Больше всего неуспевающих...
Больше всего неуспевающих - в "институте семьи".
Больше всего неуспевающих - в "институте семьи".
Теорема Русского Мира
Дано:
Русский язык
Математика
4 закона логики
Решение:
Если предположить, что второй закон логики неверен, (В квантовой физике, например, комплементарность - принцип, согласно которому два взаимоисключающих свойства объекта могут быть истинными одновременно, что противоречит 2-му закону логики - закону противоречия), тогда мы получаем вывод:
Русский язык = математика = логика = двоичный код = аксиома
Доказательство:
Существуют квантовая механика и ньютоновская механика.
Существуют психология личности и психология масс.
Существуют объективная реальность и нереальность.
Зададим понятия:
0) Реальность (объективная)
1) Нереальность (субъективная)
Тогда:
С точки зрения реальности нереальности не существует.
С точки зрения нереальности реальность существует.
~13,8 млрд. лет назад "нереальность" схлопнулась в сингулярность и разнеслась наша реальность.
С точки зрения объективной реальности (0) реальность не может быть детерминирована, так как мы каждую секунду делаем выбор.
С точки зрения нереальности (1) реальность детерминирована.
Далее зададим понятия:
Все (точка зрения толпы)
Ты (точка зрения личности)
Любые события следует анализировать с точки зрения объективной и субъективной реальности. Чем ниже порядковый номер субъекта, тем он важнее.
В Русском мире у православных есть вера (1) и планы (0). Если есть планы (1), то вера - "0". При этом понятия можно менять местами.
Закон квантовой запутанности применим ко всем противоположным суждениям в жизни. Если что-то задается как "1", то противоположное суждение автоматически становится "0". Следовательно, по значимости понятий 1 = 0, или + = -. Ибо это "две стороны одной медали".
Любое отношение, которое можно задать противопоставлением нуля и единицы, можно считать за отдельную вселенную.
Вывод:
Вселенная - это нейросеть.
Теория Большого взрыва верна.
Одновременно проживаемых реальностей две.
Вселенная детерминирована.
Истина - в противопоставлении и балансе.
Итоги:
Второй закон логики - русский язык.
Починив логику мира, мы дружим между собой все существующие противоположные понятия и науки.
Истина - в противопоставлении и балансе.
Примечание:
Теорема является философской и не имеет прямого научного подтверждения. Однако она может быть полезным инструментом для понимания мира и нашего места в нем.
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
Понимание бытия как объективной реальности (фактов) и небытия как субъективной реальности (смыслов) - позволяет рассматривать два аспекта реальности, которые существуют параллельно. Факты и смыслы играют важные роли в том, как мы воспринимаем и понимаем мир вокруг нас. Взаимодействие между объективной и субъективной реальностью может создавать уникальные и сложные понимания и интерпретации окружающего мира.
Факты - это объективные истины, которые существуют независимо от наших убеждений или интерпретаций. Они основаны на наблюдениях и доказательствах. Например, факт в том, что Земля вращается вокруг Солнца. Это правда, независимо от того, верим мы в это или нет.
Смыслы - это субъективные интерпретации фактов. Они основаны на наших убеждениях, ценностях и опыте. Например, смысл, который мы придаем восходу солнца, может быть разным в зависимости от нашей культуры и личного опыта.
Взаимодействие между объективной и субъективной реальностью может создавать уникальные и сложные понимания и интерпретации окружающего мира. Например, научный факт эволюции может иметь для нас разный смысл в зависимости от наших религиозных или философских убеждений.
Понимание взаимосвязи между фактами и смыслами может помочь нам лучше понять мир вокруг нас и наше место в нем. Это также может помочь нам общаться более эффективно и понимать разные точки зрения.
Вот несколько примеров того, как взаимодействие между фактами и смыслами может создавать уникальные и сложные понимания и интерпретации:
Искусство: Искусство часто выражает субъективные смыслы через объективные факты. Например, картина может изображать реальную сцену (факт), но также может передавать эмоции или идеи художника (смысл).
Наука: Наука основана на фактах, но ученые также используют субъективные интерпретации, чтобы объяснить эти факты. Например, теория эволюции - это научный факт, но существуют разные интерпретации того, как эволюция происходит.
История: История основана на фактах, но историки также используют субъективные интерпретации, чтобы понять эти факты. Например, историки могут по-разному интерпретировать причины Второй мировой войны.
Религия: Религия часто основана на вере, а не на фактах. Однако религиозные тексты и учения могут также содержать объективные факты. Например, Библия содержит как исторические факты, так и религиозные смыслы.
Понимание взаимосвязи между фактами и смыслами может помочь нам лучше понять мир вокруг нас и наше место в нем. Это также может помочь нам общаться более эффективно и понимать разные точки зрения.
Начало в этой статье.
Не совсем психоаналитическая тема, хотя сам Фрейд в своих ключевых построениях прибегал к туманным аналогиям с животным миром, например животная клетка и мортидо - как это может быть связано с человеческой психикой, казалось бы? Всё, что можно увидеть это фактические параллели, и то и другое иногда демонстрирует стремление к смерти, причём никакой логической связи между феноменами выстроить не получается. Отсюда, я использую тот же приём. Инквилинизм, на который я ссылаюсь, описан здесь и здесь. Термин используется как в непосредственно следующем из определения контексте, так и в контексте социального паразитизма, особенно у муравьёв.
Похожее на инквилинизм поведение в социуме демонстрируют как люди с некоторыми расстройствами личности, так и просто "обычные" люди вокруг нас. Всех таких людей я решил объединить в одну категорию под названием - инквилины. Прошлый пост раскритиковали за отсутствие научных обоснований такого подхода, пожалуйста, вот они.
В части психических расстройств, по сравнению с МКБ-10, МКБ-11 пошёл по тому же пути. Из него полностью исчезли термины психопатия, социопатия, нарциссизм, и.т.п. Феномены, которые раньше так назывались классифицированы иначе в шестой главе, блок L1-6С9: Деструктивные и диссоциальные поведенческие расстройства. Таким образом аналогия о том, что все подобные люди это как подвиды одного биологического вида абсолютно справедлива.
Описанные в МКБ-11 симптомы, встречающиеся и у "обычных" людей, но для постановки диагнозов требуется выраженность этих симптомов и иные условия, говорящие об их остроте и устойчивости. Следовательно, ничто не мешает использовать ту же классификацию для некоторых "обычных" людей, с оговоркой о том, что их поведение "не дотягивает" до диагнозов из группы деструктивные и диссоциальные поведенческие расстройства, но демонстрирует схожую симптоматику, что тоже есть в МКБ-11 под кодом 6D11.
И хватит на этом нудоты, давайте к практике противодействия.
Сориентироваться в ситуации. В обыденной жизни, классификация всех подобных людей в одну группу под одним названием, инквилины, само по себе хорошее подспорье для противодействия им, т.к. исключаются метания, связанные с оценкой происходящего и попытками определить какой-то "личностный тип" вашего оппонента. Нужен некоторый опыт и знание признаков, чтобы отличить инквилинов, т.е. людей сознательно вам угрожающих, от людей с другими типами психологических осложнений или особенностей, так и от тех, кто просто неудачно шутит или является забывчивым, из-за чего может, например, перепутать ваше имя. Проще всего провести длительное наблюдение за такими людьми. Если же нет возможности длительного наблюдения, то нет и проблемы, т.к. вам не могут навредить, если нет взаимодействия.
Отключение от происходящего. У людей с разнообразным жизненным опытом я наблюдал интересную реакцию на "подкаты", которые используют инквилины, да и вообще манипуляторы. Это "отключение" или "отстранение от ситуации", кто-то называет это "диссоциацией", не знаю насколько подходящее слово. В любом случае, реакция удачная. Вы "останавливаетесь", не предпринимаете никаких действий, мысленно выходите из ситуации и начинаете наблюдать и оценивать происходящее как бы со стороны. Вы можете отвечать что-то нейтральное или совершать какие-то телодвижения, но всё ваше внимание сосредоточено на наблюдении и оценке происходящего. Довольно универсальный рецепт, как мне кажется.
Активное противодействие. Основной приём я вижу один: "разрыв шаблона". Конкретный рецепт зависит от ситуации. Разрыв шаблона это когда вы сами нарушаете "привычный" ход социального взаимодействия. Делаете что-то необычное, неожиданное, может быть даже глупое или несуразное, что не укладывается в обыденную логику поведения. Вы как бы сами используете оружие инквилина - пренебрежение общепринятыми социальными нормами. За вами идёт какой-то подозрительный человек, вы разворачиваетесь на 180 и идёте мимо него в противоположную сторону, или просто останавливаетесь, или заходите в людное заведение. Вам говорят что-то вроде: "Угости сигаретой". Вы отвечаете: "Я подумаю" - далее игнорирование и выход из ситуации. В принципе, таким образом можно реагировать на все манипуляции, не ввязываясь в них. Но, это легче сказать, чем сделать. Ведь манипуляции инквилина будут сопровождаться выводом вас на эмоции, от агрессии, через возбуждение желаний, до давления на жалость. Поэтому, на практике, одного "разрыва шаблона" скорее всего будет недостаточно. Потребуется работать с особенностями инквилинов. Тему противодействия можно и нужно продолжать, особенно если читатели поделятся собственным опытом реальных ситуаций.
Основные признаки. МКБ-11 6D11.2: Основным признаком Диссоциальности как личностной черты является пренебрежение к правам и чувствам других людей. Типичные проявления Диссоциальности, не все из которых могут присутствовать у конкретного человека в данный момент времени, включают: эгоцентризм (напр., чувство приоритетного права, ожидание восхищения со стороны других, позитивное или негативное поведение, требующее внимания окружающих, забота о собственных потребностях, желаниях и комфорте в ущерб другим); и отсутствие эмпатии (т. е. безразличие к тому, причиняют ли собственные действия вред окружающим, что может включать обман, манипуляцию и эксплуатацию других, подлость и физическую агрессию, черствость в ответ на страдания окружающих и жестокость при достижении своих целей).
Дополнительные признаки или особенности инквилинов. Из личного опыта и разных статей.
- Необходимость "подобраться" к вам. В поведении инквилинов действительно присутствует некая "фазность", но она сложна для понимания и неочевидна. Длительность фазы может быть от мгновений, до месяцев. Фаза агрессивного уничтожения или утилизации не может произойти сразу. Она может произойти быстро, но это значит, что вы имеете дело с гиперагрессивным инквилином, он сразу распознал вас как жертву и все остальные "прелюдии" легли на факты обстановки, вроде нахождения пьяной в одиночестве посреди леса ночью. Обычно, с вами всё-таки выстраиваются отношения, вас втягивают в созависимость и только потом переходят к утилизации. Эта фазность - одно из слабых мест инквилинов. Вы должны иметь ввиду, что именно переходу между фазами вы должны противодействовать активнее всего. Наверное отдельную статью про "фазы" тоже придётся развернуть.
- Осознанная деструктивность, как ни странно. Инквилин сознательно желает причинить вам тот или иной вред. Физический, материальный или психологический. Цель такого вреда - вызвать у вас страдания, что принесёт самому инквилину осознаваемое удовольствие. Это отличает инквилинов от других людей с проблемами, например со вспышками агрессии, и.т.п. когда у человека нет цели именно причинить вред и сделать это именно вам, а есть неконтролируемый им процесс и вы подвернулись под руку.
- Неспособность к истинной самоиронии из-за проблем с самооценкой. Настоящий, здоровый смех над собой это то, что совершенно недоступно инквилинам. Я вообще затрудняюсь вспомнить ситуации, где попадавшиеся мне инквилины хоть раз шутили над собой. Над другими - сколько угодно. На шутки со стороны окружающих реакция будет активно (изредка пассивно) агрессивной. Хотя, это есть не только у инквилинов. Продиктовано потребностью в восхищении, т.к. самоирония, очевидно, противоположный процесс, бьющий в слабое, болезненное место инквилинов, потому и происходит ответная агрессия.
- Вероятно, те или иные сексуальные расстройства. Утверждать не буду, да и определить это на вид, слава Богу, сложно, да и наверное ни к чему.
- Издевательское отношение, в той или иной форме, к близким: родственникам, непосредственным коллегам, подчинённым и.т.п. Собственно, для этого и нужно к вам "подобраться", ввести вас в "ближний" круг инквилина, где происходит такой же ад, как в его душе. Чем ближе, тем хуже.
- Если вы стали целью инквилина, в случае вашего отпора, противодействия, проявится одна из самых коварных их особенностей. Инквилин начнёт аккуратнее и дольше по времени усыплять вашу бдительность и втираться в доверие - "плести паутину". Некоторые авторы в сети говорят о "маске нормальности", на её поддержании инквилин сфокусируется в этот период времени. Вам по настоящему начнёт казаться, что это замечательный человек, почти ваш друг, и раньше вы просто ошибались, не поняли сразу в чём дело - опасная иллюзия. Из моего опыта, только пройдя этот этап и не ввязавшись во что-либо на нём, можно достичь ситуации, когда инквилин потеряет к вам интерес, т.к. затраты на вас "не окупаются".
- Проценты, в догонку к предыдущему тезису. Во взаимодействии с инквилином вам всегда придётся "платить" ему проценты. Хотите вы того или нет, замечаете вы это или нет. Поэтому взаимодействие с ними в любом случае требует концентрации и отнимает силы. Иногда совсем чуть-чуть, иногда много, зависит от сценария взаимодействия с инквилином.
- Сценарий взаимодействия. Я вижу их два. Один это когда "всё идёт по плану" и вы проходите через "захват-слияние-утилизацию". Другой, это когда всё идёт не по плану, вы противодействуете и платите только "проценты", не попадаясь на крючки, не вплетаясь в паутину, аккуратно, как по лезвию ножа доходя до той точки, когда "расходы" инквилина на вас не окупаются и он теряет к вам интерес. Обратили внимание, как сложно это звучит? Так и есть. Третий вариант - когда взаимодействия нет вообще. Поэтому существуют рекомендации выходить из токсичных взаимоотношений полностью и рвать все связи.
- "Особенность себя", требующая особого к себе отношения. Тоже не только инквилинам свойственная. Об этом я писал в первой статье, про "сахар" и "соль" инквилинов.
- Лживость, хорошо замаскированная. Не то, чтобы инквилины были идеальными лжецами. Их ложь редка, сугубо по моим ощущениям. Они врут либо довольно редко, при этом ложью, которую сложно проверить, но всё-таки с фальшью, которую можно почувствовать. Либо они врут много, очень хорошо и я этого совершенно не замечал, а отслеживал лишь редкие неудачные эпизоды. Сам я затрудняюсь ответить.
- Зондирование вашей самооценки с помощью точечных уколов. Хотя, мне кажется вообще все люди друг друга подкалывают и это нельзя рассматривать как самостоятельный признак.
Вот и всё, что мне пока удалось вспомнить. Ещё раз отмечу, что такие люди это огромная проблема для общества, они среди нас, почти как инопланетяне :) Поэтому я ещё раз призываю всех освещать эту тему максимально широко, т.к. только знание позволит этому противодействовать. Чтобы больше людей прочитало статью можете поставить плюс.
Христос основал Церковь двумя великими образами — камня и ключей. Первый из них ясен — мне, во всяком случае. Однако слова эти — еще один пример того, что раскрылось и разъяснилось только позже, много позже. Кроме того, это еще один пример загадочной сложности Евангелия — Христос сравнил с камнем человека, несравненно более похожего на трость, ветром колеблемую.
Но мало кто замечал, как поразительно точен образ. Ключи играют немалую роль в искусстве и геральдике христианства; но далеко не все понимают, как полна и точна аллегория. В этой главе я хочу рассказать о том, какой была и что делала Церковь вначале, и ничто не может помочь мне больше, чем древняя метафора. Ранние христиане похожи на людей с ключом — или, если хотите, на тех, кто говорит, что у них есть ключ.
Они не били тараном стену, как наши современники, и не неслись очертя голову, прихватывая по пути все, что попадется. Более того, как мы сейчас увидим, они наотрез отказались от подобных действий. Они утверждали, что есть ключ и что этот ключ — у них, а другого такого нет. В этом смысле, конечно, их можно назвать узкими. Но случилось так, что именно этот ключ открыл темницу мира, и белый, дневной свет свободы ворвался в нее.
Вера подобна ключу в трех отношениях.
Во-первых, у ключа определенная форма, без формы он уже не ключ. Если она неверна, дверь не откроется. Христианство, прежде всего, философия четких очертаний, оно враждебно всякой расплывчатости. Это и отличает его от бесформенной бесконечности, манихейской или буддийской, образующей темную заводь в темных глубинах Азии.
Это же отличает его и от бесформенности чистой эволюции, в чьем потоке все твари непрерывно теряют очертания. Если вам скажут, что ваш ключ расплавился и слился с тысячами других ключей, вас это огорчит. Не обрадуется и тот, чей ключ меняется понемногу, развиваясь и усложняясь.
Во-вторых, форма ключа очень причудлива. Дикарь, не видевший ключей, никогда не угадает, что это. Причудлива она потому, что, в определенном смысле, она произвольна. О ключе спорить нечего, он или входит в скважину, или нет. Вряд ли стоит подгонять ключ под правила геометрии или каноны эстетики. Бессмысленно требовать и ключ попроще, тогда уж лучше взломать дверь.
И в-третьих, форма ключа не только точна, но и сложна. Многие жалуются, что религию так рано засорили теологические сложности, забывая, что мир зашел не в тупик, а в целый лабиринт тупиков. Сама проблема была сложна, куда сложнее, чем «борьба с грехами». Накопилось множество тайн, неосознанных болезней души, опасностей, извращений. Если бы наша вера принесла толпе плоские истины о мире и о прощении, к каким пытаются свести ее многие моралисты, она бы нимало не воздействовала на сложный и пышный приют для умалишенных.
Что сделала она в действительности, я попытаюсь объяснить, пока же повторю: во многом ключ был сложен, в одном — прост. Он открывал дверь.
Существует несколько ходячих мнений, которые для краткости я назову ложью. Все мы слышали, что христианство возникло в варварский век. С таким же успехом можно сказать, что в варварский век возникла «Христианская наука». Считайте, на худой конец, что христианство знаменовало общественный упадок, как я считаю, что «Христианская наука» знаменует упадок умственный.
Считайте христианство суеверием, погубившим цивилизацию, — считаю же я «Христианскую науку» суеверием, способным (если к нему отнестись серьезно) погубить сколько хочешь цивилизаций. Но сказать, что христианин IV или V века был варваром и жил в эпоху варварства, все равно что отнести Мэри Бэкер-Эдди к племени краснокожих индейцев. Нам может нравиться или не нравиться американская культура XIX века, но ни один здравомыслящий человек не станет, при всем желании, отрицать, что и Римская Империя, и индустриальная Америка — цивилизованны.
Хорошо это или плохо, христианство было порождением цивилизованного, я бы даже сказал — слишком цивилизованного мира. Это не упрек и не похвала. Во всяком случае, в моих устах сравнение с христианской наукой никак не сочтешь похвалой. Просто надо хоть немного чувствовать атмосферу общества, прежде чем хвалить его или порицать. О главном в языческой цивилизации я неоднократно вспоминал на этих страницах — Средиземное море, словно озеро, поглощало и соединяло разные культы и культуры. Города, глядевшие друг на друга с его берегов, становились все более похожими.
С юридической и военной стороны, это Римская Империя; но у нее очень много сторон. Можно назвать ее суеверной — в ней множество суеверий, но никак не варварской.
Христианство и наша Церковь возникли в эпоху высокой международной культуры и по всем признакам показались тогда и новыми, и странными. Очень трудно доказать, что они развились из чего-то менее странного.
Можно, конечно, говорить, что ессеи или эбиониты были семенем; но семя незаметно, дерево вырастает сразу и, наконец, оно совсем не похоже на семя. Оно радостно, как рождественская елка, и строго, как ритуальный семисвечник. Кстати, никак не пойму, почему так возражают против позолоты в Церкви, если сами волхвы принесли золото? Почему не разрешали кадить, если они принесли ладан?
Но сейчас я говорю не об этом. Я просто сообщаю исторический факт, который все больше признают историки: очень рано перед удивленными взорами древних Церковь возникла именно как Церковь, со всем тем, что входит в нее теперь, и с очень многим из того, что в ней порицают. Вскоре я расскажу о том, была ли она похожа на магию, обрядность или аскезу своего века. Но она никак не походила на этические общества нашего века.
У нее была доктрина, была дисциплина, были таинства, были степени посвящения; она принимала людей и отлучала, защищала одни догмы и проклинала другие. Если все это — знаки Антихриста, царство его наступило сразу же после Христа.
Те, кто считают, что истинное христианство — не Церковь, а моральное движение идеалистов, вынуждены отодвигать все дальше и дальше дату его падения.
Епископ Римский настаивает на своей власти при жизни Иоанна Богослова; это считают в наши дни первым проявлением пресловутой наглости пап. Друг апостолов пишет, что они научили его таинству Евхаристии; а Уэллс ворчит, что к варварским жертвоприношениям отступили раньше, чем можно было ожидать. Дату четвертого Евангелия передвигали все ближе к нам, теперь отодвигают все дальше, и, может быть, дойдут до чудовищного предположения, что оно написано в I веке.
Самый ранний срок гибели истинного христианства, должно быть, отыскал один немецкий профессор, к чьему авторитету прибегает декан Инг, — он говорит, что Пятидесятница была первым сборищем деспотичных догматиков и церковников, изменивших простому учению Христа. И в прямом, и в переносном смысле дальше идти некуда. Некоторые сравнивают ранних христиан с нынешними пацифистами; я с этим не согласен, но сейчас, для доказательства, приму это сравнение.
Представьте себе, что Толстого или другого великого миротворца застрелили, когда он призывал крестьян уклоняться от воинской повинности. Через месяц с небольшим его последователи собрались, чтобы почтить его память. Их объединяет только это, они разные люди, но в жизни каждого из них главную роль играло то, что случилось с учителем. Они постоянно повторяют его слова, обсуждают его проблемы, пытаются подражать ему. И вот, собравшись на свою пятидесятницу, они в едином порыве решают бороться за поголовную воинскую повинность, увеличить налоги на армию и флот, вооружиться до зубов, расставить пушки по всем границам и расходятся под звуки бодрого военного марша.
Это — очень слабое подобие современных предположений. Любой здравомыслящий человек чувствует, что ученики, встретившись ради любимого учителя, не побегут немедленно после этого насаждать все, что он ненавидел. Если «церковники и догматики» стары, как Пятидесятница, они стары, как Рождество. Если мы возведем все это к столь раннему христианству, мы должны возвести это к Христу.
Итак, мы начинаем с двух отрицаний. Глупо говорить, что наша вера возникла в простом, то есть в неграмотном, неразвитом обществе. Так же глупо говорить, что наша вера была простой, то есть расплывчатой, или наивной, или связанной только с чувствами. Христианство похоже на свое время лишь одним: оба они чрезвычайно разносторонни; но античность — многосторонняя, скажем — шестиугольная дыра, для которой годится шестиугольная пробка.
Шесть сторон Средиземноморья смотрели друг на друга и ждали чего-то, что увидят все стороны сразу. Церковь должна была стать и римской, и греческой, и еврейской, и африканской, и азиатской. Подобно апостолу языков, она должна была стать всем для всех.
Но есть и другие обвинения. Нашу веру обвиняют в том, что она — дитя разлагающегося мира, мрачное предсмертное суеверие, ибо Рим умирал от излишней цивилизованности. Этот довод заслуживает большего внимания, и я остановлюсь на нем.
В начале этой книги я сравнивал возникновение человека в природе и христианства в истории. Вернусь к этому сравнению. Если вы видели обезьян, вы можете себе представить антропоида; но вы никогда не представите себе человека и всех его дел. Сравнение это важно, ибо именно так обстоит дело и с Церковью — с мыслью о том, что Церковь естественно развилась из погибающей Империи.
Действительно, в определенном смысле можно было предсказать, что упадок Империи породит что-нибудь похожее на христианство, точнее, кое в чем похожее и совершенно другое. Можно было сказать, например: «Люди дошли до предела в погоне за наслаждениями, и непременно должно наступить горькое похмелье. Очень может быть, что оно выразится в аскезе — люди станут не только убивать, но и калечить себя». С таким же правом можно было сказать: «Если мы устанем от римских и греческих богов, мы скатимся к восточной мистике, войдут в моду персы или индусы».
Можно было бы, при должной проницательности, сказать и так: «Сильные мира сего всегда увлекаются чем-нибудь. В конце концов двор примет одну из мод, и она станет государственной религией». А другие пророки, помрачней, могли бы резонно заметить: «Мир катится ко всем чертям. Вернутся темные, дикие суеверия, не так уж важно — какие. Все они бесформенны и смутны, словно страшный сон».
Занимательно, что все эти пророчества исполнились, но не Церковь исполнила, их Церковь спаслась от них, восстала против них и победила. Распущенность и впрямь породила аскетов, которые звались манихеями, и Церковь была им лютым врагом. Манихейство возникло естественно и естественно погибло. Пессимистическая реакция пришла и ушла с манихеями. Но Церковь осталась; и она куда больше связана с их уходом, чем с их появлением.
Скепсис действительно породил моду на восточные культы; Митра явился из Персии, которая дальше Палестины, и принес странные таинства, связанные с бычьей кровью. Восточные предрассудки как нельзя лучше вписывались в Империю времен упадка, но почему же один из них продержался до XX века и становится все сильнее? Если бы мы оставались митраистами, потому что при Домициане вошли в моду персидские прически и другие поветрия, мы бы все-таки немного отстали от моды.
То же самое можно сказать о покровительстве властей. Когда Империя переживала упадок и крах, императоры поддерживали некоторые культы, и культы эти пришли к упадку и краху. Непонятно, почему один из них наотрез отказался пасть, почему он крепнул, пока падали другие, и не проявляет признаков старости сейчас, когда еще один эон закончился и еще одна цивилизация пришла в упадок.
И вот что любопытно: те самые ереси, за борьбу с которыми порицают Церковь первых веков, свидетельствуют в ее пользу. Ее обвиняют во многих грехах, но в этих грехах повинна не она, а те, кого она сокрушила. Если было суеверие, она отвергла его как суеверие. Если было отступление к варварству, она отвергла его именно за варварство. Если модные забавы увядающей Империи заслуживали смерти, именно Церковь, она одна, убила их.
Историки и критики объясняют нам, почему возникли и почему погибли гностики, ариане или несториане. Они не объясняют, почему возникла Церковь и почему она воевала с тем самым злом, в котором обвиняют ее самое.
Что может быть привычнее таких, например, слов: «Христианство прежде всего было движением аскетов. Они бежали в пустыню, заточали себя в обители, отказывались от жизни и от всякой радости, и все это — мрачная реакция против природы, ненависть к плоти, страх перед материальным миром, повальное самоубийство чувств и даже личности — шло от восточного фанатизма (вспомним факиров), основанного, в конечном счете, на глубоком пессимизме, воспринимающем бытие как зло».
Самое странное, что это верно, только относится не к Церкви, а к еретикам, осужденным Церковью. Точно так же мы можем описать во всех подробностях грехи, ошибки и промахи Георга III, но по оплошности приписать их Джорджу Вашингтону или преступления большевиков приписать царю. Церковь первых веков была аскетической, но совсем в другом смысле и по другим причинам. Философия ненависти к жизни действительно существовала, только не там, где принято ее видеть.
На самом деле было так. Когда христианство пришло в мир, на него, словно осы на пчелу, ринулись роем мистические и метафизические секты, в большинстве своем восточные. Со стороны все они были похожи, и голоса их сливались в нестройное жужжание. Но только одна золотая точка во всем этом облаке могла построить ульи для грядущих поколений, дать миру мед и воск, сладость и свет.
Осы перемерли зимой, мало кто теперь про них слышал, большинство о них и не догадывается, поэтому первый период нашей веры нам непонятен. Можно привести и другое сравнение. Когда прорвалась плотина между Западом и Востоком и новая мистика хлынула в Европу, в этом потоке было немало аскетизма, еще больше пессимизма. Затопил он поначалу едва ли не все христианство. Он родился на темной границе между восточной философией и восточной мифологией и взял от самых странных философов склонность к схемам и генеалогическим древам.
Тех, кто, по преданию, следовал загадочному Мани, зовут манихеями. Сходные с ними учения известны под именем гностических, они поражают сложностью, но сутью их был пессимизм. И малихеи, и гностики считали сотворение мера делом злого начала. У некоторых из этих культов был азиатский привкус, который есть в буддизме, — ощущение, что жизнь замутняет чистоту бытия. Весь этот темный поток хлынул сквозь плотину примерно тогда же, когда возникло христианство.
Но в том-то и суть, что они не смешивались, как не смешиваются вода и масло. Наша вера сохранилась, словно река, чудом текущая сквозь море. И доказательство этому чуду, как многое в истории Церкви, — не умозрительно, но глубоко практично: море было соленым и горьким, оно пахло смертью, а этот поток утолял жажду.
Чистоту Церкви охраняли догматы, и ничто другое, наверное, не охранило бы ее. Если бы Церковь не отвергла манихеев, она могла бы стать манихейской. Если бы она не опровергла гностиков, она могла бы стать такой, как они. Но она опровергла их, отвергла, и это доказывает, что она не была ни манихейской, ни гностической. Во всяком случае, она доказала, что не все совпадало в ней с манихейством и гнозисом; чем же это могло быть, если не Благой Вестью Вифлеема и победной трубой Воскресения?
Церковь была аскетичной, но доказала, что пессимизма в ней нет, осудив пессимистов. Она признала, что человек — грешен, но никогда не говорила, что жизнь есть зло, и осудила тех, кто говорил так. Мы нетерпимы к ней, ибо она нетерпима к ересям первых веков. На самом деле именно эта нетерпимость и доказывает, что Церковь собиралась стать всеобщей и широкой. Потому и спешила она объяснить, что не считает человека безнадежно гнусным, мир — непоправимо дурным, брак — грехом, рождение ребенка — несчастьем.
Христиане были аскетами, потому что только аскеза могла очистить от греха; но в громе своих анафем они провозвестили, что не борются ни против людей, ни против природы; что они очищают, а не разрушают мир. Ничто, кроме этих анафем, не очистило бы его в той мешанине, благодаря которой мы и сейчас путаем Церковь с ее смертельным врагом.
Только догма могла сдержать разгулявшуюся фантазию пессимистов, восставших против природы, — противостоять их эонам, их демиургу, их странному Логосу и невеселой Софии. Если бы Церковь не настаивала на богословии, она растворилась бы в безумной мифологии мистиков, далекой от жизни и от любви к живому.
Не надо забывать, что эта «мифология наизнанку» отменила бы все, что было естественного в язычестве. Плутон встал бы выше Юпитера, Гадес — выше Олимпа, Брахма и дыхание жизни подчинились бы Шиве, сверкающему оком смерти.
Церковь горела сама чистым огнем целомудрия, она умерщвляла плоть, но разница была от этого не меньше, а больше. Нам особенно важно понять, где именно догма провела Границу. Человек мог стоять день и ночь на столпе и прославиться аскезой. Но стоило ему сказать, что мир гадок или что жениться грешно, как его осуждали за ересь.
Если христиан путают с гностиками, это не их вина, особенно когда одни и те же люди обвиняют их в преследовании аскетизма и в сочувствии ему. Церковь не была манихейским движением. Она была скорее укротительницей, чем покровительницей аскезы. Если мы не поймем этого, нам не понять, например, историю Августина. Пока он был обыкновенным мирским человеком, человеком своего времени, он считал себя манихеем. Это было и современно, и модно. Но когда он обратился, он обрушился со всей яростью именно на манихеев.
Христианин скажет, что из пессимиста он превратился в аскета. С точки зрения пессимистов, он из аскета превратился в блаженного. Ненависть к жизни и природе он нашел и без Церкви, в язычестве; и отказался от них, обратившись. Это только подчеркивается тем, что Августин Блаженный и строже, и печальней святого Франциска и святой Терезы. Познакомившись с самым грустным и даже самым мрачным из христианских святых, мы все-таки можем спросить: «Если христианство ненавидело жизнь, почему оно боролось с манихеями?»
Возьмем другое привычное, рационалистическое объяснение. Мы нередко читаем: «Христианство вообще не возвышалось, оно не поднималось снизу, его навязали сверху. Это очень типично для тоталитарных государств. Империя действительно была Империей, ею правил император. Один из императоров случайно стал христианином. С таким же успехом он мог стать митраистом, саддукеем или огнепоклонником; в Империи времен упадка богатые, образованные люди увлекались эксцентричными восточными культами. Он принял христианство, оно стало государственной религией, а потому обрело силу и непобедимость». Так пишут нередко. Но мы призовем еретиков, чтобы это опровергнуть.
Государственная религия действительно существовала, и она умерла не потому, что была государственной, ее убила истинная вера. Арианство в какой-то мере похоже на то, что проповедуют сейчас: Христу отводится в нем странное, промежуточное место. Многим казалось, что это и понятнее, и либеральней. Ариане были, так сказать, людьми умеренными, чувствующими дух времени. Многие радовались, что наконец из мешанины первых дрязг выкристаллизовалась приличная религия, на которой вполне может успокоиться цивилизованное общество.
Ее принял и сделал государственной сам император; военачальники и воинская знать молодых варварских северных стран поддерживали ее. Поэтому особенно важно то, что случилось потом. Точно так же как наш современник-унитарий может легко стать полным агностиком, величайший из императоров-ариан отбросил последние притязания на христианство и сменил Ария на Аполлона. Он был кесарь из кесарей — воин, ученый, истинный философ на троне. Ему казалось, что по его знаку снова встало солнце. Заговорили оракулы, словно птицы запели на заре; вернулись языческие боги. Пришел конец странному, временному восточному суеверию.
Так оно и было — временное суеверие кончилось. Пришел конец причуде императора и моде поклонения. То, что началось при Константине, кончилось при Юлиане. Но кончилось не все. В тот час, бросив вызов народной суматохе Соборов, Афанасий встал против мира. Мы остановимся на этом подробнее, это очень важно, а сейчас перестали понимать, в чем тут соль. Люди просвещенные любят приводить как пример догматического крохоборства и мелочных сектантских споров вопрос о предвечности Сына.
Те же либералы вечно приводят как пример чистого, простого христианства, не испорченного догматическими спорами, слова: «Бог есть Любовь». Но ведь это одно и то же; во всяком случае, второе почти бессмысленно без первого. Сухая догма — логическое выражение прекраснейшего чувства. Если безначальный Бог существует прежде всех, кого же любил Он, когда некого было любить? Если в немыслимой вечности Он был один, что значат слова о том, что Он — Любовь?
Эту тайну можно объяснить только мистически: по-видимому, в Его природе есть что-то, подобное самовыражению; Он что-то порождал и созерцал порожденное Им. Без этого поистине неразумно усложнять последнюю суть Божества такой идеей, как любовь. Если наши современники действительно ищут простую религию любви, пусть они обратятся к Никейскому Символу Веры. Трубный глас истинного христианства — весь мятеж, вся любовь, вся милость Вифлеема — звучал особенно громко и чисто, когда Афанасий бросил вызов холодному компромиссу ариан.
Это он сражался за Бога Любви против бога бесцветного далекого надзора, бога стоиков и агностиков. Это он защищал Младенца Христа от серого божества фарисеев. Он бился за ту несравненно прекрасную связь, ту взаимную близость, благодаря которой Пресвятая Троица полна тепла и любви, как Святое Семейство.
Церкви снова, второй раз, пришлось встать против Империи, и это показывает, что в мире развивалось нечто очень весомое, личное и несовместимое с тем, что выбрала Империя. Сила эта разрушила без остатка официальную имперскую веру. Она пошла своим путем, идет им и теперь. Таких примеров много, и все было так же, как с манихеями и арианами. Через несколько веков, например, Церковь снова отстояла Троицу (то есть Любовь, если судить логично) против одинокого и упрощенного Бога мусульман.
Многие никак не поймут теперь, почему и за что сражались крестоносцы; многие даже считают, что христианство — разновидность так называемого «иудаизма», вошедшего в силу с упадком эллинизма. Сторонников этого взгляда, конечно, озадачит война Креста и Полумесяца.
Если в христианстве нет ничего, кроме простой морали и борьбы с многобожием, почему же оно не слилось с исламом? Потому что ислам был варварской реакцией на ту в высшей степени человечную сложность, которая свойственна христианству: на то равновесие в Самом Боге, подобное равновесию в семье, из-за которого наша вера исполнена здравого смысла, а здравый смысл стал душой нашей цивилизации.
Церковь с самого начала проносит свои взгляды сквозь моды и вкусы века. Она беспристрастно наносит удары и в ту и в другую сторону, бьет по пессимизму манихеев н по оптимизму пелагиан. Она не была манихейским движением, потому что вообще не была движением; она не была придворной модой, потому что не была модой. Она совпадала во времени с движениями и модами, но всегда умела обуздать их и пережить.
Великие ересиархи могут встать из могил, чтобы опровергнуть нынешних своих коллег. Новые не сказали ничего, что бы не оспорили те, давние. Вот кто-то бросит походя, что христианство — болезненная, чисто духовная, аскетическая реакция, пляска факиров, ненавидящих жизнь и любовь. Но Мани, великий мистик, возопит с тайного трона: «Не христианам говорить о духе! Они — не аскеты, они пошли на сделку с бедствием жизни, с мерзостью брака. По их вине плоды, злаки и дети оскверняют землю. Эти безумцы обновили мир, когда я едва не прикончил его».
Другой напишет, что Церковь — лишь тень Империи, прихоть случайного тирана, висящий над современной Европой призрак Рима. Но Арий-пресвитер ответит из тьмы забвения: «Если бы это была так, мир принял бы мою, разумную веру. Ее сокрушили демагоги, не убоявшиеся кесаря. Мой защитник облачался в пурпур, и меня славили орлы. Что-что, а это у меня было; но я погиб».
Третий скажет, что христианство — попросту панический страх перед вечными муками, бегство от мщения, агония самобичеваний; и это понравится тем, кому страшна наша вера. Но суровый голос Тертуллиана ответит: «Почему же отвергли меня? Почему, мягкосердечные глупые люди встали против меня, когда я провозгласил гибель всех грешников? Какая сила противилась мне, когда я грозил отступникам геенной? Но кто пошел по этому пути дальше меня и кто, как ни я, сказал; «Верю, ибо нелепо»»?
Четвертый предположит, что дух семитов-кочевников сокрушил удобное и уютное язычество, его города, его домашних богов, и ревнивое племя монотеистов навязало своего ревнивого Бога.
Но Магомет ответит из красного вихря пустыни: «Кто служил единому Богу ревностней, чем я? Кто подарил Ему такое одиночество в небе? Кто воздал больше почестей Аврааму и Моисею, кто сокрушил больше идолов? Какая же сила отбросила меня, словно содрогнулось живое тело? Чей фанатизм смел меня с Сицилии и вырвал мои крепкие корни из скал Испании? Во что верили воины всех стран и сословий, когда кричали, что моей гибели хочет сам Господь? Какая праща метнула Готфрида на стену Иерусалима, что удержало Собесского у ворот Вены? Не только единобожием была вера, которая так враждовала со мной».
Те, кто считают христианство узким и фанатичным, обречены на вечное удивление. Мы — аскеты и воюем с аскезой; мы — наследники Рима и воюем с Римом; мы монотеисты — и бьемся с монотеизмом. Загадку христианства не разрешишь, назвав его нелепостью. Если оно нелепо, почему же оно кажется разумным миллионам здравомыслящих людей, несмотря на все перемены без малого двух тысячелетий? Я нахожу одну разгадку: потому что оно не нелепо, а разумно. Если христиане — фанатики, они фанатично защищают разум, обличают глупость.
Только этим я могу объяснить, почему наша вера так свободна и так тверда, почему она не желает принимать помощи от сил, которые, на первый взгляд, важны для ее существования; почему так строга к идеям, которые, также на первый взгляд, очень близки к ней; почему знает все чаяния века и всегда умеет встать над ними; почему никогда не говорит того, что от нее ждут, и никогда не отказывается от своих слов.
Все это возможно только в одном случае: как Паллада из головы Зевса, она вышла из разума Господня целостной, зрелой, сильной, готовой к суду и битве.
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал отвечать здесь на комментарии к своим постам. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Ответ не сложен, надо просто представить русскую матрежку
У нас есть дерево и мы(мусульмане) утверждаем что его создал Аллаh, но атеист ответит - «Нет он развивался из семени, он не появляся просто так» - потом мусульманин также ответит, кто же дал начало этому развитию» - атеист ответит, - «Природа, фотосинтез, солнце и т.д.» - затем мусульмвнин ответит другим вопросом - «Кто(или что как хотите атеисты) дал(о) начало природе, фотосинтезу, солнцу и т.д.» - атеист снова ответит - «развитие химических веществ в составе этих организмов и объектов» - затем мусульманин ответит - «По физическим законам, бесконечности, в нашей вселенной, не могут существовать, так что объект не будет бесконечно падать в самого себя, то есть дерево-семя-атом-кварки, глюоны и т.д, все меньшее состоит из еще меньшего, но у всего есть начало и начало это Бог
Приходят евреи к Всевышнему и жалуются на других. Требуют наказания. Им в ответ.
-Конечно я накажу всех недостойных в будущем. Устрою им адские муки.
-Можно нам их наказать. Сразу и быстро, здесь на земле им утроить адские муки? Просят евреи.
-Конечно можно, давайте в кредит и наказывайте.
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?