CreepyStory

Две лошади сильно пострадали. Но это Камил решил тут же исправить.

-- Быстрее, пока не поздно! – поторапливал он Ворона. – Мне очень пригодится твоя помощь… Ты ведь не против таких занятий?

-- Иначе я бы не соглашался, -- отвечал Хельг, набрасывая верёвку на дерево. – Сам в войне я участвовать не буду. Но сделать армию мёртвых я тебе помогу. Считай, что это моя месть князю Искро. И его людям. За то, что они вытворяли с моими друзьями после той самой битвы. После которой и твоему дедушке отрезали голову...

-- Я даже и не особо помню своего дедушку…

-- Он был очень хорошим полководцем. И человеком. В отличие от князей-предателей. Порой я очень злюсь от того, что в мире так много несправедливости.

-- Вот так и становятся злодеями! – усмехнулся Камил.

-- Я им быть и не переставал, -- сказал Ворон. – Ты принял меня за добряка по ошибке.

-- После твоих-то нравоучений…

-- Я просто лишь хорошо знаю, к чему приводит зло, -- ответил Хельг и потянул верёвку на себя. Труп, подвязанный за ноги, потянулся кверху. И повис на ветви, слегка покачиваясь.

Камил и Хельг стаскали трупы в одну кучу и затем развесили их на деревьях. Пустили кровь, собирая её в припасённые заранее вёдра и корытца. За всем этим с ужасом наблюдали пленники. Особенно испуганных после того, как услышали слова Камила будто их прикончат, если крови их соратников не хватит. Но обошлось. Камил обзавёлся ещё двумя мёртвыми конями.

-- И кем были все эти твои мертвецы? – спросил Хельг у костра, когда они варили бульон из раздобытой куропатки. – Где ты их достал?

-- В основном – это разбойники. Есть и мёртвые крестьяне, которых убили бандиты, нанятые Иштваном – шпионом князя Искро… В эту дружину я набрал самых лучших, крепких и сильных. Тех, кто лучше всего дерётся…

-- Да, хорошие бойцы, -- признал Хельг. – Здорово машут саблями и топорами.

-- На большее пока мне не хватает доспехов. Эти два десятка лучше всех снаряжены. Они сильны и при этом ещё и почти неуязвимы. Латники – костяк. Их очень сложно убить. Но есть противники и кроме людей, которым это труда не составит... Ламеллярники тоже хороши, хоть и не так, как «железяки». А на кого не хватило доспехов – на тех я нацепил побольше кольчуг и гамбезонов. Душа радуется, когда смотришь на них… Ни с чем не сравнимое удовольствие. Даже золото так не радует.

-- Понимаю. Любимое дело – оно такое. У меня то же самое с охотой… А твой брат, получается, тоже был некромантом?

-- Да. Но он зашёл не так далеко, как я.

-- Тогда странно, что Святомир не умел «воскрешать».

-- Знание было утеряно, -- сказал Камил.

-- Но Есений его вернул?

-- Именно так. В моём роду было много военных, гоняющихся за честью. Сидеть над книгами – это не про них… Есений же был другим. Но из его творений я видел только сшитую из кучи трупов тварь. Химеру… К тому же не завершённую. Не сказать, что он далеко забрёл в изучении тёмных книг. А ещё чтобы иметь армию трупов – нужно эти трупы где-то раздобыть. И обычное кладбище для этого не подходит. Трупы должны быть свежие. Самое большое – полнедели. Потом уже становятся совсем плохи… А Есений был нерешителен, чтобы так же убивать разбойников. И тут же их воскрешать, как я.

-- Он был очень умным парнишкой, -- вспоминал Хельг. – Странная смерть его настигла. Он умер из-за тёмных книг?

Камил кивнул.

-- Мой брат был очень умным. Но у него не было времени, чтобы всем этим заниматься. А мне повезло куда больше. В Башнях Знания у меня было несколько лет, чтобы всё как следует изучить.

-- С каких это пор в Башнях Знания готовят чернокнижников?

-- Не учат. Но кто ищет – тот найдёт. Там крупнейшая библиотека. Знания всего мира. И не всё смогли сжечь священники. Чтобы найти нужные книги – я копался на стеллажах годами. Такого не стал бы делать ни один монах. А книги там порой способны не только дать важные знания, но и свести с ума.

На утро отправились обратно к дороге. Обескровленные трупы, в том числе и лошадиные, уложили в приметном месте у дороги. Измотанных пленных крепко привязали к деревьям. Камил отправил птицу в замок. А разбойник-раб и Асуп отыскали место и свезли трупы в коптильни под покровом ночи. Пленников бросили в темницы, где палач им тут же отрезал языки.

Хельг и Камил снова бросились в леса. Больше стоянок Ворон не знал. Поэтому несколько дней они слонялись по лесам в поисках следов, прежде чем смогли выследить очередную шайку. Совсем небольшую. Разбойники бежали. Это понял Хельг, когда увидел их следы и многочисленные кострища от привалов. Бандиты перебрались на землю баронессы Дубек и намеревались сбежать в Лунное Герцогство.

Всего пятеро. Их Камил легко перепугал видом своей мёртвой конницы, окружил со всех сторон. Они струсили и сдались в плен. Рассказали, что уже все их собратья знают о начавшейся охоте. Знают о том, что новый барон – Камил – легко выслеживает даже самые укрытые и труднодоступные убежища. Весть эта добралась до самой последней собаки, промышляющей разбоем. Все лихие люди теперь бегут, кто куда. В соседние земли, а иногда вовсе в соседние государства.

Камил вернулся в замок, чтобы пополнить запасы, да отвёл пленных в темницу. Он отправил всем соседним баронам письма о том, что ему удалось выяснить. Сказал, что пора действовать стремительно, пока бандиты не разбежались. Что пора открывать всеобщую охоту на разбойников, чтобы те не смогли сыскать себе тихого места. Ибо все они бегут туда, где тихо. К тем, кто не выводит свои дружины за стены.

Началась безудержная гонка. Баронские дружины носились по своим землям, уничтожая бредущие через леса шайки. Егеря и их собаки брали след. Лихим людям пришлось тяжко.

Легче всего с разбойниками расправился Лют Савохич. Мицеталий, казалось, витал повсюду. Заражённые птицы порхали над заражёнными лесами и высматривали бандитские лагеря. Много разбойников удумало пережить летнюю охоту высоко в горах Хребта, где их точно никто бы не стал искать. Как им казалось. Чудовища Люта Савохича отлавливали разбойников. Алтари Грибного Бога заливались кровью, а дружина Камня пополнялась новыми тварями.

Впоследствии из Камня отправили целую повозку с расчленёнными телами. В подарок Миробоичам. Будет хороший материал для Химер… Целых тел, к сожалению, культисты не оставляли. У пленников было два пути: либо на алтарь во имя Грибного Бога, либо в чудовищную дружину.

Самая большая часть разбойников рванула к Лунному Герцогству. Бандиты думали найти себе защиту под крылом одного из баронов – того, который раньше возглавлял огромную и опасную банду, что позволило ему заполучить когда-то власть после перемирия с герцогом. Этот барон-бандит зашёл дальше Эрна… И теперь притягивал к себе всех мразей.

Бегущих на юг Камил с Хельгом и отлавливали в первую очередь. Стремительный конный отряд преодолевал большие расстояния. Пришлось забраться в земли баронессы Дубек, которая и охраняла южную границу с Герцогством. Тогда в баронстве Миробоичей и Житников, кажется, совсем не осталось шаек. Все бандиты в ужасе удрали, перепуганные россказнями о жесточайших казнях и пытках, которым Камил подвергал всех, кто попал к нему в плен.

Бандиты теперь бились отчаянно, как звери. В плен сдавались только совсем уж отъявленные жизнелюбы, в надежде на милосердие жестокого «мальчишки».

На землях баронессы Камилу удалось нагнать и разбить две шайки. Он хотел продолжать поход, опасаясь останавливаться – весть о том, что даже в баронстве Дубек не безопасно могла окончательно распугать бандитов, вынудить их бежать за границу княжества, куда заходить было бы опасно.

А Камилу хотелось раздобыть как можно больше трупов.

Но кони уже выдыхались от непрерывных скачек. Поднятые тела гнили на палящем солнце – тени деревьев не спасали.

Жадность Камила утихомирилась после засады, которую на него устроили разбойники. Хельг, толком не спавший уже несколько дней, заметил странности слишком поздно. Две банды объединились в одну – каким-то образом разбойники осознали, что преследует их совсем небольшой отряд дружинников. И решили бить первыми.

Если бы дружинники были живые – засада закончилась бы пленением Камила, глумлением, какого ещё не видел свет, чудовищными пытками, отрезанием его рук, ног и всего самого важного.

Но дружинники, совершенно внезапно для разбойников, оказались мертвецами. Шквал стрел обрушился на «поднятых». В ход шли даже бронебойные наконечники, самые опасные арбалетные болты. Доспехи пробивались, стрелы застревали в сухих телах. Камил бросил мертвецов в атаку. Началось ожесточённое побоище, самое волнительное из всех, что доводилось видеть Камилу, после осады Эрна.

Несколько мертвецов получили такие увечья, что сделались бесполезными. Погибла половина лошадей Дружины.

Но разбойники всё равно оказались разбиты, хоть и с большим трудом. Разбиты и перепуганы. Такого сопротивления не видели даже бандиты, прошедшие всю Войну.

Этот тяжёлый бой показал Камилу, что Дружина Смерти далеко не всемогуща. Что даже мертвецы могут прийти в негодность, сделаться бесполезными – если враг нападёт внезапно и будет биться со звериной яростью и отчаянием.

Но каким бы тактическим гением не отличались нападающие… если они терпят поражение, то владыка Изнанки становится ещё сильнее, чем был до стычки. Дружина Смерти пополнилась тремя десятками «поднятых» после того побоища, что не только компенсировало потери, но и увеличило дружину почти вдвое.

Камил решил, что пора возвращаться в имение. По пути обратно он наведался в городок Велены Дубек, больше походящий на большое село. Выяснилось, что Вальд уже заделал ребёночка. И теперь слал письма Камилу оно за другим, не получая ответа. Он сильно обрадовался, когда увидел своего хозяина.

-- Осталось ждать десять месяцев, -- сказал Вальдемар. -- И молиться, чтобы всё прошло отлично…

В городке ночевать не стали, как бы не хотелось спать – мёртвая дружина иначе развалится на куски.

На раздобытые в боях драгоценности Камил приобрёл новых лошадей.

-- Если возникнут сложности со здоровьем, -- сказал Камил счастливой Велене Дубек. – То немедленно отправляйте мне письмо. Я учился в Башнях Знания. И многое знаю в медицине.

-- Да, Велена! Он спас жизнь и мне, -- подтвердил Нойманн. – Камил – не только хороший правитель, но и лучший в Горной Дали лекарь!... А теперь, родная моя, пора мне присоединяться к охоте на разбойников. Меня зовёт долг перед Миробоичами.

Велена расплакалась, когда Вальд собрался уходить. И сказала, что будет ждать его возвращения с великим нетерпением. Что душа её уже разрывается на части от тоски. И одно лишь её утешает – дитя Нойманна внутри.

Вальдемар же не разделял её печали. Он почти возненавидел Велену, она была ему омерзительна после стольких ночей, после стольких попыток. Благо, хоть скрывал он это хорошо – иначе плохо повлияет на дипломатические отношения.

Нойманн удивился, что Камил посвятил Хельга в своё дело.

-- Не опасно ли это, милорд? – спросил он.

-- Хельг надёжный союзник, -- ответил Камил.

Нойманна отправили в родовое имение Миробоичей вместе с Меньшаком и Рыжим. А Камил с Хельгом брели к поместью отдельно, через леса, минуя дороги – вонь от свежих трупов стояла невыносимая, со всей округи слетались тучи мух.

Провели всю толпу посреди ночи в подготовленные коптильни. И принялись усиленно сушить.

Дружина Смерти после рейда увеличилась на полсотни мертвецов.

Жители снова начали шептаться о странных запахах, доносящихся из подземелий. Но любопытных туда не пропускали сторожевые псы, которых разместил на цепях в коридорах Ларс.

Два дня Камил не вставал с кровати – отсыпался и не мог продрать глаза. Милада пыталась заполучить внимание своего возлюбленного, но, едва проснувшись, Камил снова отправился в рейд с Хельгом и Нойманном. На этот раз усадив и их на мёртвых коней.

-- И как ты находишь следы? – удивлялся Камил. – Я вот вообще ничего не вижу. Сколько бы не приглядывался, куда ты там смотришь.

-- Я не столько на следы гляжу, -- сказал Хельг. – Сколько на сам лес. Раньше приходилось за следами смотреть… А со временем научился видеть многие вещи. В состоянии охотника. Помнится, были случаи, когда я находил в лесу или в городе потерянный предмет... Чутьё. Это не объяснить… А бывает и такое, что я разглядываю во сне леса вокруг себя. Нахожу зверя. А потом просыпаюсь – и бреду за ним по снегам. Тоже, наверное, своего рода магия.

-- Ты умеешь выходить из своего тела? – удивился Камил.

-- Не всегда. Только когда плохо сплю. Вот в прошлом рейде, к примеру… Но вот с той засадой я не досмотрел! Не такой уж я и безупречный следопыт… А может года уже не те.

Они снова мчались по лесам почти без сна. Лишь ненадолго устраивая привалы, чтобы живые лошади не помирали от переутомления.

-- Живые на мёртвых, а мёртвые – на живых, -- посмеялся как-то Ворон.

Начиналась жара. Наступало лето. Бароны юга Горной Дали устроили разбойникам невиданную доселе резню. Виселицы вздымались по краям дорог. На центральных площадях родовых имений устраивались казни.

А вот рейд Камила практически не увенчался успехом. Леса опустели. Все разбойники бежали, кто куда. В баронстве Дубек никого не осталось, несколько дней странствий по лесам ни к чему не привели. Следы тянулись за границу княжества.

Камил и Хельг сделали привал в баронстве Житников, заодно наведавшись к Никлоту, который уже окончательно влился в управленческие дела. Оттуда они выдвинулись к болотам, где когда-то Эрн устроил на войско Хмудгарда, наверное, величайшую по размахам разбойничью засаду, о которой Камил когда-то читал в письме Есения. Только в этих краях Ворону удалось напасть на свежий след. Разбойники посчитали, что на болотах их точно никто не достанет.

Хельг оценил разбойничью шайку в двадцать-тридцать человек. Лезть в болото по колено не хотелось. Многие мертвецы утонут. А попади они снова в засаду…она может оказаться для них последней. Камил не решился влезать на болота. К тому же большая часть болот располагалась на землях Перепутичей.

Он рассудил, что лучше поставит на одном из холмов неподалёку от болот башню с небольшим гарнизоном караульных, которые подожгут дымовое кострище и отправят птиц с письмами, если увидят врага. А там уже их встретит либо Никлот, либо Дружина Смерти.

В этих же гиблых местах Камил и Нойманн перепугались едва ли не до смерти, когда увидели в небе четырёхметровую тварь с огромным луком в руках.

Человекоподобное чудовище, сшитое из тел.

И громадные крылья из чего-то полурваного, похожего на корабельный парус.

По старой памяти из подземелий Камил и Вальд запаниковали, пришпорили лошадей. Но тварь пролетела вдалеке, не обратив на их отряд особого внимания.

-- У него нет стрел, -- пояснил Хельг. – Поэтому он не атакует. Улетает. И злобно смотрит издалека.

-- Ага… -- додумался Камил. – Раньше-то ему строгали стрелы плотники. А само оно слишком тупое для таких дел. И хвала небесам…

-- Ему их строгать не надо! – воскликнул Нойманн. – Дерево вырвал, заострил – и в путь!.. Давайте лучше уйдём отсюда. Неясно, как с ним бороться.

-- Была бы шея, а хомут найдётся, -- сказал Хельг.

-- И всё таки. Не хочу, чтобы тот заход в подземелье повторился, -- сказал Нойманн. -- Кошмары мне снятся до сих пор…

-- Измельчали нынче Нойманны! – пошутил Камил, хотя и сам желал поскорее убраться подальше от твари… Но одновременно не мог оторвать восхищённых глаз от чудес телесной инженерии, которые проявляли его древние предки… Научиться так же – и весь мир окажется у его ног!

Отряд Камила отправился на север, к Дубовичам. И только там через несколько дней выслеживаний в дремучих лесах наши мелкую шайку, которую тут же схватили в плен и доставили в темницы.

На этом Камил решил закончить свои изнурительные похождения. Он добился последней своей цели – набрать необходимое количество пленников для создания мёртвой конницы. Лошади по результату рейдов оказались самым слабым звеном Дружины. И этот изъян следовало постепенно искоренять.

Коптильни наполнились как и «поднятыми», так и ещё мёртвыми, на которых не хватило крови. По углам были распиханы кучками обрубки негодных для воскрешений тел, но годных для сшивания Химеры.

В замке Миробоичей устроили празднества. Слухи об истреблении и изгнании разбойников пронеслись по всей Горной Дали. Дороги, наконец, сделались безопасными. И постепенно всё больше купцов избирало эти дороги, чтобы укоротить свой путь. Больше кузнецов – больше пошлин. Больше золота…

Бароны из союза писали благодарственные письма, полные восхищений. По Горной Дали ходили слухи, будто Камил владеет всевидящим оком, способным отыскать даже иглу в стоге сена. Бандиты пришли в ужас и вряд ли вернутся в ближайшем будущем. Они свято уверились, что «новый Миробоич» непременно найдёт их.

Вот так Камил справился с проблемой, десятилетиями терзавшей княжество. Это сильно возвысило его в глазах собственных подданных. Особенно его уважали теперь дружинники. И настрадавшиеся от грабежа старейшины.

А вот в Лунном Герцогстве, куда хлынули перепуганные шайки, успехам Миробоича никто рад не был…

Камил распорядился устроить расточительный для казны пир. Вино хлынуло рекой. И пока все в замке были пьяны – Камил отправился в подземелья…

Войско сильно увеличилось. Камил от радости пел песни. Про смерть. Про торжество зла. Про то, как же он будет рад отомстить всем ублюдкам.

Конница из шестидесяти мёртвых всадников была ограничена только недостатком лошадей. Самих мертвецов, способных держаться в седле, было больше.

Всё это дело сопровождали бы семьдесят пеших мертвецов, на которых единственная беда – не хватало хороших доспехов. К этому богатству, равняющемуся своим числом обычной дружине среднего барона Горной Дали, причиталось и полсотни ещё не воскрешённых тел, на которых не хватило крови.

Всего шесть недель потребовалось, чтобы поднять все остальные тела – с имеющимся количеством пленников. Камил утомился изымать кровь, но это того стоило. Первым делом он поставил на ноги всех мёртвых людей. И только потом взялся за создание мёртвой конницы.

Убитые дружинники Радима Златича теперь стали ударным костяком Дружины – прекрасные всадники, высокие и сильные. Они превратились в чрезвычайно опасных мертвецов. В костяк входили и самые сильные из разбойников и степняков-караванщиков. Камил отобрал после долгих испытаний три десятка выдающихся бойцов. И эту силу уже не стыдно было назвать личной гвардией.

Когда Камил поднял последнего мертвеца из запасов, то осознал, что теперь у него в подчинении, если прибавить и живых дружинников – самое большое войско в Горной Дали после князя Искро. У Светломоричей и Перепутичей было примерно столько же. Но то были живые, слабые, требующие добычи провианта, большого обоза позади. И, что самое главное, способные испытывать страх.

Дело поглотило Камила с головой. Он совсем позабыл, что у него есть женщины, что у него есть семья. Одной из добрых вестей оказались первые шаги Ведагора. Сынок научился ходить. И эта новость вернула Камила на землю. Вот как стремительно несётся жизнь! Совсем недавно он сам был ребёнком… А некоторые сказали бы, что и до сих пор! Но что эти тупые старики? Которые за столько лет не придумали способа, как бы избавиться от разбойников! Они не сильно и пытались. Да и живых всегда жалко тащить в леса, бросать их на ловушки, терять в засадах, стычках.

Камил теперь чувствовал своё собственное превосходство над любым лордом в княжестве.

Гордыня сладка… Но, поговаривают, опасна.

Что же о нём теперь думает князь Искро? Кусает локти из зависти? Боится?

Лето в разгаре. Жаркое и засушливое. Дожди пробегались редко. И дороги покрывались трещинами. А за проезжающими мимо караванными повозками клубилась пыль.

Из подобной пыли однажды появился отряд рыцарей. Из Святого Престола, судя по одеяниям. Одиннадцать всадников. В светлых плащах, с чёрным гербом на груди – в виде распахнутой кверху клыкастой пасти, которую пронзал светящийся меч. Герб Нойманнов.

Карл Нойманн, младший братец Вальдемара, закончил обучение в Ветрограде. И он, судя по всему, оказался крайне взбешён недавней новостью о свадьбе своего брата с престарелой баронессой.

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Владислав Ц. 2000р

Константин Викторович 300р "Я психиатр и доволен героями Темнейшего" Ответ: смысле?)

Tropikon87 300 р "Поддержу Спасителей, хотя Темнейший тоже топчик!"

Артём Викторович 300р "Спасибо за творчество!"

Анатолий Сергеевич 300р "Держи копейку на продолжение Эмиля)"

schnurre 250р "Камил, я твой большой фанат))"

Дмитрий Митрохин 235р

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

— А эта дорога к селу? — спросил он.

Тригубенко кивнул головой и добавил, что она весьма пыльная, более долгая, интересу смотреть на хозяйства людишек никакого нет; то ли дело «господская» через берёзовую рощу, вдоль реки и через липовую аллею.

Слово «река» заставило Николая заупрямиться. Ехать он пожелал непременно через село. Тригубенко расстроился чуть не до слёз, но подчинился и сказал, что поедет впереди. Вскочил в двуколку и погнал пегую лошадь рысью.

— Ты не торопись, — велел Николай кучеру.

Тарантас въехал в село с довольно добротными избами. Оно казалось вымершим — почему-то никто не пожелал посмотреть, как барин въезжает в имение. Однако возле одного из домов собиралась толпа и слышались крики. Когда тарантас поравнялся с ним, Николай увидел странную картину.

В широко распахнутые ворота мужики вводили скотину: двух бычков, овец и коз; двое тянули обвязанную верёвками свинью, которая верещала так, что закладывало уши. Посреди двора стоял небольшой сосновый гроб, в котором лежала девчонка лет двенадцати. В головах гроба сидели красномордый мужик и старики, возле их ног были навалены мешки, лежала связанная за лапы птица. Несколько женщин удерживали бьющуюся от горя простоволосую молодку и зажимали ей рот.

Кто-то увидел барина и сразу стянул шапку, поклонился, кто-то в суматохе не заметил. А Николай, в совершенном шоке от странных похорон, вышел из тарантаса, сразу же уляпав обувь в навозе и грязи.

Молодка укусила чью-то руку и обрела возможность пронзительно заголосить:

— Не наш черёд кормить, не наш! Обещали чужого отдать! Доченька моя единая! Вставай, голубка, не наш черёд!

Николай подумал, что всё происходящее — какой-то дурной сон: вместо цветов, знаков скорби, — мука или зерно, скотина, птица; вместо выражения горя — какие-то дурацкие вопли о кормлении… Его взгляд художника скользнул по лицу покойницы и отметил здоровый цвет кожи. Девчонка явно казалась только притворяющейся умершей. И почему нет батюшки? Мигуновский приход-то совсем близко, если тут нет своего.

В следующий миг Николай чуть с ног не свалился. На аккуратный нос умершей без следа покойничьего закостенения уселась муха. Девчонка оттопырила нижнюю губу и сдула насекомое!

В этот момент Николая взял за плечо Тригубенко и потянул со двора, подсадил в тарантас и сам уселся рядом.

— Что тут происходит?.. — только и сумел вымолвить Николай.

— Не обращайте внимания, Николай Андреевич. До сих пор языческие обряды у людишек. Так-то народ здоров, трудолюбив и старателен, мор или болезни стороной обходят; пьянства практически нет; смертоубийства и кражи миновали… Но вот болезнь в головах, старые традиции никак не искоренить, — внушительно объяснил управляющий и стал похлопывать Николая по руке.

— Но я сам видел, что ребёнок в гробу жив! — воскликнул Николай и стряхнул холодную и липкую ладонь управляющего со своей руки.

— Не может того быть-с, — твёрдо возразил Тригубенко. — Третьего для в овраге шею сломала.

— Я сам видел! — рявкнул Николай и замолчал.

Его потряхивало от негодования.

Управляющий спокойно принялся его увещевать:

— Николай Андреевич, вы же в пути, наверное, не раз изволили откушать горячительных напитков. Возможно, лишку. Возможно, дорога не только приятные сюрпризы преподнесла. Возможно, заботы бывшие и будущие лишили вас равновесия душевного… Показаться всё, что угодно может, особенно если людишки устроили такой балаган, какой вы сейчас наблюдали.

Николай не принял его слов во внимание, но успокоился. Он со всем этим разберётся. И прежде всего — с управляющим.

Липовая аллея, приём дворни с поклонами в пояс и хлебом-солью, старый, но добротный дом Николаю понравились. Декора, конечно, никакого; мебель хоть сейчас во дворе жги… Но чистота необыкновенная. Вот прибудут телеги с утварью, отвоёванной у маменьки Ирины Радовладовны, можно будет устроить вполне неплохой быт.

В своей спальне Николай прежде всего осмотрел кровать под балдахином из жёлтой от старости кисеи. Половицы, хвала создателю, лежали ровно, без всяких поперечных, как в трактире. Николай принялся разбирать два саквояжа с личными вещами. Вытащил свой рисунок, сделанный в трактире, долго держал в руках, потом положил на стол. И — вот же казус! — обнаружил в одном саквояже штофик изысканной заграничной формы с зелёным содержимым. Он даже вспомнил название напитка — абсент — и россказни об убойной крепости, а также опасности сойти с ума от него. В Россию он доставлялся лет десять, своего производства не было.

От обеда Николай отказался, пригласил к шести пополудни Тригубенко с бумагами по имению и завалился почивать на льняные простыни хорошего качества. Во сне его преследовал звук текущей воды, он открывал глаза и прислушивался, однако проклятые воды, сгубивших купца, действительно оказалось лишь сном.

Николай ничего не понимал в ведении хозяйства, отчётах и итогах, но Тригубенко поразил его внятным рассказом и предоставленными документами. Стало понятно, почему нет дохода с имения: оно почти семьдесят лет назад было трижды заложено в Опекунском совете за баснословные суммы, поэтому взносы и пошлины поглощали почти все деньги, вырученные за торговлю лесом, зерном, льном и овощами. Особенно впечатлили продажи рыбы.

— Один наш Голубиный пруд сотни пудов в год даёт! — гордо сказал Тригубенко. — Такого амура, толстолобика, сома нигде не увидите! Щука, карась — без меры ловятся. На ярмарках зимой к нашим возам очередь! Летом вяленой рыбкой торгуем.

Николай оказался под впечатлением энтузиазма управляющего. Вот если бы не его сходство с врачом из Мигуново, который как-то очень кстати оказался у трупа купца… Тем не менее Тригубенко был приглашён к обеду.

Он явился со своей рябиновкой и настойчиво предлагал её барину, нутро которого переворачивалось после вчерашней попойки и печальных событий.

— Хорошо, — наконец согласился Николай, у которого уже был план на этот обед. — Я вашей рябиновкой угощаюсь, а вы — моим гостинцем из самой Франции.

И пододвинул к управляющему заморский штофик, до времени спрятанный за кувшином с брусничной водой. Тригубенко удивился такой невидали и со словами: «Премного благодарен и тронут угощением» — налил себе полный бокал, в каких подавались настойки.

Рябиновка оказалась отличной, в меру сладкой, в меру горькой; у управляющего же после первого глотка потекли слёзы из глаз. Он одолел бокал и, ещё не приступив к горячему, заснул, уронив голову на стол. «Видимо, трезвенник. К тому же худосочен и слаб», — подумал Николай.

Он сделал знак толстой горничной не тревожить Тригубенко и прошествовал во двор к конюшне.

— Митяй, — сказал он кучеру, — запряги-ка двуколку управляющего да спроси, как проехать к Голубиному пруду.

Кучер, который у маленького Николя был дядькой, а после сопровождал барина в двухгодичной поездке в Италии, молча кивнул.

Вскоре они примчались к живописнейшей группе черёмух, боярышника и плакучих ив. Под ярчайшим солнцем деревья просто источали прелесть и силу матушки-природы, наполняли воздух ароматами жизни.

Николай сказал:

— Жди меня здесь. Если будет нужно, покричу.

Он стал спускаться к пруду.

И замер.

Если бы мог предположить дальнейшие события, то, наверное, тотчас бы покинул новое имение и постарался забыть о нём, как о страшном сне.

Внизу колыхались воды прелестнейшего из когда-либо виденных им прудов. А на песчаной косе с немалым числом крестов мужики охлопывали лопатами могильный холмик. Однако гроб с девчонкой стоял у воды без крышки. Женщин не было вовсе. Затем могильщики взяли гроб и опустили его в воду, стали толкать, как лодку.

Видимо, ребёнок что-то сказал или открыл глаза, потому что рыжебородый, красномордый мужик, скорее всего, отец, которого Николай видел во дворе, потряс над домовиной пальцем, строго грозя. Когда вода дошла мужикам до пояса, они быстро бросились к берегу.

Гроб закачался на волне. Николай было рванулся вниз, чтобы доплыть и спасти живое дитя от уготованной ему участи, как из воды высунулись какие-то бледно-зелёные твари, сверкая на солнце серебром, и утянули домовину под воду.

Николай присел на камень, дрожа от ужаса. А мужики спокойно стали разбредаться кто куда. Двое из них чуть не наткнулись на барина, и он услышал их разговор.

— А чем матке чужак-то не понравился?

— Так сильно хмельной был, говорят.

— Она и раньше хмельных жрала за милу душу.

— В сей раз, видать, не захотела.

— Аньку-то жалко, не в черёд на корм пошла.

— Ты о себе думай. О рыбалке, что будет после Троицы. Семейный мужик, а всё как дитя: что да почему…

Николай дождался, пока стихнут все звуки, не в силах отвести взгляда от сверкающей сапфировыми оттенками воды с золотыми солнечными зайчиками на ней. Глянул на свежий холмик на берегу. Захотел встать, но почувствовал, что его не держат ноги. Позвал слабым голосом Митяя.

Привыкший ко всем барским выкрутасам Митяй бережно поднял Николая, поддерживая под микитки, помог взобраться наверх.

Николай откинулся на спинку двуколки и задумался. Картина вырисовывалась довольно отчётливая: какая-то тварь, именуемая маткой, кормилась постояльцами в Мигуново. Митрофан пришёлся ей не вкусу, и его подняли наверх, представили утопленником. Вместо него погиб ребёнок… Требуется доложить становому и уряднику, они-то из волости, не из этих чёртовых сёл — Мигуново и Долгуновка, — и должны во всём разобраться. Тригубенко нужно держать на расстоянии, он точно в курсе всего… Если не хранитель поганого Голубиного пруда… и несостоявшийся убийца самого Николая.

Во дворе его ждал нарочный от купца Толоконникова, который приглашал отметить Троицу, помянуть сердечного друга Митрофана Ильича Пескова. У Николая даже задрожали руки от радости, что хоть какое-то время он не будет видеть стерляжью рожу Тригубенко и всей Долгуновки с прудом в придачу. Он велел кучеру закладывать тарантас и нести в него неразобранные вещи.

Управляющий уже очнулся и потирал длинными пальцами виски. Николай бросил ему, что он немедля отъезжает к Толоконникову по важному делу.

— Как же так?! — морщась, фальцетом сказал Тригубенко. — Завтра же Троица… Прежние хозяева всегда были на народных гуляниях…

Николай с ненавистью посмотрел ему в лицо, сказал по-итальянски: «Ваффанкуле! Вай аллинферно!» и побежал собираться.

К имению Толоконникова он подъехал уже в потёмках. Его явно не ждали сегодня, и к купцу допустили не сразу. Кроме того, ранее его останавливали дозорные и сторожа. Оно и понятно, строительство завода требовало догляду от любопытствующих посетителей, а попросту — ворья.

Купец и заводчик Толоконников появился в халате, в дурном настроении, но, узнав, кто такой Николай, протянул ручищи и так крепко прижал гостя к широкой груди, что у бедолаги хрустнули кости.

— Иван Толоконников, Иванов сын, — назвался он. — Пройдёмте в кабинет, там нам накроют малый помин души моего друга.

Оба купца были настолько похожи статью, квадратным телосложением и силищей, что показались Николаю братьями.

«Малый помин» оказался заставленными закусками столом на дюжину гостей.

Иван Иванович со снисхождением и неким пренебрежением во взгляде тёмных умных глаз выслушал рассказ Николая о своей деятельности художника-портретиста и желании осесть в имении, которому помешали странные, выходящие из ряда вон события.

— А началось всё с того, что мой и ваш друг Митрофан Ильич оказался мёртвым… — приступил к главному Николай и поведал всё до мелочей, от проникновения в комнату вплоть до странной слизи, которая покрывала покойного. Добавил и рассуждений об осмотре врача, об организации убийств постояльцев.

— Голова!.. — с уважением откликнулся на это Иван Иванович.

Повествование о странных похоронах купец прервал ругательствами и угрозами напустить на Долгуновку жандармов, а также привлечь к творящемуся в селе собрание Синода. То, как Николай споил абсентом управляющего и отправился на разведку, Толоконников отметил хохотом и восклицанием: «Ай, молодца!»

О странных зеленоватых тварях Иван Иванович слушал, сдвинув брови и бросая из-под них острые взгляды на Николая.

— Да не привиделось мне ничего! Всё так и было! — выкрикнул тот.

— Не кипятись… Я тебе верю, — мрачно ответил купец. — Ещё кое-что добавлю, как рассказ закончишь.

— Не было больше ничего… Кроме того, что Тригубенко меня задержать хотел. Мол, на Троицу прежние господа всегда на народные гуляния смотрели, — сказал Николай и, помолчав, добавил: — Мне только неясно, водятся чудища только в Голубином пруду или в Мигуновке тоже.

— Ну, это совсем простой вопрос, над которым и думать не стоит. Ясно, что в Голубином у них гнездовище, а добраться до любого села они могут по подземным ручьям в карстовых и известняковых породах. Возможно, что где-то даже подземные пещеры есть, заполненные водой. Такой уж наш край — водоносные горизонты повсюду. Уж кому знать-то, как не мне. Заводики строю. То в одном месте, то в другом проклятая вода из-под земли хлынет. Отводить приходится, а это лишние траты, — откликнулся купец. — Ты вот что послушай… Владели чуть ли не четвертью губернии Соснины, столбовые дворяне. При государе Петре Первом ещё дополнительно земли получили. Но всё прахом пошло. Одни игроки и моты у них в породе. Настоящих хозяев не было. Я вот, хоть и дворянин, купечеством занялся, а те… Осталась у них только Долгуновка. Хорошее сельцо! Словно заговорённое: везде затяжные ливни, тучи с градом, молнии леса палят — а в Долгуновке вёдро, когда нужно; дождичек, когда требуется. Да только не впрок — всё равно из долгов не выбираются. Слышал как-то от отца своего, что долг у Сосниных перед самим сатаной. Батюшка-то дружил со старым хозяином, у нас где-то в галерее есть даже общий портрет пяти владетельных помещиков. А про молодого Соснина уже пять лет как ничего не слышно. Ну, даст Господь, разберёмся, что там творится. Я завтра на службу в церкву пойду, а ты тут сиди. Пусть никто о тебе не знает. А потом съездим в эту твою Долгуновку. Оружие-то у тебя есть?

Николай кивнул и вдруг неожиданно для самого себя спросил:

— А можно посмотреть на этот портрет… пяти владетельных?

Теперь кивнул уже купец, взял со стола шестирожковый бронзовый подсвечник и махнул Николаю рукой. В конце длинной галереи над бальным залом осветил большой портрет стариков у круглого стола.

Николай всмотрелся в изображение старца с седой бородой и ахнул:

— Тригубенко!

На следующий день к вечеру Иван Иванович приказал заложить карету. В тарантасе отправились трое его верных «ребят». В их мешках угадывались ружья. Николай всё порывался тотчас по приезде в Долгуновку стреляться с обманщиком и преступником Тригубенко-Сосниным, который покушался на его жизнь, но купец в который раз пытался его наставить на путь истинный:

— Ты пойми, Николай Андреич, что всё дело не в спятившем Соснином. Наш враг — это неведомые твари. Это их мы должны… устранить, ибо не божьи они создания, а сатанинские. Сумасшедшего мы повяжем и сдадим уряднику. Пусть ответит за погубленного моего друга Матвея Ильича, покушение на тебя и за безбожные порядки в имении.

— Да как мы их из пруда-то выманим? Они лодки перевернут, тут нам и конец.

— Эх, молодо-зелено… По Италиям ездят, а обычаев своего народа не знают. Сегодня народ будет хороводы на берегу водить, песни петь. А потом оставит на ночь чугунок медового отвара с травами для мифических существ, которых называют русалками. Слышал про таких? Или у вас, живописцев, всё больше про наяд и дриад? Люди верят, что они за угощение будут милостивы к рыбакам, купальщикам и всем, кто по лесам бродит. Вот мы и добавим в отвар-то одно ядовитое вещество, которое используется при производстве бумаги, — объяснил Иван Иванович. — А стрельба — последнее дело, вспомни ещё Екатерининский запрет, который до сих пор действует.

Николай подумал: неизвестно, ездил ли Толоконников по Италиям, но его способы устранения врагов явно схожи с действиями семейств Борджиа и Медичи. И тут же стал возражать:

— А если твари вовсе не русалки и отвар пить не станут?

— Резонный вопрос, — сказал Толоконников. — Тогда ребята с ружьишками с берега станут ловить их на живца. Поди, эта богопротивная матка не наелась махонькой девочкой.

— Какого живца? — удивился Николай.

— Твоего управляющего, — ответил купец так, будто речь шла об обычной рыбалке.

Усадьба Николая была темна и, похоже, пуста. Со стороны пруда раздавались протяжные напевы. Николай предложил подобраться к гуляниям с той стороны, где он уже бывал, — чуть обочь погоста на берегу с пустыми могилами.

Из-за кустов им открылась удивительная и мерзкая картина. Люди водили хороводы в берестяных масках, белых рубашках, украшенных ветками берёз. Ниже спины и до пяток ветки изображали хвосты. Управляющий с таким же хвостом, прицепленным к парусиновому пальто, был среди них.

Как только первые бледные звёзды высыпали на небе, управляющий сделал знак рукой, и люди чуть ли не бегом припустили в село. Николай понял: они явно боятся тех, кто скоро может появиться из воды. Он указал ребятам на уже опробованный спуск, и они помогли мощному, но неповоротливому купцу пробраться на берег. Николай и сам не отказался от помощи — в густых зарослях стояла непроглядная темень.

Расчёт Толоконникова оказался верен: у воды стоял чан, в прохладе от засыпающих вод просто разило мёдом и травами. Ребята встали впереди купца и Николая. Мешки они положили у ног. Один из ребят принял у купца мешочек, метнулся к чану и высыпал в него порошок, затем занял своё место перед Толоконниковым. «Дурень, — прошипел ему купец, — нужно было перемешать».

Вдруг поверхность пруда вспучилась четырьмя фонтанами. Из них появились светящиеся бледно-зелёные фигуры. Их головы, похожие на человеческие, щетинились гребнями, строение тела тоже было подобно людскому, то есть с руками и ногами, но чудовищные наросты на спинах продолжались крокодильими хвостами.

Николай затрясся от ужаса, он ощутил и дрожь Толоконникова, и только ребята недвижными изваяниями стояли впереди.

Твари зашлёпали перепончатыми лапами к чану, стали пить, как домашняя птица: набирали в пасть отвар, поднимали башку вверх и только тогда глотали. Через миг их движения замедлились, хвосты судорожно забили по песку, и чудища в корчах повалились наземь.

— Неет!!! — раздался визгливый вопль сверху, а потом басовитый крик Митяя: «Не замай!»

Послышались звуки потасовки, и вниз, обдираясь об одни камни и отскакивая от других, слетел Тригубенко-Соснин. Склон был невелик, не больше полутора саженей, но покалечился управляющий сильно: еле встал, придерживая руку, повисшую плетью, утирая о плечо залитые кровью глаза. Он заковылял к тварям, причитая:

— Гады!.. Мрази!.. Что сделали… что сделали с древнейшими созданиями…

— А ты, гад и мразь, что делал с людьми? — разнёсся по берегу мощный рёв Толоконникова. — Рабов Божиих в корм превращал, лишал Царствия небесного?

— Они всего лишь нашли здесь пристанище… пытались выжить… людишки с древности задабривали их золотом, сокровищами… И только наша семья поняла, что им нужно лишь человеческое мясо… Для матки… — завывал управляющий. — Мой прадед сыном пожертвовал…

В этот миг воды пруда забурлили, вверх взвился фонтанище. Это появилась матка, крупнее других тварей вдвое.

— Неет! Не ходи сюда! Не пей! — ещё тошнее завопил Тригубенко-Соснин. — Это отрава!

Разум у чудища явно отсутствовал. Однако оно остановилось. Пониже бурдюкообразных «грудей» брюхо матки делилось на две части в виде валиков плоти. Между ними стала открываться щель, из неё показалось розоватое свечение. Ноздри матки в виде разрезов на морде зашевелились. Из пасти потянулась зелёная слизь. Толоконников и здесь угадал: матка явно была голодна.

Управляющий, размахивая руками и скрещивая их над головой, непрерывно вереща, попытался преградить ей путь. Но брюхо чудовища раскрылось, валики вытянулись, и несчастный оказался втянут в гигантское чрево. На песке остались лишь ноги в сапогах.

Ребята Толоконникова быстро освободили мешки и наставили на тварь ружья. Но она не обратила на них внимания, подошла к чану и стала пить. Потом отвар закончился, и она отшвырнула чан прочь. То ли из-за её величины, то ли из-за того, что яд оказался неразмешанным, матка не собиралась подыхать. Она развернулась и зашлёпала в пруд.

Ребята метко выстрелили, зарядили ружья по новой и ударили ещё одним залпом. Матка упала в воду ничком. Ребята по колена в воде подошли к ней и изрешетили её пулями.

Потом закипела работа. Все вместе: и господа, и ребята, и оба кучера — стали собирать в потёмках всё, пригодное для костра. Николай поразился силище Толоконникова, который, покряхтывая от натуги, повыдёргивал из земли богопротивные кресты. Твари очень быстро высыхали на воздухе, и их легко покидали в костёр. Брюхо матки развалилось, в его содержимом обозначилось всё, что осталось от управляющего.

***

Толоконников поднялся чуть свет: дела на заводе требовали его присутствия. Потягивая горячий чай из блюдца с куском сахара, он вдруг сказал:

— Николай Андреич, продал бы ты мне Долгуновку.

Николай, ложась спать уже под утро, сам подумывал о том, чтобы бежать из постылого и мерзкого места. Но сейчас в нём пробудился кто-то другой, не художник-повеса. Он отказался, сказал, что имеет намерения сделать Долгуновку нормальным селом и разобраться с трактирщиком из Мигуново.

Толоконников подумал, хлопнул рукой по скатерти и сказал: «Ладно, карты на стол. Два года назад, в 1828 году, я видел на выставке в Париже водолазные костюмы братьев Динов. У меня найдутся средства организовать поставки. Да и в России ведутся разработки».

Николай и Толоконников уставились друг другу в глаза.

Наконец Николай вымолвил: «Но предприятие может оказаться убыточным. Сумасшедший Соснин мог сказать неправду, и золота никакого нет».

Толоконников поднял густую бровь со словами: «Прибыль прибылью, но ведь есть же ещё интерес!»

И оба будущих компаньона рассмеялись.

Вспоминая этот разговор, Николай скрипел зубами. Ему, выбравшему стезю художника, ставшему студентом Императорской Академии художеств, матушка выделила самую захудалую часть — имение в Судогодском уезде Владимирской губернии. Его в своё время батюшка выиграл в карты у помещика. Сделку только-только успели оформить, как бедолага-помещик куда-то пропал, даже не явился на регистрацию в Юстиц-коллегию, впрочем, там всё обошлось и без него. Доход с имения был невелик; контроль за управляющими, которые менялись, как весенняя погода, из-за дальности расстояния практически отсутствовал.

И вот Николай Андреевич ехал в свою Долгуновку новым хозяином, а за ним тащились безбожно отставшие три телеги с имуществом, ибо матушка выставила городской дом на продажу. Он откинул кожух тарантаса и посмотрел вокруг.

Было темно, как поздним вечером, потому что небо застилали плотные кучевые тучи, грозившие разразиться ливнем. Впереди кривились крыши какой-то деревушки, обочь дороги щетинились всходами поля.

— То ж Мигуново сейчас будет, — сказал, обернувшись, кучер. — Сельцо махонькое, но с трактиром. А при нём постоялый двор.

— Для кого постоялый двор в такой глуши? — сквозь зубы произнёс Николай просто так, даже не желая вступить в разговор.

— А не скажите, — оживлённо ответил кучер, соскучившийся по разговорам за время дороги с молчаливым хозяином. — Недалече от Мигуново строится писчебумажный завод купца Толоконникова. Народу много ездит.

Заслышав топот лошади, из трактира выбежал половой с нечистым полотенцем через руку, отвесил затрещину мальчишке, чтобы он наметал соломы в лужу перед дверями — негоже барину обувь мочить.

Тесное помещение с низким потолком было разделено на две половины; из одной неслись крики уже набравшихся беленькой мужиков; во второй сидел один громадный купчина за чисто накрытым обедом. Николай поздоровался с ним и устроился за другим столом, опасаясь, что здоровяк заведёт нескончаемые дорожные речи.

Половой быстро принёс заказ, но Николай недовольно повёл носом: уха показалась разогретой, а не только что с раскипу; заяц слишком зажарен, закуска заветрена. Выпить в дороге — богоугодное дело, но Николай попросил только смоленской настойки. Однако горькая, на таволге и берёзовых бруньках, выпивка пробудила аппетит, и вскоре Николай увлечённо захрустел мясной корочкой, всё более благожелательно поглядывая на купца. А у того уже глаза затуманились кровавыми прожилками, и шея стала багровой.

— Хорош ли заяц-то? Раньше здесь дичину знатно готовили, — спросил он.

— Суховат, — откликнулся Николай.

Так и завязалась беседа с появлением штофа водки, пирога с почками и сдвинутыми столами. Купчина назвался Митрофаном Ильичом. Собрался он до Толоконникова для переговоров по доставке свинцовой руды. Узнав, что Николай — новый хозяин Долгуновки, сердечно его поздравил: именьице хорошее, добротное, если лесом торговать — озолотишься. Николай, хотя уже изрядно пьяный, своего удивления не показал. Батюшка с матушкой всё обсуждали, что хорошо бы от неприбыльной Долгуновки избавиться. Тем более она может запросто оказаться нечистой, проклятой — прежний-то хозяин пропал. То ли скрылся куда, то ли порешили его… а может, не приведи Господь, наложил на себя руки.

А тут ещё Митрофан Ильич добавил тревоги:

— Сказывают, что это место колдовское, владеть им может только кровник первого поселенца, государем Петром для освоения края направленного. Видать, в вашей родове таковой был.

Николай снова смолчал, что имение не наследное, а в карты выигранное.

Вскоре пришёл дородный хозяин, половой и двое служек, подхватили под мышки сотрапезников, уже не стоявших на ногах, и повели почивать в отведённые им комнаты, которые оказались рядом.

Только было Николай растянулся на постели, пахшей суровым полотном, прокипячённым со щёлоком, как к нему ввалился неугомонный купчина. Он принёс штофик зелёной настойки, доставленной прямо из самой Франции, сказал, что это подарок для Толоконникова, но тот перетопчется. И предложил сию же минуту опробовать французское пойло. Николай отказался по причине позывов к рвоте. А Митрофан свернул сургучную головку, выковырял пробку и вылил в устрашающую глотку чуть ли не половину, повращал выпученными глазами. Пойло оказалось забористым, и купчина завалился на постель Николая. Сдвинуть его было никак нельзя, Николаю не удалось спьяну даже переложить руку или ногу здоровяка, не то что поднять его и вытолкать вон.

Пришлось новому владельцу Долгуновки отправиться почивать в комнату Митрофана Ильича. Всю ночь ему снились какие-то странные звуки: скрипы, визг цепей, хлопанье.

Пробуждение оказалось ещё гаже сна: голова болела так, что трудно было поднять веки; глотку склеил сушняк; руки тряслись, а тело казалось чужим. Да ещё за окном верещала какая-то баба, матерно ругался хозяин и раздавал звонкие затрещины. Наконец послышался конский топот, и жуткая какофония стихла. Зато началась беготня по коридору.

Вошёл половой с графинчиком белой и огромным кувшином с капустным рассолом. Николай с трудом поймал его бегающий взгляд и еле вымолвил тяжело ворочающимся языком:

— Что за шум?..

— Так это-с… Митрофан Ильич Богу душу отдали-с…

Николай не без усилий изобразил скорбь и удивление, потому что ему было так плохо, что хоть самому ложись и помирай:

— С чего бы?.. То есть какова причина… безвременного ухода?

— Не могу знать-с… За становым приставом и урядником послали-с… Завтра здесь будут-с. А врач и выборный староста с Мигуново уже прибыли-с… — ответил половой, пятясь к двери.

Николай принял на грудь беленькой, запил рассолом и почувствовал, что оживает.

Так, так… допился купчина, хоть и здоров был, как племенной бык. А всё французское пойло ядовитого зелёного цвета, как крапива. И вдруг в прояснившейся голове молнией мелькнула мысль: «Запонки!» Дарённые матушкой на осьмнадцать лет запонки с крупными жёлтыми бриллиантами! Он же их сразу снял и сунул под подушку, потому что лень было доставать несессер! Тело враз налилось силами. Николай от души нахлебался рассола и отправился в свою бывшую комнату.

Коридор слегка покачивался, но это ерунда. Главное — дверь открыта.

На постели распласталось гигантское тело усопшего в совершенно мокром исподнем. Остальная одежда и сапоги кучей лежали рядом. В комнате толклись трактирщик, мужик в плисовых штанах и кацавейке, должно быть, староста, и невысокий сухонький гражданин в ветховатом, но приличном костюме. Врач. И как же скоро он объявился, словно по заказу!

Эскулап приподнял веки покойного, пощупал пульс, для формы приложил к бочкообразной груди трубку, послушал. И заявил: «Сердечный приступ после застольных излишеств!»

И тут Николая что-то проняло до глубины души: вот вчера сидели, с приятностью беседовали, были полны планов, а сейчас его сотрапезник лежит мёртвым, да ещё в таком виде! А этот врачишка говорит ересь: какой приступ, если Митрофан мокр до последней нитки! К тому же…

Батюшка Андрей Анатольевич скончался как раз от сердечного приступа во время карточный игры, и Николай прекрасно помнил неживую бледность и пенистую слюну изо рта, ибо первым подхватил отца.

А Митрофан — типичный «синий» утопленник с чёрными губами и ногтями, вздутой грудью, что означало присутствие воды в его лёгких. Так что пойти на пруд, как говорил трактирщик, окунуться прямо в одежде и вернуться на постоялый двор бедняга Митрофан никак не мог. Он бы просто остался на дне пруда. Врёт врач. И все согласно кивают.

Кроме того, в Италии Николай практиковался в рисунках тел в анатомическом театре и отличие «синих» утопленников от «белых» прекрасно знал.

Трактирщик сделал знак всем покинуть комнату и пройти в заведение откушать и помянуть новопреставленного. Николай грубовато отклонил приглашение, тем более что представлял перспективу дожидаться местное полицейское начальство. Как-никак он последний свидетель, кто общался с покойным. Можно было, конечно, нагло уехать, пусть бы потом полиция сама пожаловала к нему. Но запонки! С крупными жёлтыми бриллиантами, целое состояние! Их нужно непременно найти.

Николай дождался, пока постоялый двор опустеет и все соберутся в трактире, по памяти сделал карандашный набросок кровати и тела несчастного купца. Потом стал красться в комнату. Страх шевельнул волосы на затылке и висках: Николаю представилось, что покойный встал или принял другое положение в постели, потянулся к нему вспухшими руками и сказал, плеща изо рта водой: «Потонул я зазря, вместо тебя…». Но ужас прошёл только от одной мысли: «Что я, мало покойных видывал?» И всё же Николай осторожно открыл дверь.

В комнате воняло тиной и начавшими выходить из чрева покойного газами. Николай просунул руку под пышную подушку и быстро нашарил первую запонку. Случайно глянул на всё ещё мокрые пряди волос и еле сдержал рвотный позыв — они были вымазаны зеленоватой слизью с резким запахом рыбы.

Вторая запонка исчезла. Николай принялся осматривал пол и обнаружил, что кровать стояла на отдельных половицах, положенных поперёк других, в них торчали утопленные в дерево полукружья. Он потянул одно вверх, но только сломал ноготь. Тогда он взял столовый нож, просунул его ручку под полукружье и с силой рванул вверх. Раздался щелчок — наружу выскочило толстое металлическое кольцо. Николай наступил на него и снова погрузил в половицу.

Таких полукружий оказалось ровно четыре — по одному на каждый угол кровати. Мелькнула мысль: «А ведь если к кольцам прикрепить цепи, то кровать запросто можно поднять… или опустить вниз». Значит, вот какой звук снился ему прошлой ночью.

Он чуть ли не по пояс залез под кровать, пытаясь разглядеть запонку. На миг коснувшись щекой пыльного пола, услышал еле ощутимый шум. Где-то далеко внизу нёсся поток воды. Даже сквозь щели половиц пробивался запах сырости.

Николай уселся возле кровати. Так вот оно что… Митрофана спустили в подвал или трубу с водой и притопили. Вот только зачем? Любимец губернатора, друг и будущий компаньон Толоконникова… купец второй гильдии… А если?.. Если утопить хотели его, Николая?

Он подскочил и ещё энергичнее стал обыскивать постель. Запонка закатилась под плечо утопленника. Николай налил из кувшина в тазик воды, вымыл руки. Неприятная слизь с исподнего покойника так и не перестала склеивать пальцы. Он похватал свои вещи, позвал из конюшни кучера и мужиков, которые были приставлены к телегам, прошёл в трактир и насильно всучил хозяину пачку купюр, не слушая его возражений. «Прочь отсюда, из пристанища разбойников!» С каждой минутой крепла мысль, что жертвой должен был стать он, а не Митрофан. Николай даже не знал фамилию бывшего владельца имения, просто забыл поинтересоваться — в бумагах записано, и ладно. Но у него могли быть сыновья, какая-то родня. Убийством они бы ничего не добились, права на имение вернулись бы матушке. Зато свершилась бы месть.

Красивейшие места с холмами, поросшими корабельным лесом, рукава рек в сочной осоке, солнце и ветер понемногу разогнали мрачные мысли и утихомирили тревогу. Происшествие стало казаться лишь байкой на тему дорожных грабежей, о которой потом можно будет рассказать друзьям. А о работе полиции, с которой ещё предстоит столкнуться, можно при случае доложить кому нужно.

—А вот и Долгуновка! — весело крикнул кучер и шибче стеганул лошадей.

Интро

Мог ли я представить еще месяц назад, что буду спасаться бегством, а в спину мне будет дышать зловещее нечто, которому и названия-то нет?

В дурном сне разве что могло такое присниться: бесконечный бег по подземным переходам, тоннелям и норам. Без проводника я, увы, обречен: у диггера Кро́тека осталась карта и большая часть снаряжения. Я легко могу забрести на враждебную для пришельца с верхнего мира территорию, где стану или пищей или товаром.

И как я мог довериться арахнидам-13, прокля́тым уродцам? Только потому, что Подземники объявили очередное недельное Перемирие? Что я вообще знаю о том, как здесь всё устроено, кроме краткого рассказа моего одноклассника и проводника? Сейчас, на грани жизни и смерти, я соображаю куда как лучше, нежели чем когда спускался в подземелья под Москвой.

Но хуже всего, что так и не смог спасти Аню… теперь её ждет ужасная участь, будь оно всё неладно! А ведь я был так близок! Где теперь её искать? На территорию Тварей не рискуют лезть даже эти ублюдки арахниды.

Впереди вдруг показывается зона «подземного адреналина» - там обитают «ползунки», разноцветные фантомообразные эфемерные существа, возможно и не живые вовсе, но способные проникать в тело и напитывать его энергией. Это определенно придаст мне сил!

И подскажет очевидный ответ: видеокассета, старая кассета ви-эйч-эс (VHS)! В комнате, рядом с перегоном, - мы же смотрели  её с Кротеком, но тогда я не обратил внимания на…

Тьма жадно дышит позади, живая и пульсирующая как нутро гигантского плотоядного червя. Редкие светильники в длинном техническом коридоре с водопроводными трубами начинают гаснуть, будто там неспешно шествует фонарщик, гасящий уличные фонари. Но это происходит всё быстрее и быстрее и ближе… Меня обдает теплым дыханием  с вонью гнилого мяса и тления.

А дверь никак не поддается!.. дурак! В другую же сторону!

Долгожданная передышка… Твари не любят запертых дверей – не спрашивайте меня, почему! Но они знают эти места куда как лучше меня. Сколько я выгадал себе времени? Пять минут или час, прежде чем они обойдут с другой стороны?

На минуту, может больше, неожиданно теряю от перегрузок и страха сознание, тяжелым мешком привалившись к запертой двери. Я не ел и не спал уже больше суток, постоянно спасаясь бегством. Бред, всё это какой-то бред!

В помещении, где я нахожусь, светит голая лампочка. Отсыревшая, местами отвалившаяся штукатурка, покрашена в ядовитый зеленый цвет. И два прохода впереди, один из которых, как  я надеюсь, выведет меня на поверхность или хотя бы в безопасное место. Какой из них? Ведь за вторым прячется смерть. Какой из них?

А может я всё это себе придумал, надышавшись ядовитых газов в коллекторах, и нет никаких Тварей? Лишь короткий бредовый сон умаявшегося и заблудившегося человека?

В кармане нахожу недоеденный грязный Сникерс без упаковки. Что ж, пару минут у меня еще есть. Всего пару минут, чтобы вспомнить, как всё начиналось, и где я совершил роковую ошибку.

Глава 1.

Июль 2014 года.

Говоря образно и красиво, я легко отыграл свой дембельский аккорд, получил все документы в части и, полный радостных ожиданий, возвращался в Москву.

Не портил настроение даже тот факт, что Аня не писала мне последние полтора месяца. Что с того? Не дождалась – бывает: не я первый, не я последний. Единственно, что хотелось бы посмотреть ей в глаза. Мне по последним письмам показалось, что мы друг друга уже не понимаем. Я счёл, что меня изменила служба, а её учёба на психфаке.

Да, любовь была. Чего уж там скрывать. Но я, молодой тогда лоботряс, после школы провалил вступительные экзамены, и смог поступить только в медицинский колледж на фельдшера. Анна поступила на психолога. Собственно, во время экзамена мы и познакомились. И закрутилось.

Пока не пришло время отдать, как говорится, долг Родине. Можно было, наверное, пойти учиться дальше или откосить, но к тому времени я жаждал перемен, да и медицина меня не прельщала. Учился я средне, зато много времени посвящал физической подготовке и грезил подвигами.

Подготовка эта мне не пригодилась, так как попал я в простые «сапоги» (то есть, в сухопутные войска) и подвизался при санчасти и хозблоке в Тверской глубинке, где из развлечений-то и было, что листопад и снегопад, да пару книг в госпитале, куда я попал с воспалением легких.

Итак, я сошел на Ленинградском вокзале с желанием выпить пива и скушать пару чебуреков. Мне недавно исполнилось 22 года – вся жизнь впереди! Я жаждал увидеть друзей и родных. Загляну, конечно, и к Анюте, чтобы – вот честно! – просто взглянуть в глаза.

Пока я стоял с пивом и жевал чебурек, ко мне подошли полицейские. Я уж было подумал, что зря я так смело с пивом-то расхаживаю. Но, нет, просто проверили документы: воинский перевозной документ, военный билет, учётную карточку, предписание для постановки на учёт в военкомате, и даже выпрошенное у начальства направление на учёбу для внеконкурсного поступления. Отдали честь и посоветовали спрятать пиво в пакетик. Что ж, понимаю, год тот был непростой.

А так, всё та же суета и столпотворение – за год службы успел отвыкнуть. Захотелось поскорее домой, покушать маминой стряпни, поспать в удобной кровати и выпить с друзьями со двора.

Батя встретил меня в дверях, крепко пожал руку и отошел в сторону, давая возможность маме обнять меня.

- Выпьешь, сын? – спросил отец, подмигивая.

Вскоре мы сидели втроем за столом, ожидая пока приедет моя старшая сестра Оля, кушали салаты и жаркое, запивали это дело вином и коньяком.

- Что дальше будешь делать? – поинтересовалась мама, подкладывая мне мясо.

Кушал я охотно. Во мне почти центнер живого веса, набранного во время занятий вольной борьбой, и вес этот требовал много калорий.

- Поступлю, возможно, тоже на психологию, вон к Аньке, - я хмельно хихикнул.

А вот родители замолчали.

- Тебе разве не написала Тамара, мамка ейная?

- Мама! Ты же учителем была русского языка и литературы! Что это еще за «ейная»? – не мог не встрять я. – Нет, от Ани не было писем почти два месяца. Только вот от вас. Да и не модно нынче письма-то писать. Может, смс-ку посылали, да затерялась. А в чём дело? Замуж вышла, беременна?

- Пропала она, Ромочка.

Помимо воли я, поперхнувшись, не мог не задать глупый вопрос:

- Как это пропала? В смысле?

- А вот так! – моя родительница слегка повысила голос. – Как люди пропадают? Раз – и нет. И с концами.

Михаил Григорьевич, мой отец, подлил мне коньяку и заметил веско:

- Каждый месяц в Москве пропадает по двести человек! Сколько из них находят?

Первым моим побуждением, конечно же, было желание бежать сломя голову к родителям Ани. Но что они скажут такого, чего не сказали следствию? Да и пьян я уже был и уставший с дороги, решил сходить на утро, на свежую голову.

А пока дождался Оленьку, которая смогла вырваться из пеленок (у неё не так давно родилась двойня) буквально на часочек. Мы посмеялись, вспоминая кое-какие эпизоды из детства, и я клятвенно пообещал навестить племянников.

Вечером я заглянул к друзьям, и мы отлично провели время за выпивкой и игрой в карты. Я травил армейские байки, ребята рассказывали, как у них дела. Жизнь продолжалась. Запланировали на послезавтра вырваться на шашлыки на дачу к Олегу большой компанией. Большинство ребят из нашей компании были недавними  студентами и сейчас заслуженно отдыхали. Кто-то уже работал или подрабатывал. Я тоже заслужил отдых. Ну, так я тогда думал.

***

На следующее утро я сходил в военкомат, развязавшись с обязательствами.

Непривычно было ходить в легких кедах и летней рубашечке. Но жаркий июль вытапливал казенный гуталин из всех пор. Идущие навстречу в цветастых платьях девчонки улыбались мне. А я шел себе пешочком с холодной Кока-колой и в ус не дул. Кто-то мог бы сказать, что я вёл себя как-то легкомысленно. Но ощущение свободы буквально окрыляло: хотелось всего и сразу! Аня? Да, пропала. Но я уже мысленно простился с ней ещё месяц назад. И пока просто-напросто не осознавал, что человек исчез и, скорее всего, мертв или вовсе трудится на спине где-нибудь в борделе в Турции.

Но, обнимая заплаканную Тамару Зайцеву, я сполна окунулся в жесткую реальность. А вид Аниных вещей и наших общих фотографий на стене в её комнате растопил моё ожесточившееся было сердце. Всё-таки, у нас была та самая любовь с первого взгляда, и несколько лет мы встречались, живя душа в душу.

- Почему вы не сообщили? – спросил я Тамару Николаевну, когда та немного успокоилась.

- В полиции посоветовали. Мол, парень в армии. Не нужно его тревожить. А то или побег, или самострел. Приедет – разберется.

Странно всё это, как мне показалось. Ну, да чужая душа – потемки, как любила говорить моя бабушка. Мама, Вера Андреевна, думала, что Тамара Николаевна написала мне. Сами родители последний месяц провели в суете, порхая над старшей дочерью и новорожденными внуками. Кому какое дело до здоровенного парня в армии? Ну, пропала его любимая – ха! Делов-то! Это ж, млять, как пропавший носок: ну, потерялся под диваном – бывает, и что теперь, слёзы лить? Я заскрипел зубами.

А ещё меня интересовали подробности. Начитавшись в госпитале детективов, я отчего-то начал думать, что понимаю в этих делах куда как больше полиции. Но дуракам везёт, зацепку я нашел. Точнее, мама Ани мне подсказала невольно.

- И что странно, вещи-то она все оставила! И документы - студенческий, кошелек, карточки банковские, телефон.

- Хм. Телефон.

Аня писала по зиме, что родители на День рождения купили ей дорогой смартфон. Очень радовалась. Теперь, понятное дело, толку от него ноль. Но вот…

- А старый её телефон где? Ну, кнопочный?

- Ой, точно! – всплеснула Тамара Николаевна руками, чуть картинно, но вполне искренне. – В столе, наверное.

В чём был мой расчёт? Когда сим-карта забивалась и память заканчивалась, новые номера телефонов записывались уже на саму трубку. Симку переставил, и тут же забыл про старый аппарат, который пылится где-то в ящике, сохраняя контакты и смс-ки. Поэтому я тщательно, после включения и зарядки, переписал все контакты, обратив особое внимание на разные странные имена: Лупоглазый, Алёна Ведьма, Храм, Элеонора Павловна Кряк и Веня Трансвестит.

На том мы и попрощались. Нам обоим было тяжело. Тамара Зайцева потеряла уже надежду увидеть дочь. А этот легкий финт с возрожденным из небытия телефоном – шанс это найти след, вопреки действиям опытных следователей и оперов, или же просто напрасная уверенность не пойми в чём? Кто знает.

- Я ещё зайду, - пообещал я перед уходом.

А потом меня подхватила жизнь. Я встретил бывших однокурсниц, двух подружек Лену и Лилю, которые затащили меня в бар и не отпускали, пока мы основательно не напились и я не пообещал устроиться работать к ним в больницу. Вечером я пробовал прозвонить всяких там Лупоглазых, но тщетно: два номера были отключены, остальные не ответили на вызов.

Затем настало время поездки на шашлыки к Олегу. Компания подобралась большая, пятнадцать человек, из которых половина красивые девушки. Одну из них я знал – счастливое совпадение! – бывшая одноклассница Ани Олеся Мирная, высокая шатенка с большими красивыми глазами. Так вышло, что мы зацепились языками, и разговор перешел на пропавшую девушку.

- Да в секте она, Рома! Сто процентов. Совсем ей там голову задурили.

- А полиция в курсе?

- Конечно! Что ты думаешь? Это ж её однокурсница Ведьма сбила. Более того: та и сама пропала. Странно, правда?

Я медленно цедил прохладное пиво и размышлял. Секта. Разве могли полицейские пройти мимо такого жирного следа? Вряд ли. Две девушки пропали – не могли не отработать эту версию! Но, видимо, безрезультатно. Я представил, как это могло быть. Вот они приехали или вызвали какого-то сектанта и спрашивают: где вот эти девочки? А тот: да я их первый раз вижу! Хм. Стоило обратить внимание на контакт «Храм» и навестить этих лоботрясов, чтобы выбить из них ответ.

Позднее мы разговорились с Олегом. Он предлагал вступить с ним в дело.

- Мы с пацанами бизнес будем делать, давай к нам!

- Что за дела?

- Айфоны и туризм – открываются, сам понимаешь, новые перспективы.

- Кстати, - спросил я совсем некстати, - у тебя тут есть интернет?

Олег кивнул.

- А с бизнесом чего?

- Да я в деле, Олежек! Давай только уж после, по трезваку? Гут?

Парень ухмыльнулся и потянулся чокнуться пивом, которым молодежь разгонялась перед шашлыками.

- За твой дембель, братишка!

Найти в поисковике номер телефона оказалось проще простого: первый же результат показал мне Храм Христиан Подземельников, адрес и время приёма с 9.00 до 17.00 – не удивительно, что я не дозвонился вечером. Что ж, вскоре навещу этих странных ребят.

Дальше был праздник. Дымили сразу два мангала, играла клубная музыка. От жары спасались в надувном бассейне. Пили, как водится, всё что «горит». И, в какой-то момент, я понял, что уже танцую с Олесей, тесно к ней прижавшись. Так что, ночь мы провели вместе к обоюдному удовольствию.

- Эвоно как оголодал, - посмеивалась Мирная, освежаясь соком, после третьего захода, - зверюга!

Она потрепала короткий ёжик волос на моей голове. Я ухмыльнулся и поцеловал девушку в живот.

- Пойдем в душ, освежимся. И я не прочь продолжить.

Олеся засмеялась, брызгая соком себе на грудь.

***

На даче мы пробыли ещё два дня, в течение которых народ постепенно разъезжался на работы и по делам. В конце остались только Олег, я и еще пару ребят, Саня-компьютерщик и Юлиан, свежеиспеченный юрист. Мы помогли прибраться, поговорили о делах, о бизнесе и меня довезли, загорелого и отдохнувшего, домой. Что ж, пар я выпустил, пора было и о наболевшем подумать.

С антресолей я достал кастет – отличная штука, оставшийся еще со времен бурной молодости. Теперь я был готов идти к сектантам.

Нужное мне здание, вытянутое и одноэтажное, я увидел издалека – оно белело девственной белизной среди огороженного условным заборчиком (низким штакетником) участка, засаженного цветами и яблонями. По этому саду ходили молодые люди в одинаковых черных рубашках. Кто-то чинно и мирно беседовал, кто-то ухаживал за посадками. Ну просто благолепие какое-то!

Стоило мне пересечь некую невидимую границу, как ко мне тут же подскочил какой-то крендель, вышколенный и выглаженный до практически полного отсутствия индивидуальности. Ему я наплел, что сюда ходит моя подруга, и что я хотел бы пообщаться с главным. Сектант понятливо кивнул и указал мне на здание, увенчанное простым черным крестом.

Внутри храма (или молельного места) было просторно и светло благодаря большим окнам. После раздевалки коридор раздваивался, открываясь в зал для собраний, заставленный деревянными скамьями, и, очевидно, в хозяйственно-бытовые помещения. Всё открыто, всё нараспашку: душа-люди!

Я подошел к беседующей троице взрослых людей. Это была высокая крашенная в блондинку тетка, похожая на образцового педагога, сверкавшая очками; вылитый профессор Эйнштейшн в черной рубашке с белым воротничком – по ходу, местный пастор, ну и крепкий на вид парень лет двадцатипяти со стопкой каких-то книг в руках. Они обратили на меня внимание.

- Ищу девушку, зовут Аня Зайцева, - с места в карьер начал я, предваряя вопросы. Настроение у меня было откровенно злое: дворовая жизнь уже научила, что за самыми пристойными фасадами скрывается самое страшное и неприглядное.

Троица переглянулась.

- Здесь такой нет, - спокойно ответил пастор, благожелательно мне улыбаясь. На секунду меня проняло от атмосферы, от залитого солнцем храма, от понимающих этих улыбок и наполненных состраданием глаз. – Вы ошиблись. Но здесь есть Господь наш всемогущий, и мы его слуги, и Бог наш есть любовь.

А вот это он зря сказал. В армии мне сразу дали понять, что любовь осталась в книгах. В части нечем было заниматься, и от избытка энергии солдаты вытворяли разное. Иногда от них не отставали и командиры: ну, пожухшую траву красить мне даже понравилось – это абсурдно, но хоть какое-то дело; а так, всякое бывало, и после дембеля я ещё не отошел, не влился в цивилизованную жизнь и уши не развесил.

- Однако, она тут была, - стараясь быть спокойным, заметил я. – Я это знаю точно. Знаю, что она посещала ваши собрания с подругой, а потом они обе пропали. Уверен, что к вам приходили с полиции по этому поводу. Смысл отпираться?

- Ах, да, - пошлепал губами местный шеф, - действительно приходили, с месяц назад. Но  им всё сказал, и повторю вам: здесь такой нет! Хотите – обыщите помещения!

Вот иезуит! Конечно её тут нет!

- Хорошо, а где тогда она?

- А вы, собственно, кто? – включилась в разговор женщина.

- Парень её. Так что, добрые люди, не подскажете, где Аня? – голос мой дрожал от сдерживаемого гнева.

- Её здесь нет, - повторил как болванчик проповедник, поворачиваясь ко мне спиной.

- Слушай ты, осёл! – я взорвался криком, хватая мужика за плечо. – Я спросил тебя, тупицу обосранную: ГДЕ ОНА?

Пастор сбросил мою руку, брезгливо этак. За что и получил кулаком в живот. Он зашипел, сдуваясь и складываясь пополам, лицо покраснело. На меня было дернулся здоровяк, но от него я почти не глядя отмахнулся кастетом, - весомым аргументом  и в драке и в религиозном споре. Парень прилёг между скамейками для прихожан. Тетка просто злобно на меня вылупилась.

- ЕЁ. ЗДЕСЬ. НЕТ, - отчеканила она, как автомат, окончательно этим выведя меня из себя.

У её лица в опасной близости показался кастет с капельками крови на нём.

- А. ГДЕ. ОНА? – дразня эту стерву, проорал я ей на ухо.

- А почему, по-твоему, мы называемся «подземельники»? – прошипел, ползая как змея в ногах, пастор. – Тебе уже её не найти. И это, чтобы ты знал, её решение.

Клянусь, я бы, скорее всего изуродовал этого умника, но откуда-то выбежала зареванная девчонка, по виду школьница. Она вцепилась в меня, как утопающий в спасательный круг.

- Пожалуйста, уведите меня из этого места! Я боюсь!

Я быстро остыл, и прикинул, что пора уходить, пока не дошло до беды, пока не набежали послушники (или кто они там?) с сада.

По дороге к метро школьница, слегка успокоившись, поведала мне, что её зовут Света, и что её вскоре должны были отправить в подземный монастырь.

- Куда? – недоуменно спросил я, останавливаясь.

- Подземный монастырь. Под землей. Под Москвой, в смысле.

Несмотря на жару, по телу пробежал озноб. Понятно. Нужно завтра, край послезавтра, собрать парней и снова наведаться в эту секту и выбить адресок.

Проводив Свету до метро, я позвонил Тамаре Зайцевой, и прямо спросил:

- Вы знали, что Аня попала в секту?

- Да что ты, Ромочка! Какая секта! Это же…

Вот так, слово за слово, но правда всплыла. Это мама, а не некая Алёна Ведьма, привела дочку за ручку к этим Подземельникам, вот только всё вышло боком: Аня пропала. И что теперь толку лить слёзы? Вопрос только один: почему молодые девушки пропадают, а не та же Тамара Николаевна?

***

Когда на следующий день с утра мы с пацанами, вооружившись битами как в старые добрые времена, на Олежкином джипе подкатили к Храму, то увидели, что помещение пустует. Крест остался, табличка на двери осталась. А сектантов и след простыл. Где их теперь искать?

Мой друг закурил и спросил участливо:

- Что делать будешь теперь?

Я не выдержал и попросил у него сигарету, хоть и не курил уже полгода после пневмонии зимой. Голова закружилась с непривычки. Но ответ пришел.

- У тебя нет знакомых диггеров?

Олег вскинул брови.

- Ни хера себе! – Он затянулся табачным дымом и прищурился. – Ну, есть. И ты, кстати, его знаешь: Дима Кротов.

- Кро́тек, что ли? Да ладно! Можешь ему позвонить?

- Да не вопрос! Ты реально собрался туда? Совсем поехал?

Я легкомысленно пожал плечами: мол, а что такого?

В школе был обязательный краткий курс, путеводитель, так сказать, по подземному миру под Москвой. Ходили легенды, страшилки, периодически в желтой прессе писали жуткие статьи. Пропадали люди в технических переходах, пропадали диггеры с экскурсиями. На каждой станции метро висели предупреждения о смертельной опасности. Но…

Всё это было далеко – так же, как Австралия с её странной и пугающей, опасной фауной, и надежно скрыто за незримой стеной государственного контроля. Армейские кордоны пресекали незаконные проникновения, и патрули обходили лишь несколько десятков опытных диггеров. Для всех остальных, которым и на земле хватало забот, подземный мир казался чем-то нереальным.

Между тем, было известно, что никак ещё в 50-е года или даже раньше при прокладке тоннелей метро строители наткнулись на разумную расу человекообразных пауков. Те жили себе в своих пещерах, и, скорее всего, про людей и знать не знали. Но столкновение произошло. Арахнидов пытались уничтожить (обе стороны конфликта явно испугались друг друга, и кто его знает, кто там первый начал бойню), но те ловко заделывали ходы, внезапно атаковали из засад. Пускали им газ. Но пауки лишь глубже уходили в землю. Так что, довольно скоро было установлено перемирие, налажен какой-никакой контакт пополам с торговлей и проведены границы. Арахниды (с почему-то присвоенным им номером 13) редко теперь открывали эти границы. Существа с поверхности им были откровенно чужды. Ходили слухи, что некоторые пауки не прочь перекусить человечиной. А то и вовсе использовать их для своих каких-то наверняка страшных целей.

В 90-е, когда контроль за подземельями ослаб, и можно даже было тупо купить себе билет туда, подкупив охрану, под Москву потянулись люди разного сорта. Бомжи, искатели приключений и кладов, беглые преступники, сумасшедшие, коммерсанты искали помещения под склады и бункеры для бизнеса – в общем, все кому не лень. В 1999, боясь Конца света, туда спустились несколько религиозных сект, и уже выходить обратно не захотели. К ним примкнули в 2012 году очередные безумцы, верящие в календарь майя.

Под столицей образовался целый город, чему способствовала, понятное дело, разветвленная сеть ходов еще с древних времен, подземные реки, ливневки, бункеры и бомбоубежища, огромные подвалы и хранилища, а также метрополитен. Потеряться там ничего не стоило. Это был настоящий лабиринт.

Вот тогда же и всплыла правда и про арахнидов, и про гигантских крыс, и про многое другое, чем пугали детей. Но, что характерно, люди там как-то жили. Поэтому я не видел в спуске вниз что-то сверхъестественное навроде освоения неведомой планеты. По мне путешествие в джунглях Амазонки было куда как опаснее.

Олег договорился, что Дима подъедет через час к станции метро Тургеневская. Туда меня парни и подбросили, пожелав удачи. Договорились вечером сходить в бильярд.

Кротек подъехал на Тойоте Лэнд Крузере, чем изрядно меня удивил: одноклассника я видел последний раз на первой встрече выпускников, через год после выпуска, он тогда не учился и не работал, а бездельничал и пытался в рок-музыку.

Мы поздоровались, когда я сел в машину. Кротов, высокий нескладный лопоухий парень, нисколько не изменился.

- Слыхал, ты в армии был, Караванщик? Где, чё, как?

- Да в штабе, писарем, - пошутил я. Фамилия моя Караванщиков – отсюда и прозвище.

- Ясно, - он усмехнулся с пониманием. – У тебя дело ко мне?

Я кивнул.

- Мне нужно вниз.

Дима присвистнул.

- А на хуа?

- Девушка пропала. Есть инфа, что она в каком-то подземном монастыре. Знаешь что-то об этом?

Кротек кивнул. Достал бутылку воды и порядком из неё отпил.

- Слыхал. Но где именно, я не в курсе. Нужно будет там уже узнавать. Там всяких крэйзи полным-полно.

- Возьмешь меня?

- Ну, по старой дружбе можно, - он подмигнул. – Тем более скоро сам собираюсь. Вот только, Ромка, это ни хера не прогулка в лес! Оттуда можно не вернуться. Даже не смотря на Перемирие, которое скоро объявят.

Дима достал засаленный блокнот и что-то принялся в нем искать.

- Вот. Короче, идем через восемь дней. Я тебе накидаю список минимальной снаряги и чего по ништякам. Остальное с меня. Бабки у тебя есть? Или подкинуть?

- Найду, - махнул я рукой. И не мог не поинтересоваться, постучав пальцем по приборной панели: - Откуда всё это добро?

- Между нами, Караваныч, ок? Чтобы строго, - бывший одноклассник подмигнул. – С арахнидами торгую.

У меня буквально отвалилась челюсть от удивления. Захотелось увидеть хоть что-то своими глазами из их творений. Редко, но на земле периодически появлялись произведения искусств этих существ, а также их поделки и разные артефакты. Всё это стоило баснословных денег, ведь сравнить эти редкие вещи можно было бы лишь с чем-то инопланетным. Чуждая мораль и логика, нечто не поддающееся обычному человеческому чувственному и эмоциональному восприятию, создавали невообразимые картины, которыми можно было любоваться часами, открывая новые глубинные смыслы.

Суть этих творений (я не говорю сейчас про поделки типа шкатулок) состояла в неповторимом переплетении разноцветных паутин, так ярко играющих при разных освещениях, что это слепило, возбуждало, лечило, радовало и сводило с ума. Картины никогда не выставлялись на солнце – отраженный свет гарантировал безумие. Плюс имела место разница перспектив. С отличающегося расстояния виделись совсем другие объемы, глубины и пространства. Это завораживало, интриговало, хоть и пугало своей чуждостью и инородностью. Оттого билеты на редкие выставки стоило очень больших денег, и всегда проходили с аншлагом.

Понятно, откуда у Димы такой автомобиль.

Немного потрепавшись о том, о сём, Кротек дал мне список необходимых вещей, начиная с крепкой обуви, и пообещал поузнавать у знакомых диггеров подробнее про секты.

- Я как-то с ними не сталкивался, - пояснил он. – Там своя гнилая кухня, лучше к ним не лезть. А я больше по торговле, сам понимаешь. И сразу говорю: там всё иначе. Забудь все сказочки, что слыхал. Оставь привычную мораль. Считай, солдат, что идешь на войну. Чтобы потом без нытья и нотаций. По рукам?

- Лады.

Мы обменялись телефонами, и я направился к метро, пребывая в радостном возбуждении от грядущих дел. Пообедав дома и повалявшись с книгой пару часов, поехал к друзьям в бильярд.

Вот так всё и началось.

(продолжение следует)

П.с. Не мог не скинуть главу для затравки, уж простите)) две бессонных ночи и пылающее вдохновение! Спал по 4 часа и ходил на работу. Дальше полностью уйду в текст, и уже выложу всё целиком по готовности. Или, если буду быстро писать, то по главам. Охохо. На работе опять завал. Даст Бог, всё успею и сделаю как надо. Спасибо за то, что читаете и ждете продолжуху! Обнимаю. Надеюсь, нормальный заход. Лично мне нравится))) Доброго!

Денис Михайлович слышал, как за дверью кабинета шумит 7"А". Учитель глубоко вздохнул и вошел в класс. Ребята разбежались по своим местам, наступила тишина. Учитель всегда гордился тем, что может держать дисциплину в классе. Он умудрялся найти подход, чувствовал, когда нужно самому замолчать, когда повысить голос. Дети слушали на его уроках, и поэтому слушались его самого. Денис Михайлович любил свой предмет и считал, что полюбить этот предмет могут и дети, если их заинтересовать.

- Здравствуйте. Садитесь. У нас с вами новая тема урока "Россия при первых Романовых: перемены в государственном устройстве", - учитель повернулся и записал тему на доске.

- Денис Михайлович, а можно вопрос? - выкрикнул Щукин Егор с места.

- Егор, все вопросы после.

- А вы слышали, что у нас Соня пропала? - не унимался Щукин.

- Соня? Да, я же не делал перекличку, - у Дениса Михайловича выступила испарина на лбу и он уселся за учительский стол.

- Она вчера еще пропала. Все её ищут. Может и мы пойдем на поиски? - Егор встал из-за парты и посмотрел на одноклассников, те в ответ закивали.

- Ребята, сядьте. Я сейчас схожу к директору и уточню ,что случилось. А вы будьте тише воды, ниже травы, - учитель вышел из кабинета и побежал по коридору.

Стоя возле двери директора школы, он никак не мог найти в себе силы открыть ее. Потерев ладони, он почувствовал, что они влажные, он их вытер о брюки и повернул ручку директорского кабинета.

- Юрий Иванович, можно? Здравствуйте, - заглянув спросил Денис Михайлович.

- О, доброе утро. Конечно, заходите, - директор снял очки и облокотился на спинку кресла.

- Дети мне сейчас сказали, что из 7"А" пропала Соня Самокутяева. Это так? - учитель сел напротив директора.

- Да, но девочку нашли. Все с ней хорошо. Оказалось, что она боялась идти домой после двойки по русскому языку и осталась у подружки ночевать. В общем, заставила всех поволноваться.

- Ну слава Богу. Пойду, вернусь на урок, и скажу детям, что одноклассница их нашлась.

- Да-да, конечно. Вы какой-то бледный? Вы себя хорошо чувствуете? - Юрий Иванович встал с намерением подойти к учителю.

- Да, всё хорошо, просто заволновался о девочке, - Денис Михайлович поправил волосы и поторопился выйти из кабинета.

К концу рабочего дня историк окончательно успокоился и, проведя последний урок, налил себе горячий чай, подошел к окну и стал рассматривать школьный двор. Ученики бегали, кидались снежками, валялись в снегу, кричали и смеялись. Учитель заулыбался, глядя на беззаботную ребятню. Денис Михайлович больше всего любил это время дня. Сумерки. Что-то волшебное было в зимнем вечере. Завибрировал телефон. Учитель посмотрел и увидел на экране контакт "Стёпка". Взгляд Дениса Михайловича потускнел. Набрав воздуха в грудь, он ответил на звонок.

-Пап, ты где? Еще в школе? - послышалось в трубке.

- Да, а ты уже домой зашел?

- Уже дома, а Алинка еще на английском. Может я картошку сварю? - сказал Стёпа.

- Ну, давай. Я скоро подойду, - Денис Михайлович, положил смартфон в карман брюк.

Учитель, возвращаясь домой, часто прокручивал в голове прошедший день и то, что еще предстоит сделать дома. Иногда ему казалось, что вся его жизнь состоит из уроков и подготовки к ним, из школьных мероприятий, бесед с родителями, педсоветов, а его семья, точнее дети - это что-то побочное, будто бы лишнее. Денис Михайлович ловил себя на мысли, что в курсе об успеваемости учеников своего класса, но не в курсе оценок своих собственных детей. В эти моменты он испытывал чувство вины, а вина эта перерастала в злость на себя.

Поднявшись на третий этаж старой пятиэтажки, Денис Михайлович открыл дверь своим ключом. В прихожей было темно, в квартире тихо, только еле слышно работал телевизор на кухне.

- Пап, ты? - раздался голос Стёпы из кухни.

-Да, Алина пришла?

-Не-а, но уже идет домой, я ей позвонил. Картошка уже сварилась, сейчас шпроты еще открою, - донёсся звук хлопающей двери холодильника.

Учитель стоял в ванной комнате и смотрел на себя в зеркало. Лицо мужчины имело усталый вид. Большие мешки под глазами, опущенные уголки губ, глубокие морщины на лбу. Денис Михайлович умыл лицо, похлопал себя по щекам руками и отправился ужинать. Как только он уселся перед тарелкой с ужином, как послышался поворот ключа во входной двери.

- Алинка! Как раз вовремя! - закричал Стёпа.

- Вы что уже едите без меня?! - звонкий девичий голос ворвался в квартиру.

- Да что ты! Мы уже все съели! - подначивал ее брат.

- Хватит. Садитесь уже, - улыбаясь, сказал Денис Михайлович.

Семейный ужин проходил под скрежетание столовых приборов, члены семьи не обменивались новостями и событиями. Они молча пережевывали пищу, смотря каждый в свою тарелку.

Денис Михайлович устроился поудобнее и начал перелистывать план уроков на завтрашний день, при этом все его мысли крутились вокруг Стёпки и ситуации, которая случилась в выходные. При воспоминаниях о случившемся, учителя начинало подташнивать, он отводил глаза от тетради с записями, делал глоток воды и старался переключиться от гнетущих подозрений.

Жена Дениса Михайловича и мать его детей ушла от них пять лет назад. Молодая и красивая женщина посчитала, что жизнь с бедным учителем не её судьба, и подумала, что в столице нашей Родины её ждет настоящая любовь и большое счастье. С детьми она решила не прощаться, а впоследствии, не поддерживать с ними отношения. Денис Михайлович был разбит, он несколько месяцев собирал себя по кусочкам, погрузился в работу и не заметил, как его маленькие дети превратились в молодых людей. Степану в этом году уже исполнилось двадцать. Он стал высоким парнем с длинными, до плеч, волосами. Стёпа был в отличной физической форме. Когда отец смотрел на сына, часто удивлялся, каким здоровым тот вырос. Степан любил одеваться не броско, даже скромно, но его слабостью были клетчатые рубашки. Каждый день парень облачался в разных цветов и размеров клетку. Дениса Михайловича удивляла приверженность к такому типу одежды, но ничего плохого он в этом не видел. А дочке Алине уже шестнадцать лет. Миниатюрная и хрупкая, со звонким голосом, она казалась еще совсем ребенком. Тоненькие кисти рук выглядывали и пропадали в огромных худи, капюшон прятал густые русые волосы, девушка всячески скрывала свою фигуру, прячась от посторонних глаз. И чем дети становились старше, тем меньше общались со своим отцом.

В прошлую субботу Денис Михайлович планировал встретиться со старым товарищем, другом детства. Их встреча была назначена на девять часов вечера, но учитель не смог на нее прийти. Уже собираясь выходить из дома, Денис Михайлович почувствовал тревогу, предчувствие чего-то плохого задерживало его дома. У него сложилось четкое ощущение, что нельзя уходить до возвращения сына. Он несколько раз набирал номер Стёпы, но абонент был вне зоны действия сети. Тогда Денис Михайлович пошел в комнату сына, но не для того чтобы рыться в его вещах, а просто там посидеть и осмотреться. Комната Степана выглядела как всегда. Аккуратно заправленная кровать, чистый письменный стол, задвинутый стул, стопкой сложенные вещи, но было что-то ещё. Что именно - учитель не мог уловить. Он сел на кровать и провел рукой по покрывалу, окинул взглядом спальню сына. Тут он увидел, что с торца письменного стола заметна выделяющаяся створка. Он подошел посмотреть повнимательнее, и при ближайшем рассмотрении стало ясно, что это маленький ящичек в столе. По всей видимости самодельный. Денис Михайлович потянул уголок ящика и тот выдвинулся. Внутри лежала черная коробочка из под смарт-часов, которые учитель подарил Степке на День Рождения. В коробочке лежал мешочек, он был из вискозы, с завязками. Учителю не сразу удалось развязать узел на мешочке, но когда он смог открыть его, то высыпал содержимое себе в ладонь. Это оказались золотые сережки - гвоздики. В каждой сережке был камешек, в одной голубой, в другой изумрудный. Денис Михайлович внимательно рассматривал находку.

"Откуда у Стёпки сережки? Зачем они ему? Почему они разные?" - задался вопросами учитель.

- Пап, ты дома?! - послышался тогда голос Стёпы из коридора.

- Да, - Денис Михайлович судорожно начал запихивать сережки в мешочек и прятать коробочку обратно в ящик, - я сейчас, сынок. Ты голодный?

- А ты что делаешь у меня в комнате? - Степан стоял в дверях и смотрел на вспотевшего отца.

- Да я ручку искал, а у тебя на столе ничего нет. У тебя есть ручка? - Денис Михайлович запинался в словах.

- Есть, сейчас дам, - сын вернулся в коридор за рюкзаком.

- Я знаешь что подумал? Не пойду сегодня. Что-то мне не здоровится, - сказал отец в спину Степану, пока тот рылся в поисках ручки. И увидел, что сын застыл, а спина его напряглась.

- Да? Ясно, - сухо произнес Степан. Повернулся к отцу, чтобы передать ручку. И тот разглядел в лице сына раздражение. Губы сжаты, глаза прищурены, дыхание громкое и частое, - а что так?

- А что? У тебя планы какие-то? - как можно мягче произнес Денис Михайлович.

- Да не, посижу в ноуте, - Степа обогнул отца и зашел в свою комнату, напоследок пристально взглянув на Дениса Михайловича, и запер за собой дверь.

- Лааадно, - тихо протянул учитель и достал смартфон, чтобы написать другу о том, что встреча отменяется.

Продолжение следует...

- В последний раз помогаю, не смей больше меня дергать! – ответить Измаил не успел – священник оборвал связь. Перед поездкой Измаил выпил содержимое одной из склянок, стоявших у него на огромной полке. До поселка он добрался к сумеркам – осенью темнеет быстро. Нужный дом нашелся неподалеку от центральной поселковой дороги – его трудно было не заметить: крепкое одноэтажное здание с розовым фасадом и большими окнами выделялось на фоне других построек в лучшую сторону.

В саду стояла немолодая женщина в легком свитере и джинсах, длинные волосы она собрала в толстый пучок. Годы взяли свое, и девичью фигуру ей сохранить не удалось – живот выпирал под свитером, а бедра годы назад явно были меньше размером.

- Александра Игоревна, здравствуйте! Я к вам по делу! – Измаил нацепил самую обаятельную улыбку из своего арсенала. Женщина настороженно вскинулась, глаза ее расширились от удивления.

- Кто вы?

- Я - представитель Администратора. Могу задать вам пару вопросов? – почти не покривил душой Измаил. Женщина пожала плечами, открыла перед ним калитку и жестом пригласила в дом.

Обстановка внутри была самой обычной: несколько шкафов, телевизор, компьютер, толстые шерстяные ковры на полу. Ничего такого, что привлекало бы внимание, разве что техника в доме оказалась достаточно дорогой, а хозяйка носила добротную фирменную одежду и обувь, стоившие в нынешних реалиях немало. Измаил подумал: хорошо сегодня живут безработные!  Сто процентов – эта женщина добывала средства на пропитание магией. К примеру, получала золото из свинца. Одна проблема: через сутки полученное золото трескалось и превращалось в песок, поэтому со сбытом его возникали сложности. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это строго запрещено: получать из металлов золото и привлекать к себе внимание незаконным обогащением с помощью магии. Но за это Измаил ее не винил - каждый выживает как умеет, однако женщине стоило вести себя осмотрительнее: ангелы обожают рубить головы.

Измаил уселся в глубокое кресло и положил ногу на ногу, проигнорировав неодобрительный взгляд хозяйки.

- Вы когда-нибудь обучали новичков колдовству?

Женщина вздернула брови.

- У меня нет на это лицензии, да и никогда я этого не хотела - терпения нет обучать годами! – ответила она. – Ну, и сами знаете, с каким трудом лицензию получают.

Измаил понимающе кивнул.

- А с такой просьбой к вам никто, случаем, не обращался? Хорошие деньги не предлагал?

- Я бы не взялась. Наслышана, что инквизиция творит…

Измаил ждал, что после этого вопроса голос у женщины дрогнет, или она выдаст себя иной реакцией, но Александра Игоревна ответила обычным, равнодушным тоном. Разочароваться Измаил не успел: в нос ему ударили эманации, отдающие болотом и гнильем, слишком малоразличимые, чтобы уловить их сразу – эликсир работал великолепно. Исходили они откуда-то из коридора. Измаил шевелил извилинами, придумывая, как отвлечь хозяйку. И вдруг Александра Игоревна очень кстати предложила кофе.

- Не откажусь! – расплылся он в улыбке. Как бы невзначай вышел в коридор, продолжая задавать ей вопросы. Справа от гостиной располагалась лестница, ведущая на второй этаж, но щекотавшие ноздри флюиды исходили слева, от входной двери.

- Вы не одна живете? – спросил Измаил, рассматривая мужскую куртку на вешалке. Александра Игоревна гремела посудой на кухне.

- После смерти сестры приютила ее сына. Он на работе сейчас.

Измаил похлопал по карманам куртки и отыскал металлическую бляху – то ли маленький медальон, то ли крупная монета из черненого металла с отчеканенными на ее поверхности символами, напоминающими арабскую вязь. В груди Измаила все затрепетало – в ритуале воскрешения такую вещь выкладывают на лоб покойнику. За его спиной скрипнула половица. Он обернулся: Александра Игоревна стояла перед ним, в глазах женщины плясали нехорошие огоньки. Вместо чашки она держала в кулачке прозрачный флакон.

- Долго вы там возились, - промолвил после секундного промедления Измаил.

- Этот ублюдок убил мою сестру и сломал жизнь Владу! – прошипела женщина. – Как полагаешь, должен он был ответить за свои поступки? А, впрочем, плевать мне на твое мнение. Ты нам не помешаешь!

С этими словами она швырнула флакон на пол – стекло разбилось неожиданно громко, взвился зеленоватый дымок, завоняло озоном, лампочки в светильнике разлетелись с треском, и Измаила отбросило к двери невидимой силой. Из дымки выступил мужчина с выпученными глазами и перекошенным ртом – челюсть ему свернули набок. Правая  рука незнакомца заканчивалась обрубком у локтя.

- Зачем ты бросила меня? – прошелестел мужчина, уставившись в лицо Измаилу. Александра Игоревна исчезла из виду, оставив его наедине с призраком. Мужчина покачал головой с морщинистым лбом, припоминая что-то, и повторил:

- Зачем ты бросила меня?

- Потому что не люблю парней! – крикнул Измаил, совершая единственное, что мог сделать в данном случае – выбежать во двор. У порога призрак скорчил еще более жуткую гримасу и повторил свою коронную фразу. Лучшим средством борьбы с духами умерших была соль: пригоршни, брошенной в морду привидению, хватило бы, чтоб лишить его сил. Еще более надежным методом (надо убрать. Лишнее здесь, да и тавтология. В предыдущем предложении уже было «борьбы») считалось заманивание духа в круг, выложенный из соли.

Добыть  ее не представлялось возможным: призрак перегородил путь в дом. Придумать план действий Измаил не успел: неистовая сила приподняла его от земли на несколько сантиметров и отправила в полет. Результат приземления оказался более чем жестоким: лоб рассечен, рукав пиджака разошелся по шву, из кисти торчала глубоко вонзившаяся колючка от розы, кусты которых Измаил пропахал телом. Преодолевая боль в спине и головокружение, Измаил поднялся. С отрешенным видом, зависнув в воздухе, призрак летел к нему, каждые несколько секунд повторяя свою любимую фразу.

Измаил матюгнулся: умные мысли не торопились его посещать. Тут его взгляд скользнул направо, и Измаила осенило. Он метнулся к молодому деревцу, ствол которого поддерживал длинный штырь. Выдернуть железку оказалось легко – забили ее неглубоко.

- Почему ты бросила меня? – в сумерках полупрозрачная фигура  излучала серебристый свет. Измаил, приложив большую часть оставшихся сил, развернулся и метнул штырь в призрака.

Железка была тяжелой, потому траектория оказалась не очень удачной – духа лишь слегка зацепило острым концом штыря, но и этого оказалось достаточно. Призрак по-старчески закряхтел, исходящее от него свечение померкло, и он исчез с громким хлопком. Измаил присел на холодную землю, раскинул руки в стороны; сталь была менее эффективна, чем соль, в отличие от последней она не могла полностью нейтрализовать духа, только ослабляла. Впрочем, эта мера иногда давала достаточно форы, чтобы обезвредить призрака.

***

Отец Алексей сморщил широкий лоб при виде Измаила:

- Тебе новую одежку прикупить надо.

За его спиной из машины выскочили два молодца и поспешили к дому. Проходящий мимо мужчина с сигаретой в зубах с интересом глядел на открывшуюся перед ним сцену, но священник не особенно впечатлился.

- Как это ты весь поселок на уши не поднял?

Пиджак Измаил выкинул в помойку, оставшись в клетчатой рубахе.  Ответить на заданный вопрос он не мог в принципе: может, ближайшие соседи всем скопом уехали в отпуск, а может, местные жители так боялись лезть в чужие дела, что закрывали глаза на все. Сейчас Измаилу было плевать..

– Я засыпал входы в дом солью. Призрак наружу не выберется. Дальше уж вы как-нибудь сами. – буркнул он.

Отец Алексей схватил его за плечо

- Так что здесь произошло, откуда призрак взялся?

Измаил вырвался из его хватки.

- Я доложил обо всем Администратору. Спрашивайте его.

Он повернулся к священнику спиной. Измаил не испытывал ярости - нет, внутри него клокотала черная, холодная злоба. Единственное, о чем он мечтал – сведение счетов.

***

Вместе с заходом  солнечного диска на городские районы наплывала тень; жители прятались от ночи в теплых и безопасных домах. Спустя короткое время только ветер весело гонял мусор по улицам. Подобно остальным приморским городкам, Зеленоградск по окончании пляжного сезона впадал в спячку, и вечернюю тишину могли нарушить разве что крики выпивающей молодежи. Сизоголовый голубь спустился на тротуар, намереваясь схватить хлебную корочку. Он вытягивал шею к желанной цели, но загремевшие рядом шаги спугнули птицу.

Измаил остановился у забора одного из домов, в заранее подобранном месте, где он привлекал меньше внимания.

Как всегда, перед началом дела, он нервничал и покусывал в напряжении нижнюю губу. Особую важность имела первая минута – если все начнется по плану, проще было втянуться и откорректировать действия в зависимости от ситуации. Измаил отступил в тень – лишние взгляды ни к чему. Мужичонка в мятых джинсах и футболке вырос словно из-под земли – даже сухие листья, плотным ковром усеявшие асфальт, не хрустнули под его ногами. Во рту у мужичка тлела сигарета.

- Говоришь, жрачка будет? – спросил он, стряхнув пепел. - И много?

-  Мяса на пару месяцев  вперед. Тебе хватит, – отозвался Измаил. Глаза мужичка жадно сверкнули, он выпрямился, хрустнув плечами.

- Это хорошо, – в его позе в одно мгновенье проявились хищные черты, будто переключили рубильник – и перед Измаилом уже стоял другой человек – опасный и злобный. И впечатление это не было обманчивым: Петро умел убивать, и крови на его руках было немало. Он перехватил взгляд Измаила и уставился на шикарный двухэтажный особняк с колоннадой у входа, на противоположной стороне улицы.

– Похавать, значит, можно? А сколько там народу-то?

Измаил пустился в объяснения, и с каждой минутой Петро мрачнел. Наконец, проворчав что-то под нос, он смачно сплюнул себе под ноги. Ветер сменил направление на северное и задул еще сильнее, но его шум и шелест листьев не помешали Измаилу уловить глухие, ритмичные звуки. Они доносились с западной стороны особняка, напротив которого они стояли.

Измаил напряг слух: да, это была барабанная дробь: бом-бом, бом-бом. Бом-бом, бом-бом. Невидимый барабанщик наигрывал мелодию складно и умело, в одном механическом ритме. Измаил жестом велел Петро замолчать и прислушался: звуки шли с одной из улочек на западе, где стояло заброшенное немецкое здание. Из его окон открывался хороший вид на территорию особняка.

- Запахло дохлятиной, - по-волчьи вскинул голову Петро. Измаил поморщился: ночь еще толком не наступила, а противник уже начал действия. Его торопливость могла выйти всем боком. Несмотря на это, Измаил почувствовал внутреннее удовлетворение: клюнул!

- Стрелой в дом! – Приказал он Петро. - Как разберешься с мертвяками, сразу дуй ко мне.

Челюсть Петро выдвинулась вперед и увеличилась в размерах, белки глаз почернели. С невероятными для человека ловкостью и скоростью, он пересек дорогу и, не глядя, перемахнул через двухметровый забор. Измаил с хрустом размял шею и поспешил вперед по улице, к переулку, к источнику звуков. Ночь обещала быть нелегкой.

Измаил сильно не спешил: следовало подождать, пока зомби перелезут через ограду. Не успел он добраться до угла забора, как воздух завибрировал: магия, кто-то сотворил заклятье.

На противоположной стороне дороги показалась молодая парочка. Первой из подъезда вышла длинноволосая девушка в шортиках и остановилась, как вкопанная, недоуменно озираясь вокруг. Стоящий у нее за спиной парень тоже замер, на лице его возникло испуганное выражение. Девушка схватила своего спутника за руку и потянула обратно в подъезд. «У нашего колдуна руки растут из нужного места – навел морок, и очень сильный», - подумал Измаил.

Он вышел на просторную улицу – метрах в двадцати от него множество скрытых сумерками фигур топтались у забора в поисках места, где можно было зацепиться. Зомби, Измаил насчитал около десятка. Барабанная дробь стала громче: фигуры с сопением и кряхтением задвигались активнее, одна из них – помельче  и похудощавее, – неуклюже подпрыгнула, ухватилась за уступ в двух метрах от асфальта и потянулась вверх. За ней под печальный лязг металла последовала более массивная и широкая фигура. Как только зомби окажутся на территории дома, колдуна ждет сюрприз.

Еще несколько дней назад Измаил припрятал собственноручно изготовленные серебряные таблички. Немало повозился с нанесением на их поверхность разных формул. Теперь эти штуки образовывали пузырь, блокирующий любую магию извне и в зоне своего действия – стоило зомби коснуться земли, и артефакты отсекут их от своего хозяина. Разобраться с дезорганизованными мертвяками для Петро - пара пустяков, тем более, что оголодавшие гули становились опаснее. А Петро давно не потреблял подгнившего мясца.

Внимание Измаила привлекла длинная тень у входа в заброшенный дом. У отломанной двери возле входа стоял незнакомец в кепке и джинсах, более подробно разглядеть его Измаилу не удалось.

Неизвестный напряженно замер; немудрено - столько сил тратилось на поддержку морока и контроль мертвяков. Как только первый зомби перекинулся за забор, колдун вздрогнул всем телом, непонимающе дернул головой. Измаила он не замечал - того скрывали высокие, густые кусты во дворе заброшки. Наконец Измаил решил, что пришло время нанести удар: он сделал витиеватый пасс рукой и произнес одно слово – большие динамики у ног колдуна заискрились и заглохли, он подпрыгнул от неожиданности. Вероятно, сгорела еще и вся техника в ближайших домах, но тут ничего не поделаешь – все ради успеха мероприятия.  

- Владик, мы обнаружили, что этой ночью исчезли свежие трупы с кладбища, – сказал как можно громче Измаил, приближаясь к колдуну. – Ты так торопился, что не сумел правильно иллюзии наложить.

Измаил пересек проржавевшую оградку и продрался сквозь кусты. Потом остановился, спрятав руки в карманы. В трех метрах от него стоял пацан лет восемнадцати. Высокий, полноватый с крупными чертами лица и большим ртом. Если не считать карих глаз и высокого лба, парень был очень похож на Гумерова. Точной копией бизнесмена его было назвать сложно, но общие черты лица и даже фигуры недвусмысленно говорили о родстве. Подростком этот парень уже не был, но и отвечающим за свои поступки взрослым назвать его было нельзя.  

- Ты, сука, кто такой? – в руке пацана мелькнул пистолет. Измаил вздохнул и поднял руки вверх: учитывая трупы сторожа и уборщицы в морге – пользоваться этой штукой парнишка умел, лучше не нервировать его.

- Простой прохожий. Увидел тебя и захотел спросить: почему ты отца замочить хочешь? – держать конечности на весу Измаилу было не очень удобно. За забором послышались глухие удары и грохот – Петро веселился вволю. Лишь бы он поторопился…

- Какого хрена?! – крикнул Влад, не сводя дуло пистолета со лба Измаила. – Откуда ты меня знаешь? Что вообще происходит?

Киллер кивнул в сторону забора.

- В доме никого нет. Ты, парень, попался в капкан, из которого нет выхода.

Парень повернулся в сторону особняка, и, похоже, не поверил, а зря – весь вчерашний день знакомый колдун наводил иллюзии, неотличимые от настоящих. Обошлось это, кстати, в круглую сумму. Измаил заметил, как из кармана куртки парня выскользнул уголок фотографии.

- Фотку мамки с собой таскаешь? Зачем? Хотел папе показать? Интересно, как бы он ее рассмотрел, будучи разорванным на куски?  – Измаила понесло. Он не мог остановиться.

- Он сволочь! Бросил маму, когда я еще не родился! Одну, на шестом месяце! – выпалил Влад. Измаил покачал головой.

- Да, плохой поступок…  - конечности у него постепенно затекали. – Мать перед смертью сказала, кто твой папаша. Ты увидел, как он хорошо живет, и решил отомстить таким оригинальным способом? А чего так сложно? Можно было придумать что попроще.

- Заткнись, - предупредил парень. Он отступал назад, глядя Измаилу в глаза. Пацан сделал легкий поворот головой, чтобы не навернуться на камень. Киллер сделал шаг вперед.

- А где ты науч… - договорить он не успел. Воздух прошили два выстрела – Измаил пошатнулся как от удара. По его груди потекли кровавые ручейки, а в глазах потемнело. Он упал на колени, схватившись за живот. Пацан засунул пистолет за пазуху и рванул через дом к соседскому двору.

Измаил выплюнул кровавую юшку на утопленный в землю кирпич. Внутри все горело раскаленным пламенем. Каждый вдох давался с трудом, а вечерний воздух обжигал легкие. Сквозь прижатые к животу пальцы потоком хлестала кровь. От шока мысли путались, все, что мог Измаил на данный момент – жалеть себя и расписываться в беспомощности и собственной глупости. Не на такой финал он рассчитывал.

- Все у тебя нормально, хватит придуриваться. Ты же бессмертный, – раздался ленивый голос слева. Измаил повернул голову: Петро волочил беглеца по земле, как мешок с картошкой. Лицо парня было измазано в крови, но дело дальше мелких переломов не зашло. Пацан вяло сопротивлялся, но силы были неравны. Использовать магию против гуля тоже не имело смысла - равноценно долблению бетонной стены молотком. У этих тварей на нее иммунитет. Петро саданул своего пленника по яйцам, и тот, громко вскрикнув, притих.

- Хоть бы каплю сожаления от тебя дождаться! Боль-то я чувствую. А выстрел в башку... Может я бы и выжил, но проверять неохота.

- А если я тебя на части разорву, ты помрешь? – поинтересовался Петро с мрачным огоньком в глазах. Измаил отмахнулся:

- Если не сдохнешь первым, то да. - Зрение у него восстановилось, и дышать стало немного легче. Даже хватило сил, чтобы встать с колен.

- Хорошая работа. Я дурак, забыл, что у него может быть пушка.

- Какая еще хорошая? Отличная! – оскалился Петро. Человеческое обличье вернулось к нему не полностью, и говорил он, по причине выпирающих клыков изо рта, нечетко. – Что с этим дохляком делать будем? Пришить его? Лицензия позволяет.

Пацан расширил глаза и неуверенно брякнул что-то матерное. Измаил посмотрел на испачканные кровью пиджак с брюками, потом перевёл взгляд на перепуганного парня и расплылся в улыбке.

***

Днем небо очистилось от облаков. Выглянуло солнце, но излучаемого им тепла не хватало, чтобы согреть от порывов ледяного морского ветра. Взмахнув крыльями, чайка приземлилась на помойку, и, отпугивая криками товарок, зарылась клювом вглубь бака. За оградой променада лениво плескались волны, взметая тучи брызг вокруг.

- Я же приказал вам убить его. Почему не выполнили? – Гумеров отпил пива из банки. Лицо его посерело, под глазами запали глубокие тени, морщин на лбу словно прибавилось, плечи поникли. Бизнесмен сильно сдал за последние дни, но старался бодриться. Измаил видел, как седели от стресса меньше, чем за сутки, причем, попадая в менее травмирующие ситуации, чем этот бизнесмен.

- Для меня самого загадка. Может, потому что сам был молодым идиотом, и творил всякое, - ответил Измаил честно, - Но, конечно, по уровню идиотизма, ваш сынок далеко меня обошел.

- Что его ждет теперь?

- Дело будет рассматривать Великий суд, – Измаил поднял выше  ворот куртки, прячась от остервенелого ветра. – Хороших новостей для него мало. Скорее рано, чем поздно, его казнят. Это вопрос решенный.

- Не проще ли было его убить там, на месте? Разве не лучше умереть сразу, чем долго ждать смерти? – эту фразу Гумеров выдавливал из себя долго. Измаил провел пальцами по животу, на котором к множеству других прибавилось еще два шрама.

- Он убил несколько человек. И еще совершил много всего. Я знаю, что он заслужил смерть. Но он прожил короткую и глупую жизнь. Я хотел дать ему шанс раскаяться в содеянном. Ну и еще кое-что, – Измаил повернулся к бизнесмену. – Виделись с ним?

- Виделся… – Гумеров сделал большой глоток и отправил пустую бутылку в мусорный бак. – Парень весь в меня пошел: плюнул папаше в морду и отвернулся. Кто знал, что так получится-то все? Дураком безответственным был я в молодости. Когда Зина забеременела, я испугался – не готов был содержать семью и сбежал, как последний трус. Вот к чему мои поступки привели…

Они замолчали, рассматривая пляшущие волны и планирующих в небе чаек. Море вздымалось и пенилось.

- Где он научился магии? – спросил бизнесмен. Измаил повел плечом.

- Тетка родная научила. Ее пока не поймали, но я уверен: это она и натравила парня на вас.

- Администратор обещал обеспечить ему хорошие условия в тюрьме, - Гумеров поднялся со скамьи. – Буду делать для него все, что смогу. Может, спишу хоть часть вины.

- На казнь сына пойдете? Косвенно, это вы виноваты, что он в таком дерьме оказался. – Измаил не чувствовал сожаления к бизнесмену. Понимал его, но нисколько не жалел.

- Да.

Измаил наблюдал, как удаляется Гумеров к ожидающей его черной иномарке, и гадал: на самом деле тот собирается присутствовать на казни сына? Родство, конечно, у них единокровное, но и только. Их отношениям недоставало такой цементирующей вещи, как общее прошлое: они никогда не рыбачили вместе, не играли в футбол, и были, по сути, чужими людьми. С другой стороны, Измаил и вправду мог безнаказанно убить парня - отомстить за оставленные в его животе дырки, но почему-то не позволил себе.

Поставил себя на место этого мальчишки. Нет сомнений, что сам-то он поступил иначе, куда менее жестко и кроваво, и даже умудрился заработать денежек, но и сынка бизнесмена понимал. Самую малость.

Измаил помотал головой, отметая неприятные и ненужные мысли. Каждый кует свою судьбу сам, своими руками. Кто-то сворачивает с выбранного пути не туда, а кто-то упрямо прет вверх. А был ли правильным путь, можно узнать только когда последствия настигнут тебя. Измаил не сомневался, что скоро они доберутся и до него, но пока этого не произошло, можно было не дергаться и жить дальше в свое удовольствие.