Жду новый пост

Серия «Россия в ланде»

Л.Т. Космодемьянская, «Повесть о Зое и Шуре»:

«А вот и Зоя. На ней красное с чёрными горошинками платье... Платье ей очень шло. Шура, увидев его впервые, сказал с удовольствием: «Оно тебе очень, очень к лицу»».

«Мы выкроили нужную сумму, и, горячо поспорив с нами, Зоя всё же пошла и купила себе новые чёрные туфельки – свои первые туфли на... венском каблуке».

«Помню, раз, придя домой, я застала Зою перед зеркалом в моём платье. Услышав шаги, она быстро обернулась.

– Идёт мне? – спросила она со смущённой улыбкой.

Она любила примерять мои платья и очень радовалась каждой пустяковой обновке».

Теперь сравним два памятника Зое Космодемьянской. Первый, способный вызвать к Зое тонкое уважение, был открыт в 2011 г. в Старых Химках. Большую безысходную нежность вложил в свою работу скульптор Михаил Васильевич Таратынов (1927 – 2008).

Нежность и горе всей земли здесь и в положении рук Зои, и в съехавшем с её хрупкого плеча платье.

Другой монумент – совковый совок. Установлен в г. Комсомольске Ивановской области, посёлке Редкино Конаковского района Тверской области, мало того, ещё и в Котласе.

На сайте Котласской центральной библиотечной системы читаем описание второго памятника: «Стройная фигура босоногой девушки... Руки заложены за спину, в правой (левой – Т.М.) руке книга» [16]. Стройная фигура... Девушки... Да здесь и фигура, и, главное, вреднющая мордуленция типичной активистки, укоризненной стукачки и правильной зубрилки. С такой мордуленцией никакое платье уже не поможет.

И книжка-то у мордуленции, небось, ультрапрогрессивная. В левой руке, скажем, томик шаблонных сочинений Н.К. Крупской по педагогике. А в правой, будем говорить, сборник казённоязычных выступлений и статей Нины Андреевой.

Сколько по постсовку толстокожих памятников не только Зое Космодемьянской...

Даже в киноэпопее Юрия Озерова «Битва за Москву» Зоя показана какой-то исступлённо-восторженной. Причём и во время казни.

.

Горелов А.Н., «Онанизм». (Из серии «Библиотека судебной медицины». М.: Наука, 1963): «В царской России онанизм был широко распространён... Великая Октябрьская Социалистическая Революция с корнем подорвала основы этого буржуазного явления».

Александр Иванов (рок-группа «Рондо»), «Надувной корабль», конец 1980-х гг.:

Вся позолота сошла с восторженных фраз,
И как-то сразу обмяк корабль надувной.

Этот корабль мы надували,
Гимны играли, марши играли,
Гордые песни ночью звучали и днём.
Встречные ветры мачты нам гнули,
Но оказалось, нас обманули.
Вдруг оказалось – никуда не плывём.
<…>
Нет, чтоб не сгинуть, у нас дороги иной.
Вряд ли когда-нибудь снова отправится в путь
Пышный корабль дураков, корабль надувной.

Глядь, а корабль дураков снова тронулся. Опять, как сказал поэт Иванов, «На электронном табло всё тот же рассвет, Но на вселенских часах намного поздней».

На вселенских часах привет родителям: в гребной рашке, на этой не по Сеньке раздутой резиновой шняве, смастачили фильмок «Зоя». Всё под патронажем одного доктора двух наук, рассудительного и в очках. З.А. Космодемьянскую там сыграла артистка с мимикой и взглядом примерно как у чурок-дочурок. Ещё в обзираемой кинокартине есть эпизод, где эта артистка, предварительно изнасилованная и обмоченная немцами, идёт на виселицу под православное, куда ж без него, песнопение. Так видят подвиг Зои создатели фильмеца – известные духовные надувалы и национальные задавалы, нравственные зайки и патриотические зазнайки. Стащили у Геббельса ружьё с насосом, теперь что вздумается, то и творят. И кажется, зайка Мединский, который одновременно и беляк и русак[1], их всех в этом «творчестве» перепрыгал. Поэт Николай Клюев, большой знаток глубинно русской культуры[2], наблюдая первый этап Гражданской войны, как в воду глядел:

Вы изгрызли душу народа,
Загадили светлый божий сад,
Не будет ни ладьи, ни парохода
Для отплытья вашего в гнойный ад.
<…>
Жильцы гробов, проснитесь! Близок
Страшный суд
И Ангел–истребитель стоит у порога!
Ваши чёрные белогвардейцы умрут
За оплевание Красного бога,
За то, что гвоздиные раны России
Они посыпают толчёным стеклом.
Шипят по соборам кутейные змии,
Молясь шепотком за романовский дом,
За то, чтобы снова чумазый Распутин
Плясал на иконах и в чашу плевал...

Чуть дальше Страшный суд конкретизируется:

Хвала пулемёту, несытому кровью
Битюжьей породы, батистовых туш!..
Трубят серафимы над буйною новью,
Где зреет посев струннопламенных душ.
И души цветут по родным косогорам
Малиновой кашкой, пурпурным глазком...
Боец узнаётся по солнечным взорам,
По алому слову с прибойным стихом.

Нет противоречия между красным пулемётом и малиновой добротой, пурпурной нежностью («кашка», «глазок»). Этого противоречия нет и у Сергея Есенина:

Я видел, как цветы ходили,
И сердцем стал с тех пор добрей,
Когда узнал, что в этом мире
То дело было в октябре.

Цветы сражалися друг с другом,
И красный цвет был всех бойчей.
Их больше падало под вьюгой,
Но всё же мощностью упругой
Они сразили палачей.

Октябрь! Октябрь!
Мне страшно жаль
Те красные цветы, что пали.

Н.А. Клюев, 1926 г.:

Хороша была Настенька у купца Чапурина,
За ресницей рыбица глотала глубь глубокую,
Аль опоена, аль окурена,
Только сгибла краса волоокая.

Налетела на хоромы преукрашены
Птица мёртвая – поганый вран,
Оттого от Пинеги до Кашина
Вьюгой разоткался Настин сарафан.

У матёрой матери Мамелфы Тимофеевны
Сказка-печень вспорота и сосцы откушены.
Люди обезлюдены, звери обеззверены...
Глядь, берёзка ранняя мерит серьги Лушины!

Глядь, за красной азбукой, мглицею потуплена,
Словно ива в озеро, празелень ресниц,
Струнным тёсом крытая и из песен рублена
Видится хоромина в глубине страниц.

За оконцем Настенька в пяльцы душу впялила –
Вышить небывалое кровью да огнём...

Красная азбука красной азбукой, но ядовитая часть революционного движения от глаз Николая Алексеевича тоже не ускользнула. Возьмём, к примеру, стихотворение 1918 года «Мы – ржаные, толоконные...». Там «пролетарским святыням» противопоставлено «клюквенное море» Пролеткульта, в котором утонули А.В. Кольцов и Л.А. Мей – чуткие русские лирики XIX века, рано умершие. А пролеткультовцы справедливо приравнены Клюевым к Аракчееву. Хотя в 1918-м крупскоподобные ещё убедительно косили под ультрапрогрессивных. Совсем как лилевидные и розалепортретные. Кто-то из них насиловал культуру, кто-то – девочек из дворянских, купеческих и кулацких семей, думая, что таким образом праведно мстит отсталому элементу за вековые издевательства над трудящимися. Или за еврейские погромы. Да мало ли ещё за что и кому! Хорошим стихам за свой поганый внутренний мир, наконец. Как сказал поэт Владимир Поляков, «Купил батут назло соседу, тому, который надо мной». Это двустишие – краткое содержание истории государства и народа российского, круговорота злобной мести.

.

Дали им с конём последний шанс... Похоже, и на самом деле «нет, чтоб не сгинуть, у нас дороги иной». Никогда ведь не было у заек, свинок и псинок ни ладьи, ни тем более парохода. Летала их огромная, неповоротливая, феодальная долблёнка как быстро сдувающийся шарик, цивилизованному человечеству на потеху. С корнем подрывалась. Всегда с тяжелейшими последствиями для всего. Зато хотя бы шанс появлялся, что чёрные птицы нашу сказку всё же не склюют, а желтоватые, как создатели фильма «Зоя», зайцы нас как самобытную культуру не догрызут.

Илья Кормильцев и Елена Аникина, «Красные листья»:

Мой город был и велик, и смел, но однажды сошёл с ума,
И, сойдя с ума, он придумал чуму, но не знал, что это чума.
Мой город устал от погон и петлиц; он молился и пел всю весну,
А ближе к осени вызвал убийц, чтоб убийцы убили войну.

Убийцы сначала убили войну
И всех, кто носил мундир,
И впервые в постель ложились одну
Солдат и его командир.

И затем они устремились на тех,
Кто ковал смертельный металл,
На тех, кто сеял солдатский хлеб,
И на тех, кто его собирал.

И когда убийцы остались одни
В середине кровавого круга,
Чтобы чем-то заполнить тоскливые дни –
Они начали резать друг друга.

И последний, подумав, что бог ещё там,
Переполнил телами траншею,
И по лестнице тел пополз к небесам,
Но упал и свернул себе шею.

Мой город стоял всем смертям назло, и стоял бы ещё целый век,
Но против зла город выдумал зло, и саваном стал ему снег.
Возможно, что солнце взойдёт ещё раз и растопит над городом льды,
Но я боюсь представить себе цвет этой талой воды.

Красные листья падают вниз, и их заметает снег.
Красные листья падают вниз, и их заметает снег.

[1] Пусть русский буржуазно-националистический онанизм зайке одолеть пока не удалось (Америка не даёт), но массовую педерастию в средневековой Руси он уже поборол. Задним числом во второй своей докторской диссертации. И в устной форме – прямо на её защите.

[2] В 1937-м тяжелобольного Клюева расстреляют по оговору. Не оставят в покое даже в далёком Томске. Десять тетрадных листков с последними размышлениями поэта исчезнут бесследно. Сам Н.А. Клюев на допросах никого не оговорил.

1. Урланис Б.Ц. История одного поколения. М., 1968. С. 102, 105 – 107, 109.

2. Бушин В.С. Разгадка Лили Брик // Бушин В.С. На службе Отечеству! [Сб. ст.] М., 2010. С. 506.

3. Горький А.М. Полное собрание сочинений. Письма в 24 тт. Т. 14. М., 2009. С. 286.

4. Горький А.М. Письмо в редакцию // Правда, 1928, 14 марта.

5. Юдин П.Ф. Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского // Правда, 1944, 1 марта.

6. Первушин А.И. «Не могла скрыть заплаканных глаз»: как летала Терешкова // Газета.ru, 2018, 16 июн.

7. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. М., 2008. С. 455.

8. Там же. С. 471.

9. Кара-Мурза С.Г. Интеллигенция на пепелище родной страны. М., 1996. С. 53.

10. Рябков Л. [Интервью с А. Кирияком] // Комсомольская правда – Молдова, 2019, 22 марта.

11. Бирюков Ю.Е. [Запись беседы с Э. Кеосаяном] // http://retrofonoteka.ru/mokrousov/sovremenniki/keosayan.htm

12. Голованов Я.К. Королёв: факты и мифы. М., 1994. Гл. 64.

13. Овчинникова Л. «Прощай, прощай и помни обо мне…» // Столетие, 2015, 4 декаб.

14. Лавров В. [Интервью с А. Спрогисом] // Московский комсомолец, 1991, 12 декаб.

15. Зоя Космодемьянская. Документы и материалы / Сост. М.М. Горинов, Е.Г. Иванова, В.А. Шевченко; Отв. ред. М.М. Горинов. – М., 2011. С. 88.

https://kotlaslib.aonb.ru/assets/projects/kotl-pam-history-kosmodemjanskoj.html

«...Складывались доверительность отношений и обоюдное желание делать эту романтическую легенду («Неуловимых мстителей» – Т.М.). С первой встречи. Ну, а потом мы стали очень часто общаться, независимо даже оттого, работали над картиной или не работали. Просто была какая-то потребность...»

«Сейчас, всё острее и острее я ощущаю, как мне не хватает Бориса Андреевича. Казалось бы, люди мы с ним разного возрастного ценза и круг друзей и знакомых у нас был вроде разный, у каждого свой. Но человечности мне его недостаёт, нежности. Он был нежнейшим человеком».

«Есть у меня горькое, неутихающее чувство боли. Когда я вспоминаю о Борисе Андреевиче Мокроусове, великом русском песеннике (я не преувеличиваю – великом!), перед глазами встаёт картина – грустная, неповторимая, последняя.

...Гроб... И некому поднять. А ведь было это не в годы Пролеткульта и не до революции. Это совсем недавно было, на наших глазах. Поднимали мы его со своими «неуловимыми» – четверо пацанов 14-15 летних и я, человек немного постарше и посильнее.

Нет, не так должно было проводить в последний путь Бориса Андреевича Мокроусова. Не так!

Вот эта картинка, к великому сожалению, никак не стирается в моей памяти. Наоборот, с годами она воспринимается всё острее. Почему это могло произойти? Из-за бездушного, бесхозяйственного отношения к талантам, которое стало уже дурной традицией? Неужели так каждый раз будет с большими художниками, которые не умеют думать и беспокоиться о вещах земных, как иные бездарные и бесталанные, сооружающие себе памятники при жизни? Судьба Бориса Андреевича Мокроусова – напоминание о том.

Больно и горько!» [11].

Добавим, что в газете «Советское искусство» от 1 марта 1952 г. музыковеды из партаппарата ЦК Завен Вартанян и Павел Апостолов (дал бог предков!) раскритиковали Бориса Андреевича за недостаточный интерес к марксистско-ленинской эстетике. А 4 ноября 1950 прошло расширенное собрание секции массовых жанров при ССК. В ходе него композитор Лев Книппер, многолетний агент ОГПУ-НКВД, обвинил Б.А. Мокроусова в космополитизме. Что было лишь элементом травли глубоко национального мелодиста за песню «Россия – наша Родина». Песню торжественную, с интересными переливами в фирменную мокроусовскую лиричность.  

.

27 марта 1968 г., в один день с Борисом Мокроусовым, ушёл из жизни Юрий Гагарин. Почему-то мандатная комиссия, окончательно решавшая вопрос о первом космонавте, выбрала его, а не Титова. Но, оказывается, много было причин. У Гагарина рабочая специальность и русское имя. А у Германа Титова единственный маленький сын умер. Да и вообще он с Алтая. То ли дело исконно русская гагаринская Смоленщина. Плюс у Юры две дочки растут. [12] Ежу ясно, кто больший герой. А уж придирчиво-совковой комиссии подавно...

Но «подвиг» Белки и Стрелки номенклатурный герой не повторил: дворняжки сделали 17 витков вокруг Земли на автопилоте, а Гагарин только 1. Есть подозрение, что космонавт это понял и шутил: «До сих пор не разобрался, кто я: первый человек или последняя собака». Может быть, шутил с горечью. Но сыграл свою роль до конца. Похороны Гагарина прошли по наивысшему разряду, с объявлением всенародного траура.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

А космонавты летают.
Они не знают тепла,
Им снится Чёрное море,
Хотя вокруг только холод и тьма,
Они забыли про нежность
И притяженье Земли –
Лишь только яркие точки
На бесконечном пути...
Так горит степь.
Я вижу, так горит степь.
Я слышу, так горит степь.
Я знаю, так горит степь.
<…>
Я помню, так горит степь.

Из предсмертного письма поэтессы Юлии Друниной (1924 – 1991): «...Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл... Оно лучше – уйти физически неразрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймёт меня...»

Юлия Друнина, «Судный час»: «Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, Не могу, не хочу смотреть!»

Илья Кормильцев, «Железнодорожник»: «А поезд на небо увозит отсюда Всех тех, кому можно хоть как-то помочь»...

Борис Ельцин в своё время очень многих людей, плохо относившихся к совку, обвёл вокруг пальца. Но поэтесса Юлия Друнина, женщина, очень быстро опомнилась. В августе 1991-го она участвовала в защите Белого Дома, а через три месяца добровольно ушла из жизни. А космонавт Георгий Гречко (1931 – 2017), мужик, дважды Герой Советского Союза и доктор физико-математических наук, дожил до весьма преклонных лет. В 1989 г. он снял свою кандидатуру с выборов народных депутатов СССР в пользу алконавта. И, судя по поздним интервью, так об этом и не пожалел.

Совершенное существо Валентина Терешкова дожила сами знаете до чего. Но её-то ещё в 1963 г. академик С.П. Королёв[1] ругал за крепкоголовость. Говорили же тебе, Валя, не пей кумыс сразу после приземления... [6]

Пересматриваю «Закрытые показы с Александром Гордоном». Вот дважды Герой Советского Союза Светлана Савицкая отчитывает Алексея Балабанова за «Груз 200». Да, фильм этот много кто костерил, но какой у природной коммунистки из КПРФ строгий моральный облик, какой менторский тон. Круче только у натуральной большевички из ВКПБ Нины Андреевой, которую Гордон не пригласил... Но вот, киновед Любовь Аркус тоже, кажется, не выдерживает уровня святости в телестудии. Вы, говорит, Светлана Евгеньевна, «очень похожи на моего завуча средней школы», «кошмар моей юности», «она просто душила нас всех, детей! Я услышала её голос, её интонации. Это её. Всё её!» Савицкая, ясное дело: мол, «мадам», вас, «наверное, плохо учили». Но точнее было бы сказать «плохо душили».

Харьковский рок-поэт Сергей Кочерга (1962 – 2009), «Школа Ненависти», 1990 г.:

И теперь я ключи от школы Любви
Использую как кастет –
Охраняю стены, потерявшие смысл:
В них разместилась сейчас
(по заявкам масс)
Школа Ненависти,
Выпускной класс.
<…>
Да, я люблю – люблю не помнить с утра,
Чья кровь у меня на руках,
Чью улыбку я зарезал вчера
Лезвием языка...

В романе «Семья Оппенгейм» Лиона Фейхтвангера тоже описан крах школы, но элитной немецкой. После прихода к власти Гитлера её постепенно подмял под себя учитель-нацист. Вернер Риттерштег, юноша с пискливым голосом, убил левого журналиста и стал авторитетным учеником. Юноша не справлялся с элитной учебной программой, но зато, как говорил учитель-нацист, был нравственный. Несмотря на разговоры германофилов о величии И.В. Гёте, его книги перестали быть самыми популярными у читателей школьной библиотеки. Они уступили место сборнику национал-социалистических песен.

Примечателен также Бальдур Перзике, персонаж романа «Каждый умирает в одиночку» глубинно немецкого писателя Ганса Фаллады (1893 – 1947). Перзике рос рассудительным, политически грамотным мальчиком, носил очки. В подростковом возрасте он растлил девочку (скандал замял его отец, член НСДАП). Так маленький Бальдур шаг за шагом захватил лидерство в семье. Даже старшие братья-эсэсовцы ему, гитлерюгендовцу, спокойно подчинялись. Потом он поступил в НАПОЛАС, официально стал лучшим сыном немецкого народа. Ездил в гости к старшей сестре, надзирательнице концлагеря, баловаться групповым сексом. А спившегося отца, который теперь позорил уважаемых детей, обрёк на почти гарантированную смерть в психиатрической клинике.

«Груз 200» – это уже из истории русофилов. И не столько, может быть, вечных садистов-ментов, сколько скучных профессоров марксизма-ленинизма, подавшихся вдруг на закате Союза в церквы. У Балабанова с виду травоядный Артём Казаков, завкафедрой научного атеизма ЛГУ, чтобы сохранить репутацию, отказался стать свидетелем защиты невиновного человека, впоследствии расстрелянного. И лишь в конце фильма, более авторитетным от такого груза, направился в церквы.

Главного садиста-мента в итоге застрелила православная русская женщина Антонина – не то кулачка, не то крепостница. Был у них с мужем безропотный работник вьетнамец Суань Ван Хэй. Кроме того кулачка равным образом могла своими показаниями спасти приговорённого к смерти. Да и поездку Антонины в автобусе оттеняет та же закадровая песня, что и езду мента на мотоцикле, – «Плот» Юрия Лозы. Казаков же, катающийся на «Запорожце» под «В краю магнолий», в 1990-е годы или раньше легко мог сделаться сладеньким батюшкой, принципиальным критиком «бездуховного и зверского коммунизма». И сейчас колесил бы с другими сладенькими в ланде под «Козлячью» Ф. Шуберта и «Как упоительны в России вечера».

Подпольный предприниматель из «Груза 200» Валера гоняет под рок-группу «ДК» на «Жигулях». Украинский шансон-поэт Гарик Кричевский, «Совковый бизнесмен», начало 1990-х:

Богато жил сосед мой цеховик, красиво жил, менял девятки как перчатки,
А дед его был старый большевик и тоже воровал, давали взятки.
На нём всегда был новенький костюм и модные колёса из «Берёзки».
И в плюс пошёл кооперативный бум, и оказался благом рынок жёсткий.

Таких, как он, узнаешь за версту, увидишь сам – прочтёшь по запаху, по взгляду.
А дед его работал в ГПУ и бил таких, как он, и тех, кто рядом.
Но внука чётко научил: «Бери. А не возьмёшь, тебя догонит каждый».
И пусть построен город на крови, всё остальное, в принципе, не важно.

В костюме модном, от Диора, как всегда, вот это да, но «я же не могу иначе».
И в доме всё, и с рэкетёром спит жена, и сауна с холодильником на даче.
А смысл жизни улетел давно и растворился где-то в океане.
А может быть, за океаном то, а может быть, в Перу или в Панаме.

Совковый, совковый, совковый бизнесмен идёт по улице, и тёти жмурятся.
Вот это походка! Вот это джентльмен! Какая милая, ты жизнь красивая!

«Перекрёсточек»:

Пройдусь по шумным улицам, вокруг народ тусуется, рекламу предлагает дядя Сэм.
Стоит толпа голодная, весёлая, холодная, бумажки покупая «МММ».
Вот замутил, мне нравится, теперь ему считается, Мавроди точно знает, где живёт.
И сносит население родные сбережения: и верит, и надеется, и ждёт.

Я постою на перекрёсточке, холодный ветер мне ломит косточки...

<…>

Вот господа приличные с крестьянскими обличьями, зато в Версаче с ног до головы.
С раскормленными детками, икрою и креветками – верёвки вьют из города Москвы.

Ну и более весёлое на эту тему у Г.Э. Кричевского – «Дубаи»:

Из Арабских Эмиратов самолётами в Союз
Возит Вася аппараты и другой валютный груз.
Пусть Союза нет в помине, но в огромном СНГ
Продаются стойки-мини, Сони, Шарпы и т.д.

Кто-то в Турцию за кожей, за кроссовками в Китай.
Кто-то в Индию, там тоже – ананасы есть и чай.
Вася ж едет в Эмираты, он с расценками знаком:
Там дешевле аппараты, чем на глобусе на всём.

Раньше Вася был рабочим и давал кирпич стране
И, скажу я, жил не очень, что нередко в СНГ.
Но твердил друг закадычный по фамилии Петров:
«Брось завод ты свой кирпичный, надо ехать на Восток».

Васю рэкет посещает, Вася рад ему всегда.
Вася все законы знает, что почём и что куда.
На таможне порешает все вопросы друг Петров,
И деньгами обрастает Васин бизнес будь здоров.

Влиятельный тип этот «решала» Петров. Чего доброго, из чекистов. Сколько у него таких Вась?

Портя нервную систему, из загадочной страны
Возят видеосистемы наши братья челноки.
Возят Сони, возят Шарпы и Акаи для своих,
И товары быстро тают даже в странах нефтяных.

А в Дубаи, а в Дубаи
Сидит под пальмами Махмуд-Али.
И курит план, и чтит Коран,
И продаёт не на рубли.

Как видите, наши чтущие Библию куршевельцы в цивилизационном смысле вовсе не уникальные ребята.

«Улетают годы»:

Я видел, как узбекских хлопководов,
Известных всем героев соцтруда,
Под «Интуристом» в ясную погоду
Поставила знакомая шпана.

Они тогда и сами не вдуплились,
Как золотые звёзды и часы
За пять минут куда-то испарились
Почти что в центре города Москвы.

Мавроди облапошил мужиков, это не по понятиям. А надуть чванливых восточных феодалов, награждённых за приписки, сам бог велел. Чем они лучше героев куршевельского труда РФ Ротенберга и Миллера? Хоть с позиции формационного, хоть цивилизационного подхода ничем, по сути, не лучше.

Но зато по-настоящему ударно работали в зрелом СССР сборщики грузинского чая. Вкалывали целой семьёй, а записывали всё на одного будущего «застойного» орденоносца...

.

Русский борец за свободу личности Анатолий Чубайс: «Если же брать позднюю советскую власть, советскую жизнь, что там было хорошего? Наверное, невысокий уровень злобности, агрессии...»

И из этого же интервью 2012 года:

«...Я ненавижу советскую власть. Более того, я мало что в жизни ненавижу так, как советскую власть. И особенно её позднюю стадию. В моей жизни ничего омерзительнее, чем поздняя советская власть, не случалось. При всех претензиях к тому, что происходит в стране сейчас.

Это начиналось с утреннего включения радио и бодрого голоса с такой специальной омерзительной советской интонацией: «Здравствуйте, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!»».

«...Я ненавидел свою школу. Школа была с продвинутым военно-патриотическим воспитанием».

«Не вызывает у меня моя школа нежных чувств. И главное воспоминание состоит в том, что мы с друзьями как-то раз решили её разобрать на части, а лучше поджечь. Мы сумели оторвать только одну ступеньку на крыльце и чайку, приваренную на военно-патриотическом памятнике. Большего ущерба мы нанести ей не могли. Но ненавидели мы её все вместе». Что ж, ничего иного военно-патриотическая школа ненависти воспитать была неспособна...

Из раннего: «Ну вымрет 30 миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом – новые вырастут». Вряд ли Чубайс даже Гайдара-внука любил.

.

Японская борцунья за свободу личности Валерия Новодворская: «...Меня совершенно не ужасает неприятность, приключившаяся с Хиросимой и Нагасаки. Зато смотрите, какая из Японии получилась конфетка. Просто Сникерс». А из США, ясное дело, просто цимес мит компот.

Та же сладкоежка-дзюдзюцунья: «Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила своё, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим». Это просто ханукальный пончик с шоколадом.

А это уж, я не знаю, баден-вюртембергский десерт «Пьяные девственницы»: «Россия – это мы. Русские не сдаются, в отличие от поднимающих лапки совков. В России 5% русских, варягов, викингов, европейцев, носителей скандинавской традиции». И я, дескать, не Валерия Ильинична и не Василиса Микулишна, а валькирия Сигрюн.

.

Русский борец за свободу личности Сергей Мавроди объяснял украинскому борцу за свободу личности Дмитрию Гордону: «Всё имеет свою температуру плавления. Дружба, верность, любовь, честь... Всё! И не дай вам Бог проверить эту страшную истину на практике, на близких вам людях. А вообще есть пропасти, в которые человеку лучше не заглядывать. Поскольку там ничего нет, кроме предательства, лжи, грязи и подлости».

Знал, в какой стране жил. Чуете философию и традицию?: температура плавления любви – 10 прижиганий утюгом Панасоник, дружбы – 15, чести – от 30 до 40... Надо сказать, что такие борцы за свободу личности, как чеченские или украинские националисты, очень легко скатываются в садистские пропасти, до которых не дошли и германские нацисты.

.

Страна героев и стахановцев, утратившая собственную суть, конечно, загорится. Сначала её облупят как луковку, а затем, подворовывая, снова примутся убивать как самобытную культуру. Привлекая в том числе и труд ветеранов подмены смысла, «профессоров» и «завучей».

Сергей Кочерга, «Тили-бом»:

Тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом
Бежит курица с ведром, полным кошкиным добром.
Бежит петя-петушок – у него ещё мешок.
Сбоку яростная псина подливает керосина.
Подпирает козлик дверь – не открыть её теперь.
Поросята вместе с мамой под стеною роют яму,
Кирпичи толкают рылом, чтоб хозяйку завалило.
Всё пылает, всё горит. Ну а кошка... спит.
Тили-бом, тили-бом, спи спокойно, кошкин дом.

Спи спокойно, кошкин дом: в нашем краснопатриотическом движении полным-полно «завучей». Они делают это движение всё менее красным, всё более патриотическим. Кто знает, было бы их чуть поменьше, может, и не противопоставил бы социолог С.Г. Кара-Мурза «Легенду о Данко» «Василию Тёркину» как едва ли не фашистское произведение [7]. Не назвал бы «Тимура и его команду» фашизирующей молодёжь «абстрактной и убогой моделью «взрослой» детской организации» [8]. А также не отнёс бы стихи И.В. Кормильцева и «Плот» Ю.Э. Лозы к антикультуре «новых русских» [9]. Всё-таки порвать нить в личное и общее прошлое порой полезно. Красный проект и был такой попыткой уйти от антикультурного и кровожадного русского феодализма, да только прежних ошибок груз утянул нас всех на дно.

А «Василия Тёркина», к слову, потрошила в самый разгар ВОВ та же духоскрепная сила, какая травила Гайдара с Чуковским. В итоге духоскрепцы осторожно наступили и на сердце Данко... Ну зачем, к примеру, военная цензура выбросила из поэмы А.Т. Твардовского слова «пушки к бою едут задом»? Думается, чтобы солдаты, отдыхая после боя, лишний раз не улыбнулись.

Что же касается доброты умирающего СССР, то её, на наш взгляд, максимально остро проявили – если говорить о самой популярной музыке – два произведения. Песня Юрия Лозы «Плот» и заставка прогноза погоды из программы «Время» – инструментальная пьеса «Микаэла» молдавского композитора Анатолия Кирияка. Вторая мелодия впервые прозвучала на Центральном телевидении в середине 1980-х. Через три месяца она исчезла: кто-то из Союза композиторов СССР похлопотал. Однако спустя ещё неделю под давлением мешков писем и звонков со всей страны «Микаэлу» в программу «Время» вернули. [10] Это была крупная социокультурная победа простых людей над своей извечной родиной-уродиной[2].

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

[1] В 1938 г. его пытали на Лубянке, сломали челюсть.

[2] В начале 1990-х заставка «Микаэла» исчезла совсем.

Такие на резких плакатах
печатались в наши года
прямые черты делегаток,
молчащие лица труда.

Лишь как-то обиженно жалась
и таяла в области рта
ослабшая смутная жалость,
крестьянской избы доброта.

Но этот родник её кроткий
был, точно в уступах скалы
зажат небольшим подбородком
и выпуклым блеском скулы...

«Воспоминанье»:

В те дни в заводской стороне,
у проходной, вблизи столовой,
встречаться муза стала мне
в своей юнгштурмовке суровой.

Она дышала горячо
и шла вперёд без передышки
с лопатой, взятой на плечо,
и «Политграмотой» под мышкой.

И другие. С внешне минимальной, а то и вовсе прямым текстом не показанной смутной жалостью. Скрытой, как муза юнгштурмовкой или принцесса каской и бушлатом (см. «Милые красавицы России»). Редко, зато искренне и сильно проявляется у суровых женщин из стихов Я.В. Смелякова «крестьянской избы доброта»:

На главной площади страны,
невдалеке от Спасской башни,
под сенью каменной стены
лежит в могиле вождь вчерашний.
Над местом, где закопан он
без ритуалов и рыданий,
нет наклонившихся знамён
и нет скорбящих изваяний,
ни обелиска, ни креста,
ни караульного солдата –
лишь только голая плита
и две решающие даты,
да чья-то женская рука
с томящей нежностью и силой
два безымянные цветка
к его надгробью положила.

Смеляков дважды  (в 1934 и 1951 г.) арестовывался, в 1945-м попал в фильтрационный лагерь. В заключении провёл в общей сложности около десяти лет. Розалий Самойловен Землячек за это время, надо полагать, видел немало. Увы, главным образом не на портрете.

Прокламация и забастовка,
Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена –
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.

Брызжет кляксы чекистская ручка,
Светит месяц в морозном окне,
И молчит огнестрельная штучка
На оттянутом сбоку ремне.

Неопрятна, как истинный гений,
И бледна, как пророк взаперти, –
Никому никаких снисхождений
Никогда у неё не найти.

Только мысли, подобные стали,
Пронизали её житиё.
Все враги перед ней трепетали,
И свои опасались её.

Но по-своему движутся годы,
Возникают базар и уют,
И тебе настоящего хода
Ни вверху, ни внизу не дают.

Время всё-таки вносит поправки,
И тебя ещё в тот наркомат
Из негласной почётной отставки
С уважением вдруг пригласят.

В неподкупном своём кабинете,
В неприкаянной келье своей,
Простодушно, как малые дети,
Ты допрашивать станешь людей.

И начальники нового духа,
Веселясь и по-свойски грубя,
Безнадёжно отсталой старухой
Сообща посчитают тебя.

Все мы стоим того, что мы стоим,
Будет сделан по-скорому суд –
И тебя самоё под конвоем
По советской земле повезут.

Не увидишь и малой поблажки,
Одинаков тот самый режим:
Проститутки, торговки, монашки
Окружением будут твоим.

Никому не сдаваясь, однако
(Ни письма, ни посылочки нет!),
В полутёмных дощатых бараках
Проживёшь ты четырнадцать лет.

И старухе, совсем остролицей,
Сохранившей безжалостный взгляд,
В подобревшее лоно столицы
Напоследок вернуться велят.

В том районе, просторном и новом,
Получив как писатель жильё,
В отделении нашем почтовом
Я стою за спиною её.

И слежу, удивляясь не слишком –
Впечатленьями жизнь не бедна,–
Как свою пенсионную книжку
Сквозь окошко толкает она.

Следующее стихотворение Ярослава Васильевича, «Я себя под Лениным чищу...», касается уже конкретной жидовки.

Ты себя под Лениным чистил,
душу, память и голосище,
и в поэзии нашей нету
до сих пор человека чище.
Ты б гудел, как трёхтрубный крейсер,
в нашем общем многоголосье,
но они тебя доконали,
эти лили и эти оси.
Не задрипанный фининспектор,
не враги из чужого стана,
а жужжавшие в самом ухе
проститутки с осиным станом.
Эти душечки хохотушки,
эти кошечки полусвета,
словно вермут ночной, сосали
золотистую кровь поэта.
Ты в боях бы её истратил,
а не пролил бы по дешёвке,
чтоб записками торговали
эти траурные торговки.
Для того ль ты ходил, как туча,
медногорлый и солнцеликий,
чтобы шли за саженным гробом
поскучневшие брехобрики?!
Как ты выстрелил прямо в сердце,
как ты слабости их поддался,
тот, которого даже Горький
после смерти твоей боялся?
Мы глядим сейчас с уваженьем,
руки выпростав из карманов,
на вершинную эту ссору
двух рассерженных великанов.
Ты себя под Лениным чистил,
чтобы плыть в революцию дальше.
Мы простили тебе посмертно
револьверную ноту фальши.

Абстрактную «Жидовку» напечатали почти через четверть века после написания, при М.С. Горбачёве. Да и то посмертно отцензурировали: «жидовка» стала «курсисткой». Это уже совсем не так ёмко. И лишь в 1995 г., составляя сборник «Строфы века. Антология русской поэзии», Евгений Евтушенко вернул жидовке её национальную идентичность.

По поводу «Я себя под Лениным чищу...» поэт Николай Старшинов, в 1972 – 1992-м главный редактор альманаха «Поэзия», вспоминал: «После выхода в альманахе (в 1973 г. – Т.М.) это стихотворение не было опубликовано ни в одном издании (вплоть до выхода в 1998-м цитируемых мемуаров – Т.М.). А с самим номером альманаха произошла странная история: он моментально исчез с полок книжных магазинов». «Поэт Виталий Коржиков рассказывал Старшинову, что сам видел, как некие энергичные и мрачные молодые люди скупали альманах пачками явно не с добрыми намерениями» [2]. Серьёзные и сильные ребята со станции Космической Зари... Видимо, сказались полиорганные связи Лили Брик с органами (ещё со времён ГПУ).

Дважды досталось от Я.В. Смелякова женщине, роковой для другого русского поэта.  

Теперь уже не помню даты –
ослабла память, мозг устал, –
но дело было: я когда-то
про Вас бестактно написал.
Пожалуй, что в какой-то мере
я в пору ту правдивым был.
Но Пушкин Вам нарочно верил
и Вас, как девочку, любил.
Его величие и слава,
уж коль по чести говорить,
мне не давали вовсе права
Вас и намёком оскорбить.
Я не страдаю и не каюсь,
волос своих не рву пока,
а просто тихо извиняюсь
с той стороны, издалека.
Я Вас теперь прошу покорно
ничуть злопамятной не быть
и тот стишок, как отблеск чёрный,
средь развлечений позабыть.
Ах, Вам совсем нетрудно это:
ведь и при жизни Вы смогли
забыть великого поэта –
любовь и горе всей земли.

III

Красные листья падают вниз, и их заметает снег.

– И. Кормильцев, Е. Аникина

Капканы обманов, ловушки соблазнов
Всё ставят и ставят напрасно, напрасно.
Ты видишь насквозь уловки и петли,
Через них пролетая наподобие ветра.

Ты уносишься прочь,
Как июльская ночь.
Ты уносишься прочь,
Как июльская ночь.

На танце, на звуке, на лунном луче –
На чём угодно гарцуешь ты ловко.
Делается очередной поворот,
Рушится очередная уловка.
<…>
С такой же, как сам ты, на крае стены...
Всего сантиметр от гибели верной...
Ты даже об этом не думал, наверно?
Ты – человек наподобие ветра!

Очень уж эти стихи Ильи Кормильцева похожи на квинтэссенцию биографии Сергея Тюленина. Несмотря на то, что сам Сергей стоял у края стены 58-метрового шурфа краснодонской шахты №5, а такая же, как он, Любовь Шевцова, его лучшая подруга, – у расстрельной ямы на окраине Ровенек, всё равно стояли они вместе. Но чтобы на излёте короткой, как июльская ночь, жизни достичь такого уровня, нужно с детства научиться раскусывать обманщиков, преодолевать соблазны, обходить все психологические ловушки. То есть иметь особенно сильный эмоциональный интеллект. Вероятно, больший, чем у Пушкина с Маяковским, которые всё же обидно вляпались.

Другое дело, что педологи, птенцы гнезда Крупской, определили Сергея Тюленина в класс для детей с замедленным развитием. Какой-то цифроедке показалось, что если Тюлениных, включая Серёжу, 6 братьев и 2 сестры, то всего в семье 8 детей. Но Серёжа упорно настаивал на своём: «семь». Потому как одна из его сестёр вышла замуж и покинула отчий дом.

Серёжу-то мать перевела в другую, хорошую, школу. А для учеников прежней авторитетами стали заурядные зубрилки, перспективные с точки зрения педологии строители коммунизма. Вскоре эти строители выстроятся в очередь на угон в Германию.

Сама Н.К. Крупская, председатель Главполитпросвета при Наркомпросе, ограбила всех советских детей. Благословила, к примеру, гонения на Аркадия Гайдара. Да так, что писатель стал готовиться к аресту. И только внезапный орден уберёг его от некоторых неприятностей (приказ о награждении Гайдара «Знаком Почёта» в 1939 г. подписал лично И.В. Сталин).

После наезда Крупской на А.С. Макаренко педагога-новатора выгнали с поста заведующего Колонией имени Горького, а саму колонию быстро превратили в тоскливый совок. Макаренко от известных неприятностей спасли покровители из НКВД.

В середине 1920-х Крупская затеяла кампанию по изъятию контрреволюционной литературы из библиотек. В индекс запрещённых книг попали сочинения Платона, Мориса Метерлинка, Рене Декарта, Льва Толстого и многих других философов и писателей. За это А.М. Горький в письме Ромену Роллану справедливо припечатал Крупскую по природе неумной и едва ли психически здоровой «старухой» и «сумасшедшей бабой» [3].

1 февраля 1928 г. «Правда» публикует статью Крупской «О «Крокодиле» Чуковского». В этой статье мадам Ленина назвала сказку «Крокодил» «буржуазной мутью», а её автора объявила «идейным врагом Некрасова». За то, что К.И. Чуковский написал биографию Николая Алексеевича без лакировки.

14 марта 1928 г. в той же «Правде» печатается ответная записка А.М. Горького. Писатель поставил мадам на место, показав, что та ничего не смыслит ни в истории литературы (Крупская перепутала Н.А. Некрасова с М.Ю. Лермонтовым), ни в обыкновенной логике [4]. Чуковского, естественно, продолжили прессовать, и  в декабре 1929-го в «Литературной газете» он обнародовал письмо, где отрёкся от своих сказок, выругался матерно, скрипочку разбил. Следующую сказку, «Одолеем Бармалея», Корней Иванович напишет только в 1942-м. Она сразу не понравится проф. П.Ф. Юдину – тогдашнему главному мэтру в области научного коммунизма и столь же научного атеизма. С точки зрения диалектико-материалистической эстетики, считал Юдин, храбрый воробей с восемнадцатью журавлями не смогут сбить в воздушном бою вражеский самолёт, пилотируемый бегемотом. Дети, мол, в это не поверят. А как «неприятно подействовали» на передового мыслителя строки «И поставьте у калитки Дальнобойные зенитки»... [5] Впрочем, к тёплому юмору в адрес артиллерии мы ещё вернёмся.

.

Послесталинский СССР, как колония без Макаренко, тоже быстро превратился в тоскливый совок. Причём неожиданно быстро. Во многом из-за вытеснения «культа» хороших людей «культом» нехороших людей, редисок. Ряд тому примеров мы приведём в следующих частях статьи.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

– приписывается Аль Капоне

Очень метко сказал о царской семье В.В. Маяковский:

И вижу –
     катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
   военный молодой
в холёной бороде.
Перед ним,
      как чурки,
четыре дочурки.

И действительно. Смотришь на фотографии княжон – чурки и есть. У отца их и то мимика поживее, взгляд иногда весёлый и осмысленный (хотя бы в детстве). Но в наше время для окладистобородых патриотов с Лиговки и голубокровых монархисток из Жмеринки волоокие русские царевны стали образцами женской красоты и порядочности.

Эдуард Багрицкий:

Случайный ветер не разгонит скуку,
В пустынной хвое замирает край...
...Наёмника безжалостную руку
Наводит на поэта Николай!
Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса
Следит – упорно, взведены ль курки,
Глядят на узкий пистолет Дантеса
Его тупые, скользкие зрачки...
И мне ли, выученному, как надо
Писать стихи и из винтовки бить,
Певца убийцам не найти награду,
За кровь пролитую не отомстить?
Я мстил за Пушкина под Перекопом...

Николай другой, военно-жандармские зрачки те же.

Ярослав Смеляков:

Мы твоих убийц не позабыли
в зимний день, под заревом небес,
мы царю России возвратили
пулю, что послал в тебя Дантес.

Чуркам тоже пришлось возвратить. Надо было выбить почву из-под ног русской духовности агрессивных хрустобулок в тот момент, а также пресечь возможность рецидива гражданской войны из-за живых наследников в дальнейшем. Ну подумаешь, сделал им всем Я.М. Юровский со товарищи немного агицин паровоз. Разве это сравнимо с одним А.С. Пушкиным? С пулями и виселицами для крестьян и рабочих; с эпидемией детских и юношеских суицидов начала ХХ века; с еврейскими погромами 1890-х – 1910-х гг., самыми крупными, частыми, разнузданными и жестокими за всю историю Российской империи...

С наиболее чудовищным уровнем младенческой смертности именно в русских губерниях. В 1906 г., к примеру, по подсчётам крупнейшего советского демографа Бориса Урланиса, этот показатель превысил 33% в Вятской, Костромской, Нижегородской и Вологодской, Тверской, Ярославской, Олонецкой и Владимирской губерниях. При этом в Вятской из всех родившихся мальчиков почти половина (45%) умерли только на первом году жизни. Новгородская, Калужская, Симбирская и Орловская губернии похоронили в 1906 г. от 30 до 33% грудных мальчиков и девочек. Московская, Смоленская и Пермская – чуть менее 30% младенцев. В азиатской части России ситуация в среднем была хуже, чем в европейских губерниях и не поддавалась подсчёту. Для сравнения, в гейской Германии 1906 года, где уже десять лет выходил первый в мире журнал для гомосексуалов «Свой», умерло 18% грудничков, в известной своим развратом Франции – 13%, в материалистической Швейцарии – 11%. [1]

Глеб Самойлов, «Вампиры»:

Заблокировали, гады –
Обрубают все концы
Улыбаясь, убивают
Благородные отцы.
Седина на их погонах,
Благодарная слеза.
Когда крестятся – иконы
Кровью им плюют в глаза.
Перед камерой целуют
В Пасху жертвенных детей,
И уводят их под утро
В тёмный-тёмный мавзолей.
Каждый новый юный гробик
Пополняет их гарем
Свежей плотью, сладкой кровью
Для усталых старых вен.
Как сияют их погоны!
Как звезда, горит слеза!
Отчего же вы, иконы,
Не плюёте им в глаза?

Илья Кормильцев, «Пожиратель»:

Пожиратель всех страстей, скорбей, суеты,
Ждущий за столом приправ к еде, – это ты.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несёт
Даже голову на блюде, если блажь тебе придёт.
За столом судьбы сидишь уже много лет,
Поглощаешь ты за годом год свой обед.
Суетятся рядом люди, каждый с радостью несёт
Даже голову на блюде, если блажь тебе придёт.
Горами объедков стол покрыт,
Разбежались слуги, кончен пир;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим – ты устал.
Должен наступить конец.
В пустоту звучит твоя застольная речь,
Не приходит тот, кто мог тебя уберечь.
Робок ангел твой хранитель – и боится и дрожит,
Если чёрная ворона путь ему перелетит.
<…>
В дверь стучатся трое, сбит запор,
Принесли носилки и топор;
Воздух был наполнен злом,
Ты знал, ты знал, ты знал.
Пир был очень долгим – ты устал.
Должен наступить конец.

Вот так и последний батюшка-царь-людоед: за столом больше 20 лет просидел, слуги его в решающий момент разбежались, запор сердобольные люди сбили, носилки с топором принесли. В виде грузовика и маузера Юровского.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.