Чуев Феликс Иванович (1941--1999) Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева М., 1991 г
Что такое социализм?
Укрепить строй
...Не может государство выражать интересы и рабочего класса, и колхозного крестьянства, и интеллигенции. Интеллигенция – не класс, классов у нас только два – рабочие и крестьяне. А интеллигенция выражает волю и интересы либо рабочих, либо крестьян. Об интеллигенции тут вообще говорится неправильно, и она упоминается без достаточных оснований. Кроме того, среди интеллигенции немало бывших классовых противников, они не могут за диктатуру рабочего класса бороться… Не только народники, даже буржуазные деятели, когда у них есть избирательное право, говорят: «Мы представители народа!» Это в известной мере правильно, они представители того народа, который находится у них под руками, под их властью и не восстает против них.
...Третье. Я возвращаюсь к тому вопросу, который был ошибкой и в той Конституции, и в этой: «От каждого по способностям, каждому по труду». Девяносто девять процентов это не заметят, а потом скажется. Я обращаю ваше внимание на еще одно ухудшение в новой Конституции, по сравнению с предыдущей. Теперь записали так: «От каждого по способностям, каждому – по количеству и качеству труда». Это ловко проделано нашими бюрократами, это они себе! А суть дела в том – по количеству и качеству – ах, я ответственный работник, у меня другое качество, давайте мне пять жалований, а тебе хватит и одного. Я министр, значит, давайте мне шесть жалований, а у тебя же другое качество, вот ты сиди, пожалуйста
Я не отрицаю, что пока мы вынуждены считаться и с качеством. Ленин заявил в 1918 году, что буржуазным крупнейшим специалистам мы можем платить больше. Ну что плохого, две тысячи специалистов, особо выдающихся, если мы дадим на это дело 50 миллионов или даже 100 миллионов золота в год, на это можно пойти. Но это будет буржуазный принцип; это будет отступлением от принципов Парижской коммуны, это будет отступление от коммунизма, но на это временно можно пойти.
А мы теперь вместо этого освятили вот такие вещи. Очень вредно, конечно. Никаких тебе партмаксимумов, ничего такого. У меня другое качество, вот и плати мне в десять раз больше.
Вот вам Конституция!
Орут, что это такой манифест коммунистический! Ну это же просто идиоты!
Это долго не протянется, я считаю, потому что это скоро уже начнет вылезать наружу: как же так?
Но теперь нагло будут говорить рабочим: «Как же? Записано в Конституции: «по количеству и качеству…»
01.11.1977
Житейские дела и последние встречи
«Остров сокровищ»
…Заговорили о коммунизме. Анекдот: коммунизм, назначенный на 1980 год, переносится. Вместо него в Москве состоятся Олимпийские игры…
Восстановление в партии
...И тогда он показал постановление. Я ему говорю: «Я же с 1906 года…» – А он говорит: «Вот в постановлении так и записано».
– Чтоб стаж сохранить?
– Да, да.
– У вас теперь самый большой стаж в стране – 80 лет в партии!
– Да уж…
– Такого ни у кого нет.
– Есть, пожалуй, – у деда Мороза, – шутит Молотов.
…Таня говорит, что когда Молотова вызывали при Брежневе после XXIV съезда по поводу заявления о восстановлении, сидела комиссия, 23 человека, дали ему почитать заключение, где были приведены такие факты и цифры о расстрелянных и репрессированных, о которых Молотов сказал, что и не слыхал. А сейчас принимал Черненко, и ни слова об этом.
– Все-таки Черненко молодец, – говорю я.
– Вот еще один поклонник Черненко, – улыбается Молотов. – А то, что мы перед войной провели эти репрессии, я считаю, мы правильно сделали.
…Молотов стоит на своем. И добился своего, не каясь, не написав никакой самоуничижающей статьи, о чем ему не раз говорили прежде.
08.06.1984
Заставляет двигаться вперед
Только тот народ, который чтит своих героев, может считаться великим. (К.К.Рокоссовский)
И вот когда западные народы ставят нам вопрос, почему же мы так непоколебимо уверены в грядущем возрождении и восстановлении России, то мы отвечаем: потому что мы знаем историю России, которой вы не знаете, и живем ее духом, который вам чужд и недоступен. Мы утверждаем духовную силу и светлое будущее русского народа в силу многих оснований, из коих каждое имеет свой особый вес и кои все вместе ведут нас в глубину нашей веры и нашей верности. (И.А.Ильин)
Где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен (Николай I)
Там, где пройдет олень, там пройдёт и русский солдат. Там, где не пройдет олень, всё равно пройдет русский солдат. (А.В.Суворов)
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Этический принцип капитализма
Шапошников Борис Михайлович (1882—1945) Мозг армии. Книга вторая. Москва, Ленинград 1929 г
Глава VII. Конрад снова начальник генерального штаба
...Оговариваясь, что высказывает «только свои личные взгляды», Мольтке переходит к оценке современной политической ситуации. Указав на то, что ныне, после того как Сербия пошла на уступки, укрепилось мнение, особенно в Германии, о быстром окончании австро-сербского конфликта, Мольтке продолжает: «Вообще ожидали, что предложение России об одновременной демобилизации разрядит политическое напряжение, которое тяжело отражается на общей жизни; в частности, в Германии оно чем дальше, тем сильнее дает себя чувствовать. Это ожидание не оправдало надежд».
«Вы знаете, что война, в которой защищается бытие государства,— продолжает Мольтке, — требует готовности к жертвам и воодушевления народа. Чувство верности союзу с Австрией в Германии сильно и живо и, без сомнения, выявится самым обычным порядком, если целости Австрии будет грозить нападение со стороны России. Но было бы очень тяжело найти действительные лозунги, если ныне последует война с австрийской стороны, для которой в германском народе трудно найти отклик».
Обращаясь к балканскому союзу, Мольтке предвидит его быстрый конец и полагает, что Австрии полезно иметь на своей стороне Болгарию, которая, к тому же, стремится освободиться от русского влияния. Если Сербия будет связана Болгарией, тогда Австрия окажется против одной только России. Огорчает Мольтке румыно-болгарский спор, разрешение которого, при обоюдном согласии этих государств, было бы для Германии и Австро-Венгрии выгодно.
«Вы будете читать, — продолжает начальник германского генерального штаба, — эти рассуждения с удивлением. Им не место в переписке двух чисто военных лиц. Я также не политик, но наши дружеские отношения дают мне смелость высказываться перед Вами с полным доверием частным образом, также и об этих вещах. Политика и война все же находятся во внутреннем взаимодействии. Как уже сказано выше я имею в виду, что европейская война рано или поздно должна быть, и в ее основе в конечном счете лежит борьба между германизмом и славянством. Поэтому хорошо подготовиться к ней — составляет обязанность всех государств, которые являются носителями германской духовной культуры, Но нападение должна исходить от славян. Тот, кто ожидает этой войны, тот должен отчетливо сознавать, что для нее необходимо объединение всех усилий и, прежде всего, полное согласие народа на мировое историческое решение».
Если вспомним примечание Людендорфа к докладу от 12 декабря 1912 года о боязни Мольтке, как бы не зарвалась венская дипломатия, та станет ясно, что начальник германского генерального штаба, «с выражением искреннего уважения и уверениями в товарищеском отношении», «имел честь» поучать своего коллегу в Вене, преподнося ему правила сдержанности и выдержки.
15 Февраля Конрад через военного агента в Берлине отправил ответ своему другу.
Начиная письмо с указания, что им усвоена лойяльная позиция Италии, он отмечал, что в Вену пока что не прибывала итальянская военная миссия для выработки военно-морской конвенции.
Благодаря за выделение сил на помощь Австрии в борьбе с Россией, Конрад не соглашается с точкой зрения Мольтке, что все усилия должны быть направлены на запад, ибо если Россия и балканские государства достигнут территориального и политического успеха, то победа во Франции в значительной мере ослабится. Доказывая затем необходимость выделения достаточных сил для действий против русских армий, начальник австрийского генерального штаба думает, что общие интересы требуют действий против России с начала войны с достаточными силами, дабы обеспечить выигрыш сражения».
Затем начальник австрийского генерального штаба считает нужным высказать «исключительно свои личные взгляды» на общее политическое положение.
«Конечно, — пишет Конрад, — нет ничего труднее и ответственнее, как правительственному учреждению принять решение о «войне» или «мире».
«Опыт, теория и размышления хорошо вкоренили в каждом из нас ясное представление о глубине трагедии войны и изменчивости ее течения и последствий, и никто из нас, без всесторонней оценки обстановки, легкомысленно не пойдет на это решение. Однако, кто занимает ответственное место, тот не имеет права отбросить от себя это решение и должен его принять с полным игнорированием личных интересов».
«Вся трудность для ответственного лица прежде всего лежит в том, что решение «за» войну пли «против» нее может быть чревато очень тяжелыми последствиями, так как отказ от ведения войны в слагающейся благоприятной обстановке поведет к потере преимуществ, которых затем не удастся уже достигнуть».
Обращаясь затем к предположениям Мольтке о грядущей европейской войне, в основе которой лежит борьба германизма со славянством, начальник австро-венгерского генерального штаба считает необходимый прежде всего указать, что если дело до этого дойдет, то едва ли можно рассчитывать на воодушевление в борьбе со своими единоплеменниками тех славян, которые составляют 47% населения Австро-Венгрии. «Ныне еще сильны чувство исторической солидарности и дисциплина в армии, по будет ли это налицо в предусматриваемом случае, — это вопрос. Таким образом, монархия не должна допускать национальной войны, но ей необходимо стремиться к политическому и культурному отделению южных и западных славян от восточных и к освобождению первых от влияния России».
Прежде всего, по мнению Конрада, — нельзя давать увеличиваться и крепнуть Сербии, в которой Россия видит своего главного помощника в разрушении монархии.
...Военный агент писал, что начальник германского генерального штаба с большим интересом прочитал письмо, указав, что в нем он находит поддержку в желательности оттяжки начала мировой войны. Ближайшее будущее, по мнению Мольтке, еще покрыто мраком неизвестности и трудно сказать, удастся ли ликвидировать войну на Балканах без европейской войны. Желательно было бы, несмотря на травлю Франции, избежать ъойны. Англия, связанная с Францией военной конвенцией, будет на стороне последней, хотя нужно указать, что противоречия Англии с Россией и Францией велики. Положение турецкой армии — печальное. Для Австрии было бы выгодно разрешить румыно-болгарский спор к обоюдному согласию. Антагонизм между Сербией и Болгарией был всегда и ныне снова обостряется.
К этому разговору с Мольтке военный агент добавлял данные о настроении самого Вильгельма, который, будучи 30 января у австрийского посла, высказывался в мирных тонах, хотя находил, что если бы Австрия ввязалась в войну, то Германия выступила бы на поддержку. Однако, было бы, по мнению Вильгельма, очень тяжело доказать немецкому народу необходимость войны, так как вопрос о Дураццо ему ничего не говорит. Вильгельм полагал, что доводить дело до войны «ради пары албанских городов» не стоит. Военный агент объяснял такое настроение Вильгельма: 1) желанием его мирно отпраздновать 25-летний юбилей царствования и 2) опасением Англии. По поводу последней морской атташе Австрии беседовал с принцем Генрихом Прусским, который обрисовал положение германского Флота как мало удовлетворительное, так как не закончен углублением для прохода линейных кораблей Кильский канал и для соединения эскадр приходится ходить кругом Дании; кроме того, не закончены укрепления Гельголанда.
Мы более или менее подробно остановились на выяснении настроений Берлина, так как, без сомнения, они делали погоду в Вене. Зная взгляды Конрада на современное политическое положение, можно с уверенностью сказать, что он был неприятно поражен сдержанностью не только берлинской дипломатии, но и генерального штаба. Мольтке неправильно понял Конрада в суждениях об европейской войне. Начальник австрийского генерального штаба, правда, гнал от себя мысль о возможности этой войны сейчас, но не боялся ее прихода, если бы он оказался неотвратимым. Главный же свой расчет Конрад строил на возможной в данное время войне с одними Сербией и Черногорией, ибо Россия, по всей вероятности, воевать бы не рискнула, удерживаемая Францией и Англией.
Что же касается Италии, то она не была страшна, связанная своей авантюрой в Триполи, и в данное время склонялась действительно на сторону тройственного союза.
...Таким образом, воинственные намерения Конрада не находили отклика в министерстве иностранных дел. К ним не было сочувствия и выше.
Мы знаем, что Франц-Иосиф «собственноручно» предлагал Петербургу урегулировать балканские вопросы без применения оружия. На такой позиции стоял и Франц-Фердинанд — единственный человек, на которого возлагал большие надежды Конрад.
Однако, к Конраду начали поступать сведения из первых рук о миролюбивых устремлениях наследника. Начальник военной канцелярии последнего предупреждал начальника генерального штаба, что молодой Габсбург высказывается решительно против войны с Россией, а за счет Сербии не желает поживиться ни лишним сантиметром территории, ни лишней овцой. Конрад горячился, доказывал, что нужно считаться с войной, что он представит письменно свои соображения Францу-Фердинанду, но опасность мирных уклонов наследника была фактом.
26 и 27 Февраля начальник генерального штаба имел доклады у Франца-Фердинанда и мог окончательно убедиться в справедливости полученных им ранее сведений.
«В будущем, — говорил Франц-Фердинанд, — мы должны итти с Россией, и было бы хорошо, если бы и Германия усвоила это. Тогда мы могли бы обратиться против Италии и Сербии, чтобы их разбить, но в то же время не расширять территории за счет Сербии».
На испуганные вопросы Конрада, как же быть с престижем Австрии в Албании, с интересами ее па Балканах и, вообще, с юго-славянским вопросом, Франц-Фердинанд дал ответ, что это следует отложить, пока не будут улучшены внутренние отношения в государстве.
Наследник прочел в выдержках начальнику штаба письмо Вильгельма, в котором говорилось о необходимости избежать ныне войны с Россией, добавив, что он всецело разделяет такие взгляды. Причиной была опасность за прочность династии. Считая сербов «цареубийцами», Франц-Фердинанд допускал возможность их военного наказания, но отнюдь не расширения территории монархии за счет Сербии.
«Войны с Россией необходимо избежать, — говорил Франц-Фердинанд,— ибо на нее толкает Франция и особенно Французские масоны и анархисты, которые желают в свалке разрушить династию в монархии».
Указав на то, что письмо Вильгельма как раз говорит об этом, молодой Габсбург закончил словами: «никакой войны».
Начальник генерального штаба, конечно, тотчас же представил ряд доводов против таких мирных решений, но Франц-Фердинанд настойчиво заявил: «Наш главный противник — Италия, с которой мы должны вести войну и снова отобрать Венецию и Ломбардию».
Последняя инстанция, в которой Конрад надеялся найти поддержку в решении «за» войну, оказалась не на его стороне, и начальник генерального штаба вынужден был отложить свои воинственные замыслы до благоприятного времени.
Шапошников Борис Михайлович (1882—1945) Мозг армии. Книга вторая. Москва, Ленинград 1929 г
Глава VII. Конрад снова начальник генерального штаба
...14 декабря [1912] новый начальник генерального штаба представил доклад, начиная его словами: «Будучи назначен начальником генерального штаба, я считаю своей первой обязанностью отдать себе ясный отчет в том положении, в каком находится монархия».
Это положение определяется современной балканской войной.
«Сербия, как самостоятельное государство, была и является ныне главной опасностью для монархии»,—выводит заключение Конрад.
Исходя из того, что объединение южных славян должно неизбежно произойти, Конрад говорит, что вопрос может быть решен или включением этих славян в состав монархии за счет самостоятельности Сербии, или, наоборот, объединением их под эгидой Сербии за счет монархии.
В последнем случае монархия потеряет юго-славянские области и почти все побережье, а вместе с потерей престижа все это сведет монархию к роли малого государства.
Обстановка для монархии ныне слагается хуже и с каждым годом будет еще более ухудшаться, ибо: 1) Сербия усиливается территориально и в военном отношении; 2) агитация сербов в юго-восточных областях монархии будет развиваться более успешно; 3) Россия усиливается в военном отношении и 4) в Румынии обстановка может сложиться так, что поставит под вопрос дружественные связи с Австрией.
«Если монархия хочет решить жизненный для нее вопрос, — категорически заявляет начальник генерального штаба, — то самым целесообразным будет теперь же объявить войну Сербии».
Разбор военной обстановки приводит Конрада к заключению, что со стороны Сербии, в распоряжении которой находится уже мобилизованная армия, окрыленная только-что достигнутыми успехами над турками, следует ожидать нападения. Если бы в этом сербы имели успех, то он оказал бы большое влияние на южных славян монархии и па общую политическую обстановку. В этих видах начальник штаба предлагает: 1) проявить в войне инициативу со стороны монархии и 2) быть в полной готовности для парирования инициативы Сербии. Необходимо для войны с Сербией теперь же мобилизовать силы, секретно их сосредоточить и провести все необходимые мероприятия для предотвращения нападения сербов.
К этому докладу Конрад прилагает соображения по сосредоточению сил против Сербии и особо ходатайствует о включении в состав этих сил III корпуса.
...Мы ранее отмечали, что в политической обстановке Конрад ориентировался пе только министром иностранных дел, по и военными атташе, подчиненными начальнику генерального штаба; это были его глаза и уши за границей.
Военный агент из Парижа, в своем донесении от 18 декабря, сообщал, между прочим, Конраду оценку его назначения начальником генерального штаба, сделанную за границей. Она была вполне определена: приход Конрада в генеральный штаб расценивался как победа военной партии в Вене. По личным воспоминаниям автора этого труда, русский генеральный штаб также смотрел на появление Конрада в прежней его роли начальника генерального штаба, как на признак близкой войны.
Обрисовывая политическую ситуацию, военный агент признавал положение серьезным и считал, что если Австрия обрушится на Сербию, то Россия едва ли останется нейтральной, а тогда выступят Франция, Германия, Италия и Англия, пока выжидающие. Одним словом, грозила разразиться мировая схватка, и Германия, по наблюдениям военного атташе, была очень обеспокоена этим.
Другой военный агент, Шептицкий, известный ныне, по нашей войне с поляками в 1920 году, в роли командующего Фронтом в польской армии, в донесениях из Рима обрисовал позицию Италии как официально дружественную, на которую это государство вынуждено встать вследствие военной и финансовой слабости за время итало-турецкой войны.
16 декабря Конрад встретился с Берхтольдом и, по обычаю важнейшие разговоры фиксировать на бумаге, 23 декабря направил письмо к министру иностранных дел.
Послание начиналось грозным указанием на те результаты, к которым может привести выжидательная, чисто мирная политика Австрии в балканском кризисе. Эти результаты заключались: 1) в потере престижа, в ослаблении политической и экономической мощи монархии; 2) в подрыве у союзных государств веры в силу монархии; 3) в возрастающей активности противников, главным образом — Сербии; 4) в росте революционных настроений в сербских областях монархии; 5) в падении патриотизма у остальных народностей государства вследствие видимой слабости монархии; 6) в падении воинского духа и в утрате веры в собственные силы в армии; 7) в унынии в офицерском корпусе; 8) в опасности потерять юго-восточные области и побережье; 9) в утрате экономического благосостояния частных предприятий и всего государства в целом вследствие продолжающегося кризиса.
«Единственный способ избежать такого падения, — пишет Конрад, — это нанести военное поражение Сербии, не оглядываясь на возможные последствия нападения, а исходя из того, что дальнейшая пассивность ведет к неуклонному падению монархии, в то время как активные шаги дадут лишь одни преимущества».
«Если бы монархия, — продолжает Конрад, — не решилась ныне на войну, то ее все же в ближайшее время придется вести и при более неблагоприятных обстоятельствах».
Отрывок. Цытата. Владимир Богомолов
Владимир Осипович Богомолов. «Срам имут и живые и мертвые и Россия...»
Цитата из нашего фильма "Здесь вам не равнина"
Чуев Феликс Иванович (1941--1999) Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева М., 1991 г
Международные дела
Союзники
...В комментарии зарубежного издателя мемуаров Хрущева есть такие слова: «К сожалению, здесь, как и во всей книге (за исключением некоторых мест, где об этом сказано мимоходом), нет глубокого анализа тех качеств Сталина, которые позволяли ему твердо стоять на своем, аргументированно и со знанием дела вести переговоры с Черчиллем и Рузвельтом. Вероятно, лишь Молотов мог бы авторитетно рассказать об этом».
– Трудная история, – говорит Молотов, – но одно то, что Сталин заставил капиталистов Рузвельта и Черчилля воевать против Гитлера, о многом говорит.
Вспомните Черчилля…
…Читаю короткую речь английского премьера в палате общин 21 декабря 1959 года, в день 80-летия Сталина – перевод из Британской энциклопедии:
– «Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся личностью, импонирующей нашему изменчивому и жестокому времени того периода, в котором проходила вся его жизнь.
Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма и способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов.
Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с атомным вооружением.
Что ж, история, народ таких людей не забывают».
– А ведь это говорит «враг № 1», по выражению того же Черчилля, – продолжает Молотов. – Я считаю Ленина выше Сталина, но если б тогда не было Сталина, не знаю, что с нами и было бы. Роль Сталина исключительна. Сталин руководил не только армией, но и воюющей страной. Ленин и Сталин останутся на века.
09.05.1985
…Мне довелось помогать Главному маршалу авиации А. Е. Голованову в работе над мемуарами, и Голованов вспомнил эпизод, когда его пригласили в Кремль на обед по случаю приезда Черчилля.
«За столом было всего несколько человек. Тосты следовали один за другим, и я, – вспоминал Голованов, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль – известный выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного».
Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел к Голованову и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!»
В воспоминаниях Голованова эта фраза тогда не прошла. На полях было написано:
«Сталин так сказать не мог».
«Не мог! Да он мне лично это говорил!» – воскликнул Александр Евгеньевич».
– Такие вещи в дипломатии имеют значение, – сказал Молотов, – и Сталин не сбрасывал их со счета… Узнали мы, что Бевин, английский министр иностранных дел, неравнодушен к картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Ну и мы перед одним из заседаний министров иностранных дел великих держав сделали ему сюрприз: привезли из Третьяковки эту картину и повесили перед входом в комнату заседаний. Бевин остановился и долго смотрел на картину. Потом сказал: «Удивительно! Ни одного порядочного человека!»
09.07.1971
– Сталин иной раз в узком кругу вытаскивал из кармана письмо запорожцев турецкому султану – носил с собой несколько лет:
«Е…ли мы эту Англию!» – все смеялись, конечно. Но он придавал большое значение нашей дипломатии.
29.07.1971, 12.12.1972
...…В 1945 году Молотов ехал на поезде в США и в вагоне узнал о смерти Рузвельта
– Ужинали в вагоне-ресторане. Это, когда я в предпоследний раз был в Америке. Надо было подготовлять ассамблею Организации Объединенных Наций и осуществлять руководство этой ассамблеей.
Вагон-ресторан полон был. Вошел какой-то гражданин и говорит: «Сейчас передали, что Рузвельт умер». Никакого внимания. Никакой реакции. Американец, если политика его хватает за карман, тут он на все готов. А президент – все-таки американцы его поддерживали подавляющим большинством… Представьте себе наше положение, можно разве было подумать, что никто никакого внимания?
– У нас больше переживали, чем у них.
– Конечно. Американцы в этом отношении довольно толстокожие. Пока их кошелек… Пока их лично не коснется, ничего не волнует… Рузвельт умел прятать свое отношение к нам, а Трумэн – тот совсем не умел прятать. Откровенно очень враждебно относился.
– Они распланировали даже, как они оккупируют Советский Союз: выпустят эмигрантов из Америки, снабдят их оружием, войсками, те создадут свое правительство, уничтожат коммунистов, раздробят Советский Союз на кусочки, оторвут все национальности друг от друга…
– Правильно. Они мечтают! Но в последние годы они уже чувствуют, что у них уходит земля из-под ног, поэтому поставили Рейгана, прямо бешеного антикоммуниста.
16.06.1983
На переговорах
…Рассматриваем фотографию Потсдамской конференции. Прошу рассказать, кто есть кто. Молотов поясняет:
– Это Вышинский, Громыко, Кузнецов Николай Герасимович, это начальник охраны Власик, Майский… Это Геращенко, заведующий экономическим отделом.
– Это Сталин, это Молотов, – говорю я.
– Верно, Сталин, Молотов. Это мой помощник Подцероб, это Царапкин, так называемый Новиков, Силин, второй мой помощник Потрубач, это мои ребята…
– А рядом со Сталиным кто сидит?
– Это Голунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, и поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.
Нас очень волновали польский вопрос, вопрос о репарациях. И мы своего добились, хотя нас всячески старались ущемить, навязать Польше буржуазное правительство, которое, естественно, было бы агентом империализма. Но мы – Сталин и я за ним – держались такой линии, чтоб у себя на границе иметь независимую, но не враждебную нам Польшу. На переговорах и раньше споры шли о границах, «линии Керзона», линии «Риббентроп – Молотов». Сталин сказал: «Назовите, как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» – «А Варшава была», – спокойно ответил Сталин.
09.07.1971
…
– Рейган провозгласил, что Польша – это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять – нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.
04.12.1981
– 1946 год, ООН. Я с пяти лет помню вашу речь, вся страна ее знала: «Нельзя забывать, что на атомные бомбы одной стороны могут найтись атомные бомбы и еще кое-что у другой стороны (Молотов комментирует сам себя: «Вот это правильно!») и тогда окончательный крах расчетов некоторых самодовольных, но недалеких людей станет более чем очевидным».
– Это была моя лично мысль, – говорит Молотов. – Я считал, что тут опасного ничего нет. Я очень тщательно обдумал это дело, а надо было сказать вместе с тем, поскольку на Японию были сброшены бомбы, и эти бомбы были, конечно, не против Японии, а против Советского Союза: вот, вспомните, что у нас есть. У вас нет атомной бомбы, а у нас есть – и вот какие будут последствия, если вы пошевелитесь.
Ну нам нужно было взять свой тон, дать какой-то ответ, чтоб наши чувствовали себя более-менее уверенно.
Готового текста у меня не было, это я говорю правду. Потом некоторые обращались: «А что это «еще кое-что»? Там только атомная бомба, а вы сказали: у нас будет атомная бомба и кое-что другое».
Сталин мне потом сказал: «Ну, ты силен!»
У нас еще ничего не было, но я был в курсе этого дела.
01.07.1979
Две самые трудные страны
…
– Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, – говорит Молотов. – Нам нужен был мир, но по американским планам двести наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.
Сталин рассуждал так: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую систему, а третья навсегда покончит с империализмом.
…Довелось слышать мне и такое мнение. Когда с маршалом А. Е. Головановым мы сидели за столом на даче у Молотова, Александр Евгеньевич сказал:
– Поживи Сталин еще лет десять, мировому капитализму пришел бы конец. Помню, при нем зашел спор, кто лучше: Черчилль или Рузвельт? «Один черт, – сказал Сталин, – что Черчилль, что Рузвельт, что Насер, что Неру. Ни один из них не отдаст деньги рабочим». Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он себе представляет коммунизм? «Я считаю, – сказал Сталин, – начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению хлеб задаром». И вот, по-моему, Воронов спрашивает: «Товарищ Сталин, как же – задаром хлеб, это невозможное дело!» Сталин подвел нас к окошку: «Что там?» – «Река, товарищ Сталин». – «Вода?» – «Вода». – «А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом». Походил, походил и говорит: «Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году». И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение, боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!
30.07.1970, 02.12.1971
Мещанская точка зрения
– Многие недовольны, что слишком помогаем другим, теперь, мол, надо о себе позаботиться…
– При Сталине тоже помогали, хотя возможности были меньше. И тогда ворчали. А теперь, конечно, связи гораздо больше, и большие масштабы это имеет, но, в основном, с моей точки зрения, все это необходимо. Все это нужно не для тех, кому мы помогаем, а в первую очередь, для нас. Три-четыре года назад я встречался в больнице с мидовскими работниками, довольно видными. «Ну как у вас там, как дела идут?» – «Вот этот Вьетнам, если бы кончилось… Не дает нам это развернуться…»
Мещанская точка зрения. Те же дерутся за нас больше, чем даже за себя! Они гибнут. А с точки зрения ослабления империализма, который для нас наиболее опасный враг, они делают колоссальное дело. И каждый шаг, который ослабит империализм, это величайшее дело. Иначе нам будет гораздо труднее через какое-то количество лет, может, даже завтра-послезавтра.
– Иначе мы можем сами себя изолировать?
– В том-то и дело. Тут, так сказать, может быть, даже не столько себя изолировать, сколько оставим себе много трудностей. А очень многие, в том числе коммунисты, думают так: только бы мир, только мир! Это правильно, но ведь это же надо обеспечить, а это нам даром не дают, либо надо сдаваться. Вьетнамцы не хотят сдаваться. Против какого империализма маленький Вьетнам действует с невероятным героизмом! Чего нам бояться империализма! А вот, если подумать о том, как этот мир обеспечить покрепче и какие жертвы будущие, от которых мы не уйдем, если мы не сдадимся…
– Сейчас говорят: лишь бы войны не было.
– Вот это хрущевская недальновидная точка зрения. Она очень опасна. Нам надо думать о подготовке к новым войнам. К этому дело подойдет. Да, чтобы мы были готовы. Тогда они будут поосторожнее. А, если на крайность пойдут они, тогда мы будем крепко стоять. Пример Вьетнама для всего мира: если такой маленький Вьетнам может, благодаря помощи друзей, против американского империализма стоять, чего ж Советскому Союзу бояться? Только своей беспомощности, расхоложенности, распущенности…
09.05.1972
У Брежнева, по-моему, основная установка слабая. Все – на мирное сосуществование. Оно, конечно, нам очень нужно, мирное сосуществование, но надо при этом помнить, что оно нам не гарантировано. Вот если это забываешь, тогда ты обязательно окажешься в луже, обязательно.
07.12.1976