Жду новый пост

Серия «Аукцион»

Когда вышли из храма на площадь, Зыбин заметил, что адъютант хромает.

– Когда успел?

– Товарищ генерал, но ведь они женщины!

– Пожилые, заметь. И всё же?

– Она сначала наступила мне на ногу, потом двинула локтем точно в сплетение. А бабушка весит, что локомотив. Вы уж извините за шапочку, – адъютант показал на символы клуба в своей руке.

– Можешь себе оставить. Я, знаешь, даже детство вспомнил, когда она мне её натянула. Ну, точь-в-точь моя мама. И шарфик завязала, как она. Так что, не извиняйся. И что думаешь насчёт этого безобразия?

– Храм как-то… Я, конечно, макаронник, но покер в святом месте – это неправильно. Тем более, имперский. Как бы и нам не влетело за недосмотр.

– Ты так думаешь? А что, наверное, ты прав. Но в хоккей тебе лучше не играть, – рассмеялся Зыбин.

На самом деле, приём, оказанный хоккейной командой, очень не понравился генералу. Его поставили в крайне глупое положение, когда натянули на голову эту проклятую шапочку. Он что, ребёнок!

Ничего нового отец Пафнутий не сказал. Но… был один неприятный звоночек. А именно, полнейшее безразличие к своей пастве. Самоустранился напрочь из ситуации. Чтобы он там ни говорил, а графены наверняка гребёт совком или ведёрком и прямо к себе в корыто. Иначе как объяснить эту слащавую улыбку.

«Плюшки они изволят себе лопать по четвергам! – мысленно чертыхнулся Зыбин. – И дела нет до своих прямых обязанностей. Хоккеист в рясе. У него приход на голые задницы любуется во весь экран, а у него сборы в Алатау. Нашёл оправдание, святоша!»

Особенно задело генерала ехидное замечание Пафнутия насчёт самоустранённости. Мол, раз генералу дела нет, то и он хоккеем займётся. Вот к подобным вещам потомственный космонавт Зыбин-Шкловский относился крайне щепетильно. Никто, никто не мог обвинить его в халатном отношении к своим обязанностям, тем более какой-то поп из затрапезной высотки! Это было уже слишком!

Однако при подчинённом он не позволил себе показать свои чувства.

Тем временем адъютант добавил газу в горелку:

– И этот Чигин уж очень странный. У него бардак развели, а он на ЦКа кивает. А сам-то что?

– Вот сейчас и спросим. Двигай в полицейский участок. Погоди. Ходишь ты так себе. Поехали к Семаргу: туда вызовем.

В центре бункера стоял над огромным вакуумным чемоданом Семарг и командовал механической Глашей:

– Сейчас загрузишь в лифт и метнёшься в Замок. Чё-то у нас с тобой вещей накопилось. Придётся несколько ходок сделать.

– А что с картиной? – озабоченно поинтересовался робот, не понимавший, как такую громадину можно погрузить в лифт.

– Да-с, вопрос… – задумался Семарг.

Население двухмерной картины собралось под дубом, прячась от затяжного дождя с частыми порывами ветра. Тревога исказила лица страстотерпцев. Вместо обычного грома и молний с полновесным ливнем, свойственных товарищу Семаргу в моменты душевных потрясений, моросил холодный и крайне неприятный дождь, бросающий в лица, словно пощёчины, горсти колючих ледяных капель. От страха за свои жизни они даже не закрывали глаза. Так и стояли, топыря мокрые ресницы навстречу непогоде.

Дело в том, что картину сначала смонтировали, а потом нарисовали страстотерпцев, ну и Бахуса посадили под деревом тоже потом, как без него. Являясь отцом народа, весёлый бог, как умел, пытался утешить свою паству. Налил всем мангового сока и затянул шутливую песенку про пылкого француза, ставшего монахом от неразделённой любви. В гнетущей обстановке, звучавшую весьма двусмысленно. Вот несколько куплетов:

Ксавье де Боншон полюбил шансонетку

И знаки внимания ей уделял:

При случае он покупал ей конфетки

И лилии с розами в дар посылал...

... но увы:

- О, mon cherie, pardon!

Иди отсюда вон!

Тебя я не полюблю

И об этом тебе говорю!

Ксавье де Боншон - обаятельный малый,

Но не преуспел он в амурных делах:

Так часто фортуна ему изменяла,

Что ныне Ксавье - неприступный монах...

... и тут началось:

- Вернись ко мне, Ксавье,

И я - твоя навек!

Вернись ко мне, де Боншон!

Но нет, не слышит он…

Вот что-то совсем несмешная песенка получилась. С чемоданным настроением Семарг ничего не мог поделать, а погода в картине напрямую от него зависела. Тогда он решил успокоить двухмерных жителей:

– Вот что, дорогие мои, за меня можете не беспокоиться. Я переезжаю в Замок. Вам оставлю аккумулятор, лет на двести хватит. Не хнычте, сам переживаю, не без этого. Но, как говорится, се ля ви. Любовь не вечна. Надеюсь, что с другим хранителем повезёт больше, а может, и нет, здесь не угадаешь. В общем, оставляю вас новой судьбе. Кстати, молитвы возносить обязательно, но чтобы без проклятий, а то отключу питание. Нервы, знаете ли.

В конце этой трогательной речи над бронзовой лысиной Столыпина взметнулась голубая корона, сообщавшая ослепительными искрами, что вернулся генерал Зыбин-Шкловский.

Пройдя к окну с хромающим следом адъютантом, Зыбин в задумчивости нервно пробарабаданил пальцами по стеклу отрывок из Травиаты Дж. Верди, потом через плечо спросил:

– Собираетесь?

– А что делать? У меня убытки, знаете ли. «Замок» стоит без персонала. Забастовка в самом разгаре. Что там внизу происходит, мне уже всё равно. Марфа Филипповна им списала квартплату. Это, извините, не в моей власти. Перегоню «Замок» поближе к Де Борха и наберу новых сотрудников.

– Смотрю, в картине нытьё поселилось?

– А как иначе? Привык, знаете ли, к людям. А здесь перемены. Вообще, начинаю подозревать, что это она мне мстит, – без всякой связи ответил Семарг.

– Кто? – поинтересовался генерал, отрываясь от окна.

– Мара Филипповна, кто же ещё!

– Час от часа не легче. Вы лучше объясните, отчего жители перестали в бассейн ходить. Что с ними не так?

– Пока был страх умереть, все радовались жизни. Последние удовольствия, знаете ли. Подпространственный бассейн, плыви, ныряй, куда захочешь. А без бомбы какая радость?

– Так отремонтировали! Сделайте сообщение, и всё наладится.

– Не-е-т, – протянул Семарг, – вы что-то не понимаете. Они теперь новые страхи себе сочинили. Теперь им всё равно на нашу бомбу. Взрывай, не взрывай – приелось. Им теперь нравится малярами работать в стратосфере.

– Да в чём радость-то?

– Верите, нет, а я думаю, что всё дело в досках почёта.

– Слушайте, как же мне надоели эти ваши блямбы с фонарями.

– Блямы?

– Ну, извините, по-другому не назовёшь. Все ноют про эти доски. Вон даже Борману на ногу наступили. И вы туда же.

Услышав о производственной травме, Борман немедленно сочинил страдальческое лицо, подыгрывая генералу.

– Каюсь, моя идея. Сначала помогла, коллектив быстро в норму вошёл, работать лучше стали, прибыль пошла. Но сами видите, стоило пустить одну паршивую овцу, так всё и сдулось. А была надежда на долгую и плодотворную жизнь в любви и согласии.

– Не знаю, я бы так не сказал. Вы, вот что, вызовите мне Чигина этого вашего. У меня разговор к нему приватный. Вам не показалось, он что-то не договаривает. Где у вас кабинет? Вот туда и пригласите. Да, вот ещё, вы уж, голубчик, отсеките как-нибудь его секретер. Уж очень он у него прыткий.

Заметив собранные чемоданы, секретер внимательно их отсканировал на наличие инвентарных номеров казённого имущества. Ничего не обнаружив, включил на морде зелёный свет с надписью: «Проверено». На лице Чигина ничего не отразилось. Всегда вежливый и одновременно равнодушный взгляд много повидавшего человека остановился на генерале:

– ?

– Ага, вот и вы, голубчик. Идёмте, – приказал Зыбин.

Но его остановил Семарг:

– Феоктист Петрович, прикажите вашему секретеру осмотреть остальной багаж, – указывая вглубь бункера.

Чигин шевельнул пальцами, и секретар последовал за хранителем, деловито топая резиновыми набойками на титановых шарнирах.

– Располагайтесь, – по-хозяйски указал на кресло генерал. – Времени у меня мало, и я не люблю рассусоливать. Рассказывайте, что вам известно про этот загадочный эксперимент ЦК.

– И как? У вас другое ведомство. Аристов будет недоволен.

– Значит, это его детище? Весь этот балаган! Не удивительно. Что ещё можно ожидать от выскочки.

– Начальство не выбирают!

– Верно, но здравый смысл должен же быть! У вас, чёрные дыры скачут в полоску, а вы на ЦКа пеняете. Вот что. Вы это бросьте! Нюни здесь развезли! Если кто-то и должен, что-то здесь делать, так это вы. Или вам это так всё просто, за просто так! Так не надейтесь. Аристов само собой. Тот ещё – субчик! Но никому не понравится, когда этот воздушный сарай превратится в рассадник па-о-родистых, я подчёркиваю это слово, па-о-родистых гермафродитов, – заметно картавя от профессионального раздутого гнева, кричал генерал. – Откуда взялся этот Меркулов? Если не скажите прямо щас, то уж поверьте, я вам устрою сладкую жизнь. Хотите заполучить меня в свои враги? Так, пожалуйста, вы в миллиметре от этого!

За дверь недовольно стрекотал пневматикой секретер, но ничего не мог поделать с закрытой изнутри дверью в кабинет хранителя.

– С Аристовым согласуйте, – спокойным голосом ответил невозмутимый Чигин.

– Нет, вы только послушайте его. На его портрет, физию, напялили голую жопу с полоской, а он о субординации вспомнил! Опомнитесь, батенька. Вам что, совсем наплевать на жителей высотки. Ну я не знаю, ну тогда и вовсе нужно вас изничтожить.

– Это зачем, позвольте узнать?

– А как иначе-то? Это хорошо, что император ничего об этом не знает.

– Я думал, ЦКа согласовало.

– Вот с этого места поподробнее. Что ЦК должно согласовать?

– Не могу разглашать государственную тайну, – всё тем же ровным голосом ответил Чигин.

– Ага, так, значит. Ну, хорошо, сами напросились. Разнесу вашу богадельню на позитроны так, что и атома не останется. Мне никто не запрещал, в конце концов. И приключится всё этой вашей тайне с вами в придачу. Бомбу уже отремонтировали, хоть здесь порядок! Так что, пожалуйте в чёрную дыру на содержание. Вижу разговоры с вами нечего хороводить. Человек вы упёртый. Что похвально, не скрою. Но если до завтра вы не уладите дело с вашим приобретением, то, пеняйте только на себя. А теперь звоните, кому хотите, звоните.

– Он отключил радиоузел, – прозвучало в ответ.

– Как это?

– Ну, коль высотка частная, то только с его разрешения.

– Меркулова?

– Да, – коротко ответил Чигин.

– Здесь я вам не помощник. Раз не хотите сотрудничать, то теперь сами как-нибудь. Звоните, не звоните, мне всё одно. Но запомните, если назавтра до двенадцати ноль-ноль вы предпримете решительных шагов, то я вынужден буду ликвидировать ваш Винтаж 2000 к чёрным дырам в затылок!

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Глава 26 Окна "Силы Небес"

После встречи с Зыбиным Мара Филипповна крайне взволнованной вернулась к себе в контору. И было от чего. Можно было, как угодно относиться к начальнику ЦУП, но дело своё он знал на отлично и всегда доводил начатое до логической точки. Здесь он полностью оправдывал свою внешность: грыз, как хорёк стратосферный, до самой кости, и дальше до мозгов.

«И зачем Гриша придумал самокат этот дурацкий дарить? И кому? Полнейшая чушь. Как будто не знает, что в ЦУП этих самокатов больше чем нужно. Да-а, натворил дел. Неужели нельзя было как-то поделикатнее уплотнить макаронника? Я тоже хороша: надо было самой побеседовать с Бобби. Всё-таки излишне прямолинейный этот Гриша. Нет в нём дипломатии. Опять моя вина. Мужчине энергию девать некуда, а у меня постоянно долгие сборы. Ну что я могу с этим поделать? Вот что? Молодая уже пятьсот лет, как не молода. Только его первобытная энергия и спасает от зевоты. А так бы чаёк с бубликами кушала и грызохвостом в компании», – размышляла Мара, с суровым лицом наблюдая за работой Парамарибо.

– Мара Филипповна, да в чём дело, наконец? У вас такой взгляд, что на нём гвозди можно вешать в авоськах, – отрываясь от печатной машинки, спросила с упрёком секретарша.

– Милочка, а есть за что? – недовольно спросила Мара, погружённая в свои мысли.

– Я усердно работаю, между прочим. Я что, не могу пирожки отправить своему папочке?

– Что это на тебя нашло? Говорила – враги навек, и вдруг такие нежности?

– Вообще-то, я Григорию Михайловичу напекла, но потом подумала, что будет даже и лучше, если он передаст их по собственной инициативе.

– Сан Санычу? Помириться хочешь?

– Ну как сказать. От меня бы не принял ни за что, а когда Гриша расскажет, как я переживаю, может, что и получиться. А он обязательно расскажет. У Григория Михайловича с фантазией всё просто замечательно! Как считаете, Мара Филипповна?

– Интриги за моей спиной? Гришу используешь без его согласия? Ты хорошо подумала?

– Но ведь там мой папа! А нам будет очень полезно извиниться за конденсаторы.

– И что Меркулов?

– По глазам сразу поняла – непременно передаст. Он такой предсказуемый. У него очень доброе сердце, Мара Филипповна.

– Можешь не льстить, сама знаю. Только что теперь делать с его ранимостью? Меркулов так озадачился судьбами детей, что я не смогла отказать. Столько неприкрытого возмущения звучало в его голосе. Говоришь, что всё поняла?

– Ой, да у него глазки сразу так блеснули, так и метнулись в сторону. Сразу и представил себе, как будет мосты строить. Это так мило. Как же нам повезло с управляющим, Мара Филипповна.

– Твой Сан Саныч редкий бурундук. Сразу торговаться начал. Я с извинениями позвонила, а он автобусами начал шантажировать. Бурундук и есть.

– Так, родителей не выбирают. Здесь я бессильна. Но если что, то я скала, Мара Филипповна. Сами видите, всё для родного Домкома. Пирожки напекла с яйцом и луком.

– Не ожидала от тебя такой расчётливости. Когда назад объявятся наши работнички?

– Они уже закончили. Нельзя же целый день на верёвках болтаться. Должны вернуться.

Действительно, в небе показались голубые искрящиеся плазменные диски, несущие на себе огромные стратосферные автобусы.

Вскоре дверь распахнулась, и вошёл с хмурым лицом Меркулов.

– Гришенька, что случилось? Что-то не так? – кинулась к мужчине Мара Филипповна.

– Меня пытались убить. Только невероятное стечение обстоятельств спасло. Хотел верёвку подпилить. Негодяй! Хорошо, что у меня природное чутьё на такие дела.

– Да кто же, родной?

– Китаёза какая-то белобрысый. Тьфу ты, японец. Редкая тварь! И глазки в щёлочку. Смотришь, а в них Японское море с приветом. Попробуй догадайся, что там в нём плещется. Только простоват. Что вообще пугает. Именно такие особенно опасны. Там, где у нормального человека сотни вариантов, у этих – один, и самый невероятный. Я бы на его месте не сдался, а он за кальвадосом побежал! Представляешь?

– Тут Зыбин прилетел. Так что, может быть, это его человек?

– Начальник бомбы? Во дела, стоит отлучиться на благотворительность, как сразу большое начальство пожаловало. Но ведь мы вроде как ему не подчиняемся?

– Мы нет, а бомба его.

– Так, пусть забирает к чертям, коль его!

– Это невозможно.

– Как так?

– Начнём снимать – взорвётся. Одноразовое крепление.

– Тогда надо договариваться.

– Как, родненький? Ты уже блеснул самокатом. Теперь не знаю, что и делать. Требует вернуть макароннику храм или взорвёт высотку.

– Терроризм какой-то. Нас же Аристов уверил, что мы теперь свободны?

– Получается, что нет. У них там своя война. Это, извини, не наша сфера.

– Мара, я ведь хотел, чтобы всем было хорошо. Чтобы никто не боялся. И теперь всё напрасно. Никто из местных к этим двудольным умникам не ходит, в рулетку не играют. Ты вон и та палки в колёса суёшь. Покраску эту идиотскую придумала? Ты вообще любое начинание на корню рубишь! Разве не так? Зелёные армейские бидоны нашла. Я как увидел, так сразу понял, что неспроста. Нам здесь ещё имперских солдат не хватало. Откуда они у тебя? Наверняка свою линию за спиной гнёшь. Так и, пожалуйста! Если не ко двору, так и вовсе могу отправиться восвояси.

– Куда, – подняла брови Мара, на самом деле не понимавшая, куда может улететь её энергичный управляющий.

– Ну я не знаю. Хоть в эту Де Борха.

– К проститутке Жерминаль?

– Отчего же сразу и проститутке? Очен-но даже и достойная женщина.

– Женщина? Ты, Гришенька, шутишь или как? – насмешливо растянула уголки глаз Мара.

– Вот только не надо этих грязных намёков! Ничего такого я не имел ввиду. Это я про её рабочие качества.

– Качества? Рабочие? Это верно, у этой твари их в двойном количестве против наших.

– С тобой просто невозможно разговаривать. Я про Фому, а у тебя везде Марфа.

– Уже и Фома объявился? Вот что, Гришенька, у тебя от переизбытка гормонов кровь испортилась. Это ничего, это бывает. Отправим на Венеру, промоем гемодезом. Там тебе быстро норму сделают.

– Я, представь себе, сегодня вспомнил бой под Плевной. Это так странно. Стою один с шашкой под градом шрапнели, вокруг трупы, кровь, стоны, а на мне ни царапины. Это нормально вообще? Я думаю, что я вовсе не из вашего мира. Эх, жалко, что ничего не помню. Проклятая голова. Лучше бы ты меня там оставила, – Меркулов кивнул в окно на защитную сетку.

Неожиданная откровенность смутила Мару, она не ожидала такой быстрой смены настроения, такой искренней жажды смерти.

– Гриша, ну что ты, право! А как же я тогда? Ты брось такие панегирики петь. Ну сам подумай, одним борделем больше, одним меньше? Вот ерунда. Вернём макаронника, и пусть этот Герман лопает свой пармезан. А ты продолжишь в спасителя играть. А как не спаситель, конечно, он и есть! Хочешь, в концертном зале бордель организуем. Места там много. Всё равно народ покраской занят. Спектаклей нет. Тебе занятие. Прямо на сцене пусть и резвятся. Новый формат откроешь?

– Издеваешься? Ты этих гермафродитов совсем за идиотов держишь. Тогда сама и разговаривай с эфорами. Я что, я всего лишь управляющий, а они настоящие хозяева. Графены-то их!

– Недавно у нас тут дождь приключился. Думали, всё, съест высотку зелёная плесень. Ан, ничего, справились как-то. Заглянули печальные эльты в мозг Феоктист Петровича и сдулись. Пшик, и на улицах пусто. Может, и с твоими эфорами так будет. А ты здесь истерику устроил.

– Что? Я? Истерику? Снова-здорово, какая такая истерика, когда населению этот бассейн уже и без нужды. Как обезвредили бомбу, так и перестали ходить. Даже мамаши с детками исчезли. Это что такое? Да что я говорю, им и рулетка не в радость. Не понимаю, что нужно?

– Гришенька, ты, наверное, забыл. А мы забыли рассказать – Магнето, всему виной Магнето. И с этим ничего невозможно поделать. Без него мы все умрём. Тогда печальные эльфы без приглашения объявятся. Никому бы не пожелала такой смерти. Они ведь душу выпьют без остатка, и оставят умирать без неё.

– Это, что за штука такая, Магнето?

– Вот, не знаешь, а пылишь. Парамарибо, у тебя есть?

– Стоит где-то в спальне, но мне всё некогда. Вы, Мара Филипповна, такая террористка, что сил нет. Все мысли заняты работой. Да и зачем мне эта штука, когда здесь намного интереснее. Я вот на вас смотрю сейчас и радуюсь: скандал – это так здорово! Да у меня и омоложений всего одно. Я, можно сказать, совсем девчонка против вас. Купила, попробовала, а жизненного опыта ноль. Вот и забросила. А что?

– Нужно Гришу просветить. А то он тут развил бурную деятельность, а нас совсем не знает. Гриша, вот скажи мне, пожалуйста, ты кого в ЦК знаешь? – при этом вопросе Мара так и вцепилась глазами в мимическую мускулатуру Меркулова.

– Никого, – небрежно ответил Меркулов, занятый своими переживаниями, и продолжил в раздражении: – Ещё этот ваш Пафнутий. Ты знаешь, что он мне сказал: что всё проходит. Вот только не держите меня за идиота!

– А что обидного, если чего-то пропустил? Бывает.

– С чем? Со мной? Это точно. Я этого японца не тронул. Хотел сначала отправить в полёт. Потом подумал, должен же я узнать хоть что-то о себе.

– Брось, Гриша. Зачем тебе это. Мы вообще после омоложения свою биографию по голограммам вспоминаем, и ничего. Я уже и не знаю, что во мне настоящее, а где фантазия. Привыкай.

– И как оно, многоразрождённая?

– Ты сейчас о чём? – немедленно подобралась Мара, почувствовав опасность.

– Ну, всё знать. Поди и любовь для тебя уже, как пресный хлеб?

– Вот ты о чём, бедненький. Даже и не переживай. С тобой как в первый раз. Ты такой энергичный.

В конторе внезапно повисла необычная тишина, которую нарушил громкий вздох зависти.

Мара с Меркуловым повернулись к секретарю, удивлённые прекратившимся стуком печатной машинки.

– Всё-таки согласитесь, какие мы счастливые! – всплеснула руками со счастливым видом Парамарибо.

– Подождите, дамочки, это в чём?

– Ну как же, нет нужды пялиться в эту проклятую Магнето. Вот оно, всё наяву делается. Вы как хотите, а мне очень даже нравиться. Это как в песне:

Вот и встретились два одиночества,

Развели у дороги костёр.

А костёр разгораться не хочется.

Вот и весь, вот и весь разговор.

– довольно мелодично пропела Парамарибо и с наивным видом дважды хлопнула длинными накрашенными ресницами.

– Чё-то пакостно как-то стало на душе. Вы не находите?

– Ничуть, я за нас рада.

– Почему за нас?

– Григорий Михайлович, вы не подумайте чего плохого. Но без вас сплошная скукотища была в Домкоме. Отчёты эти проклятые. А здесь такие страсти. Прямо детектив с хвостиком. Вот и Мара Филипповна подтвердит. Тут даже серёжки марсианского генерала померкли. Ну что там было? Дождь, зелёная плесень и ничего приличного. А здесь любовь. Трагедия личности. Так бы и прыгнула к вам в койку, против воли Мары Филипповны. Исключительно из благодарности. Но мне и так хорошо, – она опять хлопнула ресницами и надолго зажмурилась от переполнявших её душу чувств.

– Вот, Гришенька, это красноречивей всяких слов, – с торжествующим видом указала Мара Филипповна на свою секретаршу.

От всей этой сцены у Меркулова разболелась голова. Он решительно не понимал, что он делает в этой стратосфере, и что ему здесь вообще надо делать, но один вывод сделал для себя непреложный – его превратили в зайца с бубенчиками в ушах и не иначе.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Глава 24 Несчастный случай

С удовольствием выпив стакан воды для прочистки организма, Зыбин прошлёпал в душевую кабину, принял контрастный душ, вытерся полотенцем, отжался положенные сто раз, подтянулся десять, повисел на турнике, вытягивая позвоночник, потом облачился в тёплый домашний халат и сел к письменному столу.

Вчерашний доклад хранителя Винтаж 2000 его очень озадачил, а тут ещё Борман пожаловался на ущемление Макаронного монстра. Религия вообще не входила в круг его обязанностей, но игнорировать нарушение он тоже не мог. Если вдруг узнает тёща, то объясняться придётся, а там, не дай космос, подключится Берта. А она обязательным образом подключится, и всё: скандал на неделю, если не больше. Зыбин с тяжёлым вздохом открыл папку с утренней сводкой по стратосфере Земли.

– Тэк-с, тэк-с, тэк-с, – пробормотал себе под нос, читая короткие сообщения. Потом добавил: – И что, грядущий день готовит? Погибель нам, иль солнца свет нам неподвластный?

Женский голос из металлической папки в заклёпках переспросил:

– Что-что? Какая погибель. В сводке ничего про это нет.

– Заткнись, тварь канцелярская. Тебя о чём-то спрашивали? Нет. Так и не тренди. Вселенские дыры, где тут кнопка, чтобы тебя отключить?

– Меня нельзя отключить. Я имперская собственность, – безапелляционным тоном сообщил голос из папки.

– А я как будто не знаю. Борман, Борман, ты где? Дуй сюда немедленно.

Бесшумно рядом возникла грузная фигура адъютанта.

– Весь здесь.

– Ага! Вот что… Ты это, ты эту дуру, когда мне убьёшь?

– Позвольте, – адъютант открыл папку, откуда немедленно раздался недовольный голос:

– Нужно сначала закрыть документ, а потом выключать.

– Вот же, тварь канцелярская, – с досадой подтвердил Борман. – Я её только вчера удавил. И опять вставили. Они пароли меняют каждый день.

– Так и ты меняй! – вытаращил глаза Зыбин-Шкловский.

Приказ был настолько абсурдным, что Борман решил не отвечать, а вместо этого поинтересовался, одновременно ковыряясь в устройстве:

– Товарищ генерал, что с моей просьбой?

– Борман, ты вот что… Ты только не порти мне настроение с утра. Когда эта дура заткнётся? Работать нет никакой возможности!

– А если так? – адъютант залепил щель динамика куском липкой ленты. Голос стал едва различим.

– Ну вот, молоток. А то просьба, просьба, – пробурчал себе под нос Зыбин, вчитываясь в текст.

– Альберт Иванович, я свободен?

– Что?! Стоять, бояться. Кофейку сочини.

Вскоре на столе появился кофейник с чашкой.

– Расскажи-ка ещё раз про этого субчика, – дуя на горячий напиток, потребовал генерал.

– Насчёт моей просьбы?

– Не томи! – отставляя в сторону чашку, сморщился Зыбин. Кофе оказался крайне невкусным. Но упрекать адъютанта в этом не имело смысла. Оно у него всегда пахло горелым веникам.

– А что? Он так и сказал, что высотка принадлежит какому-то «Пегасу», и плевать они на нас хотели. А я обещал Бобби, что его никто не тронет. Я сообщил, что ваш адъютант, – они только рассмеялись. Сами понимаете, – честь мундира. Ещё этот, гермафродит, глазки строил.

– Фу, какая мерзость! А ты? – с усмешкой поинтересовался Зыбин.

– А что я? У меня самокат есть.

– Ты мне не чтокай, Чтокало! При чём здесь самокат?

– Взятку предложили. Меркулов так и сказал, я сейчас дословно повторю: «для взаимопонимания сторон».

– Хлыщ!

– Точно! Офицеру ЦУП – самокат предлагать! Шутник заборный. Говорит, Аристов просил. Сам Аристов! Так и сказал.

– И этот мозгляк туда же. Набери-ка хрюнделя. Да нет. На громкую выведи. Мне даже трубу держать противно, когда он слюнями брызжет.

– Алё, Харитон Сергеевич, категорически. И как ваши дела? – задрав подбородок, спросил генерал.

– Мои? Мои просто отлично, – бодро прозвучало на весь кабинет из плазменного динамика на столе.

– А вот у меня есть сведения, что тараканы завелись. Гренадерами зовутся.

– Русские, что ли?

– Всё-то вы знаете. Только что он делает в Винтаж 2000? – поинтересовался Зыбин.

– Товарищ свалился с небес. Сам гадаю.

– Не ваш? Как это? Высотка у кого на балансе?

– Ага, была. А теперь нет. ЦК распорядился передать в качестве эксперимента «Волшебному Пегасу».

– А этот ваш Гриша, что там делает?

– Уже и имя знаете. Быстро.

Взглянув на своего адъютанта, Зыбин подмигнул с довольным лицом.

– Контора работает. И какие планы?

– Так ЦК же?

– Мне не звонили. А вот бомбу ваш товарищ испортил. А это, сами понимаете, госизменой пахнет. Вас обязательно приплюсую. И с удовольствием, должен заметить.

– Как так не звонили? Надо разбираться.

– Обязательно. А вы как хотели, товарищ Аристов. Обязательно! Этот ваш субчик на религию покусился. Макаронника обидел. Это тоже в плюсики. Дальше перечислять?

– Альберт Иванович, жена настроение испортила?

– Смотри, чтобы тебе не испортила! Адьёс.

В кабинете раздался щелчок разъединения пластин связи.

– Альберт Иванович, сила! Как вы его! – с восхищением заметил Борман, всегда находивший доброе слово, чтобы воодушевить своего начальника.

– Аппарат подавай. Поедем, побеседуем с этим горемыкой, с Семаргом.

Когда в окне образовался металлический кулак империи, Семарг изволил нежиться в постели. Сегодня он устроил себе выходной. Всё равно профсоюз объявил забастовку в связи с возмутительно неудачной попыткой взорвать высотку. Все работники отправились на покраску Де Борха, чтобы успокоить нервы. Разбираться в подобных прыжках Семарг не хотел, вместо этого он размышлял над планом, как уволить всех работников Замка с максимальным эффектом.

«Великолепно! Нервы! Я вам устрою нервы. Только спешить не нужно. Месть нужно тщательно подготовить, чтобы ахнуть так, чтобы никому и в голову не пришло строить в другой раз подобные рельсы. А сейчас я отдыхаю», – решил про себя Семарг. В этот момент у воздушного пирса вспыхнули маршевые двигатели имперского плазмолёта. Вольфрамовый кулак, пронзающий дракона, говорил о суровом характере владельца. Семарг поспешил навстречу в полосатой пижаме, успев только запрыгнуть в шлёпанцы из грызохвоста.

В отличие от прошлого раза, когда генерал прилетел в домашнем халате, Зыбин объявился в полном параде, мундир и всё такое, следом вышагивал с важным лицом огромный Борман.

– Опять дурное настроение? – поинтересовался Семарг.

– Да-с! К вам с другим и нет смысла. Серая вы личность, господин хранитель. К вам гости, а вы упрёками встречаете. И что с вами после таких слов делать?

– Опять Герман кулакам начнёт тыкать в нос?

– Герман? Ах это, я уже и забывать начал, как его на самом деле звать. А всё ваша кличка, ведь это вы придумали «Бормана». Сознайтесь, у вас талант гадости делать. Фуражку подержите.

Передав головной убор, Зыбин ткнул браслетом в охранное устройство у входа в бункер и шагнул в зал. Оттеснив Семарга к титановым поручням воздушного пирса, за ним проследовал Борман. Удерживая воротник пижамы от стратосферного холода, Семарг вынужден был закрыть за гостями дверь.

– И чем обязан?

– У вас, помниться, бутерброды были такие с сыром, горячие. Соорудите начальству. И кофе сделайте как в прошлый раз.

– С водкой? – вопросительно поднял бровь Семарг.

– Молодца! Вот за это хвалю. Вкусы начальства нужно помнить. Учись, Борман. А то не знаешь как вздорную папку заткнуть.

От несправедливого замечания адъютант нахмурился, оттого что и самом деле не знал, что делать с имперскими папками, шифр на которых менялся в любое время без всякой системы. И каждый раз возникал это противный голос. Он даже решил познакомиться с обладательницей этого визга, но подходов не нашёл. Девица оказалась трагически глупа. А генерал знать ничего не хотел о его трудностях. Требовал, и всё тут.

– Я тут читал ваш отчёт. Борман? – Генерал вытянул руку в сторону, требуя документ. – Вот держите.

Открыв папку, из которой немедленно раздался мычащий женский голос сквозь липкую бумагу, Семарг увидел свой доклад.

– Так вроде бы всё в подробностях. Что не так-то?

– Мне сегодня все будут чтокать? Это я должен вас спросить, как докатились до такого безобразия? Бомба, между прочим, на вашем ответственном хранении! Проверять нужно, или ручки боитесь замарать!

– Так кто знал? Уверили в полной надёжности. Ну я и это…

– Ага… Это… Вы, голубчик, вчера родились? Или как? Если вчера, так памперсы нужно менять чаще, чтобы штаны не пачкать. Я вам доходчиво объясняю?

– Могу съехать! – в отчаяние бросил Семарг, у которого и так дела шли по шпалам, а тут ещё и генеральский разнос нужно выслушивать.

– Техника вызвали?

– Так не летит. Теперь весь ремонт через Мару Филипповну, председателя «Волшебного Пегаса».

– Название идиотское, вы не находите?

– Альберт Иванович, увольте ради космоса. Унизительно до невозможности. Взорвать нельзя! Это что такое? Я, представляете, жму, жму, а там ни гу-гу. Вообще молчок!

– То, что нажал – молодца, а расквасился – это нехорошо. А ещё имперский десант!

– Я наёмником был.

– Неважно. Наш человек, а ЦУП хранителей…

Но закончить предложение генерал не успел. Из электрического нимба над бронзовой лысиной Столыпина раздался игривый женский контральто:

– Алё, товарищ Семарг, это я.

– Голубушка, проходите. Мы как раз вашу персону поминали, – немедленно откликнулся генерал.

В бункер вошла Мара с Чигиным, который, как показалось генералу, даже обрадовался вздорному начальнику ЦУП.

– Ого, да у вас целая делегация. Наверняка по важному делу, – с нажимом произнёс генерал последнее слово.

– Альберт Иванович, что мы с вами всё собачимся? Дело одно делаем, а вы нас за врагов держите?

– Вас, помилуйте! Тогда жить незачем. Такое совершенство и в противники? Никогда. Вы, извините, ведомственный враг. А это совсем другая песня. Хочется захватить и использовать безраздельно. Это, можно сказать, любовь!

– Уговорили, хотя непонятно. И что привело. Опять жена скандалит? Мягкий вы всё-таки человек.

– Жена имеет право, а вы нет. Что за дрянь здесь устроили? Бомбу испортили? Подгоню линкор и так жахну, что всем ад покажется райским садом. Сгорите медленно и с криками. Я вам здесь микроволновку устрою. В бомбе придумали ковыряться! Это имущество ЦУП, между прочим.

– Понятия не имею, о чём вы говорите. Я собственно и зашла, чтобы сообщить товарищу Семаргу, что техник уже работает. Скоро кнопка будет в полной его власти. Нажимай сколько хочешь.

– Мара, такие жертвы. Это так волнительно, – поспешил с благодарностью Семарг. – И что, прям-таки уже и работает?

– Возиться пока. Ждём. Можете не беспокоиться – сделает. А то сразу и генерала дёргать начали.

– Товарищ Зыбин, сам решил провести инспекцию. Я только рапорт подал.

– Так, голубки. Мне ваше курлыканье без интереса. Вот что, Чигин. Чигин? Я не ошибся? – уточнил генерал, вонзившись взглядом в переносицу следователя. – И что по вашему ведомству?

– Бардак, полный бардак. Но если это с разрешения ЦК… То, что я могу против? Только фиксировать, только отмечать. В центре высотки столько тёмных личностей объявилось. Прилетают, отлетают. Не знаешь на кого и думать. Сейчас, если Мару Филипповну выкрадут, и я буду бессилен. Такие-с события.

– Борман? – генерал вопросительно взглянул на своего адъютанта.

– Подтверждаю. Макароны теперь только по воскресеньям, а это крайне неудобно. Мне есть нужно. Он открылся ещё в Де Борха, но это совсем неудобно. Я что, белка, метаться по стратосфере с макаронами?

– Вот-с, сами слышите – непорядок. И кто виноват, хотелось бы услышать?

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Глава 21 Новое увлечение

Наконец-то Меркулов избавился от гнетущего чувства страха за чужие жизни: бомба обезврежена. Граждане высотки могут больше не опасаться вздорного хранителя. Шутка сказать, двадцать тысяч жизней находились в руках одного не совсем адекватного человека! Поражала и одновременно злила глупая готовность населения стратосферы к неминуемой смерти. Меркулов собой гордился, он впервые сделал что-то хорошее. Хотя, конечно, он ничего не помнил из прошлых подвигов, но чувствовал, что поступает правильно.

Конечно, в другой жизни он был преступником, и как всякий преступник заботился только о личных выгодах против общественных. Но в его душе этот махровый эгоизм трансформировался в нечто новое, в этакий крюшон из его собственных представлений о всеобщей справедливости и его желаний. А они, должен заметить, отличались особенным изыском. Он не нуждался в пошлых удовольствиях низкого сословия: любовницы, еда, тщеславие, власть, наконец. Не-а. В конце-концов, он когда-то служил в гвардии императора. Плебейские радости в этой среде считались дурным тоном. А презрение, сами знаете, нечто весьма болезненное, от него нельзя избавиться за просто так. Эта субстанция, пардон, прилипчива. Посему он изобрёл ещё в Катковском лицее особую моду: сложные аферы. Вот где истинное удовольствие, с которым никак не могут сравниться мелкие радости примитивного обывателя. А как не мелкие? Коим образом этот организм (организм, конечно, в кавычках) может придумать что-то стоящее, когда все его извилины, как у спаниеля, смотрят в миску с кормом. Меркулов не нуждался во всеобщем восхищении, отнюдь. Что в этом интересного – редкая пошлятина. Он страдал (если это можно, конечно, назвать страданием) эмоциональным вуайеризмом. Ему нравилось подсматривать за чувствами обманутых им людей. Меркулов, как иллюзионист, устраивал грандиозное представление, чтобы люди удостоверились в своей наивности. А потом радовался их прозрению. Плохо это или хорошо – он не задумывался, так как никогда не строил планов. А раз так, то зачем беспокоиться о последствиях. О последствиях беспокоятся только трусы. А таким он себя никак не полагал.

В чём выгода тогда от этого «нравственного вуайеризма»? – спросит многомудрый читатель. А вот на этот вопрос невозможно найти ответ мгновенно. Требуется детальное исследование всех поступков Меркулова, часть личности которого, к сожалению, исчезла в разреженном воздухе стратосферы. Но, к счастью, у нас есть возможность исследовать его теперешнюю жизнь, чтобы понять истинные мотивы поступков Меркулова. И зная их, может быть, мы не окажемся наивными участниками описанных событий в настоящей жизни.

После плодотворного попивания кофе с компании с Галиной Сергеевной Мара приободрилась. Наконец перед ней образовался вполне себе такой понятный проспект, по которому можно идти, не опасаюсь за правила движения. Она, как ветеран таможни, привыкла к военному порядку, в котором всё подчиняется уставу. Всякие там хитросплетения полагала за происки контрабандистов, которые нужно пресекать любым законным, а иногда и не очень, способом.

А что? Теперь ей нужно встретиться с женой Зыбина и убедить её привлечь внимание генерала к возмутительному борделю венерианцев, которые будут в открытую шпионить за работой академика Плещеева. Охрана имперских разработок – это его прямая обязанность, или какой он, к чертям, руководитель ЦУП! Только он имеет полномочия против Венеры. Аристов здесь не помощник, и к тому же, по слухам, его Нора после кардинального омоложения предпочитает изображать откровенную дуру, чтобы, не дай бог, в ней не разглядели почтенную даму. Берта, в отличие от неё, не занимается любительским театром.

Но для начала Мара решила посоветоваться с Гришей, мнение которого очень дорожила. Поэтому бросив грызохвосту солидную порцию ящериц, чтобы не мешал беседе, она пригласила Меркулова в свой кабинет.

– Григорий Михайлович, у меня к тебе приватный разговор.

– Приватный? Занятно. И в чём приватность поселилась?

– Шутишь? А напрасно. Ты лучше скажи мне, что собираешься делать с населением?

– А что не так? Мне кажется, что все только довольны.

– Подожди, это ненадолго. Пять лет и жильцы взвоют от нервов.

– Зачем беспокоиться. Уйма времени, их ещё прожить нужно.

– Миг, и уже рядом. Твоё беспамятство меня всё больше беспокоит. Не успеем оглянуться, а в каждом коридоре скандал.

– Так для этого я и открыл бордель! Теперь есть куда направить отрицательную энергию.

– Ты чего-то не понимаешь. Через пять лет малыши станут школьниками, а школьники взрослыми. Только старики никуда не денуться.

– Какие такие старики? Я здесь не видел никого.

– Иди к окну, – она нажала рычаг и убрала в стороны широкие алюминиевые жалюзи. – Что видишь?

– Галёрку, обычное дело. Носки вяжут.

– Кто?

– Женщины. И что такого?

– Им минимум по четыреста лет.

– Что-о?

Действительно, было отчего подпрыгнуть: рядом с подъездом на садовых скамеечках расположились с вязанием аппетитные такие дамочки, которым больше тридцати лет и трудно предположить. Рядом со смехом катались на плазменных самокатах малыши, гадили стратосферные голуби на покрытый шершавой резиной тротуар. В общем, всё как обычно.

– Мара, шутить изволишь?

– Ага, с крендельком. У нас, если кто и умирает, так только от несчастного случая. Результат омоложения – теперь понимаешь?

– Пока не очень.

– Где селить будем подрастающее поколение? Наши семьи рожают каждый год 1200 малышей. Спорт у них такой. Умножаем на пять. Что получилось – шесть тысяч. Это при том, что никто не умер! Куда селить граждан будем, когда у нас предел 20 000?

– Дела… И куда девали до сих пор?

– А ты как будто не знаешь! А хранитель на что? Позитронный взрыв и чистый канат. Вот тебе и новая высотка. Строительство, рабочие места, жизнь по новой закрутилась.

– Я так понимаю, избыток переселяет на освободившийся трос. Тогда в чём задержка? Вот тебе и жизнь, а вот и смерть.

– Гришенька, что с тобой? Ну нельзя же таким бараном быть! Мы теперь независимые. Кто захочет за нас умирать? Теперь сами должны справиться. Ну я уверена, ты что-нибудь придумаешь.

– Мара, душа моя, вот люблю умных женщин. От тебя все мысли как-то гурьбой враскоряку пошли. Это ведь надо, такие цифры. Тут у кого хочешь, арифметика взорвётся. 1200 граждан в год! С ума сойти. Да-а, прав был Радж Капур, с таким наплывом никакой распылитель не справиться. У него все конденсаторы сдохнут. А что, если на Землю? Ах да, там верная смерть в мучениях. Я чувствую себя Лобачевским. Но ведь время ещё есть?

– Есть. А тут ещё эти венерианцы приплелись.

– Так, может быть, их жукам скормить? Ах да – как-то не гуманно.

– Понимаешь, Гришенька, за вечность нужно платить. Для этого и придумали позитронную бомбу. Вспышка, и нет тебя без всяких мучений.

– Ну как же дети?

– Все тебе, конечно, благодарны. Это бесспорный факт. Остаётся понять, что с этим безобразием делать?

Наверное, впервые Меркулов по-настоящему вгляделся в лицо Мары Филипповны. Ему впервые пришла в голову очевидная мысль. Уж очень она хорошо выглядит мамзель для своих лет. Даже слишком. Всё у неё какое-то новое. Даже крохотные мимические морщинки вокруг глаз теперь казались произведением искусства. Такие своевременные, что прятать нет нужды.

«Интересно, а сколько тебе лет, мадам Макропулос? Я наверняка рядом с тобой сопливый маслёнок. Хрусть, и нет меня. А у тебя вечность в запасе», – подумалось Меркулову, но вслух сказал другое:

– Вот именно – безобразием! Вот что, Мара Филипповна, хочешь сказать, что бордель не нравится? Ну ты ведь знаешь, здесь я без власти. Черкасов настоял, прилип, как циакрин, в молекулы приник, под самую селезёнку. Сделай ему бордель для эфоров, и всё тут. Убеждён, что и ему не понравится перенаселение. Позволь с ним порешать вопрос?

– Всё-таки хочешь жуков кормить? Ладно они, но нам зачем такая живодёрня?

– Ага, а позитроны гуманнее? Хотя, извини, точно – гуманнее. Чик, как говорит Парамарибо, и всё.

– Значит, знал? А голову морочил?

– Как тебе сказать, только сейчас познакомился с цифрами. И они меня сразили. Особенно эти бабушенции со спицами.

При слове "бабушенции" Мара подобрала губы, но решила не заострять внимания на неприятном плакате. Именно этого молодёжного пренебрежения к возрасту ей и не хватало, именно он и нравился ей в Меркулове. Эта бесшабашность, безбашенность, можно сказать, чего у неё давно не случалось. Если и трепетал когда-то огонёк, так давно погас под бременем прожитых лет и событий. При последнем омоложении она намеренно попросила врача придать её глазам блеск молодости, блеск-то он прибавил, но молодость не вернул. Оттого что она живёт не в глазах, а в душе. А там давно веяли ветры пустыни. Если и пробегала какая ящерица, то только затем, чтобы схватить очередное насекомое и тут же спрятаться с добычей под слоем песка. Сейчас этой добычей был Меркулов, и она всё готова была положить на алтарь сдохших чувств, чтобы как можно дольше ощущать в пасти трепетание очередной жертвы.

– Гришенька, с тобой всё в порядке? Что тебе сделали эти несчастные женщины? Они теперь в полной твое й власти. Ты это понимаешь? – при этих словах Мара жалобно посмотрела в глаза Меркулову, пытаясь вызвать сочувствие.

– Я тут казино придумал открыть. Раз уж ты говоришь, что все взорвутся, так вот ещё одна отдушина для разрядки, – произнёс заготовленную фразу Меркулов, думая в это время о демографии.

– Где, дорогой?

– Лучше храма «Всех святых» и не найдёшь. Самое эффектное здание.

– А чем концертный зал тебе плох?

– Неустроенно там всё как-то. Дом культуры напоминает. Интима нет. А здесь место намоленное. Граждане привыкли к жертвам. Полный аншлюс. Соитие с богом азарта.

– Пафнутий знает?

– Надеялся на твою помощь. Мужчина он непростой, хоккеист как-никак. Нужно подготовить.

– И зачем?

– Есть одна призрачная идейка, как нам справиться с наплывом младенцев. И очень эффективная, но требуется детальная проработка. Ты ведь мне доверяешь?

– Конечно, Гришенька. А как иначе, – с материнской заботой в голосе согласилась Мара, внутренне радуясь новому экзотическому для неё чувству: новаторская идея с казино в храме Пафнутия ей показалась просто замечательной. В это мгновение в дверь просунулась игольчатая кисточка грызохвоста. Следом обнаружился сам Ипполит. Облизывая с морды кровь ящериц фиолетовым языком, он довольно икнул. Проходя мимо Меркулова фамильярно ударил мускулистым крупом под ноги, затем тяжело грохнулся рядом с креслом Мары, щёлкнув о паркет острыми когтями шести лап. Она привычным движением почесала прыщавые уши.

– Фыря…

– Ур-р, – издал Ипполит, сделав гимнастический хвост с торчащей в разные стороны метёлкой из ядовитых иголок.

23. Катковский лицей – впоследствии МГИМО

24. ЦУП – Центр Управления Планетами, организация, регулирующая взаимоотношения Империи Архонтов с цивилизациями, населяющими планетарную систему Солнца.

25. Элина Макропулос – героиня повести Карела Чапека "Средство Макропулоса", принимающая время от времени эликсир вечной жизни. Ну этой даме трудновато соревноваться с Марой Филипповной: всё-таки управдом стратосферной высотки.

_______________________________________________

Глава 18 Женская солидарность

Собственно, а чего Гриша ожидал: возмущения, покорности? Ага, сто двадцать пять раз с подскоком. Не дождётесь! Тем более, от Семарга. Немного растерялся, бывает, а чё такого? И правильно выгнал наглого афериста. Ведь так посудить, форменный враг, и неизвестно на что способный. А вот нечего было грозиться через раз, что взорвёт. Результат – не случилось! Раз уж заявил, то делай, пока все сомневаются. А теперь попробуй перестрой умы, когда они уже на другой рейс билеты взяли: детей наплодить, самокатами плазменными обзавестись, организм в очередной раз обновить и, наконец, проститься с любовницей.

Только вот один вопрос мне непонятен – и чё дальше? Нет, ну взаправду, когда население начнёт на балконах спальни делать для сопливых отпрысков. Вот что дальше? Ведь продолжительность жизни больше чем нужно для седой мудрости. Как известно, после осознания роковых ошибок всегда наступает слабоумие, как защита от инфаркта. Теперь хочется в людей поиграть, вернуть им все подарки и желательно с горкой. А если нет под рукой нужного объекта, то что делать? Ну хорошо, на первое время и близкие сойдут, дети, внуки, племянницы наконец, но ведь и они со временем вырастут до неприличных размеров, и тоже захотят игрушек. А товарищей уже селить некуда. Высотка-то не резиновая, рассчитана на двадцать тысяч граждан и не одним паразитом больше. Конечно, в подспорье мощности "Нирваны", но сколько она сможет уничтожить? Да ерунду полную! Совсем ничего.

Один, единоличный человек завсегда думает о своём выживании. Так устроен животный мир: лопай сам, пока тебя не слопали. Но разве человек для этого предназначен – жрать ближнего ради лишней тарелки супа! Глупость полнейшая, смею утверждать! Только не надо пошлым ханжеством заниматься. Мол, я умею любить механических кошек! Чем не суррогат любви?

«И нечего в меня тыкать пальцем. На себя посмотрите. Вы сами негодяй. Негодяй уже оттого, что говорите мне все эти гадости!» – возмутиться обидчивый идиот.

И кто тогда будет думать обо всех, позволю себе спросить? Вот обо всех чтобы сразу. Кто? Не о фальшивых добродетелях вещать, а чтоб взаправду, по-настоящему? Вот то-то и оно, что нужен кто-то посторонний: царь, к примеру, чтобы всех рассудил, чтобы посадил на титановые полочки и каждому дал подзатыльник, чтобы не умничали, когда не спрашивают. Семарг вовсе не годился на эту роль, развесил, где не нужно, всякие там доски почёта – держите результат, и не хнычьте, пожалуйста. Чем и воспользовался Меркулов, не имевший представления о настоящем устройстве стратосферы. Он хоть и знал о солидной продолжительности жизни, но не мог представить себе всей грандиозности задачи. Как всякий новый человек, решил, что сразу всё понял до самого донышка.

Воодушевлённый очередной победой, Меркулов решил прогуляться у фонтана, чтобы чувства успокоились и сделали верное направление. А как иначе, человеку, живущему на нервах, иногда нужен покой, чтобы восстановить контакт с космосом. Меркулов называл это провидением, но разве от названия суть меняется?

Микроскопические водяные капли приятно освежали лицо. Он развернул купленную в киоске-автомате газету. Шуршание гладкой бумаги в пальцах, запах свежей типографской краски – все эти ощущения вызвали глубоко спрятанные в памяти вещи: снег на голове Медного всадника, службу гвардейцем в Зимнем дворце, беспечный император с маленьким сыном, зачем-то истошный лай дворняги в подворотне, горький запах утреннего дыма из голландской печки, отблески пламени на жёлтом паркете в гостиной. Он зажмурился, стараясь в подробностях рассмотреть странные и одновременно до боли родные картины из прошлой жизни.

"Привидится же?" – подумалось ему.

В это мгновение рядом раздался весьма неприятный металлический стрекот. Пришлось оставить грёзы в невозможном вчера. Пришлось открыть глаза. Рядом мельтешил прозрачными крыльями металлический жук с огромным клювом, похожим на садовые ножницы. Из пасти устройства раздался приятный баритон Черкасова:

– Приветствую. Вы уж извините, пришлось использовать венерианскую технику, чтобы вас найти. У нас с женой к вам разговор.

– Приватный?

– Собственно, да. Вы не могли бы заглянуть к нам на чашку коньяка?

– Извольте адрес?

– Точнёхонько над конторой домкома. Возьмите в карман жука и на втором этаже выпустите. Он вам всё покажет.

У штатной титановой двери, которая здесь имелась почти у всех, жук воткнулся своим украшением в замочную скважину, и быстро вращая в воздухе блестящим телом, впустил в квартиру.

– Здорово! А если украдут? – восхитился летающим ключом Меркулов.

– Что вы. Он у нас такой чуткий, ни за что к себе не подпустит. Видите клюв. Так, он им стальные прутья перекусывает. Так что, можно не бояться. Хотите попробовать?

– Всё-таки инопланетная техника? – засомневался Меркулов.

– Забываете, где мы работаем. Там вообще ничего нет имперского. На Венере очень дорожат своей культурой.

– Вот как? Дорожат?

– Именно что дорожат. Мы долгое время не могли привыкнуть к местным порядкам, но, как говорится, песок времени любой гвоздь обтешет.

Бесшумно появилась горничная, левитирующая над серебристым паркетом из неизвестного металла за счёт антимагнитов. Несмотря на вполне обыкновенную дверь, внутренности квартиры заметно отличались от всего, что видел до этого Меркулов. Даже бункер товарища Семарга теперь казался ему простоватым по сравнению с фантастическим оформлением вещей, назначение которых могли объяснить только хозяева. К примеру, кресло мгновенно принимало наиболее удобную форму для гостя, что бы он ни делал. У Меркулова сложилось такое впечатление, что оно вообще живое, и к тому же ещё и думающее. Когда с кусочка лимона упали кристаллы сахара, то кресло брезгливо подвинулось, чтобы не испачкаться. От стены выскочил суетливый пылесос, похожий на мокрицу, и быстро убрал неприятность.

После рюмки коньяка, положив блестящую шпажку от десерта на паривший в воздухе столик, Меркулов отправил хозяйки квартиры комплимент:

– Мадам, сражён, причём в самое сердце. У вас невероятный вкус. С таким фантастическим чувством формы я впервые встречаюсь. Сплошная гармония. Это всё вы устроили?

– Профессиональная деформация, знаете ли.

– Очень, очень приятная деформация. Обязательно обращусь к вам за советом, когда обзаведусь своим жильём. Но теперь, я надеюсь, что скоро.

– Вы прямо смотрите в мои мысли. У вас удивительное качество. Словно предугадываете направление разговора, – заметил Черкасов.

– Да? Никогда над этим не задумывался. И всё же о чём речь?

– По поводу жилья… Вы знаете, как на Венере относятся к своему телу. Так вот, есть группа влиятельных товарищей, которым нужно место для занятий спортом и встреч естественно. Приятное с полезным хотят объединить. Как известно, у нас гравитация на десять процентов выше, чем на Венере, поэтому эффективность любых упражнений значительно возрастает.

– Пардон, на десять процентов? И в чём выигрыш? Я вам не верю ни разу.

– Ну хорошо, им нужно спрятаться от шпионов Главного Тирана. Он последнее время чудить стал. Видите, как я вам доверяю?

– Политика? Это не ко мне, и вообще в другой коридор.

– Вопрос стоит очень серьёзный. Они готовы сделать вам омоложение за свой счёт.

– И кто же эти меценаты? Надеюсь, не заговорщики?

В этот момент под ногами прошмыгнула механическая мокрица, собирающая несуществующий мусор. Меркулов непроизвольно поджал ноги. Внешний вид насекомого вызывал у него непреодолимое чувство брезгливости. Ещё это блестящий металл, кажущийся настоящим.

– Что вы! Градоначальники. На Венере нет жёсткой вертикали власти. Главный тиран управляет всего лишь столицей, в остальном его должность исключительно представительская.

– И зачем секрет?

– Вам не говорили, что вы излишне любопытны?

– Я?! Помилуйте, здесь речь идёт о нашем доме! Или я что-то не так понимаю?

– По правде говоря, мне и самому это не очень нравится. Но графены на акции дали они. И с этим не поспоришь.

– А я всё думаю, откуда у скромных вивисекторов такие суммы. А ларчик просто открывается. Но меня народ не поймёт, если так вот запросто пущу сюда гермафродитов. Я видел у вас медсестру, до сих пор под впечатлением. А Семарг вовсе испугал неземной страстью. Что скажете?

– Ну что… не без этого. У них очень большая убыль населения из-за жуков. Вот и привыкли стараться. Суровая необходимость заставляет рожать без остановки. Но нам-то что? Они как раз и планируют устроить санаторий без этих всех стахановских норм.

– Так-так, Семарг требует с меня автобусы для своего Замка. А где взять средства? Опять же чёртов бассейн? У меня идея. Пусть устроят зону отдыха не только для себя, но и для остальных товарищей. Казино, бордели и прочий аппарат. Граждане будут довольны. И скажу по секрету, у нас появится козырь против ЦУП. Им придётся спорить с Венерой, а там клиники омоложения. Кстати, а не устроить бы и нам нечто подобное? Тогда и ЦК взбодриться.

– Подождите, Серёжа, я правильно поняла, ты готов устроить здесь бордель? Только этого не хватало! – напомнила о себе Галина, до сих пор внимательно слушавшая мужчин.

– Дорогая, боюсь, что придётся. А как ты себе представляешь зону отдыха без гермафродитов?

– До сих пор представляла. И неплохо, между прочим, получалось! Достаточно того, что тебе не дают проходу в клинике. Так и норовят изведать. У нас хоть здесь был отдых. А теперь что?

– Пардон, не понимаю. Изведать, что? – вежливо поинтересовался Меркулов.

– Его! У них благодарность за операцию так выражается, – воскликнула Галина Сергеевна и ткнула унизанной кольцами рукой в своего мужа.

– И как? – Меркулов участливо посмотрел на Черкасова.

Тот раздражённо отмахнулся рукой.

– Никак. Спортом занимаюсь.

– А я всё думал, о каких таких затейниках предупреждал товарищ Семарг. И что будем делать?

– Галя, у нас нет выхода. Если откажемся, то клинику отберут. Мы с таким трудом её создавали. Придётся потерпеть. В конце концов, мы и так почти никуда не ходим. Плевать на центральные этажи. Я так сразу и подумал. Всё равно внизу живём. Что нам эти фонтаны?

– Тебе ничего, а я там тебе кофту на день рождения связала. Шарфик начала. Теперь всё бросить?

– Право, ты как маленькая. Ведь ничего уже не поделаешь. Меркулов произнёс очевидную вещь. Ну разве не так?

– Тогда не понимаю, зачем ты согласился?

– Клинику грозятся отнять.

– И что дальше?

– Ничего! – вобрал в грудь воздуха Черкасов, готовый взорваться, но вовремя вмешался Меркулов:

– Не могу смотреть на ваши морщины. Сейчас немедленно всё разглажу. Нет, ну действительно, почему не отправиться на Марс или ещё куда? Вы туда летаете? – вспомнив, что ничего не знает про новый мир, поинтересовался Меркулов.

– Там один песок. У них, кроме Сфинкса, почти ничего нет. И эти дурацкие дуэли. А они нам без нужды. Не хватало ещё, чтобы Серёжу зарезали.

– Зарезали? Как у вас здесь всё серьёзно.

– Вот и я говорю, что скучно, – тяжело вздохнула Галина Сергеевна.

– Но ведь при наличии средств можно найти местечко для души?

– Скажите тоже. Где? – с упрёком вытаращила глаза Галина Сергеевна.

– Галя, ты сгущаешь краски. У тебя сегодня дурное настроение. На Венере привыкли к ним, и здесь привыкнем.

– Послушай, не говори ерунды. Бордель только через мой труп. Здесь я полностью солидарна с товарищем Семаргом.

На что с серьёзным лицом Меркулов заметил:

– Кстати, насчёт трупов. Он только что бомбу пытался взорвать.

– Бомбу! Как так! Уверяли, что абсолютно надёжная система? – возразил Черкасов.

– Надёжная, но я нашёл свой ключик.

18. Идиот (греч.) – невежда, тупица, эгоист, одиночка, частный человек, себялюбец. Вот думай после этого, кого называть идиотом?

19. Аппарат – цирковой термин, означающий сочетание нескольких снарядов, использующихся в одном номере. Некоторое время Савину довелось работать в цирке, вот и грешил особыми словечками. Само собой и Меркулов.

_______________________________________________

Глава 14 Взрыв надежды

Глава 16 – пишу, рисую...

Неожиданный демарш Мары уничтожил в хлам идею Меркулова сделать председателем «Волшебного Пегаса» Семарга. Действительный хранитель ЦУП ему больше нравился, чем бывшая начальница таможни. Именно, что бывшая, а значит, что и бывшая! К тому же он действительно боялся, что нервный Семарг взорвёт высотку, чтобы никто не сомневался в его характере. Подобный пассажир только выглядит мягким, в то время как на самом деле, может превратиться в алмаз, если посчитает, что задеты его интересы. Вот этого-то алмаза Меркулов и боялся.

Мысли в голове Меркулова находились в полнейшем хаосе, на взгляд постороннего человека, однако, на самом деле они просто взаимодействовали на особых принципах. Взять, к примеру, совсем незначительный эпизод, или, точнее будет сказать, мгновенную картинку, увиденную Меркуловым, когда он спускался в прозрачной кабинке лифта мимо зоны отдыха. Любой человек, занятый своими мыслями, разве в состоянии вспомнить что-либо из происходившего вокруг. Да нет ни разу. Только не мозг Меркулова, который постоянно конспектировал мельчайшие детали, которые могли способствовать делу.

В памяти всплыла неоновая вывеска "Нирвана (позитронный распылитель)". Скромная приписка внизу тогда ни о чём не сказала, так, ерунда какая-то местная. Но сейчас он знал, что Семарг может взорвать именно позитронную бомбу. Недремлющий мозг мгновенно выдал искру, которая, пробежав по хитросплетениям нейронов, сочинила запрос: нужен специалист для консультаций.

Потребовалось всего пятнадцать секунда, чтобы кабина на электромагнитной подвеске проткнула своим прозрачным телом сто двадцать этажей. В центре здания работал огромный фонтан с висящими в струях воды платиновыми фигурами летящих к Земле колонистов с Сириуса. Кроме шикарной эстетики, футуристическое устройство поддерживаю комфортный уровень влажности внутри стратосферной высотки. Вокруг расположились духоподъёмные заведения: храм "Сила Небес", чайхана "Ветер пустыни", церковь "Дуршлаг Бобби" и, конечно, позитронный распылитель "Нирвана".

Вот в него-то и зашёл Меркулов. Внутри, вдоль стен, зловеще трепетали кадмиевые языки пламени из сотен латунных рожков.

Удивившись такому расточительству, он поднёс руку и тут же отдёрнул: огонь из нескольких рожков жадно потянулся к его пальцам. Дальше, над треугольной призмой из прозрачного стекла, висела чаша с клубящейся, словно живая, плазмой. Игра ослепительных клубков завораживала. Внезапно из темноты раздался певучий голос:

– А вы очки оденьте, иначе святых зайцев нахватаетесь.

Обойдя блестящую алюминиевую колонну, проявился из лучей света улыбчивый индус в расшитом золотом шервани и белых штанах чуридар с позументами вместо лампасов. Протянул тёмные очки для газосварщиков, но Меркулов вместо обычной в таких случаях благодарности воскликнул:

– Послушайте, шикарный пиджак, – показывая на дорогое шервани. – Кстати, Григорий, – представился, сделав небольшой поклон.

– Жрец Раджа Капур.

– Мы с вами, можно сказать, коллеги.

– Действительно? – священник вопросительно поднял бровь.

– Ха, конечно. Вы врачуете души, я их порчу. Чем не коллеги, скажите на милость? Полный консенсус.

– Не понимаю: про вас говорят только хорошее. Недавно появились, и такой успех. Ваше фото во всех газетах.

– Это правда, здесь не врут, но посудите сами, роскошь рождает толстокожих бегемотов. Кто ни страдал, разве может принять чужое горе?

– Вы всего лишь помогли с водой?

– Вот-вот оно самое. С этого всё и начинается, сначала воды вдосталь, затем плазменные самокаты на тротуарах, клиники на Венере, вечная жизнь, что дальше? Круг сансары прерывается не начавшись. Так никуда не годится. Плодиться перестанут. И всё… полный штиль в стратосфере.

– Так, для этого и придумали позитронную бомбу. Чтобы люди помнили о краткости бытия. Наш обожаемый товарищ Семарг – вот граница праздности. Чук, и ты в новом круге сансары. А что делать, если никто не хочет умирать?

– Как что? Страдания – вот естественный движитель прогресса. Разве радость может произвести что-то стоящее – только пузатое безобразие и пошлую бездарность. Даже похоть конечна, с годами приедается, извините. Тогда что?

– Григорий джи, что у вас случилось? Обывателей философия не интересует. Они, извините, жить изволят, – неожиданно перевёл разговор на обычные вещи Раджа Капур.

– Пардон, вас не проведёшь. Я собственно хотел побольше разузнать про эти всепроникающие позитроны. Ведь это ваша епархия, кажется?

– Распылитель пугает? Бросьте. Не успели освоиться, а уже о смерти думаете.

– Вот именно! Уж очень здесь хранитель нервный. Буквально вчера грозился ключик повернуть.

– Что поделаешь – карма. Он так всех любит, что готов уничтожить.

– Да?!

– Чтобы избавить от круга страданий.

– Да он святой, как я посмотрю. Ведь сколько крови потом примет в сердце за безвинно убиенных?

– А иначе никто не возьмётся. Только полная безопасность гарантирует уничтожение высотки. Но какая ответственность, сами посудите!

– Всенепременно. И что, у вас такая же бомба, но размером поменьше? Не многовато ли на одну высотку? Да и зачем?

– Что вы, что вы, какая там бомба. Всего лишь распылитель для хозяйственных нужд: самоубийц уничтожить, преступников, в общем, бытовые мелочи.

– Угу, значит у вас контролируемый процесс? Не бомба?

– Точно, здесь и энергии не в пример меньше используется.

– Вот про неё самую я и хочу побеседовать. В свете последних решений в совете директоров образовался план экономии, а именно, отключить вас от электроснабжения.

– Как же трупы? – растерянно прошептал Раджа Капур.

– Ничего, я уже договорился с Де Борха. Они готовы содействовать. Всё равно мощности простаивают. Они, знаете ли, рады любой копейке. У них, пардон, проституция бушует.

– У меня верующие: брахманы, кшатрии, вайшьи, шудры, да мало ли, даже монголы есть, – всего тысяча и один человек?

– Ерунда.

– Но мы исправно платим аренду.

– А здесь ещё одна закавыка: мало. Теперь придётся за всё платить. Свобода дорого стоит. Раньше ваши радости оплачивала империя. А теперь высотка сама по себе. Цены, как понимаете, совсем другие прижмут. Малодоходный этот ваш индуизм бесхребетный.

– Шантаж?

– Бизнес, ничего личного. Или ваши прихожане начнут платить по-настоящему, или придётся отказать в помещении. Ваша тысяча плюс один ничто против остальных девятнадцати. А они, я так полагаю, не захотят вас содержать.

– Но ведь мы много всего хорошего делаем. Бесплатные бананы раздаём, песни, пляски. Да вы форменный злодей! – внезапно сорвался брахман с красным тилаком на лбу.

– Я?! Помилуйте, я даже не в совете директоров. Шишки отправили получать, как зама по связям с обществом, от вас, получается. Так-то. Мальчиком для битья устроили. Я боролся за «Нирвану», как австралийский лев, но, сами знаете, суровые законы рынка нельзя отменить.

– И насколько поднимут?

– Дожмут до плинтуса. Даже и не рыпайтесь. Особенно свирепствуют эти, которые с Венеры… вивисекторы.

– Язычники!

– Они самые. Одни зубы чего стоят. У них в брильянтах несколько таких высоток застряло.

– Так что же делать, коль вы на моей стороне?

– Ну я не знаю, вопрос сложный.

– Не кобеньтесь. Всевидящий Гаутама на вас смотрит!

– Гаутама? Это кто такой?

– Будда.

– Я крещёный, у меня свой начальник. Если что, все вопросы к нему. Так что, пусть уж они сами там как-нибудь договариваются.

– Взятка?

– Да ладно. Кому, совету директоров? Глупость. Тут нужно что-то весомое придумать. Что-то безмерно важное для всех, чтобы довод, как бомба жахнул и припечатал к стенке. Вот тогда да, тогда и пободаться можно. А так пустое дело. Пшик спичечный, и только.

– Да что же важное для всех?

– Настолько, что ничего не жалко.

– Душа?

– Ага, ещё анекдот про тунгуса вспомните: тюлень, олень? Больше ни о чём и подумать не может. Жизнь – вот что важнее всего!

– Не знаю я ничего про вашу бомбу и знать не желаю, – быстро смекнул брахман направление разговора.

– И кто здесь торгуется? Вы, а больше и некому! Я что, в тяпки играю?

– Какие тяпки?

– Колхозные, какие же ещё! Если тунгуса решили изображать, так я пошёл навсегда.

Сделав решительный шаг к зловещему туннелю, в котором трепетали тысяча и один кадмиевый огонёк, Меркулов повернулся, словно что-то вспомнил, и спросил:

– Стоп, ответьте только на один вопрос: если мы вас выкрадем и заставим смотреть, как гибнут в пламени двадцать тысяч жизней? Вместе уйти не получиться – гарантирую. Какой бог вас простит?

– Это у же не шантаж. Это терроризм какой-то!

– Я человек подневольный, но идея моя, не скрою. Глядя на ваше постное личико, как-то сразу пришла в голову. Кстати, почему? Что в вас такого, что вызывает всех демонов сразу, а не по одному, как я привык.

Опустив плечи, брахман надолго задумался, перебирая чётки из золотых бусин, наконец произнёс:

– Распылитель давно барахлит, а нужных запчастей нет. Всё только обещают и ничего больше.

– Ерунда, при таких рельсах достану в два счёта. Семарга озадачу, пусть раскошелиться.

– Ваш атом, да в мирных целях. И это... аренду зафиксируем в договоре.

– Хо, конечно!

– Так, что там с этой бомбой не так?

– А я почём знаю. Но очен-но хочется, чтобы оно случилось, это "не так".

– Техника пришлют и все хлопоты?

– В частную высотку? Да никогда в жизни. Пусть локти кусают от нервов.

Проведя успешные переговоры с представителем экологичного крематория, Меркулов рванул на скоростном лифте в небеса, а точнее, на самый верх высотки, к бронированному бункеру товарища Семарга.

13. Авест – жрец в храме зороастризма.

14. Джи (инд.) – уважаемый, дорогой. Вежливое обращение брахманов друг к другу во время беседы.

15. Тилак – точка, знак единства со вселенной.

__________________________________________

Глава 12 Любовь к правде

Глава 14 – пишу, рисую...

На всех этажах звучали самолично отобранные Меркуловым песни: «Марш энтузиастов», «Спой нам ветер», «Пора в путь-дорогу», «Песня о встречном», «Как много девушек хороших», «Широка страна моя родная», «Спортивный Марш», «Всё выше и выше», «Эх, хорошо в стране советской жить» и т. п.

Год и место выпуска грампластинок слегка смутили Меркулова: 1940 г., Москва, СССР. Какой такой СССР? Он и страны-то такой не помнил ни разу. Но мелодии оказались настолько настоящими, что бывший гвардии-корнет не устоял перед их энергией и попросил начальника радиоузла ставить без всякой последовательности, но обязательно ставить, пока не закончится аукцион.

В концертном зале «Стратосфера» установили стол для президиума, покрытый кумачовой тканью, и алюминиевую трибуну в медных заклёпках для товарища Меркулова, как ведущего торги.

– Итак, дорогие мои все, – бросил в набитый людьми зал Меркулов. – настал великолепный момент, момент, который войдёт в историю, момент освобождения от колониальной зависимости. А как не зависимости, когда хочется поплавать, освежиться, так сказать, а водичка так себе.

Он взял стакан, произвёл глоток с оттопыренным в сторону мизинцем, театрально сморщился и вдохновенно продолжил:

– Да что там купаться, стакан чаю нельзя выпить, не поперхнувшись! И вы спросите меня, кто виноват и что делать? Конечно, я не Чернышевский, но имею на этот счёт своё особое мнение. Пора, дорогие товарищи, брать судьбу в свои собственные руки. Предлагаю в кратчайший срок купить запасные конденсаторы, а для этого создать акционерное общество «Волшебный Пегас». Так-то, дорогие товарищи! Именно что волшебный! А как не волшебный, когда снова по трубам нашей замечательной высотки, по всем её сокровенным уголкам потечёт чистейшая, как слеза ребёнка, вода! Наш великолепный товарищ Семарг, кстати, подаривший пространственный бассейн, полностью поддерживает инициативу народных масс. Передаю ему слово. Поаплодируем товарищу.

Удивлённый неожиданным поворотом с "Волшебным Пегасом", о котором он не слышал ни разу, Семарг тем не менее быстро нашёлся:

– Ага, о чём это я? Ну здесь я знаком всем и каждому. Поэтому скажу, не жди милости от природы, она сама тебя найдёт. Вот всегдашний мой девиз. Очень правильные вещи говорит товарищ Меркулов. Он у нас человек новый, но быстро ухватил самую суть нашей жизни – нам просто необходимы запасные конденсаторы! Со своей стороны обязуюсь и впредь предоставлять рабочие места в Замке для всех желающих. А как иначе? Нужно, дорогие товарищи, просто-напросто крайняя нужда, это создание резервного фонда на случай непредвиденных обстоятельств, на случай катастрофы. Взять недавний Дождь. Ещё немного и всё, и нет нас. Не всех, конечно, я, например, остался бы, но вы только представьте себе мои переживания. Это ведь пытка какая-то, знать, что столько народа будет уничтожено без всякой на то пользы для Замка. Не буду лукавить, «Волшебный Пегас» меня несколько смущает своей экстравагантностью, своей независимостью от воли империи, но с народом нельзя спорить. Тем более что всегда есть возможность повернуть заветный ключик. Посему, дорогие мои сограждане, благословляю доброе начинание. В добрый путь. Покупаем благотворительные акции «Волшебного Пегаса»!

Вернувшись в президиум, Семарг тут же накинулся на Меркулова:

– Это что за Пегасы такие вы мне устроили? Откуда он выпрыгнул этот ваш Пегас? Речи о нём не было, а вы уже красную дорожку постелили! Так дальше пойдёт, и вовсе всё продадите!

– Пардон, мне нужно вести аукцион. После торгов я целиком и полностью в вашем распоряжении, – скороговоркой извинился Меркулов, снова занимая место ведущего.

Публика, воодушевлённая обещанием товарища Семарга повернуть в критический момент заветный ключик, быстро раскупила цветные бумажки разного номинала. Отцы думали о будущем своих семей, женщины беспокоились о детях, стариков в стратосфере не было по определению. Из динамиков неслось:

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Весёлому пенью гудка?

Не спи, вставай, кудрявая!

В цехах звеня,

Страна встаёт со славою

На встречу дня.

И прочие задорные песни о светлом завтра…

Вечером, как и обещал, Меркулов поднялся в бункер Семарга вместе с Марой Филипповной. В этот раз Бахус почему-то не предложил мангового сока, то ли от неприятия Мары, которую почитал за вестника смерти, то ли оттого что был слишком занят своей паствой, активно толпившейся вокруг него с алюминиевыми бидончиками.

– Нут-с, рассказывайте, что за Пегасы вы мне подсубботили? – накинулся на посетителей Семарг, ударив пятернёй на клавесине Ре Мажор.

Дребезжащий звук почему-то не произвёл должного эффекта. Он просто-напросто повис знаком вопроса посреди гостиной с панорамным окном, за которым грозно топырились из облаков кроваво-оранжевые лучи заката.

– Вы совсем ничего не понимаете в торговле, – немедленно заявил Меркулов.

– Я не понимаю! А это, что там висит? – возмутился Семарг, указав на бублики своего любимого Замка.

– Никто не спорит, Замок – это великолепное достижение, но аукцион – это совсем другое дело. Как его проводить без цветных билетов? Абсурд какой-то, по-другому и не скажешь. Ну как бы я у них забрал графены, ничего не предложив взамен?

– Графены? – озадачился Семарг.

– Вот именно! Ну не от имени же империи их продавать? И от какой конторы, скажите на милость, от ВТС или от ЦУП? Да вы ни в жизнь не договоритесь! Одна идея с бомбой чего стоит! Так что, извините, это полностью народная инициатива.

– Рулите там, как я понимаю, вы?

– Ну что вы, право! Какой там «Я»? Наша несравненная Мара Филипповна – председатель АО «Волшебный Пегас». Уважаемая Мара, успокойте же вы, ради всех святых, нашего драгоценного Семарга, а то и взаправду рванёт нас всех к чёртовой матери.

– Виновата, Семарг Львович, моя недоработка. Я так доверилась Грише, что не уследила за его поворотам. Но сделанного уже не воротишь, ведь так? Если хотите занять своё почётное место в совете директоров, то предлагаю купить пакет акций, чтобы всё было по закону.

– А кто там у вас ещё в совете?

– Супружеская пара Черкасовых, вы их знаете, пластические вивисекторы и, конечно, товарищ Чигин. Без него никак, сами понимаете, полиция.

– А хирурги, каким боком затесались?

– Очень солидную сумму внесли. Можно сказать, решающую.

– В смысле?

– Теперь можем не только купить конденсаторы, но всё высотку выкупить, если, конечно, это потребуется.

– Так она стоит, как броненосец Аврора?

– Вот именно, и ничего!

– Что за такое ничего? Вы в конец меня извели, Мара. А вы знаете, мне нельзя расстраиваться.

– Вот и я о чём. Гриша говорит, что это даже и к лучшему. Раньше боялись: жуки, жуки прилетят и всех слопают, а теперь нет нужды, теперь вся Венера с нами. Мощь!

«Ничего себе, подсубботили пирожки с повидлом, с клубничным причём. Если так дальше пойдёт, то и вовсе выбросят на свалку под Саратовым. Вот тебе и Гриша. Говорил, конденсаторы, а теперь получается, что «Волшебный Пегас» всю высотку слопает на завтрак вместо сена? Если не купить эти чёртовы акции, то и вовсе я никто становлюсь. Вот же проходимец! Из воздуха графены сочинил. И ещё это негодяйка решила отомстить за Персефону. А как иначе? Точно, что и отомстить! Раньше я с ней по воскресеньям шампанское кушал с оливками, а теперь музицирую с Персефоной. Нет, женская зависть редкостная тварь, никогда не знаешь из какого угла выскочит. Сама не ведает, что творит. Конденсаторы ей не угодили. Потерпела бы, и ничего бы не случилось. А теперь этот Гриша непонятную игру затеял», – подумал Семарг, но вслух сказал:

– Чё-то я расстроился. Мара, не ожидал от вас таких самокатов. Я, можно сказать, со всем сердцем к вам, а вы такие козни строите. Берите тогда бассейн в обмен на акции. Вот вам и нужная сумма. Вы же не захотели его на баланс ВТС ставить. Теперь все шансы сделать своим.

– Ой, а я что-то и не подумала! А и взаправду. Что ты скажешь на это, Гриша?

От этого "Гриша" Семарг чуть не подпрыгнул, в голове быстрой строчкой промелькнуло:

«Спелись. Точно, что спелись. Великий космос, Мара, что с тобой сделалась? Была совсем приличной женщиной, а теперь, что хвост грызохвоста – куда ветер, туда и иглы торчат».

– Какие вопросы? Уважаемый Семарг, ваше слово – закон. Как скажете, так и будет. Против бомбы нет другой бомбы, только взаимное уничтожение. Вы, известное дело, как сотрудник ЦУП не можете управлять имуществом ВТС. Конфликт интересов, так сказать. Но в «Пегасе» выбирайте любой пост. Мы с Марой Филипповной постараемся объяснить вашу персону акционерам. Мара – она что, она чтобы ВТБ не психовал, вот она и председатель. А вы, понятное дело, за вами отношения с ЦУП. Здесь никто не справиться лучше вас. И полный аншлюс, как говорил один мой хороший знакомый. Посему убеждён, что вопрос будет решён в положительную сторону. Утром соберёмся и утвердим. Можете спокойно ложиться спать и ни о чём не беспокоиться, – постарался уверить Меркулов с максимально честным, можно даже сказать, заботливым выражением лица.

«Сладко поёт прыгун залётный. Соловей-разбойник – вот ты кто. Не верю ни разу. Это надо такой крюшон изобрести. Ну ничего, у нас на всё про всё ключик имеется. И вот же какой прохиндей, и Зыбину нельзя позвонить, этот хорёк быстро всё заграбастает. Не успеешь повернуться, а высотка уже у него в кармане. Нет, здесь что-нибудь похитрее нужно состряпать. Зыбин никуда не денется. Только свистни, мигом примчится. Ну ничего, до завтра время есть», – думал Семарг, глядя на исчезающие лучи кроваво-оранжевого заката.

7. Какой такой СССР? – Николай Савин покинул Россию до образования СССР. Застрял в прошлом товарищ.

8. Н. Г. Чернышевский – непонятная персона, всплывшая в сознании Меркулова помимо его воли. Есть подозрение, что виной тому стало происхождение бывшего гвардии-корнета, но это ничем не подтверждённое предположение.

9. Пространственный бассейн – тот же самый бассейн, что везде, но установленный вертикально вдоль одной и сторон высотки. Совершенно плоский за счёт квантового уплотнителя, перенаправляющего гравитацию Земли в соседнее пространство. Дорогая штучка, надо сказать.

10. Мара – черноволосая красавица с тёмным прошлым, второе имя Мора – богиня зимы и смерти. Поговаривают, что ответственна за Валдайское оледенение Восточно-Европейской равнины. Данные неточны, личное дело утеряно под глыбами льда

___________________________________________

Глава 10 Мещанский снобизм