Мы не овощи
Нам безразлична Среда Вокруг нас? Но ведь знаем, что огурец не останется свежим, если он в банке с рассолом... мы не овощи, мы сами создаём среду вокруг себя...
Нам безразлична Среда Вокруг нас? Но ведь знаем, что огурец не останется свежим, если он в банке с рассолом... мы не овощи, мы сами создаём среду вокруг себя...
17 мая
Я — тварь дрожащая, но иногда «...или право имею!», и тогда превращаюсь в зло, чтобы защищать интересы тех, кто упал на самое дно жизни или находится в падении, а также тех, кто даже не подозревает о своём неизбежном бомжатском будущем.
Однажды, будучи молодым и наивным, я получил совет от И.Е. — самой умной женщины, которую я когда-либо встречал. Она сказала мне: «Эту квартиру всё равно продадут, а его закопают на Орехово-Зуевском кладбище. Так что если ты такой уж весь в белом, помоги ему и не дай сдохнуть раньше времени».
Эти слова тогда прозвучали как удар в челюсть. Мир не делится на добро и зло; он полон оттенков серого.
После той сделки я перестал обращать внимание на моральные дилеммы, которые так любят обсуждать за бокалом дорогого вина. Мне стало ясно, что порой, чтобы помочь кому-то по-настоящему, нужно забыть о правилах и поступить так, как считаешь нужным.
Иногда настоящая помощь выглядит не так, как показывают в голливудских блокбастерах. Те, кого общество определило в биомассу, на самом деле просто борются за своё существование.
Я научился игнорировать лицемерие и концентрироваться на реальных потребностях людей. Не важно, что скажут другие — если нужно, я буду играть по своим правилам, даже если это сделает меня мразью в глазах остального общества.
Браво тем, кто ненавидит меня. Вы ведь считаете себя другими, верно? Вы обязательно не такие, как я. Но вот ирония: время от времени вы обращаетесь ко мне за помощью, потому что даже такой гнусный тип, как я, может оказаться полезным вам — высокоморальным и безупречным людям.
В конце концов, все вы с вашими чистыми руками и высокими стандартами не хотите испачкаться, занимаясь грязной работой, поэтому и приходите ко мне. Я делаю то, что вам не под силу, и спасаю вас от необходимости смотреть на мир таким, каков он есть на самом деле.
И хотя вы меня презираете, помните: без меня ваша жизнь станет гораздо сложнее. Я тот, кто умеет копаться в чужом дерьме, чтобы вы и дальше могли спать спокойно. Называйте меня подонком и мразью — мне фиолетово. Я точно знаю, что придёт время, и вы будете нуждаться в моих услугах как в воздухе, потому что я — та необходимая часть вашего идеального мира, которую вы бы предпочли от всех скрыть.
Но даже это осознание не мешает мне искать справедливости в моём кривом мире. Среди забытых и отвергнутых я нахожу своё предназначение. Там, где выживание диктует собственные правила, иногда необходимо превратиться в абсолютное зло, чтобы защитить тех, кто даже не может и мечтать о собственной защите.
Со временем я научился видеть мир не в черно-белых тонах общественных моральных догм, а в бесцветных оттенках реальности, где каждое действие имеет свою цену и каждое событие — свою неизбежную мерзкую сторону. Жизнь не учебник по этике, где все ответы однозначны и чисты. Здесь каждый выбор — это компромисс, каждое решение — это балансировка на грани, где правильные и неправильные деяния часто переплетаются, стирая границы между аморальным чёрным и ангельски белым.
В этой чертовой игре, где каждый шаг и каждый выбор могут изменить всё, я стал человеком, который не боится грязи, потому что знает: именно в ней порой скрывается та истина, которая нужна для «того самого» правильного решения.
Так что судите меня как хотите. Я знаю себе цену и своё место тоже знаю. Если для спасения одного я должен стать злом для другого — так тому и быть. В этом аду, который мы называем жизнью, иногда необходимо выбирать большее из двух зол.
***
В ту квартиру меня привели. Сказали, есть алкаш, который уже восьмого риелтора сменил — никак не может продать свою хату. Спросили, не хочу ли я попробовать. Как и все добропорядочные граждане нашей страны, я категорически относился ко всем алкоголикам и бомжам. Я точно не считал их за людей и определял как необычную разновидность homo sapiens, обитающих за пределами человеческой жизни. Между мной и этой стаей недоразвитых существ было слишком толстое стекло предубеждений, чтобы испытывать любое другое чувство, кроме удушающего отвращения.
Но слова И.Е. толкнули меня на подвиг отчаянного самоусовершенствования, и я двинулся по адресу, чтобы покорить вершину собственного чванства и брезгливости. Квартира располагалась на Олимпийском проспекте в одном из наиболее престижных мест тогдашней Москвы — кирпичном ведомственном доме, построенном для партийных работников. Это было воплощение старой советской роскоши: просторный вестибюль, консьерж в синей форме, мраморные полы и высоченные потолки. Мы свернули из холла вестибюля за угол и оказались в отдельном отсеке. Я подумал, что раньше здесь, вероятно, располагалась бухгалтерия или ЖЭУ, потому что у квартиры было два входа: отдельный с улицы и из подъезда. В общем, идеальное место для коммерческой недвижимости. В моей голове уже роились идеи, кому и как можно продать это уникальное пространство в почти самом центре города.
Мы постучали в массивную дверь. Спустя несколько минут нам открыл сам А. — невысокий, очень худой мужчина неопределённого возраста, но что-то ближе к пятидесяти. Его самого я разглядел потом, а вначале не мог оторвать глаз от внушительной дыры на его шее, из которой торчала толстая силиконовая трубка. Рядом с ним стоял поддатый доходяга, видимо привлечённый хозяином в качестве переводчика. Понять, что говорит А., было нереально: клокочущие звуки, перемешанные со свистом и сипением, были его речью, которую мог понять только его собутыльник-переводчик. Сама квартира рыгнула на нас концентрированным запахом окурков и перегара. Внутренне собравшись с духом, я сдержанно вошёл в квартиру. Роскошный ремонт в стиле диких девяностых сильно поистёрся. Зелёные мраморные подоконники и столешницы, огромные хрустальные люстры и бра, прибалтийская лакированная стенка, чешский кухонный гарнитур и финский комплект мебели для спальни уже не воспевали, но всё ещё нашёптывали легенду о былом величии их хозяина.
Надо сказать, что А., несмотря на довольно чистую одежду (в отличие от его переводчика), выглядел не просто как обычный алкаш-пропойца, а как самый настоящий синий синяк. Он был копией тех бомжей, что стайками собираются в подворотне, чтобы пересчитать выпрошенные у прохожих копейки, купить самое дешёвое пойло и прямо там без закуски его распить, потом обгадить все углы и в этой же тёплой жиже уснуть коротким и тревожным сном.
Моя привычка обращаться с клиентами на «вы» в этот раз застряла в горле, потому что А. было трудно поставить даже рядом с самыми нищебродскими обитателями самого дешёвого района Капотни. Пока я пытался смириться с тошнотворным запахом и понять, с чего начать диалог, А. и его переводчик молча следовали за мной.
Изучая пятикомнатный притон с его просторными комнатами, необъятной кухней и ванной с джакузи, я силился представить прошлую жизнь хозяина, настолько удивительным был разрыв между внешностью пусть и запущенной квартиры и её «синим» собственником. Честно говоря, я был потрясён роскошью этого царства с отдельным входом. Но ещё больше я ахреневал от ее владельца.
У переводчика А., видимо, сильно горели «шланги», поэтому он первый начал диалог и суетливым тоном произнёс:
— Слушай, А. говорит, давай сразу на «ты», без ваших этих риелторских шарканий.
— Хорошо — выдохнул я последний чистый воздух из своих лёгких.
— В общем, ему нужно продать эту хату. Деньги нужны на бизнес. Мы с А. планируем вернуться на его родину. Там его ждут. Но понимаешь, у А. сейчас напряг с деньгами, и он хочет получить аванс за будущую продажу, чтобы начать пока готовиться к отъезду.
Это было настолько нагло и откровенно, что я задумался, а были ли до меня другие риелторы. А если были, то ясно, почему их здесь больше нет. Эти двое, похоже, ловили свой синий кайф в том числе и на живца.
В эту минуту я ощутил всю глубину жестокого обмана и неконтролируемую ярость. Казалось, что каждый волос на моей голове только что задарма впитал непроходимую вонь висевшего в воздухе перегара. Я остановился, выпуская воздух тонкой струйкой. Решил дышать неглубоко, чтобы меньше провонять этой концентрированной мерзостью. Профессионально улыбнулся, упёрся взглядом в прозрачные глаза А. и монотоном начал внедрять в его сознание всю мою ненависть и отвращение:
— Слушай, если тебе серьёзно нужны бабки на бизнес, то лови план: мы продаём эту помойку и покупаем что-то приличное в пределах Садового кольца. Плюс доплата, скажем, пять миллионов, чтобы тебе на бизнес хватило. Но до продажи квартиры бабла на спиртное ты не увидишь, я тебе гарантирую это. Могу поддержать тебя хавчиком, если обещаешь, что будешь трезв до и во время моих визитов. Дальше всё здесь нужно прибрать, потому что в таком виде твоя хата никому не всралась. Позови своих друзей — я кивнул на его собутыльника-переводчика — и выкиньте весь тухляк, дышать нечем. И последнее: если ты ищешь девятого лоха, который будет поставлять тебе бесплатное бухло, то чувак, это было мимо. Я про другое.
— Дехклок — заклокотал А.
— Что? — переспросил я.
— Он говорит, десять миллионов ему нужно, а не пять.
— И чтобы этого переводчика тоже не было, когда будешь готов к разговору — ткнул я пальцем в сторону притихшего собутыльника — вот моя визитка. Обдумай всё и звони, если решишь всё делать по-пацански, или забудь, что я здесь был.
Я шагнул к выходу быстро, будто на последнем вздохе. Мне казалось, что в следующую секунду я таки задохнусь и рухну прямо в это сверхпрочное дерьмо.
***
А. прислал сообщение, что готов говорить о продаже. Мы договорились встретиться 11 мая в 11:00.
Я стоял у кассы и диктовал по списку почти всё, что можно найти в меню Макдака. Подумал, что А. должен бы съесть всё, что я ему принесу. Я почему-то считал, что алкоголики вечно голодны, потому что на еду у них попросту не остаётся денег. Дождавшись своего заказа, который включал в себя два битком набитых пакета фастфуда, я отправился по маршруту, который в течение следующих четырёх месяцев стал моим ежедневным времяпрепровождением. Но тогда я шёл без особых ожиданий просто потому что обещал же хавчик вот и тащил. Я прекрасно понимал, что зависимые от синьки люди не умеют держать слово и говорить правду, они врут всегда, везде и всем. Но я всё равно упрямо шёл, потому что шёл за деньгами. Анализируя все варианты этой сделки, у меня постоянно выскакивала семизначная цифра комиссии. Может, есть люди, которые могут отказаться от таких денег, а я тогда даже не думал в эту сторону. Я шёл к алкашу, жаждущему халявного пойла, словно двигался в сторону автоцентра, где меня ждал новенький автомобиль. Я так загорелся этой идеей, что все очевидные риски, связанные с провалом этой сделки, для меня были абсолютно спорными.
Завернул во двор. А. сказал, что будет ждать меня там. На одной из лавочек расположилась компания дворовых синяков, завтракающих одной на всех бутылкой красного. Кто-то указал на меня пальцем. А. обернулся, засунул руки в карманы брюк и с уверенностью сурового бандита попрощался со своими корешами. Ко мне приближался чувак в малиновом пиджаке с золотыми пуговицами. Сильно мятая белая нейлоновая рубашка, такие же «глаженные» чёрные брюки, собравшиеся гармошкой под коричневым ремнём, и остроносые казаки из крокодиловой кожи завершали безупречный образ, внушавший уважение и страх среди «своих». Он был трезв, чисто выбрит и элегантен, насколько это возможно для синего алкоголика. В руках у него была старая потертая барсетка, в которой, видимо, он носил тот счастливый рубль, что обычно кладут в новый кошелёк. Его лицо, ещё более помятое, чем одежда, было кошмарно опухшим.
Мы зашли в подъезд, и я снова кайфанул от изысканности вестибюля этого сталинского антиквариата. Широким жестом добродушного хозяина он пригласил меня внутрь своих апартаментов. Было чисто и убрано. Тёплый воздух врывался через все открытые окна, наполняя квартиру запахом сирени, растущей под окнами. Дышать было почти легко. Мы сели за большой стол, накрытый изрезанной и прожжённой сигаретами клеёнкой в бешеную розочку. Некоторое время А. молча разглядывал меня. Я с не меньшим любопытством разглядывал его. Потом он встал, включил электрический чайник, насыпал по кружкам растворимого кофе, залил кипятком, поставил передо мной кружку, пахнущую дешёвым кофе, пододвинул пачку рафинада и снова сел напротив.
Я поднял кружку за его здоровье и отхлебнул самый отвратительный напиток, который когда-либо пил.
— Послушай, спасибо за кофе. Нам нужно обсудить некоторые детали продажи твоей квартиры.
Он вытащил трубку из горла, вытер жидкость, которая тут же полилась оттуда, и засипел:
— Давай просто поговорим, а? Расскажи про себя: кто ты, откуда, чем дышишь?
Это было странно и невероятно одновременно, но я принял этот вызов. Первый раз в жизни я рассказывал историю своей жизни незнакомому человеку — алкашу с сильного похмелья. И чем дольше я говорил, тем больше, как ни странно, увлекался своими воспоминаниями. Чем глубже я погружался в своё прошлое, тем внимательнее он слушал, словно его собственная жизнь была лишена памяти. Каждый раз, когда я делал паузу, чтобы промочить горло отвратительным кофейным напитком, его глаза требовательно сверлили меня, вынуждая продолжать. Он всё также сипел, но без трубки в горле его речь можно было разобрать. Из дыры время от времени выливалась мутная жёлтая жидкость, которую А. аккуратно вытирал удивительно чистым платком. Он задавал вопросы с настойчивостью, которая была на грани допроса и искреннего интереса, и каждый мой ответ казалось наполнял его чем-то ему нужным. В общем, это было моё самое странное и необыкновенное интервью. Я никогда бы не подумал, что буду рассказывать пропитому пьянице секретные секреты из собственной жизни, но это ровно так и было. Тот день, возможно, стал одним из самых удивительных моментов моей жизни. Во всяком случае, к концу нашей встречи из пропитого дворового существа А. для меня превратился в человека. Это было очень странно.
— Скажи, ты правду сказал, что можешь эту хату поменять на центр, чтобы бабло ещё осталось? — просипел А. когда мы уже стояли в прихожей.
Я обернулся к нему, пытаясь уловить, насколько серьёзно он это спрашивает.
— Правда. Цветной бульвар, трёшка — устроит?
Глаза А. заблестели, и он сжал кулаки, как будто проверял свою решимость.
— А денег сколько? — в его глазах блеснула жадная надежда.
— Десять миллионов не получится никак, но семь — я постараюсь, — ответил я, выдерживая его взгляд.
Он на мгновение задумался, прищурив глаза, словно взвешивая все «за» и «против».
— Занимайся тогда. Я согласен, — прохрипел А., протягивая руку.
Мы пожали друг другу руки, и в этот момент я почувствовал, как что-то изменилось. Мы не просто договорились — между нами возникло новое понимание.
***
Я каждый день приходил к А., приносил ему еду и мы разговаривали. Удивительно, но он держал слово и всегда был трезв. Иногда сильно мучился похмельем, но мужественно держался и не пил. С каждым днём мы становились ближе. Я видел, что ему льстило, что я хожу к нему каждый день. Он всегда встречал меня во дворе в окружении своих товарищей «по несчастью». Наверное, они ему завидовали. Когда я подходил, чтобы поздороваться, они с уважением молча кивали, а А. всегда смешно выпендривался, называл меня своим корешом и говорил, что уходит решать со мной серьёзные дела.
Сознание А. подверглось сильной деградации. Его словарный запас был не больше, чем у ребёнка, но и детской искренности в нём было хоть отбавляй. Я с удивлением обнаружил, что на самом деле он был достаточно честным и справедливым. Я видел, как он старался понравиться и понимал, что наша нечаянная дружба стала для него очень важным событием. Конечно, если пить столько лет подряд, любой мозг будет работать только на то, чтобы раздобыть деньги и выпить. Но когда он начинал рассказывать о своём прошлом, я понимал, что передо мной сидит когда-то умный и смелый, а теперь донельзя опустившийся мужик. Из его рассказов о себе я узнал, что родился он в Новокузнецке, в пять лет попал в детдом и с тех пор мечтал уехать в Москву, что и сделал сразу после совершеннолетия. В Москве он скоро нашёл себе работу дворником, и до развала Союза подметал асфальт Бирюлевских дворов, где его и заметил один из «непростых» обитателей района. С той самой встречи жизнь А. резко пошла в гору. Из подручного «шестёрки» он быстро дослужился до правой руки своего босса. А. говорил, что они были первыми, кто экспортировал в Россию заграничное бухло. Деньги лились рекой: клубы, казино, рестораны — у него было всё, что душе угодно. Тогда же он встретил свою первую любовь, купил квартиру, сделал ремонт и прямо в день свадьбы его арестовали.
А. был скуп на слова, но событий в его жизни было столько, что я со своим успешным успехом по сравнению с ним значился не дороже, чем «бледня бледней». С того момента, как он начал рассказывать про арест, я усилием воли поддерживал свою челюсть, которая всё время пыталась отвалиться от изумления.
В тот день, когда его арестовали, жизнь в очередной раз показала ему большую фигу. То, что без пяти секунд жена бросила его в тот же день, было самым неважным событием в тогдашней жизни. Он говорил, что его жёстко подставили его же кореша. Деталей он не разглашал, сказал только, что никого тогда не сдал и всю вину взял на себя. Что там произошло и почему его закрыли, он категорически отказался объяснять. Может, ему было больно это вспоминать, а может и тупо стыдно. Грозило ему восемь лет лишения свободы. Но по его словам, по той статье можно было избежать тюрьмы только если ты инвалид первой группы. Когда он узнал об этом, он воткнул себе в горло заточку до основания. Я был ошеломлён и восхищён одновременно. Смог бы я воткнуть себе в горло нож? Нет. Я бы предпочёл отсидеть и выйти по УДО. А он не зассал. Моя челюсть на секунду всё-таки отвисла.
— Неужели тебе не было страшно? — спросил я, пытаясь понять, как можно добровольно пойти на такой отчаянный шаг.
А. посмотрел на меня спокойно, без тени сомнения в глазах.
— Нет. Страшнее было сесть в тюрьму. Я не мог этого допустить. У меня тогда сестрёнка только-только поступила в институт. Нужно было за ней приглядывать. Москва тогда неспокойная была.
Его слова меня уничтожили. Я не ожидал услышать ещё и историю про сестру от человека, чья жизнь была полна стольких катастроф.
— Сестра? У тебя есть сестра? Где она сейчас?
А. невозмутимо продолжал:
— Да, есть. Она замужем, двое детей. Живёт на Бабушкинской.
Я второй раз за то утро ахренел. Это открытие изменило всё, что я думал о нём до этого момента.
— Вы общаетесь? — спросил я, всё ещё не веря в услышанное.
А. пожал плечами, его взгляд стал немного грустным.
— Нет. Она не хочет меня знать. И правильно. Я сам себя иногда не хочу знать.
В этот момент во мне вспыхнула ярость.
— Дай мне её телефон, — потребовал я, стараясь не показать, насколько сильно это мне нужно.
Он удивился, глядя на меня с подозрением.
— Зачем?
— Дай, сказал!
А. отвёл взгляд и нехотя просипел:
— Я не помню, надо поискать. Где-то записывал.
Его нежелание дать мне контакт сестры только усилило моё желание помочь ему.
Он явно не хотел давать её телефон, а я не мог его заставить. Но факт того, что у него есть сестра, меня просто распял, убил, повесил и утопил. Я быстро собрался и молча ушёл.
Я вырос один и всегда мечтал о брате или сестрёнке, но в то утро я шёл в офис в мрачном настроении. Я думал о том, как хорошо, что я вырос один, потому что иметь сестру, жизнь которой ты изменил до неузнаваемости, дал образование, жильё, в конце концов, город. Вместо зачуханного Новокузнецка, подарил Москву... И нет. У меня это никак не укладывалось в голове. Я пытался придумать, что-то, чтобы выудить у А. телефон сестры. А ещё я думал, вернее, пытался представить, как я втыкаю себе в горло заточку.
***
Продажа не ладилась. Сначала я сильно завысил цену. Когда стоимость была откорректирована и начались звонки, стало понятно, что продать этот эксклюзивный во всех смыслах объект будет архисложно. Причина почти всегда была одна — как только доходил разговор до собственника, беседа тут же прекращалась. А. был ярчайшим представителем группы риска, с которой ни один вменяемый покупатель не хотел связываться. А тут ещё и цена — несколько десятков миллионов. И даже несмотря на обещанную полную стоимость в договоре купли-продажи, состоятельные инвесторы не бежали сломя голову вносить аванс. Тут-то мне и пришла мысль, как превратить этот непродаваемый объект в удачную инвестицию. Воодушевлённый своей идеей я отправился к А.
— Значит, смотри, какое дело, — сказал я, пытаясь подобрать нужные слова. — Пока ты один собственник, нам дорого её не продать. Мне действительно нужен телефон твоей сестры. Не переживай, я обо всём с ней договорюсь.
А. посмотрел на меня с недоверием:
— О чём обо всём?
Я старался говорить уверенно:
— Ты мне доверяешь?
Я смотрел ему прямо в глаза, ожидая ответа.
— Да, — просипел А.
— Номер тогда дай мне, пожалуйста, — попросил я, стараясь не давить на него.
А. ушёл в спальню, а я направился на кухню готовить нам кофе. Через некоторое время он вернулся, держа в руках клочок бумаги.
— Она не знает, что я решил продать квартиру. Я ей обещал не продавать её.
В этот момент я впервые увидел в его глазах страх, вину и стыд одновременно. Я старался говорить мягко:
— Я догадался об этом ещё тогда, когда ты отказался дать её телефон. Так что не извиняйся — не за что. Я знал, на что шёл. Расскажи мне лучше про неё поподробнее.
Мы сели за стол, отхлебнули крепкий кофе, и А. начал рассказывать, погружаясь в свои воспоминания. Я слушал о том, как его сестра стала последней потерей в его жизни, и думал о том, каково это — когда от тебя поочерёдно отворачиваются партнёры, с которыми ты был близок много лет. Когда за ними уходят друзья, которых ты считал самыми настоящими. Когда не остаётся никого, кроме последней опоры — семьи, и та захлопывает перед тобой дверь, желая больше никогда тебя не видеть и не слышать. Каково это — когда весь мир брезгливо отворачивается, не желая иметь дело с калекой, который отчаянно спивается. Я прочувствовал на себе все его стадии алкоголизма — начать пить от злости, продолжить от ненависти, затем от отчаяния и, наконец, просто потому что из всех возможных возможностей осталась только стая бомжей и бутылка водки без закуси. Я молча слушал А. и сочувствовал ему, как умел. А потом поехал домой и напился.
***
Мы встретились с Л. в кофейне недалеко от её работы. Передо мной сидела хрупкая девушка милой внешности, та самая, которая «до старости щенок».
— Вы что, думаете, я не старалась? — её голос был напряжён. — Вы просто ничего не знаете. Что он вам наплёл?
— Он не пьёт сейчас. Почти не пьёт. Понимаете, у него никого нет, кроме дворовых алкашей. Если бы он знал, что у него есть шанс вернуться обратно в человеческую жизнь, он бы обязательно справился. Но ему нужна помощь. Ему очень нужны именно вы. Я знаю, что он вас очень сильно любит.
Я смотрел на её опущенный в кружку взгляд, наблюдая, как она качает головой в упрямом отрицании.
— Я очень много лет спасала его, — её голос дрожал от эмоций. — Кем я только для него не была, когда его выпустили из тюрьмы. Он же в тюрьме потерял голос, вы знаете об этом?
Я кивнул, понимая, через что ей пришлось пройти.
— Когда он вышел, я как проклятая днём училась, а вечером обзванивала его этих чёртовых друзей и партнёров, пока не стало ясно, что никто не хочет больше с ним связываться. Потом была нянькой — мыла, готовила, убирала и слушала его пьяные обиды. А потом он начал буянить, крушил мебель, бил посуду, и я уже просто боялась находиться рядом, понимаете? Я устала. Кто это может выдержать, ну кто?! Ой да... Что говорить-то! Его только могила исправит. Как можно помочь человеку, который сам себе не хочет помочь?
— Послушайте, Л. у меня есть план, но мне нужна ваша помощь. Ради брата, ради себя просто по-человечески прошу, помогите. Я всё придумал. Он может выбраться, я верю. Он стал другим. Я могу ему помочь. Пожалуйста, вы можете приехать к нему?
— Ну и? — её голос стал твёрже. — План вначале расскажите. У него тоже было миллион планов и чем они все кончились?
— Я могу продать его квартиру и...
— Не можете вы продать его квартиру. Я наложила запрет на регистрацию.
— Вы сделали это абсолютно правильно, но я продолжу, если позволите, — ответил я, не моргнув от удивления глазом.
Мы говорили долго. Я видел, как мысли в её голове метались от полного отрицания до сильного сомнения и обратно. Но у меня не было выбора. Я должен был победить. На той встрече я превратился в солдата, отчаянно защищающего Родину. Ни пяди земли, ни шагу назад! Я сражался за будущее А., как тот безымянный герой, за которым стояла Москва. Я просто не мог проиграть ту словесную битву.
***
И я выиграл. Мы трое пришли к решению о правильности продажи. У А. наконец появился шанс переехать в нормальное жильё, положить доплату под проценты и прожить достойную жизнь. Я по-прежнему приходил к А. каждое утро, но теперь мы обсуждали будущее. А. теперь жаждал будущее, как никогда прежде. Он сказал, что ему очень хочется жить, но он боится, потому что из-за его травмы сильно увеличилось лёгкое, которое давит на сердце, или наоборот — я так и не понял — и что врачи сказали, что он может в любую минуту умереть. Я тогда громко рассмеялся и возразил, что в любую минуту он может кони двинуть от пьянки, но раз такое дело, то может и хватит бухать. Он, конечно, пил, но пил уже не так, как раньше, и это качественно отражалось на его внешности. У А. наконец появилось осязаемое будущее, и я был страшно рад и горд за него. Он вдруг начал бредить гоночной Alfa Romeo. Когда-то у него была такая машина, и теперь он во что бы то ни стало хотел вернуть свои ощущения. Его не так интересовала квартира, как возможность опять сесть за руль этой страстной малышки. Всё это и многое другое мы ежедневно обсуждали, спорили, соглашались и снова спорили.
Однажды я пришёл к А., как обычно, но во дворе его не застал. Зашёл в дом, дверь в квартиру была открыта, и оттуда слышались мужские голоса. Я вошёл и окликнул А. Вместе с ним ко мне вышел невероятных размеров амбал. Он был настолько большой, что А. по сравнению с ним казался пятилетним ребёнком. Я ни черта не понимал. А. был в приподнятом настроении. Они явно были знакомы.
— Это мой кореш с детдома, знакомься, — радостно просипел А. Моя рука утонула в лапе этого медведя. Наше рукопожатие было на редкость крепким.
— Слушай, братан. Ты это... Короче, спасибо за всё. Дальше мы сами, правда, А.?
А. молчал. Он изменился в лице. А я смотрел на А. и ждал его ответа. А он смотрел в пол и продолжал молчать.
— Короче, если ещё понятнее: чтобы я тебя больше не видел. Ага? Сколько ты там на нём захотел бабок срубить? Нашёл терпил, теперь я его буду защищать. Мы с ним с детства друг за друга. Давай топай. Надеюсь, я понятно всё разъяснил.
Я молча слушал амбала и в упор смотрел на А., который так и не поднял на меня глаз. Затем развернулся и вышел.
Не дождётесь. Я не буду рассказывать вам, о чём я думал и что я чувствовал в тот момент. Это не ваше дело. Это моя работа — падать и подниматься, потом опять падать и снова подниматься. «Я знал, на что иду» — вот что до ночи я крутил в своей голове.
На следующий день я приехал в офис, записался на ближайшее дежурство и стал прозванивать давно заброшенные старые заявки.
***
«Приезжай. Нужно поговорить». Это сообщение я получил от А. через десять дней после нашего грандиозного прощания.
Я поехал.
— Извини меня, — с порога начал А. — Его больше здесь нет. Я ему сказал, что без тебя я квартиру продавать не буду. Я сказал, что ты мне такой же кореш, как и он. Извини, я повёл себя нехорошо. Ты же простишь меня?
Теперь я стоял, уткнувшись в пол, а А. пытался исправить ситуацию.
— Пойдём, пожалуйста, я кофе нам сделал.
Я нехотя прошёл за ним на кухню. Сел, отхлебнул кофе. Я был обижен, что говорить. Больше того, я смирился с тем, что этой сделки не будет, и теперь мне опять будто я ослик какой, подвешивают над мордой морковку. Я сидел надутый и обжигаясь пил кофе.
— Послушай, что сказать ещё хотел. Ты это... мне всё равно, какую комиссию ты берёшь. Возьми сколько нужно из моих денег. Я тебе разрешаю.
— Я могу тебе сказать, какую комиссию я возьму, — с вызовом произнёс я.
— Послушай, мне это не интересно, правда. Я рад, что ты приехал.
И он протянул руку. И я её пожал, и будто опять между нами появилось то старое-новое понимание.
***
Я нашёл покупателей. Это были американцы, точнее, представители какой-то американской компании. Моя легенда о том, что настоящим собственником является Л., которая записала на брата квартиру, потому что была в браке и не смогла потом договориться с братом о её продаже, сработала. С нас взяли немыслимое количество заявлений, гарантий и обязательств, удостоверенных нотариусом. Мы согласились со всеми их условиями. Я, как и обещал, нашёл для А. несколько крутых квартир на Цветном бульваре, полностью упакованных мебелью и техникой с только что сделанным евроремонтом. А. и Л. выбрали последнюю из них и были счастливы. Квартира и правда была хорошая, плюс я неплохо сторговал цену и доплата вышла даже больше запланированной. Всё шло как по маслу.
Осталось пройти последний экзамен — сделку. Покупатели потребовали освидетельствование, условием которого было ноль промилле в крови А. Для этого А. должен был не пить три дня. Это казалось самым трудным во всей сделке. А. держался, крепился, потел и мерз. Я договорился, и три дня он лежал под капельницами, которые поддерживали его пропитанное алкоголем здоровье, а сам буквально молился, чтобы всё получилось. И у нас всё получилось!
Сестра приехала с детьми, я приехал с красивым А. в новой одежде, которую купил ему специально на сделку, а «американцы» были довольны своим доминирующим положением, которое я им намеренно создал. В тот день я служил всем. Служил искренне и самоотверженно. Моя машина почти стояла в моём дворе, нужно было только сделать правильный последний шаг.
Эта сделка была больше, чем просто продажа. Она была спасением, шансом на новую жизнь для А. Каждый этап сделки был как битва, и я чувствовал себя на передовой. Когда мы наконец подписали все документы и пожали руки, я знал, что это не просто успешная сделка — это победа А. над собственным прошлым.
А. смог выдержать, смог справиться. И я был чертовски горд за него. Этот момент был победной вершиной всех наших усилий, и А. доказал, что даже в самых сложных ситуациях он все еще способен быть мужиком.
***
— Приезжай, нужно поговорить. Если можешь, прямо сейчас приезжай.
Звонок А. меня встревожил. К тому моменту он уже неделю жил в новой квартире и наслаждался ее роскошью. Я бросил все дела и рванул к нему. Почти вбежал во двор, обливаясь потом. Перед подъездом стоял улыбающийся А. и его друг детства — тот самый амбал.
— Что случилось? — выдохнул я.
— Идём, что покажу, — он махнул рукой, чтобы я шёл за ним. Мы дошли до конца дома, повернули за угол на стоянку, и я всё понял. Красная маленькая машинка затмевала все окружающие автомобили. А. сел за руль и засмеялся как ребёнок.
— Вот. Сегодня пригнали. Нравится?
Я кивнул, но внутри меня была сильная тревога. Я понимал, откуда и зачем вновь появился кореш А. Мне всё это не нравилось, но я не мог ему об этом сказать. Кто я такой, чтобы указывать А., с кем дружить, а с кем не водиться?
— Пока опасаюсь сам ездить, вот попросил кореша быть моим водилой.
Теперь я совершенно расстроился. А. не мог понять, а я не мог объяснить, что жить теперь нужно по-другому.
— Но я не за этим тебя позвал, — А. вылез из машины и отвёл меня в сторону. — У меня есть комната в Бирюлёво. Помнишь, я тебе рассказывал, что работал дворником? Вот. Комната так и осталась за мной. Ты можешь её приватизировать.
— Это служебное жильё. Чтобы её приватизировать, нужно проработать и прожить определённое количество времени.
— Я знаю, поэтому к тебе и обращаюсь. Можно как-то по-другому этот вопрос решить?
— Можно. Мне нужна выписка из домовой книги и копия финансово-лицевого счёта. Есть?
— Поехали сейчас возьмём?
— Нет. Если честно, мне не нравится твой друг детства. Или поехали на моей машине, или сам съезди.
— Ладно. Ты пока узнай, а я на неделе сгоняю.
Эта встреча оставила меня с гнетущим чувством. Всё так хорошо шло, и вот теперь снова здесь этот амбал, как тень прошлого, от которой, похоже, никогда не избавиться. Я знал, что нельзя возвращаться к старому образу жизни, особенно когда есть шанс начать всё с чистого листа. Но А. был взрослым человеком, и я не мог заставить его принимать мои решения.
Я видел, как он гордился своей новой машиной, как радовался новым возможностям. Но одновременно я видел и то, как легко он мог всё потерять, если позволит прошлому снова захватить его. Мы прошли через столько испытаний, и теперь было важно не упустить этот этот малюсенький и единственный шанс.
***
А. передал мне справки и двадцать тысяч долларов для решения «этого вопроса». Он звал меня на кофе, я отказался. Его детдомовский друг жил у него со всеми вытекающими: спал, жрал, пил на деньги А. Меня это бесило, но я ничего не мог с этим поделать. Он был его другом, а я его другом быть не мог. Мой распорядок жизни сильно отличался от жизни А., а распорядок этого детдомовского детины идеально вписывался в жизнь А. Я успокаивал себя тем, что А. счастлив. Он похорошел, выглядел как человек, жил как человек и вёл почти здоровый образ жизни. Мы попрощались, и я сказал, что как только он понадобится, я за ним заеду.
***
— Привет, Олег, это Л.
— Привет, Л. Рад слышать!
— А. умер.
— ...
— Я не могла дозвониться. Поехала к нему на квартиру и нашла его в ванной мёртвого.
— Его убили?
— Нет. Вскрытие показало, что сердце не выдержало. Инфаркт.
В ту минуту я тоже умер, настолько эта новость меня потрясла. Л. рассказала, что его похоронили на Бабушкинском кладбище. Сказала, что машину угнали и что, скорее всего, это дело рук его детдомовского дружка. Сказала, что пропали и деньги со счета.
— Так надо в милицию заявление написать. Я тебе помогу...
— Нет. Не надо. Пусть всё так и останется. У меня нет ни времени, ни сил этим заниматься. Поможешь в наследство вступить?
— О чём ты, конечно! Скажи, когда сможешь, вместе доедем до нотариуса.
— Хорошо. Договорились. Спасибо. Пока.
— Пока...
Я взял на работе отпуск и уехал на месяц в сибирскую глухомань, где в городе N у меня имелась маленькая квартирка на первом этаже барачной двухэтажки, доставшаяся по наследству от бабули.
***
— Привет, Л. Я вернулся в Москву. Ты можешь приехать в офис? Есть разговор.
— Привет. Конечно, могу после работы.
Я ждал Л. и думал о том, что А. даже после своей смерти дал мне возможность заработать. Думал о том, что если бы не водка, его можно было бы назвать самым честным человеком, которого я когда-либо встречал и, безусловно, самым щедрым моим клиентом. Я был рад, что умер он не как бездомная собака в подворотне, а как обеспеченный человек, которым он мечтал быть с самого детдомовского детства. Приехала Л. я ей рассказал историю о деньгах и отдал десять тысяч.
Так закончилась одна из самых удивительных сделок в моей жизни.
***
Что сказать-то хотел. А. мог бы стать добропорядочным отцом семейства и прожить до старости в своём Новокузнецке, дожить до правнуков и умереть в кругу дружной семьи. А мог стать злостным рецидивистом и большую часть жизни скитаться по тюрьмам, в одной из которых и помереть. Но он стал тем, кем стал. Жил так, как жил, и умер там, где и должен был умереть. Я к тому, что нет никакого будущего. Есть только настоящее и наши тупые поступки в нём. И чем похабнее соображения, тем очевиднее конец.
И да, с тех самых пор я подаю всем алкашам, бомжам и попрошайкам, потому что человек человеку — Человек.
Пока. Не кашляйте.
P.S. Остальные главы целиком выйдут 01.08.2024 года на Литрес
7 мая
Я — неизвестный биограф чужих ошибок, цена которых для одних — уникальная драгоценность, а для других равна нулю. Наблюдать — моя роль, анализировать — мой интерес, но вмешиваться я не могу. Иначе что останется от их историй, если убрать из них ошибки и поражения?
Одни видят в жизни бессмысленно жестокую ношу, ломаясь под давлением зависимостей или повинуясь чужой воле, в то время как другие отчаянно цепляются за каждый ее момент, стремясь наполнить его прекрасным смыслом собственных заблуждений. Все эти истории сплетаются в один большой лабиринт удач и промахов, показывая, как люди блуждают в дебрях своих собственных решений.
Пытаясь найти «тот самый» смысл, люди попадают в ловушки ипотек, сделок и ремонтов, слепо веря в миф о том, что новое жилье защитит их от скандалов и нелюбви. Они стремятся верить, что просторная трехкомнатная квартира залатает семейные трещины, полученные в однушке, а свежий ремонт спасет от хронической депрессии.
Случайные ошибки формируют неслучайные убеждения, которые порождают закономерные заблуждения. Заблуждения затуманивают разум, заставляя его вновь и вновь ошибаться. Схемы самообмана повторяются тогда, когда люди не могут отпустить нелюбимое прошлое и принять ненавистное настоящее.
Я собираю эти истории, аккуратно помещая их на полки своей памяти, чтобы однажды написать книгу — историю своей жизни. Эти полки уже прогибаются под тяжестью человеческих заблуждений, предательств и разочарований. Желание сбежать от обычности, меняя одну бетонную коробку на другую, кажется им действительно значимым.
Рождение и смерть, свадьбы и разводы, одинокие старики, не доверяющие родным, молодые пары, меняющие старую ипотеку на новую, чтобы спасти умирающий брак — эти истории мой капитал. Каждый разговор, каждый подписанный договор — ещё один кирпичик в фундаменте моей жизни. Я наизусть знаю, как люди с азартом продают свои мечты за квадратный метр в надежде обрести уверенность в завтрашнем дне и тщательно храню каждую их тайну, чтобы однажды написать эпопею о том, как я наблюдал, готовил и подталкивал каждого к «счастливому» шагу в пропасть заблуждений. Каждая новая история только подтверждает старое правило: людьми управляют их слабости и страхи.
Это не лицемерие, а честная игра, где каждый получает то, зачем пришёл. Они хотят поверить в новую жизнь, а я — заработать на их вере. Моя книга будет пропитана цинизмом и провокациями, но станет честным отражением этих историй: хроникой о том, как жадность, стремление к успеху и попытки сбежать от прошлого неизбежно приводят к бесконечной гонке за свежим счастьем, завернутым в заветные квадратные метры. А я навсегда останусь невозмутимым билетером этого бессмертного спектакля. Так уж устроен мир. Моя задача — продать утопию в яркой обёртке, их задача — найти свои ответы по новому адресу. Разочарованные, они вернутся ко мне через несколько лет, снова готовые искать «тот самый» смысл под какой-нибудь другой крышей.
На этом проклятом перекрёстке собственного одиночества и коллективного счастья каждый прожитый день упрямо твердит: цена — это не только про деньги. Цена — это непрожитые эмоции, незабытые воспоминания и тяжёлые зависимости. И хотя для одних цена всю жизнь стремится к нулю, для других — она всегда будет больше, чем просто дорого.
В конце концов, цена, которую мы платим, всегда остаётся величиной неизвестной. Она намного больше, чем просто цифры. Она — незабываемый опыт, и одновременно — груз, не дающий двигаться вперёд. И именно здесь, на этом треклятом пути выбора, каждый сам решает, какой ценой ему прожить собственную жизнь.
***
Последний раз я виделся с М.Ю. в камерном зале отдельно стоящей квадратной коробки из серого бетона. Мрачный полумрак, длинные ряды кресел вдоль стен, ковровая дорожка на полу. Через цветные витражные окна сочился сдержанный свет, создавая атмосферу полного умиротворения. Я стоял перед высоким подиумом. Слева от меня — его дочь и сын от второго брака, справа — третья жена с сестрой. Сам М.Ю. в строгом костюме лежал в гробу из массивного дерева. В зал прощания крематория меня позвала дочь М.Ю. для защиты от безутешной вдовы и её родственницы. Всё было благочинно, пока нас не оставили одних для прощания с умершим. Тут-то и началась настоящая битва гладиаторов.
— Отдайте деньги, которые вы сняли со счёта! — зашипела третья по счёту любовь М.Ю.
— Эти деньги принадлежат моей матери, отец сам сказал снять их, — не менее грозным шёпотом защищал свою семью сын покойника.
— Вы сняли деньги со счета мертвеца. Я лишу вас наследства, твари! — задыхаясь от ненависти, вдова царапала в воздухе слова, словно гарпия проклятия.
— Удачи, — широко улыбался тридцатилетний отпрыск под два метра ростом.
Я слушал их и молча разглядывал витражи. Потом взглянул на М.Ю., и мне показалось, что в этот момент он улыбается. «А я ведь предупреждал, что так и будет», — мысленно отозвался я на его улыбку. И вдруг подумал: из всех нас теперь только он знает настоящую цену собственной жизни.
***
За десять лет до...
***
Это была сложная сделка. В цепочке три квартиры, и все на нервах. Продавец последней квартиры не приехал на сделку, выдвинув неприемлемые условия. Переговоры через его представителя длились почти шесть часов. Мы были в середине цепочки: продавали двухкомнатную квартиру и покупали трёхкомнатную. М. Ю. был в начале, с наличкой. С него начинались деньги, которые должны были пройти через три квартиры и достаться тому, кто отказывался выходить на сделку.
Восемь часов мы ждали в напряжении, не зная, сорвётся ли всё в последний момент или эта бесконечная пытка тупиковых согласований завершится успешно. На одной стороне стола находился представитель невменяемого продавца, на другой — мы, измотанные, злые и растерянные. Каждый хотел получить своё, каждый пытался извлечь максимум из этой сложной схемы. Один М. Ю. держался спокойно и как будто даже равнодушно, возможно, потому что рядом с ним не было ещё одного судорожного риелтора.
Чем дольше длились переговоры, тем яснее становилось, что всё упирается в одного человека, который внезапно решил изменить условия всей сделки. Нервная атмосфера, телефонные звонки, обсуждения, попытки сгладить острые углы — всё это стало в тот день мощным испытанием на выдержку и терпение. И, наконец, спустя много часов борьбы с нервами и временем, мы нашли компромисс, устраивающий всех.
Деньги без заминок двинулись по цепочке от М.Ю. в конец сделки. Мы подписали договор купли-продажи нашей двухкомнатной квартиры и аналогичный договор на новую трёшку. Чертовых стопятьсот часов спустя, измученные, но довольные, мы пожали друг другу руки, понимая, что снова вышли победителями из битвы под названием «всё держится на волоске».
М.Ю. всю сделку пребывал в добром расположении духа. Как оказалось позже, он совершенно не понимал, как проходят в Москве сделки, и думал, что всё идёт по плану. Я находился почти всегда рядом, чтобы он не заподозрил неладное и не ушёл из банка . В то время продавцы его квартиры были заняты разбирательством с риелтором, замыкающим цепочку альтернатив, и, честно говоря, мы все тогда были уверены, что сделка не состоится. Но по обыкновению ждали чуда.
За почти десять часов, проведённых в банке, пять из них я провёл с М.Ю., развлекая его разными историями и поддерживая его добродушное настроение. В благодарность за стойкость и безмятежность М.Ю. я взял над ним шефство по завершению сделки, потому что он довольно давно проживал в Европе и был в России наездами. Он покупал квартиру, чтобы у него с женой было постоянное место в Москве, так как останавливаться у её сестры ему уже сильно осточертело.
***
Так началась наша многолетняя дружба. Время от времени он обращался ко мне за советами, а я просвещал его, как лучше поступить в той или иной ситуации. Во время его коротких командировок в Москву мы встречались в его любимом ресторанчике на Пятницкой, пили, ели и беседовали. Он мне нравился. У него было это редкое умение располагать к себе людей.
Его зажигательные рассказы о жизни в СССР, когда он занимал пост председателя чего-то там в комсомольской организации, всегда веселили меня. Как я понял, вся его деятельность сводилась к поездкам по городам-курортам и романам с молоденькими комсомолками. Когда Союз развалился, он с другими пятидесятилетними комсомольскими вожаками быстро организовали ОАО и начали экспортировать в Москву всё, что только можно, от алкоголя до одежды.
Он всегда пользовался успехом у женщин, и отвечал им страстной взаимностью. Я слушал его и восхищался, ему в жизни всё удавалось как-то легко. Однажды, когда мы расставались после очередной попойки, он с меланхоличным достоинством изрёк: «При любой власти я жил бы в шоколаде, потому что мои предки в царской России тоже были при большой власти». Его безусловная уверенность покорила меня полностью, без остатка. Порой я просто изумлялся, с какой лёгкостью он выпутывался из любых передряг.
Я рос без отца, возможно, поэтому так сильно привязался к М.Ю. Слушал его и невольно хотел, чтобы он тоже был моим отцом. Его легкое отношение к жизни, когда все воспринимается с улыбкой и позитивом, просто потрясало меня. Однажды он прилетел в Москву, потому что банк, в котором на счету лежали его двести тысяч долларов, сгорел вместе с деньгами. Я, естественно, настойчиво стал предлагать подать иск в суд, но он со своей ангельской улыбкой безмятежно ответил: «Ну, пропали и пропали. На то они и деньги. Нет, я не буду никуда подавать заявление. Да и, вроде бы, я поузнавал: там половина банка принадлежит, по слухам, церкви. Сказали, что церковь точно не кинет своих клиентов. В общем, будет как будет. Вернут — молодцы, не вернут — у меня еще есть».
Что тут сказать? Я бы, наверное, повесился от отчаяния, а он просто: «У меня еще есть». Такой он был, М.Ю. — фирменный человек, одним словом. Все в нем — его характер, отношение к жизни, даже стиль одежды — мотивировало меня стремиться и достигать большего. Он был сильным оратором и слишком талантливым рассказчиком для меня. Поэтому тот звонок стал настоящим ударом под дых.
***
М.Ю. позвонил почти ночью и спросил, могу ли я через свои каналы узнать о собственности одного человека. Конечно, я ответил, что могу. Тогда он попросил меня выяснить информацию о собственности его жены. Сказать, что я удивился — ничего не сказать. После нескольких расплывчатых фраз и моих настойчивых вопросов он наконец признался, что его жена тайно купила квартиру. Последний транш, полтора миллиона, он передал ей якобы на операцию по замене сустава, а она сделала операцию по квоте и стала счастливой обладательницей не только нового сустава, но и новой квартиры.
Забегая вперед, скажу, что она оформила квартиру на свою сестру, у которой они останавливались последние пятнадцать лет, приезжая в Москву. Я не знаю, о чем думает мужчина, который после двадцати лет совместной жизни с женой, не проработавшей ни дня, узнает, что его любимая на сдачу в магазине приобрела себе квартиру и оформила ее на сестру. Но я могу представить, какой удар эта правда нанесла по самолюбию М.Ю., а главное — по его жизни.
***
Мы много пили, и я всё больше узнавал об обратной стороне жизни удачливого М.Ю. Оказалось, что он был женат трижды. Первый раз — это был студенческий брак, в котором по глупости родился его первый сын. Тогда же я узнал, что дети, появившиеся на свет по молодости и глупости, могут вырасти с сильной ненавистью к своему отцу. Они могут жить в одном городе, в одном районе и даже в соседнем доме, категорически отрицая любые родственные связи. М.Ю. пытался наладить отношения с уже взрослым сыном, но всё было тщетно. В последний раз он видел его в подземном переходе: сын просто прошёл мимо, с презрением проигнорировав приветствие отца.
Его тёмная сторона, скрытая под воздушным слоем фирменной улыбки и всегда лёгкого отношения к жизни, медленно раздавливала меня своим жутким откровением.
Второй брак был более осознанным и по-настоящему основан на любви, в которой по его словам, появились долгожданные дочь и сын. Они были счастливы: богато жили, вкусно ели, сладко спали. Почему тогда произошёл тот страстный роман с секретаршей, М.Ю. и сам не понимал. «Страсть — такая вещь, глаза туманит, будь здоров», — только и сказал он, пряча взгляд.
Очевидно, роман был действительно огненным, потому что спустя полгода М.Ю. ушёл из семьи и оформил на любовницу новую квартиру, в которой они поселились, пока не уехали на постоянное место жительства в Европу. Он утверждал, что уходил тогда временно, но получилось так, что ушёл навсегда. Однако на этот раз М.Ю. не оставил своих детей и продолжал содержать всю семью, включая свою бывшую супругу.
Я смотрел на него и понимал, что с тех пор чувство вины не отпускало его ни на день. Он так и не выписался из их общей квартиры, будто просто уехал в длительную командировку. Так и жил на два фронта, пытаясь компенсировать своё отсутствие финансовой поддержкой и искупить вину перед когда-то счастливой семьёй.
Про третью любовь М.Ю. тоже есть что добавить. Она была замужем, когда они с М.Ю. утонули в оргазмической страсти и в итоге она тоже оставила свою семью: мужа и маленького сына, который предпочёл остаться с отцом. Неизвестно, какие усилия она предпринимала, чтобы искупить свою вину, но через десять лет ее бывший муж умер от передозировки, а еще через два года сын погиб из-за наркомании.
В итоге из всех родственников у нее остались только сестра с племянниками и М.Ю., с которым они официально зарегистрировали отношения лишь после смерти ее бывшего мужа и сына. Возможно, тогда всё и сломалось, а может быть, всё изначально было переломано. Но тот факт, что всю свою совместную жизнь она копила деньги на квартиру, останется той горькой правдой, которая будет преследовать М.Ю. до конца его дней.
Всё это я узнал от М.Ю. в наших совместных попойках. Каждый день мы пили, ели, говорили, потом снова пили и опять разговаривали, как будто вместе хоронили нашу общую счастливую жизнь.
***
В один из этих пьяных дней он позвонил мне.
— Что сделать, чтобы ей ничего не досталось?
— Развестись, — не задумываясь, ответил я.
— Нет, это не вариант. Придётся делить всё: квартиры, машины, деньги.
Я молчал, других вариантов у меня не было.
— Понимаешь, я не могу лишить себя комфорта. Может, она вообще умрёт скоро, зачем лишать себя наследства? Нужно что-то другое придумать.
— Ну, вы понимаете, что детям, если вдруг... придётся воевать за наследство с вашей нынешней женой.
После продолжительной паузы М.Ю. раздражённо ответил:
— Не хочу об этом слушать. Хочу просто покоя. Придумай что-то другое.
И я придумал: на деньги, которые ему таки вернул сгоревший банк, мы купили его дочери двухкомнатную квартиру. Кроме того, он оставил завещание на всё движимое и недвижимое имущество в пользу обоих детей. Но это было слабым решением. Я предупреждал, что если он умрёт раньше нее, детям придётся бороться за наследство с вдовой, с которой он не желал иметь ничего общего, кроме официального брака. Но он не слушал и не хотел слушать, стремясь к собственному покою. А я его не осуждал. Не смел я его тогда судить. Последние четыре года он жил в европейском одиночестве, изредка наведываясь в Москву.
Что он пережил, о чём размышлял и как существовал все эти годы, я не знаю. Мы по-прежнему встречались во время его редких приездов, но больше говорили о его второй семье. Мне казалось, что он отчаянно пытался вернуть ушедшее прошлое. Квартира, в которой жила его вторая жена с сыном, попала под реновацию, и тогда он как сумасшедший носился по Москве, организуя переезд из старой пятиэтажки в новостройку. Он обставил всю квартиру новой мебелью и техникой, стремясь сделать их новый быт таким же комфортным, каким было его собственное жильё.
Его глаза оживали, когда он рассказывал о своём активном участии в жизни семьи, которую когда-то оставил, и угасали, когда эта тема уходила на второй план. Конечно, я не могу сказать наверняка, о чем он думал и мечтал, но мне казалось, что все это время он тщетно пытался вернуться в покинутую, но когда-то счастливую семью.
***
— У меня рак кишок. Лежу вот, после операции, — услышал я в трубке слабый голос М.Ю.
— Как рак? Откуда? — спросил я в полной растерянности.
— Не знаю откуда. Говорят, операция прошла успешно. Теперь химия, и я снова буду бегать, — его слабый, но неунывающий голос вселял в меня надежду.
— Конечно будете! Даже и не смейте думать о плохом. Поправляйтесь. Если нужно куда-то отвезти или что-то привезти, я всегда рядом, помните об этом.
— Спасибо! На связи. Скоро увидимся на нашем старом месте.
***
Прямо сейчас я сижу за тем самым столиком в том самом «нашем старом месте» и пью, мысленно разговаривая с М.Ю. Странное чувство: будто бы он рядом, за этим же столом, со своей отменной улыбкой рассказывает очередную байку о комсомольском угаре в коммунистической стране советов. Я чувствую его присутствие в каждом звуке этого ресторанчика, в каждой детали, как будто он просто вышел на минутку и сейчас вернется, поставив кружку пива передо мной.
Память уносит меня к его жизнеутверждающим рассказам о том, как он всегда выходил сухим из воды. Его голос звучит в моей голове, и я едва не начинаю отвечать ему вслух. Так много хотелось бы ему сказать, спросить, обсудить. Но в пустом кресле напротив — лишь тень, оставшаяся от разговоров прошлых дней. Еще глоток и я вновь мысленно киваю ему, поднимаю бокал и думаю о том, что иногда разговоры с прошлым — это все, что у меня осталось.
***
Что сказать то хотел. Сосед вчера зашел на пиво. Говорит: «Посоветуй, как лучше сделать. Я вот жениться во второй раз надумал. Мне бы быстренько сейчас однушку на двушку крутануть. Сколько бабла на доплату нужно, а? Сам понимаешь, после брака это уже будет совместное, да и детей пора мне уже заводить, а в однушке как-то не вариант.».
Я сказал, что если в первый раз ничего не вышло, то и от второго брака кроме детей, которых ты тоже бросишь, ничего не останется. А третья жена, которая тебя всяко переживет, потому что по статистике бабы в нашей стране живут дольше, плюнет тебе прямо в гроб, и дети тоже, если не в гроб, то на могилу точно. Он обиделся. Ушел.
Ладно. Настроение — дерьмо.
Пока. Не кашляйте.
Наступил сезон шашлыков, будете ехать на дачу жарить мясо? Напишите свой любимый рецепт шашлыков
Оглядываясь на жизнь, создаётся впечатление, что иду по какой-то спирали, которая вот-вот затянется туго и я вылечу, теряя тапки.
Вроде осмысленные действия, решения принимаются после долгих обдумываний, а потом смотришь - скрипит спираль, а решения не те, и результат не тот.
ТРИСВЕТЛОМУ СОЛНЦУ-РА , ЯРИЛЕ ВЕШНЕМУ – СЛАВА , СЛАВА , СЛАВА – СВЕТ-ДУХА ЛАВА !
БОГО-МАТИ-ТЕРРЕ-ЗЕМЛЕ – СЛАВА , СЛАВА , СЛАВА – СВЕТ-ДУХА ЛАВА !
ДРЕВУ РАЗУМА , ЖИЗНИ , РОДА – СЛАВА , СЛАВА , СЛАВА – СВЕТ-ДУХА ЛАВА !
ЛЮБОВЬ-БЛАГОДАРНОСТЬ ,
ЛЮБОВЬ-БЛАГОДАРНОСТЬ ,
ЛЮБОВЬ-БЛАГО-ДАРНОСТЬ !
Я НАПОЛНЯЮСЬ ОЧИЩАЮЩЕЙ И ИЗЦЕЛЯЮЩЕЙ СИЛОЙ ТРИСВЕТЛОГО СОЛНЦА-РА , БОГО-МАТИ-ТЕРРЫ-ЗЕМЛИ И ВСЕГО ДРЕВА РАЗУМА , ЖИЗНИ , РОДА – ПРОБУЖДЁННЫХ , ВКЛЮЧЁННЫХ , АКТИВИРОВАННЫХ , ЗАЗВУЧАВШИХ , ЗАПЕВШИХ, ЗАСИЯВШИХ В СИЛЕ-СЛАВЕ – В СВЕТ-ДУХА ЛАВЕ !
Я ЗАЖИГАЮ СВОЁ ДУХОВНОЕ СЕРДЦЕ-СОЛНЦЕ В СЕРЁДКЕ ГРУДИ !
Я ПРОБУЖДАЮ-ВКЛЮЧАЮ-АКТИВИРУЮ В СЕБЕ СВОЙ ИЗТОЧНИК ВНУТРЕННЕГО СВЕТА , ТЕПЛА , ЖИЗНИ ВЕЧНОЙ , БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБВИ ЧЕЛО-ВЕЧНОЙ , БЕЗПРИЧИННОГО СЧАСТЬЯ , БЕЗГРАНИЧНОЙ РАДОСТИ , БЕЗМОЛВНОЙ МУДРОСТИ , БЕЗМЕРНОЙ СИЛЫ , БЕЗКОНЕЧНОЙ БЛАГО-ДАТИ !
Я ОСОЗНАННО ВЫБИРАЮ ТОЛЬКО ЛУЧШИЕ ВЕТКИ МОЕЙ АЛЬНОСТИ ,
ТОЛЬКО ЛУЧШИЕ ЛИНИИ МОЕЙ ЖИЗНИ ,
ТОЛЬКО ЛУЧШИЕ ВАРИАНТЫ МОЕЙ СУТЬ-БЫ – СУТИ БЫТИ-Я ,
ТОЛЬКО ЛУЧШИЕ ВЕРСИИ СЕБЯ НА-СТОЯЩЕГО , ЕСТИННОГО , ПЕРВО-РОДНОГО –
ПРОБУЖДЁННОГО , ВКЛЮЧЁННОГО , АКТИВИРОВАННОГО , ЗАЗВУЧАВШЕГО , ЗАПЕВШЕГО , ЗАСИЯВШЕГО В СИЛЕ-СЛАВЕ – В СВЕТ-ДУХА ЛАВЕ !
ИХ ОСОЗНАННО ВЫБИРАЮ –
ПО-СТОЯННО В НИХ ПРЕБЫВАЮ !
ПО-СТОЯННО ИХ ВЫБИРАЮ –
В НИХ ОСОЗНАННО ПРЕБЫВАЮ !
В пробуждённых Душах Весна :
В Света-Дух в-Ось-стали от сна!
В Сердцах-Солнцах наш Б-ОГ поёт –
Нас Бегущим-ОГнём ведёт.
РА-дости сила
Нас озарила!
Мир и любовь
Вошли в нас вновь.
В ЛУЧших версиях нас
Живём здесь-и-сейчас.
Отпускаем то-чего нет :
ТО-ЧТО-ЕСЬ – нашей жизни Свет!
Наш Текущий Момент быти-Я :
Только в Нём живём мы-ты-я!
В Моменте Текущем –
ЕСЬ ВЕЗДЕ-СУЩИЙ !
В ЕСЬТИНЕ быти-Я –
Я-ЕСЬ-МЫ , мы-ты-я!
Вольной Волей моей благой,
Вольной Волей нашей благой,
Вольной Волей Я-ЕСЬ-МЫ благой –
Тако ЕСЬ-те и буде! Гой!
Ур-РА ! Ур-РА !! Ур-РА !!!
Любовь-благодарность,
Любовь-благодарность,
Любовь-благодарность!
Гой-РА ! Хай-РА !! Яр-РА !!!
А-О-У-М ... А-О-У-М ... А-О-У-М ...
Сей простой, но очень мощный и действенный свещенный Обряд – Образов ряд – можно-должно проводить в любой солнечный день Солнечного Коло-Года.
И скоро вы почувствуете свою взаимо-связь, взаимо-зависимость, взаимо-действие с Трисветлым Солнцем-РА, с Бого-МАТИ-Террой-Землёй и со всем Древом РАЗУМА-ЖИЗНИ-РОДА .