сулит нам "хищный жестокий и безжалостный" капитализм? Если это и правда, то какая-то некомсомольская.
Поэтому расслабляться гражданам России явно не стоит, а стоит крепко задуматься. Капитализм уже доказал свою людоедскую сущность, без возрождения и переосмысления социалистической модели развития, которая ставит целью развитие человека, а не получение прибыли, у России не будет будущего.
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.