Хруст смачный, отчётливый и оттого ещё более отвратительный растерзал, остатки сна. В тёмной комнате, нарядной, искрящейся мишурой и россыпью золотистых снежинок на окнах днём, в три ночи - хоть глаз выколи. Только четыре зелёных электронных цифры на стареньком видеомагнитофоне – писке моды прошлого века - светятся кошачьим прищуром, буравя пространство. Но свет от них застрял за прозрачной пластиковой панелью.
Лена мотнула головой, рассыпая рыжие кудряшки по пузатой пуховой подушке - бабушкиному наследству. Все уже давно перешли на плоские ортопедические, и только она хранила верность этой «старорежимной» постельной принадлежности. Умные люди говорили, что в пуховых и перьевых подушках заводятся клещи. Маленькие, невидимые глазу клещики, как утверждали менее умные люди, могут проникать в наш мозг во время сна. Лена не верила, отмахивалась. Но сейчас...
Впервые Лена усомнилась в своём выборе. Может, и правда эти самые клещики, преодолев наконец плотное тиковое полотно наперника и нежную, мягкую бязевую ткань наволочки, выбрались из своего заточения и сквозь крохотные отверстия волосяных луковиц проникли в её мозг. Бред! Она всегда была реалисткой, ни в какую мистику не верила, поэтому пыталась найти хоть какое-то логическое объяснение происходящему, но не находила. Обнадёживало одно - хруст шёл не изнутри, значит, на её мозг никто не покушался.
Лена постаралась сосредоточиться и понять, откуда всё-таки исходит страшный звук. Пугающий, похожий на чавканье хруст раздавался из того самого угла, где стояла новогодняя ёлка. Это была не ёлка, а сосна, но всё равно живая, зелёная, пахнущая хвоей и колючая. Как положено. Ёлку, то есть сосну, привёз из леса и вручил неделю назад дядя Миша. А чего тратиться, если там, где он работает, этих сосен-самосевок завались? Дядя Миша называл это санитарной вырубкой, стараясь убедить себя и родных в благих намерениях, а не в меркантильности собственных интересов. Все знали, что сосенками дядя Миша приторговывает. Но скромно. Родным бесплатно, соседям по-божески, почти что даром. В результате все оставались довольны, и никто о дяде Мише плохо не думал.
Пару дней сосна простояла на балконе, затем её вставили в большое пластиковое ведро с песком и нарядили. Каждый день Лена заботливо подливала в песок водичку, отчего сосна распушилась и пряно запахла смолой. Этот знакомый с детства запах Нового года дарил ощущение праздника до самого Крещения. Но до Крещения ещё целая неделя...
Что же происходит? Что за животное поселилось в лапах лесного дерева и что оно, это неведомое животное, там пожирает? Ни кошки, ни собаки, ни даже хомяка в их доме отродясь не водилось. Квартира находится на 9-м этаже, мышам взяться неоткуда.
Страх парализовал тело. Чтобы прийти в себя Лена снова тряхнула головой, прогоняя наваждение, затем, собравшись с духом, встала. Дорога от кровати до выключателя на стене показалась нескончаемой. Пока на ватных ногах она преодолевала тягостный путь, мерзкое чавканье продолжалось и даже, как показалось, усилилось. Будто кто-то торопился дожрать свой харч, торопился успеть до того момента, как пролитый свет выведет его на чистую воду.
Вот она, спасительная кнопочка выключателя, объясняющая и ставящая всё на свои места. Яркие лучи света пронзили комнату, на мгновение ослепив глаза. Приготовившись к ужасной картине, Лена посмотрела в угол, но ничего странного не увидела. Никаких чудовищ. Сосна посверкивала стеклянными шарами и серебристыми нитями «дождика». Однако зловещий хруст продолжался.
Лена обошла сосну. Ничего. Только непонятно откуда взявшаяся зелёная пыльца на полу вокруг пластикового ведёрка. Она присела, провела мизинцем по пыльце. Палец окрасился зелёной трухой. Лена подняла глаза и обомлела. Из некогда пушистых лап сосны в разные стороны торчали бесцветные, не толще паутины, иголки, а по древесному ответвлению, изгибая зелёные спины, ползали гусеницы. Полчища маленьких зелёных насекомых атаковали дерево, плотоядно пожирая остатки его жизни, а заодно и праздника.
В тот же день сосну выбросили, а дядя Миша ещё долго оправдывался перед родственниками, уверяя, что во всём виновата небывало тёплая прошлогодняя зима, из-за которой часть популяции насекомых не вымерзла, а расплодилась в невероятных количествах.
Котька Дрищев, как и всякий настоящий мужик, любил выпить. Напивался он нечасто, ну как нечасто — пару раз в неделю, так что лыка не вязал. В остальные дни он не пил, а употреблял. Свою норму знал — не больше половины «поллитры». Употреблял Котька, как правило, дома, а вот напивался обычно в компании сотоварищей — Федьки Зелепукина и Вадьки Железобетонова. В компании норма увеличивалась до размеров «пока лезло». Лезло почти всё, что содержало хоть какое-то количество спирта.
Желудок у Котьки будь здоров! Выдерживал и денатурат, и «тормозуху», и всякую прочую химию. Тем непонятней было случившееся.
Весь вечер они пили. Повод был самый что ни на есть уважительный — Вадька Железобетонов уезжал на Север на заработки. Ну как уезжал — собирался. В серьёзности намерений сомневаться не приходилось, Вадька демонстрировал мохнатую шапку, купленную на рынке у сурового коренастого мужика, один вид которого вселял уверенность — северянин. Правда, на переезд нужны были деньги, а Вадька временно не работал. Ну как временно — где-то полгода, с тех пор как выгнали с работы за беспробудное пьянство. Но перед трудностями пасуют только слабаки, а Вадька, несмотря на щуплый вид и впалые щёки, таковым не являлся. Вадька был оптимист, а это как нельзя лучше свидетельствовало о силе его духа.
— Ну и пошёл он… к такой-то матери, — махнул, как отрезал Вадька, получив на руки последнюю зарплату. Кого конкретно он имел в виду — для друзей осталось загадкой, так как расспрашивать товарища, бередить его раны было жестоко. Понятно же, человек переживает, хоть и не показывает виду.
Друзья Вадьку поддержали и обмыли начало новой жизни. Пили тогда не что попало, а настойку боярышника. Аптекарша Зина, осуждающе качая головой, отсчитала двадцать бутылочек:
— Это лекарство для сердечников, больному человеку помочь может, а вы…
— А нам что? Не поможет, что ли? Не видишь, у человека сердце болит? Неприятности у него. И у нас за друга тоже… — парировал Котька, заслужив уважительный взгляд товарищей.
Конечно, боярышником в тот раз дело не закончилось, хотя попытка и была, но вредная Зинка наотрез отказалась продать им ещё партию лекарства в долг. Добирать пришлось огуречным лосьоном и тройным одеколоном, который Федька выгреб из шкафчика своей престарелой матери. Мать Федьки всегда держала стратегический запас «на случай войны». Тройной одеколон у Степаниды Федосовны был средством от всего, им она лечила всё. Ну как всё — кое-что она лечила керосином, но пить керосин Федька побаивался.
Каждый вечер перед сном женщина натирала одеколоном больные ноги, укутывала потрёпанным ватным одеялом и чувствовала себя абсолютно здоровой — старый артрит отступал перед непробиваемой уверенностью женщины в чудодейственной силе тройного одеколона. К слову, одеколоном лечила Степанида Федосовна и свою старую подслеповатую собаку. Закапывать одеколон в глаз собаке она не решалась, но лапы натирала так же, как и себе, регулярно. Слепая собака резво скакала по двору на всех своих четырёх здоровых лапах, натыкаясь то на садовый инвентарь, то на пробегающую мимо курицу. Впрочем, к случившемуся это никакого отношения не имеет.
Пару месяцев Вадька ждал, что завод начнёт разваливаться и начальник цеха сам прибежит его умолять вернуться. Конечно, он гордо скажет «нет» и выставит жалкого человечишку за дверь — будет знать, как ценными специалистами разбрасываться. Но время шло, противный начцеха так и не приходил, а жить на что-то надо. Пришлось податься в грузчики, больше всё равно никуда не брали. А ведь когда-то Вадька мечтал стать гинекологом. Друзья откровенно ржали над его мечтой, но цель у Вадьки была благая, он хотел помогать женщинам, а не на голые 3,14ськи смотреть, как думали товарищи.
— Устроюсь и вас к себе заберу, — уверял Вадька, приглаживая мохнатую шапку из лисы. Шапка была большой не только по внешним габаритам, но и по размеру. Она всё время съезжала на лоб, торчащие в разные стороны жёлто-чёрные ворсинки лезли в глаза, но Вадька не снимал шапку даже в помещении.
Вадькино предложение Константину Дрищеву понравилось. Котельная ему надоела до чёртиков, больших денег не приносила, почти вся зарплата успевала закончиться за неделю до следующей выплаты. Котька лентяем не был, нет. Наоборот, парень он рукастый, может слепить из чего угодно стоящую вещь. Это, собственно, и помогало ему протянуть какое-то время до аванса. Вот на днях, например, сосед Абрам Израилевич Венедицкий, решившийся наконец переехать на свою историческую родину, выбросил на помойку старый поломанный пылесос и ещё кучу полезных вещей, включая шёлковые, расшитые бордовыми цветами покрывало и наволочки. Всё это добро почти тут же перекочевало к Котьке домой. Весь день он латал, мыл, привинчивал и отвинчивал всё, что в этом нуждалось, чтоб придать вещам приличный товарный вид и на следующий день отнсети на барахолку. Котька был поцелован Гермесом, продать мог всё что угодно. Правда, за небольшие деньги, но всё же…
Вот и на этот раз ему удалось сбыть с рук весь выброшенный скарб Венедицкого, окромя двух расшитых наволочек. Даже пылесос, у которого в шланге у самого наконечника зияла приличная трещина и всасываемый воздух вылетал со свистом уже в начале своего пути, и тот удалось всучить какому-то ушлому прощелыге. Прощелыга долго осматривал сам прибор: открывал защёлки, вынимал мешок для пыли, разматывал путаный клубок провода, особенно тщательно осмотрел вилку. Всё время, пока привередливый покупатель искал повод сбросить и без того бросовую цену, Котька крепко держал шланг у основания насадки, огромной лапищей прикрывая трещину.
— Ладно, бери за полтинник, — великодушно уступил Котька и быстро засунул шланг в изодранный пакет.
Оставшиеся бесхозными шёлковые наволочки подарил Виолетке Сидоркиной. А что, Котька парень щедрый, а Виолетка ему давно нравилась. Впрочем, и это к случившемуся никакого отношения не имеет.
Мороз на улице стоял настоящий, январский. Проводы решено было устроить у Федьки в сарае. Денег на водку даже в складчину не хватало.
— Лан, я проставляюсь, — заверил Вадька и плюхнул на ящик пятилитровую пластиковую бутыль с омывайкой. Пустые баночки из-под томатного соуса заменили стаканы.
— Надо бы чем-то закусить, — Федька оглядел сарай, но ничего подходящего не узрел. Ну не соломой же в самом деле занюхивать.
— Вот, — Вадька долго копошился в кармане и наконец выложил на ящик батончик «Сникерса». — Мировой закусон. На сдачу всучили позавчера. Специально заныкал, как знал.
На пробу «Незамерзайка» оказалась не очень, но шоколадный батончик вкус прилично скрашивал. Когда же поделенный на тонкие пластинки «Сникерс» закончился, им уже было всё равно. Где-то после третьего литра Котьке поплохело. Ну как поплохело? Внутри странно побулькивало и рвалось наружу, но опозориться перед друзьями не хотелось.
Котька икнул и через силу скомандовал:
— Наливай. Не тяни.
Первым отрубился Федька. Довольно мужественно допив с друзьями четвёртый литр, он на мгновение застыл, как будто раздумывая над дальнейшей перспективой своего пребывания здесь, и без всякого предупреждения рухнул, как Берлинская стена, на деревянный настил пола.
— Слабак, — сделал заключение Котька, всячески подавляя настырное желание блевануть голубоватой жидкостью себе под ноги. — Наливай.
Пятый литр допивали на автомате. Торопились оба. Тошнота набирала обороты, и первым не выдержал Вадька. Допив последний стакан, вернее банку, он тут же сполз с пластиковой катушки, которая служила ему сиденьем, и, встав на карачки, выпустил фонтан мутной серой жидкости.
Странно, но картина унижения друга каким-то мистическим образом повлияла на Котьку. Его вдруг перестало тошнить, а в теле образовалась удивительная лёгкость. Он поднялся и на ватных ногах поплёлся домой. Это было неизменное Котькино правило: сколько бы ни выпил, он всегда возвращался домой. И доходил. Переступив порог, он тут же отрубался и мог проспать в предбаннике до самого утра, но всегда при любых обстоятельствах ночевать он приходил домой.
Нет, что-то явно было испорченным, видимо, «Сникерс», который всучили Вадьке на сдачу и который пролежал в его кармане целых три дня, был просроченным. Иначе с чего бы это его так подкосило. Где-то на полпути у Котьки потемнело в глазах, и он без чувств рухнул в сугроб. Сколько он так пролежал, теперь уже никому не ведомо, но под утро мимо заиндевевшего тела проезжала «Скорая». Водитель, заметивший на обочине чёрный свёрток, не сразу распознал в нём человека и хотел уже было проехать мимо, но глазастая медсестричка заставила притормозить.
Члены бригады, оставив без присмотра помирающую в машине старушку, минут пять пытались привести Котьку в чувство: щупали пульс, подносили к носу зеркальце, отодвигали веки, светили в глаза фонариком, но всё было бесполезно, тело никаких признаков жизни не подавало. Водитель и врач за ноги дотащили Котьку до машины и с трудом забросили его внутрь салона. За то время, пока сердобольные врачи, исполняя свой долг, колдовали над Котькой, разбитая инсультом старушка благополучно померла.
— В морг, — устало скомандовал врач, и «Скорая» во всю прыть понеслась по заснеженным улочкам городка, оставляя за собой клубы выхлопного пара.
Очнулся Котька через сутки. Он не сразу открыл глаза, какое-то время собирался с мыслями. Последнее, что ему удалось вспомнить, был Вадька, стоящий на четвереньках и изрыгающий незамерзайку. Тело казалось раздавленным, будто его сплющило бетонной плитой. Или могильной?!
Котьке стало страшно. Ещё ему стало холодно. Затрясло. Где же он? Котька стянул с головы простыню, открыл глаза и огляделся. Вокруг него на сверкающих металлом кушетках, словно коконы, лежали свёртки. Из каждого наружу торчала синюшная человеческая ступня с привязанной марлевым жгутиком к большому пальцу биркой.
Точно такая же бирка болталась на пальце и у Котьки.
- Вот! - Олька высыпала перед нами груду мелких монет. - Подбрасывайте.
Олька нуждалась в деньгах. Всегда. Жила Олька одна, на зарплату, но на шее у неё висел сын-алкоголик и ипотека за комнату в коммуналке. Деньги - это Олькин фетиш, наркотик, смысл жизни. Денег хотелось много. Так, чтоб как в сказке - "над златом чахнуть". И способы, чтобы их заполучить она пробовала всякие. А тут статья в интернете: "... Возьмёшь монетки определённого достоинства и года выпуска, подкинешь и та, что гербом вверх упадёт, - счастливая". И кидать надо, пока последняя не останется. Вот та и твоя. Просверли в ней дырочку, на колечко с ключами повесь, и будет тебе денежное счастье.
Олька свою монетку накидала, остальные нам принесла, и хоть я в такую ерунду не верю, но монетку на колечко с ключами повесила. Чем чёрт не шутит!
В то время я подрабатывала статьями в интернете. И что вы думаете? Повалили мне заказы, писать не успеваю, а за статьи, значит, и деньги. Заработала монетка, ну и я, соответственно.
А тут Вербное воскресенье, праздник значительный, работать нельзя, а у меня срочные заказы, до обеда сдать надо, просрочу - и всё, "пиши пропало", заказчики ждать не любят, у них таких, как я... Откажутся, и рейтинг мой сразу упадёт, и репутация ответственного исполнителя запятнана будет навсегда.
Эх! Махнула рукой и всё сделала. Отправила статьи и решила в магазин сходить, да не тот, что возле дома, а в тот, что за лесополосой. Ну, дверь закрыла, ключи в карман - и в путь. Иду, руки в карманы, под ноги не смотрю, зацепилась ботинком за корешок и полетела носом вниз. Коленку разбила, джинсы в грязи вымазала, порвала. Чертыхнулась и назад пошла. Подошла к дому, руку в карман, а ключей нет. Видимо, во время падения ключики из кармана вылетели вместе со счастливой монеткой. Про неё я позже вспомнила, а в ту минуту расстроилась, плюхнулась задом на лавочку, на спинку откинулась,стала мужу звонить. И совсем забыла, что накануне был субботник и лавочки все покрасили. Муж сказал, что придёт поздно, какой-то срочный аврал нарисовался, и вырваться не может. Делать нечего, пошла в кинотеатр убивать время.
Фильм попался длиннющий и скучный, а когда я из кинотеатра вышла, на улице уже было темно. Муж открыл мне дверь и обомлел. Я стояла в грязных джинсах, в ярких отпечатках масляной краски, злая и голодная. А про свою монетку я вспомнила, когда открыла интернет. Все мои заказчики написали мне, что заказов больше не будет.
Тяжёлая работа у контролёрш ОТК! Скажите, нет? Ну, может, есть и потяжелей, конечно, но Люсе и Кате так не кажется. Разогнувшись, обе откидываются на спинки стульев. Небольшой перерыв не помешает. Катька суёт руку в карман и достаёт жменю крупных, в шелухе с белыми прожилками, семечек.
— Будешь? — протягивает Люське.
— Не, у меня свои есть.
— У тебя не такие. — Катька забрасывает в рот неочищенную семечку и причмокивает от удовольствия.
— А чем это твои лучше? — усмехается Люська.
— У меня солёные! А это другой коленкор.
— А ну-ка, дай попробую. — Люська подставляет ладошку.
Семечки в ладошке чуть искрятся мелкими крупинками соли. Люся берёт одну, расколупывает пальцами шелуху и кладет ядрышко в рот. Зубов у Люси — кот наплакал, беречь приходится, позволить себе грызть она не может. Проглотив ядрышко, Люська смотрит на Катьку, разочарованно отвесив нижнюю губу.
— Ну и чего особенного?
— Да ты чё делаешь? — взрывается возмущением Катька. — Кто ж так солёные семечки ест?
Услышав шум, начальник цеха Егорыч направился к девчатам. Не дойдя пары шагов, остановился, как вкопанный в землю столб.
— Ты, когда в рот взяла, — объясняла Катька, — грызть-то не торопись. Сначала вкусом насладись. Погоняй немного во рту от одной щеки к другой, пососи, чтоб солоноватость прочувствовать, а уж потом приступай к основному действию.
— К какому основному?
— Ну, к проглатыванию. А если размер попадётся большой, то, прежде чем глотать, снова обсоси, продли удовольствие.
В конце рабочего дня вызывает начцеха к себе Катьку и ну отчитывать:
— Ты зачем Люську на старости лет всяким пошлостям обучаешь?
Не сразу Катька поняла о чём речь, а когда разобрались, то долго хохотали вместе с Егорычем. До коликов в животе. Такая вот история.
Светка и Танька мечтали съездить в Ленинград. Манили их белые ночи, разводные мосты, золочёные дворцы и даже уродцы Кунсткамеры. А ещё надеялись девчата прикупить в городе трёх революций фирменные шмотки, которые, как говаривали, можно было приобрести у тамошних фарцовщиков и спекулянтов. Для этого устроились подработать на местную швейную фабрику. Трудились подруги, не жалея себя. Так хотелось заработать побольше, что Светка аж две операции на себя взвалила. Гнула спину, как негр. Торопилась — конвейер не ждёт, отчего строчки, как назло, выходили кривые, приходилось пороть и переделывать. В общем, потом, кровью и настоящими слезами дались заработанные барыши.
И вот приезжают подруги в славный город Ленинград. Начали, как подобает, с культурной программы, но и про главный свой интерес не забывают, а тут, как говорится, на ловца и зверь бежит. И зверь-то очень даже приятный в лице культурной старушки в костюмчике, с ракушкой из волос. Ни дать ни взять учительница младших классов. И не бежала, а стояла себе на мостике через Мойку, словно ждала кого. А может, как раз их и ждала. Да точно ждала, потому как, увидев, тут же к ним и направилась. Вежливо поздоровалась, поинтересовалась, кто такие, а узнав, что подруги не местные, поведала им душещипательную историю о заботливом сыночке-моряке, который привез из плавания импортные кофточки, и заговорщицки предложила обрадованным подругам пройти с ней в соседний дом посмотреть вещички.
В подъезде дома старушка раскрыла клеёнчатую сумку и извлекла на свет две водолазки. На груди синтетических кофточек развевался отпечатанный американский флаг, который сразу развеял все сомнения в импортности товара. За ценный товар отдали Светка с Танькой все свои кровно заработанные денежки и вернулись домой.
В модной кофте Светка появилась на танцах всего один раз. В тот день пошёл сильный ливень, и промокший американский флаг растёкся по полотну водолазки сине-красной кляксой. Кроме этого, после стирки свитер в два раза уменьшился в размерах и достался младшей сестрёнке, то есть мне. Линялую кофту я надевала под платье, так что видны были только рукава.
Участь второй кофточки, той, что прикупила Танька, оказалась не менее плачевной. Отец Таньки — ветеран и коммунист - запретил дочери надевать кофту с американским флагом. Всё-таки на дворе был 1979 год, а Танькин отец был настоящим патриотом.
Наверное, любовь к фотографии возникла у отца вместе с моим появлением на свет. Во всяком случае, покупка первого фотоаппарата «Смена» датируется тем же годом, что и время моего рождения. Прожила камера ровно 5 лет. Конец её существованию положили мы с сестрой в тот день, когда родители отправились в театр, опрометчиво оставив нас одних дома.
Между детским любопытством и вполне взрослой любознательностью очень тонкая грань, почти невидимая. Отыскав «Смену» в шкафчике трюмо, мы разобрали её «на винтики», по-детски надеясь отыскать внутри ответ на мучающий нас вопрос: как это устроено? Многочисленные детальки ответа так и не дали, и нам ничего не оставалось, как вновь собрать устройство, что мы, поторапливаемые страхом наказания, и сделали. Оставшиеся лишними детали выбросили в мусорное ведро.
Немногим позже в мусорное ведро отправилась и сама камера. Странно, но обнаружив фотоаппарат испорченным, отец не сказал нам ни слова. Ни отчитал, ни наказал, а купил новый чёрный с серебристыми гранями ФЭД.
Отец умер у нас на руках через полгода после смерти матери, внезапно. Мы приехали, чтобы забрать его к себе в Россию, ждали оформления документов.
На следующий день нам позвонили, сказали, что паспорт готов. Документ так и остался лежать там, в паспортном столе теперь уже чужой для нас страны. Иногда я думаю, может отец просто не хотел покидать это место, которое было для него родным.
После похорон мы предложили родственникам и соседям взять из дома родителей на память всё, что они захотят. Себе я взяла лишь старенький фотоаппарат с потускневшими серебристыми гранями и большими буквами Ф Э Д на чёрном корпусе.
Спустя много лет я познакомилась с одним фотографом-любителем. Рассказала ему про отцовский ФЭД, долго выслушивала хвалебные отзывы об этом устройстве и, наконец, движимая альтруистским порывом, решила подарить ему камеру.
Однако дома на привычном месте фотоаппарата не оказалось. После длительных поисков я обнаружила его на полке в детской комнате.
- Не отдам! - Дочь прижала к груди камеру и побледнела.
- Тебе-то он зачем?
- Не знаю. Но не отдам!
Так ФЭД остался жить в её комнате.
В свадебной суматохе я совсем затерялась. Пока в квартире проходила фотосессия, я встречала гостей, расставляла цветы в вазы, созванивалась с нужными людьми, только через неделю, разбирая в почте снимки, я увидела на одном из них ФЭД. Дочь в белом платье и фате сидела на диване и в руках вместо свадебного букета держала наш старенький, но выглядящий очень элегантным фотоаппарат.
Месяц назад я стала бабушкой. В комнатке с игрушками и шариками, в своей детской колыбельки спит моя маленькая внучка. Во сне она улыбается. И я знаю почему. Напротив, из угла книжной полки, смежив фотобъективные веки, её сон охраняет всё тот же старенький прадедушка ФЭД.
Тема жлобства неисчерпаема. И всё же. Есть у нас на работе один подобный сотрудник. Сразу скажу, работаю я в таком месте, которое находится далеко за городом, добираться туда далеко и сложно, раньше от организации специальный автобус всех возил, потом в связи с оптимизацией расходов, автобус отменили - добирайтесь, как хотите, хоть на такси, хоть на перекладных. Постепенно люди приспособились. Некоторые, как я например, сдали на права, купили автомобили, кто подержанные, кто новые в зависимости от материальных возможностей. Те, что вообще без автомобиля, в складчину (на бензин), договариваются с теми, кто за рулём. Другие по очереди возят. Ну в общем, выручаем друг друга.
А этот сослуживцев живёт со мной в одном доме. Зарплата у него приличная, в раза четыре , а то и пять поболе моей будет. Раньше у него "Жигули" были, а недавно он приобрёл себе дорогую, хорошую иномарку и....поставил ее в гараж. При этом он каждый раз просится к другим, чтоб его довезли на работу и обратно. Народ подвозит. Но я этому товарищу сразу сказала, чтоб даже не рассчитывал. Потому что ненавижу подобное жлобство.
Каждый раз на праздники мы выпускаем газету, в которой я высмеиваю это его жлобство по полной программе, надеясь, что станет ему стыдно или совесть проснётся, но с него, как с гуся вода. При этом мои шутки его совершенно не задевают, он смеётся над ними, т.е. над собой вместе со всеми, причём абсолютно искренне. Честно говоря, меня это обезоруживает. Ну, как с таким бороться?
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
Валька не просто верит в мистику, она в ней живёт. Вот, чтобы с Валькой не случилось - всё: либо знак, либо провидение, либо кто-то порчу навёл. И мы Вальке верим. Ну так... На всякий случай.
Рабочий день в женском коллективе по обыкновению начинается для одних с марафета, для других с чаепития. Вот во время такого макияжно-чаепитильного разогрева и происходит обмен последними новостями и семейно-бытовыми проблемами. А когда источник личных переживаний иссякает, Валька разбавляет скучные разговоры увлекательными мистическими историями, которые происходят с ней с завидным постоянством. То ворона над головой каркнет и у Вальки кошелёк из сумочки тиснут, то прабабка во сне расстелет ей постель и на утро Валька распластается на заледеневшем за ночь тротуаре, то строчка из песни привяжется... Ну вот как в тот раз... Крутится и крутится у Вальки в голове: " Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут, там лилии цветут... Ууут..."
- Всё, девки, кто-то помрёт.
- Почему помрёт? - спрашиваем мы. - Лилии ведь цветут, а не вянут.
- Помрёт. Пруд то старый, а на нём лилии, знак это - цветы на могиле.
- Да ну тебя, - отмахнулись мы, но через плечо на всякий случай поплевали, и принялись за работу, а тут дверь открывается и на пороге зам наш Митрофанов со скорбным видом заявляет:
- Ну что, дивчули, сдаём по соточке, горестная весть - на восьмидесятом году жизни помер наш бывший сотрудник Расторопов Иван Фёдорович.
Мы и охнули! И все на Вальку пристыжено посмотрели, а Валька нас в ответ торжествующим взглядом измерила, типа "Вот, а вы мне не верили!". С тех пор я над Валькой подшучивать перестала.
Потом я вышла замуж и с предприятия уволилась, но перед уходом состоялся у нас с Валькой мистический разговор о загробной жизни. Валька утверждала, что есть она, жизнь загробная, а я всё-таки сомневалась. И тогда пообещала мне Валька, что как только на том свете окажется, то явится ко мне во сне и расскажет, что там и как. Ну и с меня слово взяла, что если что, поступлю так же.
Почти 30 лет с того времени прошло. Где сейчас Валька не знаю, так как из того города я уехала. Но уговор наш помню. Интересно, помнит ли Валька? Но во сне пока не являлась.
