Серия «Про подростков»

Понимаю, что нужно копнуть глубже, вспоминаю про некий дисциплинарный журнал, который ведется в классе. Прошу жену скинуть скрины. И увлекательное у меня чтение выходит. То сорвал урок, то орал, то не готов, то нет тетради, то заявил, что не видит смысла заводить тетрадь, так как четверть скоро закончится. И отдельным пунктом: делал математику на уроке истории или русский на биологии. Отлично! То есть я проверял два предмета: русский и математику, ребенок не делал больше ничего и даже эти 2 предмета делал в школе на других уроках. Неясная комиссия в этот момент стала приобретать весьма четкие и от этого очень неприятные очертания.

А жена продолжает зудеть, что к ребенку несправедливо относятся, включили негативный фильтр, что классная жаба и ее саму, и всю нашу семью ненавидит, ну и так далее и по кругу. Можно, конечно, и так на все это посмотреть, но, боюсь, на комиссии этого будет мало. Жена добавляет, этот дисциплинарный журнал вообще ребенок вел и верить ему нельзя. Снова сажусь разглядывать скрины, действительно, есть записи детской рукой и даже без подписи учителей. Есть и фамилия девочки, конечно, та самая, которую толкнули.

Хорошо, классная и школа здесь явно нарушили регламент и если что, то можно об этом поговорить, вряд ли им захочется эту историю раздувать. Но понимаю, что пятница будет трудной.

Пятница. Идем в школу. Просят подождать у кабинета директора. Ждем 15 минут, наконец, из кабинета выходит, немного покачиваясь, какая-то молодая женщина, моя говорит: мама такого-то. Не знаю, радоваться, что мы в коллективе или переживать, потому что выглядела она не очень. Наконец, вызывают.

Заходим, длинный стол, за ним десять человек и не директор школы во главе собрания. Это место заняла незнакомая нам волевая женщина слегка за пятьдесят, которая представляется директором по воспитательной работе всего учебного комплекса, и начинает представлять остальных: директор школы, старший психолог, учителя математики, биологии, истории, английского, литературы, она же наша любимая жаба.

И начинается. Сначала главная толкает речь минут на пять о важности взаимодействия школы и родителей и о серьезном ужесточении системы контроля за родителями, включая право социальных работников приходит на дом и проверять, что там с детьми. Как я понимаю, в этом месте мы должны были испугаться и осознать, какая власть и сила стоит за уважаемым собранием. Пока она все это рассказывает, в голове созревает план поведения на комиссии. Чувствую, что каяться будет плохой тактикой, лучше сначала самому на них наехать, а потом согласиться с частью выявленных уважаемыми педагогами недостатков в воспитании нашего ребенка. И, честно говоря, обдумывая все это, злюсь, потому что не люблю комиссии и коллективную безответственность в виде коллективной травли. Наконец, главная передает слово директору. Тот бодро начинает рассказывать про вчерашний инцидент, используя слово «ударил». Прерываю его, прошу не использовать слово «ударил» и внести в протокол слово «толкнул» и указать, что никаких телесных повреждений выявлено не было. Тут встревает классная и говорит, что он назвал эту девочку тварью после того, как она побежала жаловаться, жена в ответ: «Неправда! Он назвал ее крысой». Пару секунд раздумываю, меняет ли это что-то в истории, про себя отмечаю, что согласен с сыном и что девочка действительно крыса, но вслух говорю, что это неправильно, нельзя даже очень плохих девочек так называть. Директор после внесения поправок в протокол как-то сник и закруглился, передав слово классной. Та в лучших традициях русской литературы начала за здравие, какой способный, какой талантливый, ямб от хорея единственный в классе отличил, но…и понеслась, и такой, и сякой. Слушаю минуту, потом прерываю вопросом, а скажите, пожалуйста, а почему у вас в классе дисциплинарный журнал ведет ребенок и, что удивительно, именно этот ребенок все время провоцирует моего сына и тут же бежит жаловаться. И нет ли тут какой-то нехорошей закономерности, может ее попросили так делать…возникает легкий конфликт, который завершает директор словами, да, да, мы знаем об этой ситуации и сейчас с ней разбираемся. Классная замолкает и, что важно, молчит до конца заседания. Первый раунд за нами.

Дальше все по плану. Спрашивают остальных учителей, они чихвостят ребенка, но все говорят, очень способный. Я вздыхаю, мол, недоглядел, доверился, был обманут, приму меры. Тут, кстати, забавно, в разговор вступает Главная и намекает, что телесные наказания у нас запрещены законом. Думаю, видимо, немного переигрываю, надо меньше экспрессии.

Все учителя отстрелялись, и слово переходит к старшему психологу. За что я не люблю плохих психологов, так это за их чудовищный, псевдонаучный русский язык, ну зачем использовать выражение «повышенные осцилляции», когда можно сказать «излишняя возбудимость». Хороший психолог всегда говорит просто и понятно. Ну да не важно. Вещает минут пятнадцать, и я понимаю, что большая часть сидящих за столом не только не пытается его понять, но и явно еще на предыдущих комиссиях отказалась от таких попыток.

И вот, слово возвращается к Главной. Она, кстати, оказалась нормальной теткой с тремя взрослыми сыновьями и когда говорила не официальные вещи, была совершенно адекватным человеком. Мы с ней обсудили трудности воспитания сыновей, особенно футболистов и наконец, она огласила резюме. Что высокая комиссия, изучив наш вопрос, ставит нашего ребенка под школьный контроль, это самая легкая форма, есть еще школьный надзор и так далее, вплоть до комиссии при прокуратуре. Что просят обратить особое внимание на поведение и обучение ребенка, а они со своей стороны окажут всяческую помощь в школе трудному подростку. И вот если бы она здесь остановилась, я бы ушел с комиссии с чувством, что бывают и нормальные комиссии, в которых люди не превращаются в демонов. Но она продолжила. Продолжила десятиминутным зачитыванием статей Конституции РФ об обязанностях родителей и о нашем долге выполнять основной закон Российской Федерации. Спорить я не стал, да и трудно с Конституцией спорить, хотелось побыстрее на волю.

Канал в Telegram: https://t.me/+dMPO9JRktFk5Yzk6