С целью разложения контингента советских войск в Афганистане моджахеды наладили поставки наркотиков и алкоголя в боевые подразделения «шурави». Одним выстрелом бандиты убивали двух зайцев, подрывали морально-психологическое состояние войск противника, и получали от вставших на путь предательства советских офицеров и солдат необходимое им оружие, боеприпасы, медикаменты, топливо и разведывательную информацию.
Когда ситуация в частях начала выходить из-под контроля командование подключило к ликвидации скрытой угрозы поразившей ограниченный контингент советских войск спецназ ГРУ. Вскоре захваченный в плен полевой командир сообщил, что операцию по разложению группировки советских войск контролируют три агента ЦРУ находящихся на территории Пакистана.
Спустя пару месяцев после получения этой сверхценной информации, грушники перехватили караван с наркотиками, крепким алкоголем и премиальными выплатами для моджахедов за уничтоженную технику и убитых советских солдат.
После того как спецназовцы перекрыли поставки запрещенных веществ в войска, враг стал активно использовать тактику психического террора. Басмачи открыли массовую охоту за советскими солдатами. Пленных бойцов накачивали наркотиками, жестоко пытали и засунув труп в мешок отправляли «кровавые посылки» на базы «шурави».
Наших замученных солдат бандиты называли «красными тюльпанами». После получения восьми «адских бандеролей» контрразведчики и спецы из ГРУ получили приказ любой ценой прекратить кровавую душманскую вакханалию.
С появлением первых «красных тюльпанов» советские бойцы и офицеры стали носить на постоянке резервную гранату «Ф-1». «Эфку» называли «неразлучницей», она гарантировано помогала избежать ужасов афганского плена.
Весной 1987 года наши контрразведчики узнали, что агенты ЦРУ решившие сначала подсадить воинский контингент «комми» на наркотики, а потом запугать его «красными тюльпанами» назначили встречу группе полевых командиров неподалеку от Джелалабада.
К моменту начала совещания первая группа спецназа ГРУ закрепилась на главенствующей над аулом вершине, а вторая перекрыла единственный выезд из селения. В ходе молниеносной атаки бойцы «единицы» перебили 30 моджахедов, а «двойка» сожгла «шмелями» две машины с цээрушниками успевшими драпануть из аула.
Прорвавшийся из засады американский джип уничтожил дежуривший «низенько-низенько» «крокодил» Ми-24, оперативно наведенный спецназовцами на особо прыткую цель.
После показательной ликвидации главарей боевиков и их заокеанских кураторов волна казней советских бойцов практически сошла на нет.
После очередной бомбардировки в Кандагаре американцы берут в плен полевого командира.
Во время допроса 70-летний афганец Абдула рассказывает интересную историю:
«Время настоящих сражений было с русскими. Это были достойные сражения с достойными солдатами. Все было настоящим. Как-то по мужски. С вами, американцами, у нас было много общих дел, но вы были трусами и такими же остались. Никогда не рисковали жизнями. И таким же трусливым образом взяли меня в плен. Пустили 100 снарядов по деревне. Истребили всех штатских на километры. Русские воевали не прячась как крысы.
Шах Масуд нам приказал занять одну высоту, через которую контролировать Панджерский овраг.
На высоте расположились русские и мы месяцами не могли пройти. Собрали армию для этой атаки. Нам понадобилось пять дней, чтобы сломить сопротивление русских. И то, потому, что у них закончились патроны. Дорого заплатили мы за эту высоту. С нашей стороны потери были более 280 солдат.
Мы были очень злые, когда забрались на высоту, увидели, что против нас воевали пять 18-летних детей. Вы, американцы, не можете себе представить это зрелище. Пятеро против армии Шах Масуда.
Приказали им молиться. Они знали, что мы их убьем.
И знаете, что сделали эти русские дети?
Они молча посмотрели на нас и все пятеро взялись за руки и обнялись. Они были готовы умереть, не важно как. Стояли грязные, голодные и в обнимку.
Не говорили и не плакали. Просто ждали свою смерть. Мы онемели.
Такое зрелище могло поразить и самых твердых солдат, привыкших ко всему. Несмотря на то, что русские перебили половину нашей армии, мы не знали, что делать. Для нас это были великие воины.
У них была честь.
Они не просили за свои жизни.
Мои внуки в Германии учатся, но мне бы хотелось, чтобы они выросли как эти русские - настоящие мужчины.
А этих русских мы тогда отпустили. Да, были недовольные от этого решения командиров, но приказ не обсуждается.
Пустили их с миром.
И знаете что?
Русские пошли в обнимку и не повернулись, чтобы увидеть, не застрелим ли их в спину!
Панджшер, Руха ущелье Гуват. Спуск с хребта к расположению нашего горнострелкового батальона.
Очередным жарким августовским днём наступила моя смена торчать на посту дневного наблюдения Третьей точки. Под масксетью маялся на снарядном ящике раздетый до фиолетовых трусов Гидроквас, я толкнул его в плечо, намекнул что его смена - кирдык:
- Ну что, ты уже собираешься?
- Ну, не то чтобы уже собираюсь… но уже собираюсь.
Миша почему-то не спешил завалиться в нелепой позе на пыльный песок спального СПСа. Он почесал скрюченными пальцами репу, поросшую курчавой редкой волоснёй, навёл на меня взгляд, полный надежд и вкрадчиво изрек:
- Димыч. Слышь? Давай что-нибудь захимичем?!
- А что есть?
На солдатском языке мой вопрос обозначал: – «Огласите, пожалуйста, весь список взрывоопасных предметов, из которых мы можем сделать себе развлечение».
- У нас нет того, чего у нас нет. Но у нас есть то, что у нас есть. Я видел, как ты спрятал трубки с фугасным зарядом от ОЗ-1.
Он ви-идел, ишь, какой молодец! Лучше бы вертолёт с харчами увидел. В первых числах августа 1984 года наш полк, в очередной раз, ушел на боевую операцию в какое-то дальнее захолустье Панджшерского ущелья. Не знаю, где именно полк воевал, потому что при моей должности и моём звании мне не доложили. Но из-за этой операции все вертолёты, как говорится, «ушли за дальний кордон». И оставили четырнадцать военных на горе Зубе Дракона без авиационной поддержки с воздуха. Это обозначало, что жрать нам сделалось нечего и жизнь наша сильно погрустнела. Настолько сильно, что я написал на эту тему «возвышенную поэзию».
Сижу я на горе в порватой майке
Советской Красной Армии сержант,
А-а-а, дайте пайки, поскорее дайте пайки!
Не может воевать без ней десант.
Всё это я подумал, но Мише говорить не стал, потому что мы с ним офигенные друзья ещё со времён Термеза. Мы подружились, будучи «чижиками только с поезда», а за время службы на Зубе Дракона сделались вообще как родные. Это касалось всех бойцов гарнизона, невзирая на сроки службы и национальную принадлежность. Служба на горе проходила в скотских условиях, при таких обстоятельствах люди либо становятся скотами, либо объединяются и преодолевают поступающие проблемы сообща. Нам повезло с Комендантом, мы объединились. По большому счету, Хайретдинов не делал ничего сверхъестественного, он просто соблюдал Устав и от нас требовал того же. Сам он Уставы знал от корки до корки, по окончании школы прапорщиков его попытался «зарезать» на выпускных экзаменах майор, который недавно не смог поступить в Академию, именно из-за уставов. Этот майор отказывался верить, что какой-то молодой татарин может знать Устав лучше него, он «гонял» Хайретдинова не за страх, а за совесть и поставил оценку «отлично» по окончании «допроса». Будущий прапорщик не просто знал Уставы, он по ним жил. Соответственно, его подчинённые жили точно так же, а это привело к тому, что каждый из нас нёс службу, отдыхал, получал воду и продукты питания так как положено, без какой-либо дискриминации или ещё каких-то заморочек. На Зубе Дракона все солдаты были равны, нам нечего было делить, нам не на кого было обижаться. Разве что на душманов, но мы их регулярно отоваривали то усиленными ручными гранатами, то из автоматов, то из АГСа. В такой обстановке ради друга настоящий боевой товарищ вполне готов пойти на риск, на подвиг и на всё что угодно, лишь бы не выполнять свои прямые служебные обязанности насчёт дежурства и наблюдения. Потому что дежурить скучно, а придуриваться весело.
В общем, сердце моё дрогнуло, мы с Мишей пошли к скалам, в которых я спрятал трубки с фугасными зарядами от ОЗ-1, вытащили из заначки одну трубу и разобрали. На свет Божий, а точнее, на кусок старой мешковины, высыпались серебристые цилиндры взрывчатого вещества.
Скорее всего это был ТЕН-гексогеновый сплав, бризантное взрывчатое вещество, а если так, оно должно детонировать от прострела пулей. Мы задумали воспользоваться данной особенностью доставшегося нам материала, начали прикидывать, какую бы скалу подорвать, но неожиданно вспомнили как весло падали с неба базальтовые булыжники после взрыва аммонала. Тяга к жизни - это рудиментарный животный инстинкт, но в нашем случае он сработал, и мы вернули взрывчатое вещество, как говорится, «взад». Надо было придумать какое-нибудь иное развлечение, я напыжился изо всех сил, но не смог ничего придумать, кроме философской фразы:
- Что есть мечта, если жизнь - это всего лишь набор биохимических процессов, протекающих в человеческом теле?
- А прикинь, Димон, у толстой осветительной ракеты, у пятидесятки, на корпусе есть поворотное кольцо. Видел?
- Видел.
- Если повернуть его влево, ракета взлетает выше, а если вправо - полетит ниже. А, как оно устроено? Как работает?
Если бы у нас на Зубе Дракона имелась библиотека, то я пошел бы занудно искать в литфонде «Руководство по 50-мм реактивному осветительному патрону дистанционного действия». Но нам даже харчей не завезли, не говоря уже про библиотеку, поэтому я согласился пойти и узнать путём вскрытия, то есть, естествоиспытания. Потому что свет науки несёт нас на светлых крыльях знаний к прогрессу и процветанию. Это сказал я. А Миша сказал:
- Ну, ништяк. Пойдём расковыряем одну.
Ковыряли мы недолго, устройство оказалось до слёз простым. В металлическом кольце конструкторы заложили дорожку из пороха. Если повернуть кольцо влево, дорожка сделается более длинной. Если повернуть в другую сторону, дорожка сделается укороченной. Чем длиннее дорожка, тем дольше горит порох, и тем дольше огонёк подкрадывается к вышибному заряду. Когда дорожка догорит до вышибного заряда, он отстрелит маршевый двигатель и вытолкнет осветительную ракету. Маршевый двигатель полетит дальше, потому что в нём ещё будет несгоревшее твёрдое топливо, а осветительная часть ракеты затормозится о воздух парашютом, повиснет на нём и будет освещать окрестности.
Постигли мы с Мишей устройство кольцевого замедлителя, почесали небритые репы. А дальше «шо»? Обратно ракету мы уже не соберём, потому что душманским ножом искромсали всю картонную трубку. Что теперь с ракетой делать, выкинуть, что ли? Кощунство какое!
А если не выкинуть, то тогда «шо»? Тогда оставалось повесить за парашют к маскировочной сетке и поджечь.
Парашют оказался у ракеты огромным, сделанным из тонкого, приятного на ощупь шёлка. Мы зацепили длинные стропы за масксеть возле подпирательной доски, неторопливо расклепали ПОМЗом трассер, пхнули горящий трассирующий заряд снизу под ракету. Там в тело ракеты, в алюминиево-магниевую спрессованную пудру, были вкраплены частички пороха, чтобы лучше зажигалось.
Ракета загорелась с полутыка и устроила на Третьей точке полномасштабный Везувий. Она не просто шипела, она клокотала, как кратер вулкана, дымила, как труба угольной электростанции, разбрасывала в разные стороны огромные яркие искры. Горящая магниевая смесь развила такую температуру, что казалось, сейчас расплавятся скалы.
В обычных условиях, с дистанции в километр, осветительная ракета кажется в небе блестящей и милой. А на шёлковых стропах в пункте наблюдения, она обернулась огнедышащим монстром, выжрала в окрестностях весь последний кислород, начала плавить вершину горы чтобы всосать в клокочущее жерло нас с офигевшим от ужаса Гидроквасом.
Из-за беснующегося на Третьей точке неистового жара, Прапорщик в своём СПСе проснулся. По понятным причинам он подпрыгнул с матраса, схватил автомат и, сломя голову, кинулся на Зов Везувия, то есть на его рев.
- Что, с-с-с-суки! Что опять натворили? – Хайретдинов выскочил из скал с автоматом наперевес. Хрен знает, может душманы выжгли Третью точку огнемётом, или фосфорной миной из миномёта.
- Да я… Да мы… - Мы с Мишей то появлялись из клубов дыма, то снова скрывались от взора Коменданта.
– Ракета, скотина… она сама воспламенилась, тарищ Прапорщик! - Я растёр ладонью копоть по грязной роже. А что я мог сделать? Надо же было узнать, как устроено замедлительное кольцо. Это же – тяга к знаниям, это святое. Вдруг Прапорщик поймёт и простит?
- Она сама? И стропами тоже сама к масксети привязалась? – Хайретдинов
водил стволом автомата вокруг нас. Вдруг это душманы привязали ракету, чтобы сделать диверсию. Сейчас «гитлер-капут» наступит этим душманам, если они ещё здесь.
Душманов на Третьей точке не оказалось, только мы с Мишей стояли в клубах дыма.
- Ты вредитель! Ты диверсант! Ты знаешь скока градусов развивает эта ракета, када горит? – Хайретдинов сделал выпад корпусом в сторону моей задымлённой фигуры.
- Так точно, тарищ Прапорщик. Три тыщи градусов.
- Три тыш-шы! ТРИ ТЫШ-ШЫ! Ты мне чуть пост не спалил! – Хайретдинов взметнул к небу руки. Вверх подлетел ремень автомата. Туда же, к небесам, Хайретдинов направил свои стенания.
- Суки! Сволочи!! Особенно, эти дармоеды в военкомате! Тыловые крысы! Кого в Армию призывают! Уроды! Психиатры, козлы вонючие!
Откричавшись в голубое Афганское небо, Хайретдинов опустил ствол автомата в землю и начал кричать на нас с Мишей, наклоняясь в нашу сторону всем телом.
- Как увидел специальность «химик» в личном деле, так сразу туда, в личное дело ему – НЕ ГОДЕН! Не годен к строевой службе! Крупными блин, жирными, нахрен, буквами! На всю страницу личного дела – НЕ-ГО-ДЕН! И на всю обложку красный штамп – НЕ-ГО-ДЕН! И пинком под зад его из военкомата! Под зад!
Хайретдинов развернулся и пошагал на свою Вторую точку. По ходу движения, в сердцах, он кричал на весь Зуб Дракона и половину ущелья Хисарак, отборными матюгами костерил работников военкомата, просмотревших такой сложный, клинический случай.
- НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! – Разносило эхо по ущелью Хисарак.
- НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! – Отзывалось в моей голове. Ей было очень жаль, что от Хисарака далеко до Центрального военкомата города Минска. С такого расстояния военный психиатр не услышал слова Коменданта и упустил возможность написать мне на всю учётную карточку – НЕ-ГО-ДЕН!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689
Август 1984 года незаметно и тихо подкрался летним утром к горе Зуб Дракона и застал меня на посту наблюдения. Бинокль в ту смену находился у Бендера, а значит не у меня. Приспособления для пристального внимания к горам я не имел, изо всех сил выполнял боевую задачу просто так - водил из стороны в сторону своим солдатским пятаком. Подобный ратный труд показался мне крайне неблагодарной работой, я скучал и думал всякую фигню внутри своей недавно вымытой головы.
В ходе усердного мыслительного процесса я пришел к выводу, что если бы мне дали задание написать сочинению на тему «Как я провёл лето», то в качестве основных занятий в тексте значилось бы удовлетворение примитивных животных потребностей: пить-есть-спать и ещё немножечко, чтоб не убили. При таком образе жизни мне срочно захотелось придумать чем мы отличаемся от обезьян. Путём включения максимальной умственной мощности я принял решение, что мы отличаемся от них способностью к творчеству. А что такое творчество? Это деятельность, направленная на создание культурных ценностей. После этой мысли мне захотелось создать какую-нибудь выдающуюся ценность.
Чтобы как можно сильнее отличиться от обезьяны, логично было нанести на базальтовую скалу барельеф в виде мудрого высказывания. С детства я знал, что дольше всех живут мысли, сказанные матом, но подобная надпись сократила бы мой интеллектуальный отрыв от приматов, а мне хотелось достичь противоположного эффекта. В конце нехитрой цепочки рассуждений я задумал сотворить на скале панно следующего содержания: изобразить Золотую Звезду Героя Советского Союза и выбить «в граните» надпись: «Здесь сражались за Россию» и далее перечислить фамилии гарнизона Третьей точки.
В качестве инструмента для ваяния эпического наскального барельефа я придумал использовать бронебойные сердечники от ДШК-КПВ и корпус от мины ПОМЗ. В порыве созидания я прошвырнулся по территории поста, осмотрел валявшиеся под ногами предметы. Некоторые сердечники от удара по скалам раскололись пополам, некоторые погнулись, некоторые сильно затупились. В течении какого-то количества минут я отыскал десяток острых, благо вокруг они валялись в бесчисленном множестве. Мне ещё подумалось тогда: нормально душманов снабжают, раз они столько карбида вольфрама накидали к нам на пост. Этот материал настолько дорогой, что фашистские танки, при нападении на СССР, в своём боекомплекте имели всего лишь пять бронебойных подкалиберных снарядов с подобной боевой частью. В «восьмидесятых» Китайская Народная Республика не экономила на душманах, поставляла им боеприпасы советского образца широким потоком, лишь бы нагадить нашей Стране.
Подобранные материалы я приволок к себе на Третью точку, высыпал возле большой скальной стенки, туда же подтащил ящик и уселся на него. Сердечники решил использовать в качестве зубила, корпус ПОМЗа – в качестве молотка.
За пару минут работы я выбил изображение Золотой Звезды Героя, на этом все десять сердечников затупились. Впереди у меня была ещё почти целая смена, спешить было некуда, я поднялся, пошёл по посту, подобрал десяток следующих, не затупленных «зубил». За время работы я обнаружил, что сердечники от КПВ обладали большей устойчивостью к затупливанию, нежели сердечники от ДШК. Поэтому я искал и собирал КПВ-шные.
В течение нескольких минут я затупил об скалу второй десяток импровизированных «кернов», поднялся, пошел за следующим. Так и ходил всю смену, собирал сердечники, разминал ноги, затем возвращался к «панно», садился на снарядный ящик и продолжал долбить.
К окончанию моего дежурства на скале наметилась надпись из выбитых точек:
Далее следовало превратить точки в канавки, чтобы получился барельеф, чтобы было на века. Но «на века» не произошло. Едва я приложил свежий сердечник к надписи и принялся постукивать по нему корпусом от ПОМЗ, из скал на Третью точку вывалился Комендант.
- Та-а-а-ак! Что за дятел у нас завёлся? Касьянов, опять ты?
Хайретдинов навис надо мной, я медленно встал с ящика перед старшим по званию.
- Какого хрена ты опять вытворяешь? Думай прежде чем молчать!
Как бы я не хотел сказать, но сказал так, как и не хотел:
- Историческое панно, товарищ Прапорщик.
- Что ты за солдат, Касьянов?! Дети обязаны расти, а тебя без присмотра даже на посту нельзя оставить. Все химики такие долбанутые что ли?
- Никак нет, товарищ Прапорщик. Не все. Я ещё не самый худший вариант.
- Значит так, Вариант. Собери всю эту херь, – Хайретдинов показал пальцем на горку затупленных сердечников, – и выкинь за бруствер, нахрен! ПОМЗ положи на место, и чтоб я больше не слышал никакого долбления! Ясно?
- Так точно. - угрюмо промямлил я и потянулся к сердечникам от КПВ.
- Тарищ Прапорщик! Духи! – Из скал на Третью точку выпрыгнул Бендер с искажённым от мужества лицом и биноклем в руках.
- Где? – Хайретдинов забрал у Олега бинокль, приложил его к своему лицу и навёл на тот склон, куда показывал Бендер.
- Вона, вона! - Бендер тыкал рукой по направлению к противоположному склону. – Где ручей, видите? Где вода. Они вдоль ручья на подъём идут. Пятнадцать рыл.
- Вижу. – Хайретдинов оторвал бинокль от глаз. – Касьянов!
- Я. – Я выпустил из рук только что собранные орудия труда.
- АГС к бою! Сам – за первого номера.
- Есть. – Ответил я и метнулся к АГСу. Откинул с бойницы масксеть, уселся
за АГС на колени. Меня теперь не надуришь, теперь я знаю, как надобно держать ноги.
- Манчинский, Гнилоквас! Ко мне, бегом марш! – Хайретдинов вызвал из СПСа отдыхающую смену. Саня и Миха с заспанными рожами воплотились на позиции по зову Командира.
- Гнилоквас, отвечаешь за пустые ленты. Как Касьянов отстреляет ленту, ты тут же её хватай и раскладывай на вот этот ящик. Понял?
- Так точно.
- Манчинский, будешь раскладывать гранаты в пустые звенья ленты. А ты, Гнилоквас, заскочишь на ящик и будешь вдавливать сапогами гранаты по ячейкам. Пальцы Манчинскому не отдави, но поспевай, прямо за его руками. Чтобы гранаты входили в звенья со скоростью, как вот он будет стрелять – Хайретдинов ткнул в меня пальцем. – Понятно?
- Так точно! – В один голос выдохнули Саня с Михой.
- Герасимович! – Хайретдинов повернулся к Бендеру.
- Я!
- Мигом беги в свой окоп, наведешь на духов снайперку и доложишь мне. Как только АГС откроет огонь, будешь валить всех, кто попытается в нас стрелять. Понял?
- Так точно!
- Выполняй.
Бендер растворился среди скал, через двадцать секунд до нас долетел его доклад: «Рядовой Герасимович к бою готов!»
- Касьянов, терь смари. – Хайретдинов нагнулся ко мне, приложил к своим глазам бинокль, навёл его через мою бойницу. – Противника видишь? Вон там один идёт в меховой шапке. В прицел смотри, видишь?
- Противника вижу. Шапку не вижу. У меня прицел слабей, чем Ваш бинокль.
- Хрен с ней, с шапкой! Главное, что противника видишь.
- Терь смари. – Хайретдинов убрал от глаз бинокль, начал показывать вытянутой рукой. – Видишь, где тропа выходит на более или менее чистое пространство? Видишь, где скал нету?
- Вижу.
- Выпустишь их туда. Выставишь дистанцию на прицеле 1300 метров и наведёшь в самого нижнего. АГС, когда стреляет, он подпрыгивает. Ты отстреляешь четыре гранаты и быстро! Рука уже – вот здесь, на подъёмном механизме. Быстро наводи в самый верхний разрыв, приподнимешь ствол и давай ещё четыре гранаты. И тут же опять приподнимешь ствол. Понял?
- Так точно.
- Вправо-лево будешь наводить по полозкам, АГС по ним скользит легко, ничего сложного нет. А вверх-вниз будешь маховиком подкручивать. И чтобы быстро, как Паганини на дудке, чтобы отстрелял все 29 гранат порциями по четыре штуки, но, звучать должно, как на одном вдохе. Понял?!
- Так точно. – Ответил я и положил левую руку на маховик подъёмного механизма, не отрываясь от прицела.
- Орлов!
- Я!
- Хватай все магазины в охапку и пулемёт. Твоя позиция вот здесь, – Хайретдинов показал на ящик возле одной из бойниц. - Чего бы не происходило, ты «кроешь» наш фланг, не даёшь зайти к нам с вертолётки. Ничего больше не делаешь, ни на что не отвлекаешься, только – фланг. Понял?
- Так точно.
- Та-а-а-ак! По местам. – Хайретдинов выпрямился, принял удобную позу, навёл бинокль на поднимающихся по склону душманов. – Приготовились. Касьянов… ОГОНЬ!
- ТА-ТА-ТА-ТА!!! – АГС выстрелил 4 гранаты. Я быстро крутанул маховик, приподнял ствол, примерно в то место, куда должны лечь разрывы.
- Бах-Бах-Бах-Бах! – Четыре черных облака ударили по тропе с фигурками душманов. Упреждение я рассчитал почти правильно, практически одновременно с четвёртым разрывом, снова вдавил гашетку АГСа.
Шестью порциями гранат я накрыл разрывами нужный участок тропы. Последние пустые звенья ленты звонко упали рядом с АГСом. Я сорвал вверх крышку ствольной коробки. Миха, как иллюзионист, одним рывком заменил пустую кассету на заряженную, подхватил куски пустой ленты и исчез из моего поля зрения.
- Хор-р-рошо! – Хайретдинов не отрывался от бинокля. Теперь ствол вниз и повтори всё с начала. Огонь!
Ещё раз я «проутюжил» тропу снизу-вверх. Миха снова, в мгновение ока, заменил кассету.
- Так. Терь делай вот что, – Хайретдинов ткнул меня рукой в плечо. Чтобы я понял, кому адресованы его указания. – Теперь одиночными. Выбирай какой-нибудь камень, за которым может быть укрытие и выстреливай гранату за него. Чтобы осколки на обратном ходу поразили всё, что укрыто за камнем.
- Дык я могу АГС на миномётное положение перекрутить. – Я оторвался от прицела, повернулся к Хайретдинову.
- Солдат, с-с-сука! – Хайретдинов так гаркнул на меня, что я тут же припал обратно к прицелу. – В бою, воин! Будешь делать то, что тебе приказал командир! Понял?
- Так точно.
- Повтори, что ты понял.
- В бою делать то, что приказал командир. – Промычал я, тыкаясь лицом в наглазник прицела.
- Вот так. Никакой самодеятельности! По одной гранате. Одиночными. Всю ленту огонь!
- БАХ!!! – АГС выплюнул первую гранату.
- Шандарах! – Граната ударила по склону.
- Хо-р-ро-шо. – Хайретдинов смотрел за результатами стрельбы в бинокль. – И пошёл. И пошёл. Огонь!
- БАХ!!! - БАХ!!! - Методично я наводил и стрелял, наводил и стрелял. Опустошил ленту, поднял крышку ствольной коробки. Миша рывком заменил кассету.
- Теперь так, – выдал очередное указание Хайретдинов, - эту ленту расстреляешь в таком же режиме. А потом будешь сидеть и наблюдать, ждать, пока я вернусь. Манчинский!
- Я!
- Держи бинокль. Стой вот здесь и просматривай поле боя. – Хайретдинов протянул Сане бинокль. – Я сейчас доложу «Графику» и вернусь.
Через несколько минут Хайретдинов доложил «Графику» о том, что гарнизон поста Зуб Дракона уничтожил 15 мятежников. После доклада Комендант вернулся на Третью точку и вставил мне моральный «пистон»:
- В бою, солдат, надо делать то, что хорошо получается. Врезал противнику с прямого прицела. Прошла подача. А ты ещё врежь. И ещё. А потом ещё. Проходит подача с прямого прицела – бей с прямого прицела. Пока его в кровавую лужу не превратишь. А если начнёшь умничать, менять прицел, переводить гранатомёт на навесной огонь, то дашь противнику время. Он откатится, замаскируется, заползёт в укрытие… А потом, ты сам себе в масксеть выстрелишь, если ствол задерёшь. Из-за этого тебе доска на башку свалится и будешь ты вошкаться, как свинья в берлоге. Не давай противнику этих секунд. Прошла подача – ввали ещё раз! Понял?
- Так точно. – Промычал я.
Затем Хайретдинов скомандовал «отбой», оставил наблюдать с биноклем Манчинского и удалился. Душманы не проявляли никакой активности, Комендант принял решение перейти на обычный режим несения службы. На том боевые приключения дня закончились.
До конца смены я шарился по посту, курил и переживал пронесшиеся передо мной события. Было очевидно, если бы Хайретдинов сам залез за прицел АГСа, то он отстрелялся бы точнее и быстрее, чем я. Ведь он командир взвода АГСчиков. При этом ему не пришлось бы никому ничего объяснять. Но тогда ситуация превратилась бы в такую, будто командир самоустранился. Он воевал бы один, а пятеро его подчинённых ковырялись бы в носу и не знали бы куда себя применить. Наш Командир наблюдал за полем боя, принимал решения и координировал действия пятерых амбалов (читай, измождённых бойцов). В результате действия оказались чёткими, быстрыми и слаженными, пятеро амбалов работали, как один механизм. По итогу боя, Хайретдинов раскатал пятерыми бойцами пятнадцать опытных Хисаракских душманов, да так славно, что те по нам не произвели ни одного выстрела.
И ещё одно обстоятельство оказалось для меня неожиданным. Хайретдинов сначала уничтожил противника, потом пошёл докладывать, а не наоборот. Ему за этот поступок могли дать взыскание, но он оценил ситуацию, понял, что пока будет докладывать, противник выйдет из зоны поражения. Поэтому Хайретдинов принял решение, поставил своим «амбалам» задачи, разложил действия каждого, как по полочкам, вступил в бой и разгромил противника. Потом пошёл докладывать.
В этом бою я первый раз увидел, как должен действовать настоящий командир.
В последних числах июля 1984 года в утренний поход к источнику воды с нами «напросился» прапорщик Хайретдинов. Мы внутренне напряглись, никому не хотелось подставить под угрозу целого Коменданта поста Зуб Дракона, но Хайретдинов был неумолим и бесстрашен. Он объявил этот день днём чистоты, приказал всем взять с собой по куску мыла и устроить на водопое банно-прачечный комбинат.
Поскольку группа во главе с Прапорщиком собиралась задержаться возле горного ручья дольше обычного, в скалах разместили дополнительную пулемётную точку для прикрытия данного мероприятия. Может быть поэтому, а может быть и нет, душманы на нас не напали. Мы дружно хрюкали и поливались ледяной горной водой, смывали с себя пот и грязь, остервенело орудовали в своих клювах зубными щетками. Затем стирали обмундирование, вымывали и вычищали свою армейскую посуду, то есть, котелки, кружки и ложки.
Громче всех в нашей компании охал и взвизгивал Хайретдинов. Мы-то через день умывались в этом ручье, а Прапорщик, в лучшем случае, приходил сюда один раз в неделю. От ледяной воды ему перехватывало дыхание, тело покрывалось мелкими мурашками, но он стойко и мужественно натирался мыльной пеной, а затем черпал пригоршнями из ручья прозрачную ледяную воду и плескал на себя с разных сторон.
По окончании банно-прачечных мероприятий мы благополучно вернулись на пост и получили заслуженные порции питания. Чистый, молодой и нарядный я сидел на тёплом булыжнике под масксетью на Третьей точке поста Зуб Дракона, ковырял вымытой ложкой разогретую в банке тушенку.
Внизу стоят снайпер Герасимович О.П. и санинструктор Андреев Е.В. На камне расселся я.
Вокруг моей благоухающей порции еды навязчиво летали длинноногие коричневые осы. В мае, после зимних снегов, их популяция была не огромная, но за лето насекомые расплодились и начали задалбывать своей непосредственностью. В их отвратительных гнёздах развелись личинки, они требовали на свой прокорм плоти разных зверушек, а с этим делом в горно-пустынной местности напряг. На подсосе жрачки гадские осы обнаружили груды консервных банок, которые мы непредусмотрительно накидали вокруг поста за два месяца пребывания на горе. Остатки пищи в банках из-под тушёнки, из-под «завтрака туриста» и из-под фасоли с мясом распространяли привлекательный для ос запах. Эти заразы слетелись, по-моему, со всех окрестностей массива Санги-Даулатхан. Они были повсюду: летали над головами, лезли в еду и в лицо. Из-за Чарльза Дарвина с его эволюцией видов, эти троглодиты выросли ядовитыми, поэтому никого не боялись с самого детства. В биосфере у них не оказалось естественных врагов, наоборот, они сделались врагами для всего, что шевелится, в том числе, и для советского солдата.
Если боец сидит на посту, он палюбасу будет хоть немного двигаться и к нему немедленно прилетит наглое коричневое существо.
Красная оса. В горах Санги-Даулатхан осы имели такую же форму, но более тёмную коричнево-желтую полосатую окраску.
- Дз-з-з-з-з-з! – с утра до вечера жужжали во всех мыслимых и немыслимых местах осы. Они лезли в туалет, после него прилетали на еду, своими немытыми ногами норовили наступить прямо на лицо, и всё им было по барабану. Если махнуть ладошкой на гадское насекомое, оно демонстрировало реакцию, как у мастера спорта по боксу. Обиженная оса делала в воздухе пируэт, и хорошо, если всего лишь снова лезла солдату в пятак, а не жалила в какое-нибудь обидное место.
Ярким солнечным днём, в обеденное время, на Третьей точке я изо всех сил пытался отмахаться от осы, настойчиво пытавшейся забраться в банку тушенки, разогретой закопченными руками Миши Мампеля. Меня выводила из себя природная навязчивость ядовитого насекомого.
- А ты попробуй с ней вежливо. – Сержант Манчинский сделал еле уловимое движение ладошкой в воздухе и вкрадчиво произнёс:
- Киш. Киш, пожалуйста.
Оса развернулась в воздухе и улетела прочь.
- Саня, да ты – маг какой-то! – Восхищённо произнёс чумазый Орлов.
Мне тоже захотелось сказануть что-нибудь умное, я произнёс цитату, не помню из кого, зато очень близко к тексту:
- Для того чтобы идти, недостаточно иметь ноги. Нужно уметь ходить. Для того, чтобы прогнать осу, недостаточно иметь руки. Нужно уметь прогонять.
- Она усвоила: «Слушайся командира. А то всё будет так, как он сказал». –Манчинский многозначительно поднял вверх указательный палец.
- Пацаны, расскажу анекдот на тему ос. – Орёл поднялся с ящика и принялся разыгрывать спектакль в лицах.
- В грузинской школе учитель задал классу вопрос:
- Дэти, скажитэ, што такое «ос»? Биджо, ти скажы.
- Ос – это балшой полосатый мух.
- Нэт, Биджо. Ос – это воображаемый линия, протыкающий планэт Земла с Северный полюс да Южный.
Андрюхин анекдот натолкнул меня на размышления. Из-за сочетания персонажей дети-осы, я вспомнил, как в далёком детстве однажды вступил в простое человеческое общение с «большими полосатыми мухами». В возрасте четырёх лет, в компании самых лучших друзей задумал я пообщаться с семейством неодомашненных ос, которые устроили себе гнездо на территории нашего детского садика. Во время одной из прогулок на свежем воздухе мы обнаружили пару бетонных плит, брошенных строителями на произвол судьбы, и вросших в землю под воздействием оного произвола. Наше внимание сфокусировалось на небольшом облаке забавных созданий, которые толклись над входом в норку, уходящую под старую строительную конструкцию. Поскольку раньше такого явления природы нам наблюдать не приходилось, мы приняли опрометчивое решение исследовать его основные свойства. В качестве инструмента исследования, а заодно и средства общения с забавными козявками, мы подобрали несколько деревянных дубин и попробовали постучаться во входную дверь подземного осиного штабика. Поскольку нас было много, и мы были очень дружные ребята, стучать начали все одновременно. Осы оказались негостеприимными и весьма превратно истолковали появление незваных гостей. Из-под плиты выскочил нормальный такой рой и предложил перемахнуться толпа-на-толпу. Мы попытались отбиться от них дубинами.
Кто-нибудь пробовал сражаться дубиной против разъярённой осы? Я пробовал. Дубина у меня была хорошая и крепкая, однако бой мне пришлось проиграть, несмотря на явное превосходство в весовой категории. Я видел, как на меня спикировало полосатое чудовище. Мне почти удалось засандалить ему дубиной по башке, однако в последнюю миллисекунду чудовище облетело моё орудие и шмякнулось своей толстой полосатой задницей прямо под мой левый глаз. Я выпустил дубину и припечатал гадину к своему лицу.
- Ну так, дык так, - подумала оса и напустила своего яду именно в то место, к которому я её придавил.
На мои неистовые завывания сбежались воспиталки со всей детсадовской площадки. За ними прибежал завхоз Антоныч и поварихи с кухни. Антоныч подхватил меня на руки, поварихи вылили в осиную норку ведро кипятку и густо посыпали окрестности хлорной известью. На этом тесное общение с природой было мною было закончено, не столько из-за вонизма хлорки, сколько из-за вердикта, который поставили в местной амбулатории: - «Ещё один укус любого ядовитого насекомого и будет ребёночку задница».
В тот раз задница ребёночку всё-таки настала, почти в прямом смысле этого изысканного слова. Она фактически воплотилась там, где в прежние годы наблюдалось лицо. Осиный яд угодил ровно в глазной нерв, из-за него меня раздуло, как новогодний шарик. Раздутие зародилось в области головы, затем поползло вниз по организму. Когда оно доползло до того места, из которого произрастали ноги, фельдшерица попыталась снять с меня детские трусики. Подёргала их, подёргала, затем просто разрезала ножницами прямо на распухшем теле. Она уже присматривалась, как бы поаккуратней пробить мне трахею, чтобы дать кислороду доступ внутрь лёгких, если отёк квинке будет прогрессировать, однако, дырявить меня не пришлось по какой-то невероятной причине. В тот раз я просто чудом отбрыкался от летального исхода, но приобрёл жуткую аллергию на укусы насекомых. Медицинские работники утверждают, что ихние яды из наших организмов не выводятся, они там накапливаются. Не знаю, так это или нет, но мне было чётко объявлено, что каждый укус ядовитого насекомого может сделаться для меня последней грустной историей в моей весёлой жизни.
- Не жалей о прошлом, ведь прошлое не жалело тебя, - философски подумал я, но не стал смеяться на Зубе Дракона над Андрюхиным анекдотом. И ещё подумал с горечью: - Ничего бы не было, если бы не было всего этого. Вся проблема существования нашего мира в том, что он существует.
На высоте 2921, от рассвета до заката по нам стреляли душманские крупнокалиберные пулемёты. На пост по ночам периодически пытались проникнуть вражеские диверсанты с человеконенавистническими намерениями. Мы пеклись на летнем афганском солнце без кислорода, мучились от нехватки воды, нам регулярно приходилось шагать по противопехотным минам. А теперь, вдобавок ко всему, навалилась неумолимая стихия волосатыми щупальцами длинноногих коричневых ос. С грустью и тоской наблюдал я за укротительскими способностями Сани Манчинского, и пытался представить, что будет, если афганская оса не поймёт слова «киш», произнесённого на русском языке. Что будет, если одна из этих наглых полосатых тварей тяпнет меня, и я раздуюсь, как шарик? Ну, допустим, трусы на мне пацаны порвать сумеют, чтобы ими меня не разрезало надвое. А кто будет пробивать трахею? Сам я вряд ли справлюсь с этой задачей, но ни Орлу, ни Манчинскому не доверю эту процедуру в условиях горной войны, из опасений, что они подойдут к этому делу по-серьёзному. Скорей всего, зарежут меня, и «не дрогнет рука молодого хирурга», как поётся в известной песне.
По итогу моих размышлений получилось, что мне придётся бежать к Хайретдинову и орать: - «Товарищ прапорщик, спасите, меня покусали»! Я видел, как под душманскими пулями он скакал на скале, орал на вертолётчиков, хамил прямому начальству в штабе полка, но раненого Серёгу Губина в вертолёт определил. У меня были все основания полагать, что и меня Хайретдинов спасёт. Только было не понятно, каким методом. Антигистаминных препаратов у Хайретдинова под руками не было, а вертолёта можно было ждать долго. Наш полк в очередной раз ушел на боевую операцию в какие-то дальние горы, вся авиация 262-й ОВЭ поддерживала их с воздуха, а к нам вертолёты перестали летать. Мне оставалось крутиться, как уж на сковородке, чтобы отвертеться от «последней грустной историей в моей весёлой жизни».
Михаил Николаевич Гнилоквас на фотографии без головного убора.
Началась данная история с обычной темы сапёров: «Вернись, я всё прощупал». В один из июльских солнечных панджшерских дней к нам незаметно подкралась пора получать горячий хавчик и хряпать заслуженный на чижолой службе обед. В предвкушении чревоугодия я подался сквозь скалы поста Зуб Дракона на «кухню». По прибытии в конечную точку маршрута, неожиданно для себя обнаружил весьма необычную картину. На верхушке огромного булыгана сидел на попе Миша Мампель. Он поджал к своей груди колени, обхватил их руками и бился в крупном ознобе. Осенняя лихорадка не должна была начаться, по определению, и я, как химик инфекционисту, захотел сказать Мише, чтобы он прекратил притворяться и взялся за исполнение своих обязанностей насчёт выдавать жратву.
Однако причина озноба была вызвана не плазмодиями и не притворством. Она нарочито блестела краем выставленной на показ железяки, немного прикопанной под камнем. В полуметре от скалы Мампеля катались по песку Миша Гнилоквас и Петя Слюсарчук. Они ржали, как два сивых мерина, заглянувших по обкурке в зоопарк, чтобы приколоться, как размножаются ёжики.
Моё внимание привлекла железяка, напугавшая Мампеля. Я присел рядом с ней на корточки, присмотрелся. Штуковина напоминала пустую консервную банку от паштета, в центре которой какой-то остряк-самоучка вставил кнопочку, похожую на стерженёк от израсходованной батарейки. Если учесть тот факт, что Гнилоквас служил старшим стрелком на бронетранспортёре, то можно было додуматься - израсходованных батареек у него развелось, как донов Пэдро в Бразилии. А может быть даже как диких обезьян.
- Полный трындец, пацаны! Я же тут каждый день ходил! – Бормотал дрожащим голосом Мампель.
- Хочешь, чтобы я подорвался? – Миша побледнел лицом и ещё сильнее прижал к груди свои ноги. – Ищи дурака за четыре сольдо!
- Давай, давай! Не сцы! – Миша Гнилоквас стёр со своего лица страдальческую слезинку, оставив на щеке полоску размазанной грязи.
- Чё тут у вас за кино, поделитесь с рабочими? – Культурно спросил я и протянул руки к железяке.
- Касьян, иди нахрен. Не порти нам спектаклю! – Слюсарчук тоже стер со своего лица капельку жидкости и размазал по роже коричневую грязь.
- Димыч, отвали! Пусть Мампель разминирует. – Гнилоквас всё ещё улыбался, но понял, что сеанс смехотерапии подошел к завершению.
- Я не полезу! – Мампель крепко-накрепко вцепился в свои ноги. – Я что, дурак?
- Ты не дурак. – Сказал я и начал осторожно подкапывать песок рядом с железякой. – А я дурак. Потому что не знаю такой противопехотной мины. На сапёрной подготовке консервных банок нам не показывали.
Пока я это говорил, мой палец легко и непринуждённо провалился под край «мины» сквозь разрыхлённый кем-то песок. «Мина» оказалась внутри совсем пустая, взрываться там было нечему, я смело выпрямил палец, встал на ноги и протянул руку Мампелю. На пальце у меня болталась пустая консервная банка со стержнем от старой батарейки посередине.
- Держи, Миша, свою мину. Дальше справишься сам.
- Блин, пацаны! Ну вы и папуасы! – Мампель обиделся и отпустил свои ноги. Они грустно свесились с камня.
- Касьян, ну нахрена ты так? - Слюсарчук размазал вторую каплю жидкости по своему лицу.
- Я еды хочу, а вы своими дурацкими шуточками загнали повара на скалу.
- Димыч, ты парашник что ли? Просили же – не трогай! Не нажрёшься ты никак. – Гнилоквас расстроился, что комедия закончилась не соразмерно купленных билетов, и, сам того не замечая, обозвал меня обидным армейским намёком.
Внеплановое разминирование «кухни» привело к тому, что пацаны назвали друг друга папуасами, разошлись, как в море поезда и подумали, что история закончилась. Но она только начиналась, потому что Миша Гнилоквас применил запрещённый приём ниже пояса в тот момент, когда намекнул на обжорство отважного минёра-противобаночника. В армейской среде слово «парашник» считается очень обидным и требует отмщения.
- Я ему покажу! Даже если он не захочет смотреть. – Подумала моя голова насчет обидчика.
Удобную позу для осуществления «показания» долго ждать не пришлось. Миша Гнилоквас был отъявленным сладкоежкой. После обеда он полез через бруствер на склон, обращённый к Хисараку, потому что у Хайретдинова наступила отдыхающая смена, а сахар, разбросанный вертолётчиками по минному полю, долго ждать не будет. Банки с тушёнкой и сгущёнкой подождут, они железные. А сахар не железный. Быстро-пребыстро его оприходуют местные осы и муравьи. Миша знал эту закономерность, поэтому поскакал по большим валунам через минное поле.
Манёвр Гнилокваса привлёк моё внимание. Я отцепил от пулемёта магазин, снял с него нижнюю крышку и вытряхнул на плащ-палатку все патроны. Затем извлёк патрон из патронника, выдернул из него пулю и запыжевал комочком грязной бумаги. Полученный холостой патрон вставил в патронник, закрыл затвор и пристегнул пустой магазин. В таком положении пулемёт ничем не отличался от настоящего заряженного.
Все знают, что оружием баловаться нельзя, и я тоже знал. Но на Зубе Дракона ничего другого не было. Как говорится в старинном анекдоте: - «Если бы он не был мальчиком, ему не с чем было бы играть». Такое времяпрепровождение меня не радовало. На всякий случай я ещё раз проверил, чтобы нигде не завалялся боевой патрон, и решил воспользоваться пулемётом в развлекательных целях.
Не пытайтесь повторить мой поступок дома. Любое баловство с оружием, это, как минимум, плохая примета. А как максимум, кого-то могут понести вперёд ногами. Но я всё проверил, внутри себя перекрестился, как настоящий комсомолец, спрыгнул в траншею Герасимовича и занял позицию к бою. Там перевесил ствол пулемёта через бруствер вниз по склону и навёл на боевого товарища, самозабвенно собиравшего пакетики сахара, разлетевшиеся между скал.
Злым голосом я окликнул Мишу:
- Гнилоквас!
- Шо? – Миша поднялся с карачек. Одной рукой он прижимал к себе собранную добычу. Другой рукой… другой рукой… в общем, удивлённо смотрел на меня снизу-вверх.
- Тебе Комендант говорил не выходить за границы поста?
- Ну-у-у, ну говорил.
- Он тебе говорил, что за это будет расстрел?
- Ну-у-у, ну и это говорил.
- Тогда – не обижайся! – Я громко щёлкнул предохранителем как будто поставил пулемёт в боевое положение. На самом деле поставил на одиночный огонь. На всякий случай. Медленно, демонстративно и страшно поднял ствол с бруствера, навёл на Мишу. Ему не видно было, куда я целюсь, понятно лишь, что в него. На самом деле я целился на сантиметр выше его головы. Тоже, на всякий случай.
- БАХ! – Выстрелил пулемёт.
У Миши вместе с выстрелом полуоткрылся рот, согнулись ноги в коленях, из-под руки на землю посыпались собранные пакетики сахара.
- Блин, промахнулся, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – Выкрикнул я и демонстративно принялся передёргивать затвор. – Погоди, я сейчас перезаряжусь!
Слово «погоди» Миша воспринял как команду «На старт, внимание, марш!». Он выпучил глаза и метнулся с минного поля по склону вверх. В порыве реализации инстинкта самосохранения Миша рвал из-под себя землю, перепрыгивал через скалы и совершал полёты, достойные чемпиона мира по бегу с препятствиями. Мой незаряженный пулемёт только клацнул закрывающимся затвором, а Миша уже преодолел пространство минного поля и ввалился на пост через бойницу АГСа.
После сданного им норматива по бегу с препятствиями, мы долго ржали вдвоём и показывали друг на друга пальцами, а потом я проснулся после отдыхающей смены и обнаружил свой пулемёт, стоящим на прикладе в людном, самом видном месте. На стволе боевого оружия красовалась алюминиевая солдатская ложка, привязанная проволочной растяжкой в качестве штыка.
Развлечений на горе Зуб Дракона было немного, поэтому все пацаны гарнизона с нескрываемым удовольствием бегали по территории поста и пересказывали в устной форме приключения, которые устраивали друг другу два закадычных товарища. Каждый боец считал своим долгом заглянуть к нам на Третью точку и высказать в мой адрес какую-нибудь особо ценную мысль.
- Димон, фу-у-у-у, а ты, оказывается, на самом деле - парашник! – Это была самая вежливая подколка, которую в мой адрес отпустили пацаны. К пулемёту штык устанавливать не предусмотрено заводом-изготовителем, а мой стоял со штыком, да ещё в виде ложки. Чего только я не наслушался! Моё оружие обозвали и харчемёт, и жрачкомёт, и фаршемёт, и придумали ещё полдюжины гадских эпитетов.
Конечно же, я не догадался какая носатая ехидная «хохольская» морда это организовала. Во всяком случае, сделал вид, будто не догадался. А когда пришёл черёд Гнилокваса уснуть в СПСе с открытым ртом в нелепой позе, я взял лопату и выкопал ямку ровно в середине помещения Третьей точки, рядом с доской, подпиравшей маскировочную сеть. Затем разулся, сложил полусапожки в образовавшуюся ямку и замаскировал их песком. После взял Мишины госпитальные тапочки, непредусмотрительно оставленные снаружи СПСа, и прибил гвоздями «стописятками» к доске. Доску положил на песок и присыпал таким образом, будто тапочки стоят на ровном месте, просто сами по себе. После я начал терпеливо ждать. Ждал долго. До тех пор, пока Манчинский не разбудил Гнилокваса и не сказал, что для него отдыхающая смена «законьчилься».
Миша выбрался из отдыхательного СПСа, зевнул, сладко потянулся, привычным движением сунул ноги в тапочки. В этот момент земля у него поменялась местами с небом. Миша, с поднятыми кверху руками грохнулся носярой вниз, на песок нашего помещения.
Присутствующие дружно заржали, хотя ничего не поняли. Миша приподнялся, встал на карачки, начал водить осоловелыми глазами по ржущим рожам пацанов.
- Что это было? – Молча вопрошало лицо Гнилокваса.
В ответ на немой вопрос пацаны принялись сочинять такие же противные глупости, как про мой РПК. Кто-то сквозь ржачку выкрикнул, что Миша покатался на горных гвозделыжах, другой остряк предположил, что Миша сделал тапки на шпильках и отработал строевой шаг на деревянном полу. Орёл заявил, что Миша создал горнострелковые «когти» для лазанья по деревьям. Потом в ход пошли мысли про лазанье «на когтях» по скалам, ледникам и даже по помойкам.
После окончания «спектакля» с тапками на шпильках, пришла моя очередь отдыхать, и я удалился на два часа в СПС. Пока я «ночевал», Миша собрал со всего Зуба Дракона полусапожки с узлами на шнурках и прибил их такими же «стописятками» к ящику, наполненному гранатами. Узлы на шнурках ему понадобились из-за того, что я был раздолбай и не зашнуровывал полусапожки, а брался за концы шнурков и начинал выпрямлять накачанную об горы ногу. Периодически шнурки рвались, я связывал место обрыва и продолжал тянуть за концы. Миша знал эту мою разгильдяйскую особенность, поэтому разыскал все полусапожки с узлами на шнурках. Для пущей верности, чтобы не промахнуться.
Два часа для меня пролетели незаметно, Манчинский подал команду «Кончай ночевать», я выполнил её и выполз на карачках из СПСа. Миша сидел на снарядном ящике и потирал от нетерпения ладони.
- Ну, ладно, - подумал я, - пусть потирает. Дым из них не пойдёт, джин из того дыма не вылезет и никаких сказок с добрым концом для Миши сегодня не будет.
С этими мыслями я подполз на карачках к доске, подпиравшей масксеть, сел штанами на песок, откопал ямку и вынул из неё полусапожки с узлами на шнурках.
Пока я вытряхивал песок из своей обуви, Миша демонстрировал всем присутствующим как выглядит Разочарование. Нижняя челюсть у него медленно сползла на верхнюю пуговицу гимнастёрки, плечи сжались, ладони вопросительно направились к небу.
- Погоди-погоди, голубок! Сейчас ты покажешь нам как выглядит Ужас! - подумал я, обулся, привычным движением затянул шнурки, влез на большой камень, чтобы громче было, и заорал со всей дури в сторону Первой и Второй Точек:
- Эй, пацаны! У кого Гнилоквас стырил полусапожки – канайте все на «Третий точка». Он сейчас их выдавать будет!
После этих слов Миша изобразил своим лицом УЖАС. В долю секунды, его, с перекошенным хлебалом, сдуло со снарядного ящика. В три прыжка он преодолел поставленные на растяжку гранаты, и, сильно пыля, скрылся среди валунов вертолётки.
Плотно вечерело, когда последний прибитый к ящику полусапожек был со скрипом отодран от ящика с гранатами.
- Ананги ски, джаляб! С-с-скаман маймун, Гидраквас! – Прокричал в сторону вертолётки хозяин полусапожка.
Все сразу догадались, что так умеет негодовать лишь Азамат Султанов. И ещё подумали про примерный перевод фразы, выкрикнутой в расстроенных чувствах:
- Вы отрицательный литературный персонаж, дорогой уважаемый Михаил Николаевич! – Содержалось в посыле изысканной, благородной, интеллигентной речи. Ну, примерно, где-то так.
Вскоре Хайретдинов заревел на половину ущелья Хисарак, чтобы парные посты заступали на ночное дежурство. Соответственно, на Зубе Дракона началось тёмное время суток.
Под покровом темноты с вертолётки на «Третий точка» прокрался людской силуэт. Когда-то все мы называли его Мишей. Но отныне к нам раз и навсегда вернулся Гидроквас.
Фильм старый смотрел лет 10+- назад Смотрел лишь 3х минутное начало фильма (возможно военный фильм, с второй мировой войной не связан) пустыня возможно Ирак или Афганистан Американский грузовик едет по пустыне В кузове сидят несколько американских солдат из за не ровностей они качаются из стороны в сторону Камера переключается на(возможно)главного героя который смотрит в пустоту и все это сопровождается песней stay by my side.