Посвящение в рыцари
Отныне все посвящены в рыцари свежего! Наслаждаемся новым титулом, пока копаемся в этой куче говна включая и мой пост.
Отныне все посвящены в рыцари свежего! Наслаждаемся новым титулом, пока копаемся в этой куче говна включая и мой пост.
Утопить ее в нефильтруемом говне!
💩
Не хочу обсуждать вопросы здоровой пищи, хочу обсудить вопрос вредной. Не могу понять что случилось с некогда любимой "джанк" едой. Для меня всегда был единый стандарт вредной еды, в какой бы стране я не был, как бы я не устал от местной кухни, я всегда мог пойти в мак и взять знакомый до пота на лбу бик мак, ну или на жирного хомяка - бигтейсти... Я всегда защищал эту сеть за её стандарт, я всегда знал что могу ощутить "родной" вкус в любом ресторане этой сети. К сожалению, в последний год бургеры этой сети стали сухими и пресными несмотря на рекламу новой улучшенной рецептуры. Появляется ощущение что рецептура улучшена для акционеров мака в пользу прибыли. Очень жаль что некогда лучшая сеть "говноеды" стала реальным говном. RIP Mcdonalds... Очень жаль...
Данная статья относится к Категории: Лженаука
«… всё гениальное просто, ибо всё высшее рождается из низшего, а не из низкого и у(о)прощённого до той простоты, что «хуже воровства».
Известно, что отчуждение количественной характеристики от качественной уже в математике приводит к явлению дурной бесконечности ряда натуральных чисел: они не подлежат счёту.
Отказ от качественного восхождения от низшего к высшему приводит в конце концов к появлению и разрастанию социальной энтропии в обществе, к у(о)прощению, возвращению к более элементарным процессам «борьбы за существование», к вырождению парламентов в «говорильни» с их соглашательскими конвенциями интерсубъективности при пренебрежении интересами общества и его развития, приобретают характер анонимных решений, не вписывающихся в процесс исторического развития человеческого общества и культуры, не «представляют» этого процесса, следовательно, теряют бытийно-онтологические основания, которые они должны обслуживать - «по своей природе» и «по определению», будучи «надстройками» над соответствующими «онтологическими основаниями».
Это приводит к сопряжению разного рода идеалистических конструкций с вульгарным материализмом. Так, в современной России правительство, с одной стороны, обращается за содействиями к религии и к церкви, а не к учёным, с другой стороны, оно до сих пор по многим позициям принимает решения в духе примитивнейшего материализма, в духе принципа остаточного распределения, превосходя в этом соответствующие решения правительств СССР. В таких условиях начинает доминировать не низшее, а низкое, не простое, а о(у)прощённое, «массовое».
Как видно, (ин)новация инновации - рознь.
Есть (ин)новации, которые отсылают / указывают на развитие, а есть (ин)новации такие, которые уничтожают развитие, высокую культуру человеческого общества, порождают «кризисы», ставят человека на край гибели.
Это - инновации-пустоцветы, которые живут на живом дереве человеческой культуры.
«Пустоцвет» определяют как цветок, лишённый завязи, и потому не дающий «плодов»; в переносном смысле - человек, не сделавший в жизни ничего полезного.
Но «пустоцвет» выглядит как-то безобидно, тогда как негативные инновации сами есть источники вырождения, дегенерации.
Это - «паразиты» - активные «организмы», питающиеся за счёт другого и приносящие ему вред, те, кто живёт чужим трудом, «питается» за счёт другого. Например, параллельно науке появляется паранаука и лжеучёные.
В. Покровский приводит вопиющий факт, когда в Германии «видный гематолог и исследователь рака Фридхельм Херманн в своих многочисленных публикациях подтасовывал данные». Эти факты были расследованы, и выяснилось, что «из 347 статей, опубликованных этим плодовитым биологом, 52 «содержат фальсификации», ещё 42 работы содержат манипуляции данными». (Покровский В., Научная полиция против поп-науки, Независимая газета от 26.06.2002 г.).
Наряду с наукой возникает и распространяется лженаука, что видно на примере защит диссертаций, которые не всегда отвечают требованиям научности и нравственности, но проистекают из конъюнктурных обстоятельств и порой только ими и объяснимы.
Труднодоступная для обыденного сознания суть науки в условиях современного коммуникационного пространства порой ставится в зависимость от о(у)прощения - «от понимания потребителями», сводится к соглашательским конвенциям, что пытаются узаконить философы, позитивисты и постмодернисты».
Исакова Н.В., Методологические возможности культурной антропологии, в Сб.: Фундаментальные проблемы культурологи, Том V / Отв. ред. Д.Л. Спивак, М.-СПб, «Новый хронограф»; «Эйдос», 2009 г., с. 249.
+ Ваши дополнительные возможности:
Плейлист из 7-ми видео: РАЗВИТИЕ МОЛОДЕЖИ: ТВОРЧЕСКОЕ / КРЕАТИВНОЕ / ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ
Изображения в статье
Изображение Saint-D с сайта Pixabay
Изображение Mystic Art Design с сайта Pixabay
Данная статья относится к Категории: Лженаука
«После этого по необходимости краткого обзора франкмасонства, прошедшего и настоящего, естественно возникает вопрос: к чему оно служит теперь? Не пережило ли учреждение цель, для которой было основано? Не тщетны ли его притязания и самое существование не есть обманчивая мечта и анахронизм? Ответы на все эти вопросы должны быть неблагоприятны для масонства. Его настоящая польза равняется деятельности всякого другого благотворительного общества.
Масонство было основано в то время, когда истинная вера и наука составляли преимущество немногих, посвящавших свою жизнь на развитие и распространение подобных сведений. Но теперь, когда наука, по прирождённому праву, достояние каждого и открыто поднимает голову, общество, которого цель открывать науку только небольшому числу, учреждение устарелое.
Пустота масонских обрядов. Есть тысячи превосходных людей, которые не видывали ложи, однако тем не менее истинные франкмасоны, т.е. либеральные, просвещенные люди, посвятившие себя изучению природы и прогрессу человечества, нравственному и умственному, люди без всяких политических и религиозных предубеждений, истинные космополиты. И есть тысячи других людей, которые прошли все масонские степени, однако все же не масоны; люди, которые внешнюю форму принимают за действительность, средство за цель, обрядность ложи за франкмасонство. Но ложа со всеми её символами только форма масонской мысли.
Эта форма вполне соответствующая, более того, необходимая для времени, когда учреждалась, теперь стала анахронизмом. Прикидываться, будто обладаешь тайною, ребячество и злорадная слабость. Новейшие масоны выставляют своими целями братскую любовь, облегчение ближнего и истину; уж конечно преследование таких целей не нуждается в тайных уставах, преданиях и обрядах.
Несмотря на громкие заявления масонских изданий об учёности и познаниях, исключительно принадлежащих их обществу, на какие открытия новых начал или научных фактов могут заявлять права масоны?
Спрашивается, ещё известны ли им и служат ли предметом изучения в ложах истины, которые давно признаны? Ничего подобного нет.
Масонство не распространяет познаний. - Мы не почерпаем ни науки, ни сведений от масона как масона. Орден на самом деле отказывается от политических и религиозных прений, однако утверждает тем не менее, что ему человечество обязано своим прогрессом и что будь он уничтожен, свет снова погрузится в умственный мрак. Но как же достигнуть этого прогресса, если ни касаться хронических недостатков в существующих религиозных и политических системах?
Это всё равно, как если бы общество для преуспеяния наук отказалось от исследования химических и механических проблем, а потом хвастало пользою, какую приносит науке. Это трагедия «Гамлет» с выпущенного ролью Гамлета.
Итак, если масонство желает продолжать своё существование и быть чем-нибудь более общества Чудаков или Друидов, надо, чтобы новые ложи были учреждены не простыми трактирщиками и другими торгашами, которые теперь основывают ложи для сбыта своих товаров, но людьми образованными, которые могут принести пользу, поучая нравственности и естественной философии на основании более глубоком, чем схоластическое и грубо материальное основание, на котором построено всё настоящее учение, и спасти науку от унизительного положения служанки для одних физических удобств, к которому её привел новейший материал. Они могли бы основать масонские коллегии, где тёмная сторона физики и метафизики, матери всех lux е tenebris (Свет из мрака – Прим. И.Л. Викентьева), как стоит в масонском девизе, была бы открываема достойному учёному, и тот имел бы возможность видеть не только, какова вещь, но и почему она такова.
Такая задача масонству не под силу. То есть пусть образуются масонские общества, если можно доказать, что Масонство учреждение полезное и его союз лучшее средство для содействия открытию истины и распространению знаний. Но служат ли общества лучшим средством для открытия научных и других каких-либо истин?
Учёные общества - просто общества взаимного восхваления, разнообразимого случайными лакомыми пирами под предлогом занятия наукой.
Открытия делаются отдельными лицами, тогда как общества только стремятся направить все ручейки знания в свои резервуары, объявляя себя обладателями сокровищ, об изыскании которых, если бы посоветовались с ними заранее они, вероятно, отнеслись бы с насмешкою и порицанием. Нельзя указать одно сколько-нибудь замечательное изобретение или открытие, которое сделано было бы обществом. Из этого следует, что масонские общества мало принесли бы пользы. К тому же даровитые франкмасоны не потому люда с дарованием, что принадлежат к братству, а наперекор тому. Если бы высшее познание, теперь доступное людям, преподавалось в ложах, всё-таки это познание не составляло бы исключительной принадлежности масонов, но и всех людей, занимающихся наукой.
Разумеется, если бы масонство имело практическое значение, которое я приписываю ему теоретически, было бы совсем иное дело; но новейшее масонство никогда не достигнет той высоты, которая требуется, чтобы оно действительно стало наставником человечества.
Упадок масонства. Эгоизм, отчасти деловые расчёты, тщеславие, суетность, обжорство и пристрастие к скрытничанью под благовидным предлогом братской любви и жажды просвещения - вот что привлекает теперь в ложи. Лёгкость, с какою принимаются в орден люди недостойные, и частые повторения подобных случаев, пренебрежение статутами, враждебность, с какой относятся все остальные к тому брату, который настаивает на преобразованиях, затруднение изгнать членов, возмущающих чувство, введение множества поддельных уставов и обманчивость самих уставов, предназначенных возбуждать любопытство, никогда не удовлетворяя его, пустота символизма, скудость тайны, наконец открываемой кандидату, и его худо скрываемое отвращение, когда он допускается в конце концов за кулисы и видит насквозь гнилую парусину, образующую с лицевой стороны такой великолепный ландшафт, - всё это доказывает ясно, что ложи изгнали франкмасонство. Подобно монашеству и рыцарству, они не нужны более. […]
Масонская литература. Почти нелепо говорить о масонской литературе; едва ли она существует. Кроме сочинений, написанных Оливером, Маккеем, Финделем и Рагоном, написанного о франкмасонстве франкмасоном, нет ничего, что стоило бы прочесть. Бесчисленные чтения братьев, за немногими исключениями, состоят из одних очевидных истин и пошлостей, очень похожих на многоречивые проповеди, издаваемые по приказанию».
Чарльз Гекерторн, Тайные общества всех веков и всех стран, «Терра», 1995 г., с. 264-267.
+ Ваши дополнительные возможности:
Плейлист из 23-х видео: ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ РАЗОБЛАЧЕНИЯ от портала VIKENT.RU
Изображения в статье
Masonic Symbol / CC BY-SA 2.0
Voûte étoilée de temple maçonnique (reconstitution au Musée historique de Strasbourg dans le cadre d'une exposition temporaire) / CC BY-SA 3.0
Первые работы ДЛ Гармония (7.9.2017) / CC BY-SA 4.0
Данная статья относится к Категории: Теория элит
Мещанство, как социальная прослойка, начала складываться задолго до наблюдения её А.И. Герценым. Но важно отметить эффект: в Европе к середине XIX века возросла как численность представителей этой прослойки, так и благодаря предоставленным политическим свободам, влияние на культуру Европы в целом… Простейший механизм влияния – голосование кошельком за понятные мещанину газеты, журналы, книги, произведения живописи, театральные постановки и т.п.
О том ли, что искусство развилось на Западе, что Дант и Бонарроти, Шекспир и Рембрандт, Моцарт и Гёте были по месту рождения и по мнениям западниками? Но об этом никто не спорит. […] Но где же во всём этом новое искусство, творческое, живое, где художественный элемент в самой жизни? Вызывать постоянно усопших, повторять Бетховена, играть Федру и Аталию очень хорошо, но ничего не говорит в пользу творчества.
В скучнейшие времена Византии на литературных вечерах читали Гомера, декламировали Софокла; в Риме берегли статуи Фидиаса и собирали лучшие изваяния накануне Генсерихов и Аларихов. Где же новое искусство, где художественная инициатива? Разве в будущей музыке Вагнера? Искусство не брезгливо, оно всё может изобразить, ставя на всем неизгладимую печать дара духа изящного и бескорыстно поднимая в уровень мадонн и полубогов всякую случайность бытия, всякий звук и всякую форму - сонную лужу под деревом, вспорхнувшую птицу, лошадь на водопое, нищего мальчика, обожжённого солнцем. От дикой, грозной фантазии ада и страшного суда до фламандской таверны с своим отвернувшимся мужиком, от Фауста до Фобласа, от Requiem'a до Камаринской - всё подлежит искусству...
Но и искусство имеет свой предел. Есть камень преткновения, который решительно не берёт ни смычок, ни кисть, ни резец; искусство, чтоб скрыть свою немоготу, издевается над ним, делает карикатуры. Этот камень преткновения - мещанство...
Художник, который превосходно набрасывет человека совершенно голого, покрытого лохмотьями или до того совершенно одетого, что ничего не видать, кроме железа или монашеской рясы, останавливается в отчаянии перед мещанином во фраке. Отсюда посягательство Роберту Пилю набросить римскую тогу; с какого-нибудь банкира снять сертук, галстух и отогнуть ему рубашку, так что если б он после смерти сам увидел свой бюст, то перед своей женой покраснел бы до ушей... Робер Макер, Прюдом - великие карикатуры, иногда гениально верные, верные до трагического у Диккенса, но карикатуры; далее Гогарта этот род идти не может. Ван-Дейк и Рембрандт мещанства - Пунш и Шаривари, это его портретная галерея и лобное место. Это фамильные фасты и позорный столб.
Дело в том, что весь характер мещанства, с своим добром и злом, противен, тесен для искусства; искусство в нём вянет, как зелёный лист в хлоре, и только всему человеческому присущие страсти могут, изредка врываясь в мещанскую жизнь или, лучше, вырываясь из её чинной среды, поднять её до художественного значения. Чинный - это настоящее слово. У мещанства, как у Молчалина, два таланта, и те же самые: умеренность и аккуратность. Жизнь среднего состояния полна мелких недостатков и мелких достоинств; она воздержана, часто скупа, бежит крайности, излишнего.
Сад превращается в огород, крытая соломой изба - в небольшой уездный домик с разрисованными щитами на ставнях, но в котором всякий день пьют чай и всякий день едят мясо. Это огромный шаг вперёд, но вовсе не артистический. Искусство легче сживается с нищетой и роскошью, чем с довольством, в котором видны белые нитки, чем с удобством, составляющим цель; если на то пошло, оно ближе с куртизанкой, продающей себя, чем с нравственной женщиной, продающей втридорога чужой труд, вырванный у голода. Искусству не по себе в чопорном, слишком прибранном, расчётливом доме мещанина, а дом мещанина должен быть таков; искусство чует, что в этой жизни оно сведено на роль внешнего украшения, обоев, мебели, на роль шарманки; мешает - шарманщика прогонят, захотят послушать - дадут грош, и квит...
Искусство, которое по преимуществу изящная соразмерность, не может выносить аршина, самодовольная в своей ограниченной посредственности жизнь запятнана в его глазах самым страшным пятном в мире - вульгарностью. Но это нисколько не мешает всему образованному миру идти в мещанство, и авангард его уже пришёл.
Мещанство - идеал, к которому стремится, подымается Европа со всех точек дна. Это та курица во щах, о которой мечтал Генрих IV. Маленький дом с небольшими окнами на улицу, школа для сына, платье для дочери, работник для тяжелой работы, да это в самом деле гавань спасения - havre de grace!
Прогнанный с земли, которую обрабатывал века для барина, потомок разбитого в бою селянина, осуждённый на вечную каторгу, голод, бездомный подёнщик, батрак, родящийся нищим и нищим умирающий, только делаясь собственником, хозяином, буржуа, отирает пот и без ужаса смотрит на детей; его сын не будет отдан в пожизненную кабалу из-за хлеба, его дочь не обречена ни фабрике, ни публичному дому. Как же ему не рваться в мещане?
Идеал хозяина-лавочника - этих рыцарей, этих попов среднего состояния - носится светлым образом перед глазами поденщика до тех пор, пока его заскорузлые и усталые руки не опустятся на надломленную грудь и он не взглянет на жизнь с тем ирландским покоем отчаяния, которое исключает всякую мечту, всякое ожидание, кроме мечты о целом полуштофе виски в следующее воскресенье. Мещанство, последнее слово цивилизации, основанной на безусловном самодержавии собственности, - демократизация аристократии, аристократизация демократии; в этой среде Альмавива равен Фигаро: снизу всё тянется в мещанство, сверху всё само падает в него по невозможности удержаться. […]
Господство мещанства - ответ на освобождение без земли, на открепление людей и прикрепление почвы малому числу избранных. Заработавшая себе копейку толпа одолела и по-своему жирует и владеет миром.
В сильно обозначенных личностях, в оригинальных умах ей никакой необходимости. Наука не может не натолкнуться на ближайшие открытия. Фотография, эта шарманка живописи, заменяет артиста; хорошо, если явится художник с творчеством, но вопиющей нужды и в нем нет. Красота, талант - вовсе не нормальны; это исключение, роскошь природы, высший предел или результат больших усилий целых поколений. Стать лошадей Дерби, голос Марио - редкости. Но хорошая квартира и обед - необходимость.
В самой природе, можно сказать, бездна мещанского; она очень часто останавливается на середке наполовину - видно, дальше идти духу не хватает. Кто тебе сказал, что у Европы хватит? Европа провела дурные четверть часа - мещанство чуть не лишилось плодов долгой жизни, долгих усилий, труда. Внутри человеческой совести поднялся какой-то неопределённый, но страшный протест. Мещане вспомнили войны свои за права, вспомнили героические времена и библейские предания. Авель, Рем, Фома Мюнстер были ещё раз усмирены, и на их могилах ещё долго будет расти трава в предупреждение того, как карает самодержавное мещанство. Всё с тех пор пришло в свой порядок; он кажется прочен, он рационален из своих начал, он силён ростом, - но артистического смысла, но художественной струны в нем не прибыло, он их и не ищет; он слишком практичен; он согласен с Екатериной II, что серьёзному человеку не идёт хорошо играть на фортепьянах, - императрица тоже смотрела на мужчин с практической точки зрения.
Для цветов его гряды слишком унавожены; для его гряд цветы слишком бесполезны; если он иногда растит их, то это на продажу. Весной 1850 года я искал в Париже квартиру; тогда я уже настолько обжился в Европе, что мне опротивела теснота и давка цивилизации, которая сначала очень нравится нам, русским; я с ужасом, смешанным с отвращением, смотрел уже на беспрестанно двигающуюся, кишащую толпу, предчувствуя, как она у меня отнимет полместа в театре, в дилижансе, как она бросится зверем в вагоны, как нагреет и насытит собою воздух, - а поэтому я и квартиру искал не на юру и сколько-нибудь не похожую на уютно пошлые и убийственно однообразные квартиры в три спальни […]
Это замечание можно распространить на всё - на театры, на гулянья, на трактиры, на книги, на картины, на платье; все степенью понизилось и страшно возросло числом. Толпа, о которой я говорил, - лучшее доказательство успеха, силы, роста, она прорывает все плотины, наполняет всё и льётся через край. Она всем довольствуется, и всего ей мало. Лондон тесен, Париж узок. Сто прицепленных вагонов недостаточны, сорок театров - места нет; для того, чтоб лондонская публика могла видеть пьесу, надобно её давать кряду три месяца. […]
Всё получает значение гуртовое, оптовое, рядское, почти всем доступное, но не допускающее ни эстетической отделки, ни личного вкуса. Возле, за углом, везде дожидается стотысячеголовая гидра, готовая без разбора все слушать, все смотреть, всячески одеться, всем наесться, - это та самодержавная толпа сплочённой посредственности (conglomerated mediocrity) Ст. Милля, которая всё покупает и потому всем владеет, - толпа без невежества, но и без образования, для неё искусство кричит, машет руками, лжёт, экзажерирует или с отчаяния отворачивается от людей и рисует звериные драмы и портреты скота, как Лансир и Роза Бонер.
Видел ли ты в Европе за последние пятнадцать лет актёра, - одного актёра, который бы не был гаер, паяц сентиментальности или паяц шаржа? Назови его! Эпохе, которой последнее выражение в звуках Верди, на роду могло быть написано много хорошего, но наверное не художественное призвание.
Герцен А.И., Концы и начала (Письмо первое), в Сб.: Интеллигенция – Власть– Народ / Состав.: Л.И.Новикова, И.Н.Сиземская, М., Наука, 1992 г., с. 33-40.
Дополнительные материалы
ЛИЧНОСТЬ: ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, РАЗВИТИЕ — плейлист из 14-ти видео
Изображения в статье
Алекса́ндр Ива́нович Ге́рцен — публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания и родоначальник русской политической эмиграции / Public Domain
Gin Lane, from Beer Street and Gin Lane / Public Domain
Image by Steve Buissinne from Pixabay
Image by Comfreak from Pixabay
Данная статья относится к Категории: ОРГ научной деятельности
«II -I века до н. э. отмечены признаками упадка александрийской и вообще греческой науки.
Созданные диадохами (преемниками Александра Македонского) эллинистические государства истощали себя во взаимных войнах, а затем одно за другим падали под ударами римских легионов. Антиохия, Пелла, Пергам теряют значение политических и одновременно культурных центров; вместе с прекращением меценатства в них замирает научная жизнь.
Правда, Александрия всё ещё продолжала оставаться научной столицей тогдашнего мира, но и она потерпела значительный ущерб в результате пожара, уничтожившего часть сокровищ Библиотеки, во время так называемой «александрийской» войны Юлия Цезаря (49 г. до н. э.). Мусей также постепенно пришёл в упадок и потерял своё прежнее значение.
Несколько позже, уже в начале новой эры, когда все страны Средиземноморья и Ближнего Востока были объединены под властью Римской империи, намечается новый подъём: ко II в. н. э. относится деятельность величайшего после Гиппократа врача древности Клавдия Галена и знаменитого астронома Клавдия Птолемея. Но сами римляне в этом не были повинны.
Практическому складу римского ума было чуждо стремление к теоретическому познанию, являвшееся столь характерным признаком греческой научной мысли.
Показательно, что из среды римлян не вышло ни одного сколько-нибудь значительного учёного, хотя Рим дал миру великолепных поэтов, глубоких моралистов, замечательных историков, блестящих ораторов. Но мы не видим ни одного римского философа, хоть сколько-нибудь приближающегося к Платону и Аристотелю, ни одного римского математика, хотя бы в малой степени подобного Евдоксу, Евклиду или Аполлонию Пергскому.
Цицерон, вероятно, был наиболее глубоким умом, которого породила римская национальная культура, по его заслуга состояла всего лишь в том, что он, как прекрасно сказал Александр Блок, «...собрал жалкие остатки мёда с благоуханных цветов великого греческого мышления, с цветов, беспощадно раздавленных грубым колесом римской телеги».
Отсутствие оригинальных научных работ восполнялось в Риме компиляциями, имевшими характер популярных энциклопедий и иногда писавшимися в стихотворной форме.
Из сочинений этого рода большой славой пользовалась не дошедшая до нас энциклопедия в девяти книгах Варрона (I в. до н. э.), охватывавшая грамматику, логику, риторику, геометрию, арифметику, астрономию, теорию музыки, медицину и архитектуру. Аналогичная энциклопедия была составлена в следующем веке Корнелием Цельсом. Энциклопедический характер носит и знаменитая поэма «О природе вещей» Лукреция, в которой автор, исходя из учения Эпикура, освещает с позиций атомистики самые разообразные вопросы естествознания, а также многотомная «Естественная история» Плиния Старшего.
Казалось бы, римский практицизм должен был стимулировать развитие прикладных дисциплин. Это, действительно, так и было, но только отчасти. До нас дошло много произведений на латинском языке, посвященных сельскому хозяйству, военному делу, архитектуре и т. д. Но техника в узком смысле слова - та техника, которая лежит в основе производительных сил общества, практически осталась на том же уровне, какого она достигла в эпоху Архимеда. Более того: в некоторых областях техники, например в судостроении, наблюдался известный регресс.
Причины этого коренились в рабовладельческой форме хозяйства, достигшей в эпоху Римской империи своего наивысшего развития. Массы рабов, поставлявшихся римским рабовладельцам из завоеванных провинций, парализовали всякие стимулы к техническим изобретениям и усовершенствованиям. Дешёвый труд рабов был основным фактором, препятствовавшим развитию производительных сил и вызывавшим застой и загнивание римского общества. А когда внутренние междоусобицы и нашествия варварских племен привели к распаду Римской империи, на её развалинах возникли полудикие государства, которым не было никакого дела ни до науки, ни до техники. Лишь Византия в какой-то мере оставалась хранительницей научных традиций античности, но в силу ряда специфических условий она могла только сохранять эти традиции, не перерабатывая их творчески и не развивая...»
Рожанский И.Д., Античная наука, М., «Наука», 1980 г., с. 169-170.
Изображения в статье
Изображение Denis Azarenko с сайта Pixabay
Изображение javier arnau с сайта Pixabay
- Увы, мы стали свидетелями падения, краха, фиаско прежней высокой культуры – от школы до науки. Она не может быть возрождена, тем более вознесена до неких невиданных высот, как об этом мечтают национал-патриоты. Поскольку к нормальному ее развитию не готовы ни государство, ни «образованный класс» в лице научной и творческой элиты, ни сам народ (по крайней мере, основная его масса). И тем более нельзя восстановить ее законами, госпрограммами и благими пожеланиями.
Историки знают, а люди так и не поняли, что мы живем в условиях самого жесткого капитализма, причем вовсе не конкурентного, а этнического, трайбалистского, кланового. Поэтому мне смешно, когда говорят об индустриализации, ГПФИИР и прочем. Какие заводы? За чей счет? Кто будет их конкретным хозяином? Все наши крупные заводы были созданы в проклинаемый продвинутыми демократами советский период. А что вы создали после распада такой державы, как Советский Союз? Завод планшетников, который оказался лишь на бумаге? Вся наша так называемая экономика и вся общественная система – это, по сути, культ карго. А вот советское, оно было настоящее – и заводы, и герои (Алия Молдагулова, Маншук Маметова и другие). Мы, наше поколение, были настоящими. А сегодня ни экономика, ни культура никому не нужны. Слишком разные цели: благородные у советского общества, и хищнические, тупо меркантильные – у современного казахстанского...
ссылка на интервью: https://camonitor.kz/34287-pochemu-kultura-v-kazahstane-a-vm...