Заброшенная пограничная застава на краю света⁠⁠

Может ли жизнь существовать в вещах и постройках сама по себе, без человека? Только до той поры, когда остается надежда на его возвращение. Звучит абстрактно, не очевидно. Пока не окажешься в месте, подобном тому, о котором пойдет рассказ. Начну, как обычно, издалека.

Губа реки Восточная Лица в месте ее впадения в Баренцево море — место удаленное. Причем настолько, насколько ни одно слово не может объяснить. Вроде, всего полторы сотни километров по прямой от Мурманска. Но между двумя точками — бескрайняя и безлюдная болотистая тундра

Местные реки — Рында, Харловка, Восточная Лица — богаты семгой, кумжей, атлантическим лососем. Настолько, что считаются одними из лучших рек для трофейной рыбалки во всем белом свете.

В девяностых рыбалку тут упорядочили необычным для восприятия простого российского человека методом — отдали все реки в аренду англичанину Питеру Пауэру, который не только обустроил на реках несколько экологически безупречных рыболовных баз (при их строительстве не спилили ни единого деревца), но и обеспечил защиту от браконьеров при помощи вертолетных патрулей.

Сегодня недельная путевка на одну из баз проекта “Дом лосося” стоит от 6 до 21 ( в зависимости от сезона) тысяч долларов на человека. Но даже при таких ценах, по словам нынешнего владельца этого бизнеса Владимира Рыбальченко, это скорее не бизнес, а миссия — сохранить реки в первозданном виде. Чистота тут абсолютная. Издержки — колоссальные.

Заброска людей и продуктов — вертолетом МИ-8 из Мурманска. Полтора часа лету. Из круглого иллюминатора над мятым баком, окрашенным облупившейся красной краской, вижу тундру. На баке- заплатка, напоминающая холодную сварку. Внизу — кривые колена синих рек. Вертикальные тени от невысоких елочек. А вот и Харловка… Порядок на прекрасно оборудованной базе образцовый, вплоть до обязательной дезинфекции обуви и катушек перед вылетом на рыбалку.

Рыбаков в обязательном порядке снабжают инструкторами и развозят на новеньких "Еврокоптерах" по рекам и ямам, где обитает трофейная рыба. Разумеется, всю пойманную рыбу, включая 20-килограммовых гигантов, принято отпускать обратно в реку. В любом случае, вечером рыбаков ждет прекрасный ужин в изящно декорированной гостиной.

От Харловки до губы Восточной Лицы, где мне предстояло встретиться с моей командой — 15 минут лета на громоздком МИ-8. Через поцарапанный мутный пластик иллюминатора вижу вдалеке красно-белый столб маяка, стоящий на морщинистом каменном плато.

Бьются о скалы ледяные волны. Галдят чайки. Соленые белые барашки рвет на куски пронизывающе холодный ветер.

Под красным цилиндром бака возникают невесть откуда взявшиеся деревянные постройки. Серые стены одного цвета с серым шифером. Выбеленные, обесцвеченные, полурастворенные в вечности. Две сотни лет назад в этих краях было рыбацкое становище. С 1881 года оно получило официальный статус колонии, которую основал крестьянин из Калгалакши Василий Наумов.

Помимо трески и прочей рыбы охотились на китов и тюленей. В начале 20 века тут было два десятка изб — по числу судовладельцев. Жиротопенный завод. Церковь… После обоснования на этих рубежах советской власти, поселение получило новый статус — рыболовецкий колхоз имени Клары Цеткин.

Удаленность Восточной Лицы не была на руку промыслу с самого начала. Существовал он вопреки всему, только на воле тех, кому некуда было деться, кто мечтал о светлом будущем. Например, в 19 веке жившие на рыбной диете рыбаки массово страдали от цинги. В годы советской власти — от безнадеги… В 1971 году рыбколхоз был закрыт, и ныне от него остались лишь фундаменты.

А вот пограничникам деваться было некуда — служили там, где придется. Куда Родина пошлет. Попасть в 3 погз Мурманского ПОГО «Восточная Лица» было можно только вертолетом или морем. Продукты сюда доставляли также — а иногда сбрасывали с самолетов. В остальном, часть была полностью оборудована для автономного проживания. Потом часть была расформирована. Люди ушли, но обветшавшие постройки держались стойко пару десятилетий, прежде чем пришли к нынешнему состоянию.

Наш лагерь располагался на живописной скале в 20 минутах хода от заставы, поэтому в рамках моей тренировки по управлению вездеходом мы решили поехать к руинам.

Солнце на этот момент уже скрылось за скалами. Сумерки усиливали уныние и безнадежность, окрашивая тени в глубокий синий свет. Ржавая колючка по периметру почти смешалась с ковром тундры, поэтому подъезжать близко к постройкам не решаемся, паркуем "Шерпа" в паре сотен метров. Замков на дверях нет, да и не нужны они — людей тут нет. Уже давно…

Покосившийся пограничный столб, барельеф в виде карты СССР. Столбики, державшие цепочку уже кто-то унес на дрова. На прислоненную к распухшей фанерной стенке ржавую трубу водрузили телефонную трубку. Родина на замке…

Рядом — место для разрядки оружия. Склад без дверей и стены. Ржавая батарея для радиостанции, куча галош в углу…

Оружейка — без стены, но уцелели ржавые решетки на двери и окнах. Куча битого стекла и один единственный патрон. “Приберегли” последний…

Генераторная пахнет соляркой. Стены нет, как и обоих дизелей. Рядом — баня Линейные изоляторы вместо камней в печи. По соседству — что-то похожее на птичник и загон для скота.

Шагаем по плацу. Кустистая трава между каменных плиток.

В главном здании царит разруха. Стены выкрашены красным. Комнаты связистов и дежурного по ПогЗ полностью разрушены.

Настоящее открытие ждет за следующей дверью, в спортзале.

Самодельные скамьи. Лопнувшая резиновая груша. Гриф штанги из трубы, блины из маховиков. Смогли только приподнять… Гриф малой штанги и вовсе из прямоугольной балки. Брутально до жути. С другой стороны, служить на краю земли могли только очень крепкие люди и телом и душой…

Внутри соседнего корпуса я понимаю, почему металл тут был востребован меньше, чем древесина. Судя по всему, кто-то жил здесь сравнительно недавно — без всякого электричества… Кухня с плитой, дровяная печь. Посуда на стене. Пакет майонеза, сине-желтый термос на покрытом толстым слоем пыли холодильнике…

По скрипучему деревянному полу дохожу до соседней двери и аккуратно берусь за ручку. На обратной стороне двери — самодельный герб России на фоне аккуратно нарисованного краской триколора.

Жилая комната смотрителя кажется оставленной совсем недавно, возможно, это впечатление обманчиво. Над заправленной койкой плакаты девиц в откровенных нарядах. Журнал "Максим" десятилетней давности.

Полуголые красавицы рядом с пыльными занавесками. Голые задницы и заголовки вроде “Однажды в мансарде”. С удивлением понимаю, что интервью у очередной девицы в бикини брал мой знакомый журналист Игорь Черский. Тесен мир…

На подоконнике огарок свечи пузырек йода и выцветшее полароидное фото. Возможно, это кают-компания какого иностранного, судя по шкафу для вина, судна. Разум захватывает попытка представить, кто тут жил, зачем. В углу у плитки стоит высокий красный газовый баллон. Кажется, достаточно повернуть вентиль, чиркнуть спичкой, и вот уже скоро засвистит-зашипит на плите чайник.

Покидаем базу и движемся уже на “Шерпе” дальше — туда, где видна мишень небольшого стрельбища. С окопом. По этой мишени, очевидно, стреляли только из мелкашки…

На улице уже совсем темно, и мне предстоит обратный путь до лагеря. “Шерп” идет неспешно, особенно учитывая мой минимальный стаж общения с ним. Мысли, впрочем, совсем не о том, как правильно тянуть за рычаги и нажимать педали. Что чувствовали и испытывали те, кто жил тут месяцами в полном отрыве от цивилизации? Этот вопрос не дает мне покоя до сих пор…