Серия «История одной фотографии»

(история одной фотографии из моего сборника рассказов "Секреты военного разведчика", предыдущая история - Дедовщина на сторожевой заставе )

Когда я был маленьким, отец часто играл со мной не только в «Запоминайку», но и еще в одну интересную игру - кто дальше увидит. Сейчас я понимаю, что тогда мы делали обычные упражнения для улучшения зрения, но игра эта мне нравилась. Нравилось, что отец со мной возится, занимается.

Отец говорил, что тот, кто лучше видит, может узнать гораздо больше интересного, чем другие. Лишь с возрастом я понял, почему он говорил лучше, а не дальше. Понял, что при нашем рождении природа дарит нам лишь некий фундамент, а что мы постоим на этом фундаменте, лачугу или прекрасный дворец, зависит от нас самих. Зависит он нашей настойчивости, трудолюбия и стремления сделать окружающий нас мир и самих себя лучше, чем мы были вчера.

А когда я пошел в школу, отец научил меня играть в шахматы. Он говорил, что самое интересное в этой игре не умение использовать ошибки противника, а умение вынуждать его эти ошибки делать. Эта игра мне тоже понравилась. Вскоре я научился неплохо играть в неё. К тому же, игра эта оказалась довольно прибыльной. На спор отец предлагал своим товарищам сыграть со мной партию. На шоколадку. Его друзья, спрашивали, почему на шоколадку? Может быть, победителю – пиво? Намекая, что у мальца все равно нет шансов у них выиграть, а им шоколадки ни к чему. Им лучше – пиво. Отец ничего не отвечал, лишь хитро улыбался в ответ. Разумеется, я не проигрывал.

Как ни странно, но со временем желающих играть со мной становилось больше. Больше появлялось и шоколадок у моей мамы и у моей сестры. Отец всегда говорил, что дети приходят в этот мир для того, чтобы помогать своим родным и близким, защищать их и делиться с ними шоколадками. А когда они станут большими, то и с папой – пивом.

Наши детские игры «кто дальше увидит», сыграли со мной злую шутку, когда я поступил в военном училище. Сначала мне нравилось, что я стреляю лучше многих из Пистолета Макарова. Но со временем это стало не интересно – я видел пробоины в мишени при стрельбе на 25 метров. Корректировать следующий выстрел было слишком просто. И мне казалось, что я делаю эти отверстия пальцем.

А вот стрелять из автомата было интересно. Тем более, по движущимся мишеням. При стрельбе нужно было учитывать направление и скорость движения мишени, направление и силу ветра, рассчитывать необходимые поправки на вынос точки прицеливания. Поэтому прежде, чем стрелять, нужно было научиться быстро считать. Считать и стрелять мне нравилось. Но стрелять из автоматической пушки БМП-2 мне нравилось больше всего.

Да, на стрельбище было интересно. Тем более, что никто не стрелял в ответ…

В Московском высшем общевойсковом командном училище нас научили отлично стрелять, управлять подразделением в бою, тактической, инженерной подготовке, вождению боевых машин и многому, многому другому. Но у меня невольно возникал вопрос, будет ли этого достаточно для того, чтобы победить на войне?

Ведь, как известно, в армии и в военных училищах учат опыту прошедших войн. Да, этот опыт обязательно нужно знать. Но еще очень важно, уметь быстро адаптировать его к условиям и задачам, которые поставит перед тобой новая война.

И начинать решать их нужно по принципу: от простого к сложному. Поэтому, когда в августе 1986 года я принял в Афганистане под командование сторожевую заставу, то первым делом занялся самым простым - тем, чему меня учили: инженерным оборудованием заставы, улучшением системы управления огнем подразделением, обучением, боевым слаживанием и тренировками личного состава.

Одна мысль не давала мне покоя. Мысль из детства, а по каким правилам здесь играют? Потому что играть без правил было как-то неправильно. К тому времени я уже успел заметить, что на некоторых заставах, расположенных в зеленке, наши подразделения играли с душманами в «нарды». Правила этой игры были очень просты: душманы стреляют (делают ход), наши отвечают (делают ответный ход). Игра эта быстро надоедала, но особого выбора у наших ребят не было. Ничего изменить в этой «игре» они не могли.

Поначалу я думал, что и мне предстоит ближайшие два года играть в эту же «игру». Тем более что до моего приезда, душманы регулярно обстреливали нашу заставу реактивными снарядами, из миномета и ДШК.

Игра эта мне не понравилась сразу. Ведь я воспринимал все эти обстрелы, как  нарушение мер безопасности, которые рано или поздно приведут нас потерям. А это было неправильно. И нужно было срочно что-то придумывать.

Во время работ по инженерному оборудованию мы немного заузили бойницы (по вертикали и горизонтали) в стрелково-пулеметных сооружениях и в новой долговременной огневой точке, так чтобы можно было эффективно перекрывать основной и запасной сектора стрельбы, ведя даже не прицельный огонь (что было важно особенно ночью). А заодно, и чтобы исключить даже теоретическую возможность случайных выстрелов в сторону мирных кишлаков. То, что с нашей заставы перестали летать шальные пули, афганцы заметили сразу. И оценили.

Позднее оказалось, что это было важно, чтобы они правильно оценили приезд на заставу нового командира и его первые шаги.

Вскоре я встретился со старейшинами ближайших кишлаков. Мы познакомились и обсудили с ними вопросы прекращения минирования дорог в зоне ответственности нашей роты. А заодно договорились о том, как они смогут безопасно предупредить нас, если дорогу попытаются заминировать приблудные душманы. Это было просто, ведь этому меня учили во время моей подготовки в командировке в Афганистан - использовать принцип «Восточного базара» и соблазнять афганцев выгодой.

А еще меня учили не показывать, что я знаю фарси. Поэтому наши переговоры переводил солдат-таджик со станции радиоперехвата. Но на прощание я произнес несколько слов. И произнес эту фразу на смеси фарси и английского: «Убивать шурави нельзя». Едва ли старейшины запомнили мои слова, но точно - услышали. Потому что это было первое правило в той игре, в которую нам предстояло играть с ними в ближайшие два года.

Позднее я повторю эту фразу снова. Но тогда за моими словами уже будут стоять дела. Которые в Афганистане ценятся больше слов.

В конце сентября я попал с тифом в баграмский инфекционный госпиталь. Вскоре с гепатитом в госпиталь привезли и нашего ротного. Других офицеров на моей заставе не было. Поэтому по просьбе ротного мне пришлось досрочно покинуть гостеприимный госпиталь и сбежать на заставу.

Вернувшись обратно, я излазил все склоны нашей горки. Чтобы посмотреть на нашу заставу не только с привычной для нас стороны, но и с точки зрения душманов. Чтобы  обнаружить скрытые подступы и мёртвые, непростреливаемые участки местности. Оказалось, что на нашей горке стоит довольно много растяжек и противопехотных мин. Минным полем это назвать было нельзя. Потому что еще в училище нас приучили к тому, что любое минное поле должно быть обязательно с формуляром (в котором указывается место установки, по чьему приказу и когда оно установлено, количество и тип мин, схема минного поля и схема его привязки, ориентиры и т.д.). А мины, установленные без формуляра – это не минное поле, а головная боль. Если не твоя, то чья-то ещё. Потому что на этих минах обязательно кто-то подорвется. Рано или поздно. И однозначно не тот, на кого их ставили.

Так что пришлось мне почти целый месяц обследовать склоны нашей горы, снимать растяжки Ф-1 и ПОМЗ-2 с проржавевшей насквозь проволокой, несколько ПМН-ок. Так у меня появилось второе правило: намусорил – убери (даже, если мусорил не ты).

Вместо этих растяжек я готовил «волчьи ямы» - создавал для духов иллюзию, что есть места, по которым можно незаметно и безопасно подобраться к нашей заставе. А сам перекрывал эти места минами МОН-50 с электродетонаторами. В ближайших стрелково-пулеметных сооружениях мы сделали запас из осколочных гранат Ф-1 и РГО для того, чтобы бойцы при нападении душманов, могли забросать ими «волчьи ямы», которые не простреливались стрелковым оружием. И пристреливал по «волчьим ямам» наш миномет (ночью он был нацелен на ближайшую из них).

В октябре 1986-го года я получил приказ от комбата открыть беспокоящий огонь по банде Рахматулло. В ближайшие дни из Афганистана должен был выводиться наш зенитно-ракетный полк. И идея отвлечь внимание душманов от дороги, по которой будет выходить полк, была вполне разумной. И очень грамотной с точки зрения местных традиций и обычаев. Ведь по законам кровной мести, если мы кого-нибудь случайно подстрелим, душманы должны будут отомстить нам. В ближайшие дни. Закон есть закон, никуда не денешься! И пока они не отомстят, им явно будет не до дороги.

К счастью, у меня к тому времени накопилось уже довольно много информации по этой банде. И вместо того, чтобы кого-то подстрелить (это было совсем не сложно), я просто немного огорчил главаря этой банды, уничтожив кое-что из его личной собственности.

Разумеется, на следующий день был обстрел нашей заставы. Естественно мы на него ответили. После этого была попытка нападения на заставу. К этому мы были готовы. Во время этого нападения кого-то из духов мы подстрелили (на склоне осталось много следов крови). Но здесь мы всего лишь защищались. Душманы при нападении на заставу особо не геройствовали. Зато, пока мы играли с ними в эту войнушку, зенитно-ракетный полк спокойно вышел в Союз.

Эта ситуация стала для меня хорошим уроком. Возможно, одним из самых главных за ту войну. До этого душманы постоянно минировали окрестные дороги и обстреливали сторожевые заставы нашей роты, штаб дивизии и баграмский аэродром. В роте были не только раненые, но и погибшие.

Мы отвечали душманам. Иногда наш танк на сутки выстреливал по духам более двадцати осколочно-фугасных снарядов. Да, и миномет выпускал примерно столько же мин. А результата, как такового, не было. Потому что мы боролись с последствиями, но не устраняли причину этих обстрелов. И через несколько дней всё повторялось снова. Единственное, после этого на заставу необходимо было привезти новые снаряды и мины. Поднять на горку на «Урале» или на ЗИЛ-е их получалось не всегда. А возить по несколько снарядов или ящиков с минами в десантном отделении БМП-2 от подножия горы, было еще то развлечение.

Так что, пока я восстанавливался после тифа, ломал голову, как улучшить корректировку огня и объединить все огневые средства нашей заставы в единую и очень эффективную систему ( Смекалка и самоделки на войне ). Вскоре, после того, как это у меня получилось, обстрелы наших застав, штаба дивизии и баграмского аэродрома из зоны ответственности нашей роты прекратились практически полностью. И до самой моей замены в Союз потерь в нашей роте больше не было.

А ларчик открывался просто. Помимо использования новой системы управления огнем, я почему-то подумал, что если зона ответственности есть у каждой из наших застав, то будет правильно, если такие же зоны ответственности будут и у каждой банды. И каждый главарь банды будет нести личную ответственность за все эти обстрелы, минирования и нападения. Это было третье правило нашей войны.

К тому времени я уже обратил внимание, что вокруг кишлаков располагалось множество земельных участков, на которых дехкане выращивали пшеницу и овощи. Размеры этих участков были разные: большие и маленькие. Маленькие обычно располагались вдали от кишлаков, на не самых лучших землях. Обрабатывали их, как правило, старики и женщины. Пахали деревянным плугом, привязанным к тощей корове.

На больших полях обычно работали мужчины. Пахали на лошадях с железными плугами. Не трудно было догадаться, кому принадлежат эти поля.

А дальше было просто: ведь на занятиях по политэкономии в училище нам не случайно рассказывали о классовой сущности всех войн. Поэтому я уже догадывался, что мне нужно было узнать. И вскоре собрал всю интересующую меня информации о личной собственности не только главарей местных банд, но и их ближайших родственников.

С тех пор, в случае обстрелов наших застав, штаба дивизии, аэродрома и наших колон, после огневого подавления стреляющих, еще парочка снарядов прилетала по личным объектам главарей банд, из чьей зоны ответственности производились эти обстрелы. С учетом того, что все эти объекты были занесены у меня в карточку целей для танка и миномета – сделать это было не сложно. И теперь мы били не столько  по целям, сколько по кошелькам главарей банд. И, что немаловажно, били с минимальным расходом боеприпасов.  Били оперативно и точно, как днем, так и ночью.

Так что вскоре война для главарей местных банд стала не столь прибыльным делом, как было раньше. Поэтому и обстрелы наших объектов с их стороны вскоре прекратились.

К слову сказать, не все главари банд оказались понятливыми. Поэтому Карим, один из непонятливых, вскоре погиб от «случайного» артобстрела. Его приемник оказался более понятливым.

Параллельно с этим у меня появилось и четвертое правило: в дополнение к запрету случайных выстрелов в сторону мирных кишлаков, добавился запрет обстрелов тех самых маленьких клочков земли, которые принадлежали бедным дехканам. Ведь, даже случайное,  уничтожение урожая на этих полях, неминуемо приводило их семьи к голоду, а глав и членов этих семей – в банды.

Мой наставник Сан Саныч Щелоков не раз повторял мне, что проблема многих военных – наша профессиональная деформация. Мы зачастую настолько погружаются в решение военных вопросов, что забываем о главном. О том, что цель любой войны – сделать послевоенный мир лучше, хотя бы для одной воюющей стороны (аксиома Лиддел Гарта. Прим авт.).

Поэтому пятое правило, которое я для себя придумал, было самым простым – не забывать о том, ради чего мы воюем. Уже сейчас закладывать фундамент нового мира. И делать все от нас зависящее не только для того, чтобы мир наступил как можно скорее. Но в первую очередь для того, что у тех, кто развязывает эти войны надолго, а лучше навсегда пропало желание  это делать. Ведь наши настоящие враги, очень часто не те, кто в нас стреляет. А те, кто отдает им приказы. Или их финансирует.

Осенью 1988 года, перед самой моей заменой в Союз на меня вышел по радиосвязи мой непосредственный начальник (по моей основной работе), начальник разведки нашей 108-й мотострелковой дивизии майор Сергей Филиппович Харламов. Сказал, что в Пакистане подготовили группу примерно из тридцати детей и подростков, которые с поясами смертников будут бросаться под наши машины. Если душманы начнут их использовать в ближайшее время, то вся наша операция по подготовке и организации безопасного вывода наших войск из Афганистана полетит в тартарары. И он не знает, что делать. Ведь наши солдаты не смогут стрелять в детей, даже если будут уверены, что на них пояса со взрывчаткой.

А если на детях, которые будут бросаться под наши машины, этих поясов не окажется? Афганцы такого не простят. И гибель детей, на которых нет поясов смертников, приведет к серьезнейшей эскалации насилия – сначала в адрес наших военнослужащих. Затем, в ответ, с нашей стороны по душманам. И тогда, потерь со всех сторон станет несоизмеримо больше. И во что превратиться вывод наших войск, сказать сложно.

Нет, это не было моим шестым правилом. Это было всё то же самое третье правило о личной ответственности местных «элит».

Я посоветовал Сергею Филипповичу обратиться за помощью к нашему общему знакомому, начальнику госбезопасности провинции Парван подполковнику Вахиду с просьбой организовать ряд встреч с местными «неформальными» лидерами – муллами, крупными землевладельцами, главарями банд (с кем не смогли встретиться лично, передали им информацию через их доверенных лиц).

Все эти встречи были индивидуальными, с глазу на глаз. Мы выложили перед ними все свои «карты». Всё, что знаем об их личных владениях, об их собственности, о том, что принадлежит их родным и близким. Объяснили, что тех, кто нас не услышит, мы достанем и, уйдя из страны. Нашли убедительные слова. И объяснили, что, если эти смертники (неважно кто, дети, подростки или женщины) начнут подрываться во время вывода наших войск в зоне их ответственности, отвечать за это каждому нашему гостю придется лично.

Позднее я не слышал ни об одном случае подрыва смертников под нашими машинами во время вывода наших войск из Афганистана (возможно, такие же переговоры прошли по всему маршруту следования наших войск).

Со временем я понял, что для победы на войне нужно не только уметь стрелять, сколько уметь думать. Уметь не только смотреть, но и видеть. Быть политиком и экономистом. И обязательно – хорошим шахматистом. Знать правила войны и уметь их грамотно использовать. Или даже придумывать  их самому. Потому что правила войны все же существуют. Они позволяют нам оставаться людьми. И, если кто-то об этих правилах забывает, тому нужно о них напоминать - во всей строгости военного времени. Ведь если мы перестанем оставаться людьми, то во что мы превратимся?

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. На фото: мы с моим разведчиком Ильей Третьяковым играем в домино на 8-й сторожевой заставе. Шестидесятые числа августа (месяца моей замены в Союз) 1988 года. Вдали виднеются земельные наделы, на которые я обратил внимание перед тем, как в моих личных Правилах войны появился пункт третий.

А в нарды мне тоже довелось там поиграть. В кишлаке Калашахи на местном посту самообороны, где у меня был оборудован импровизированный лазарет, мы прямо на полу расчертили игровое поле. Сделали два кубика, а из черных  и белых камней – шашки. И устраивали там настоящие баталии с аскерами (бойцами) Хасана и с местными жителями. За игрой много интересного можно было услышать…

P.P.S. Большое спасибо @AntSergB , @Daffi27 и @georrgi65

Все Ваши донаты переведены на счет проекта «Дом Солдата». Настоятельно прошу Вас написать на kartsevbooks@bk.ru название моих книг, которые Вы хотели бы прочитать и в каком формате (FB2, PDF, Mobi…) – список моих книг на http://kartsev.eu

В теме письма, пожалуйста, укажите «Пикабу».

Это самое малое, чем могу отблагодарить Вас за помощь и поддержку нашего проекта.

(история одной фотографии, история пятая, предыдущая - Есть или не есть? Пить или не пить? )

На фото: Афганистан, 1987 г., проводим вместе с экипажем техническое обслуживание моей командирской БМП-2 на 8-й сторожевой заставе, гора Тотахан (отм. 1641 м.), 10 км. южнее Баграма. Дырка в башне БМП от духовского гранатомета была получена еще при моем предшественнике и друге Жене Шапко. В августе 1986 года принимал у него 8-ю сторожевую заставу, а в мае 1987 года пришлось принимать его разведвзвод, точнее то, что от него осталось. 12 мая 1987 года ребята попали в засаду в Чарикарской зеленке, четверо погибших, многие ранены. Командир отдельного разведвзвода (начальник разведки) 1 мсб 180 мсп лейтенант Евгений Владимирович Шапко был тяжело ранен (скончался в госпитале два месяца спустя, так и не приходя в сознание - 6 августа 1987 г.).

На выпускном курсе военного училища мне довелось пройти полугодичную «факультативную» подготовку к командировке в Афганистан, в ходе которой я изучал фарси, традиции и обычаи афганцев, азы разведподготовки, приемы получения, анализа и использования информации, и многое другое. Довольно интересными были занятия по развитию внимательности и памяти.

Забавно, но эти факультативные занятия здорово помогали мне и в обычной учебе. И я даже жалел, что не знал всего этого еще на первом курсе. Насколько бы мне было легче учиться!

Позднее, уже в Афганистане, нам не раз приходилось в полевых условиях ремонтировать наши боевые машины. И я с благодарностью вспоминал не только училищных преподавателей, которые дали нам очень хорошую теоретическую и практическую подготовку по эксплуатации, ремонту и эвакуации боевых машин. Но еще с большей благодарностью я вспоминал своих преподавателей разведподготовки, которые научили меня запоминать увиденное. Это оказалось очень полезным в полевых условиях, когда у меня не было под руками никаких инструкций, но зато в памяти все эти механизмы и устройства были в разрезе и в различных ракурсах, как на схемах, которые я видел когда-то в училище.

Большим подспорьем было то, что в детстве я помогал своему двоюродному брату ремонтировать его мотоцикл «Восход-2». А летом после седьмого класса работал в совхозе «Щекинский» помощником слесаря. Помогал готовить технику к уборочной. И то,  что многие из наших солдат до армии успели поработать трактористами, мотористами и комбайнерами. Толковые были ребята, рукастые и головастые. С помощью кувалды и какой-то матери могли оживить любую неисправную машину.

К тому же, вся боевая техника у нас в то время была отечественной. И многие мелкие аварии и поломки можно было устранить на месте. При этом в каждой роте был толковый старший техник роты, в батальоне – зампотех, а в полку – целая ремрота под руководством начальника бронетанковой службы, которые умудрялись ремонтировать неисправную и поврежденную технику в полевых условиях, не отправляя ее в Союз.

По личному опыту, когда у меня в разведвзводе на одной из БМП-2 «полетел» ползунок пушки 2А42, достаточно было выйти по радиостанции на связь с зампотехом батальона. И он сразу же подсказал мне, где взять исправный ползунок.

На деле это оказалось не так-то просто. Для начала зампотеху батальона пришлось выйти по ЗАС (засекречивающей аппаратуре связи) на начальника бронетанковой службы полка («звонок» из Баграма в Кабул, расстояние до абонента - более пятидесяти километров), у которого узнать, где можно найти ближайшую машину-донор. Оказалось, что в Джабаль-ус-Сирадже в это время находилась колона наших боевых машин пехоты, отправленных в Хайратон (Термез и далее в Союз) на капитальный ремонт. С одной из них можно было снять ползунок, вместо него оставить свой неисправный.

На бронетранспортере связистов вместе с моим наводчиком-оператором мы добрались до контрольно-диспетчерского пункта на баграмском перекрестке (7 км. от батальона до Баграма и 10 км. от Баграма до КДП), подождали попутную колону (одиночное движение было запрещено). Прокатились до Джабаль-ус-Сираджа (еще 26 километров), заменили ползунок. Попутную колону ждать не стали, проскочили от Джабаля до баграмского перекрестка и оттуда до командного пункта батальона.. Итого: минус один день и плюс 86 километров.

А нужно было готовиться к очередной засаде со своим разведвзводом, проводить занятия по боевому слаживанию, отрабатывать вводные и взаимодействие со сторожевыми заставами, проверять ночные прицелы, переносную станцию разведки, средства связи, заправлять горючим БМП и БРМ-1к, загружать боеприпасы. И много чего всякого, разного. А тут еще под боком дивизионная операция идет…

Через день из штаба дивизии предали, что позавчера на дороге от баграмского перекрестка до Джабаля  духи расстреляли наш БТР из гранатомета. Трое погибших. Капитан, старший машины, чудом остался жив. Забавно, в тот день и мы ездили по той же дороге в Джабаль-ус-Сирадж, снимать ползунок для пушки. Ездили в бронетранспортере. И тоже вчетвером.

А нужно-то было всего лишь заменить обычный ползунок пушки…

Александр Карцев, http://kartsev/eu

P.S.  В наше время 23 февраля отмечалось, как День Советской армии и Военно-морского флота. Это был профессиональный праздник тех, кто служил «в погонах» и тех, кто служит. Сейчас мы отмечаем День защитника Отечества. Это более общий праздник, потому что Отечество защищают не только те, кто в погонах, но и те, кто честно трудится в тылу – ученые, инженеры, учителя, врачи, программисты, рабочие и многие, многие другие.

Поэтому сегодня я поздравляю всех своих друзей и товарищей, своих однополчан, моих бывших курсантов, студентов и учеников, замечательных читателей и единомышленников, всех тех, кто честно трудится, служит и защищает наше Отечество, нашу родную землю, наших родных и близких с Днем Советской армии, Военно-морского флота и с Днем защитника Отечества. Крепкого Вам здоровья, удачи в делах и творчестве, семейного счастья и благополучия. Всего Вам самого, самого доброго!

P.P.S. Большое спасибо пользователям @AntSergB и @Daffi27 за донаты. Все собранные средства пойдут на хорошее дело (на ДС).

(история одной фотографии, история четвертая, предыдущая - Офицерский доппаёк в Афганистане

Перед самым выпуском из военного училища в 1985-м году преподаватель тактической подготовки (прошедший Афганистан) задал нам один интересный вопрос.

- Как вы думаете, перед боем лучше поесть или быть голодным?

Ребята озвучили разные версии - что сытому бегать тяжелее. Что, если пуля или осколок попадет в пустой живот, то нанесет меньше ущерба кишкам, чем, если они будут наполнены пищей. Что голодный солдат - злее к врагу...

Преподаватель поднял меня и голосом товарища Сталина Иосифа Виссарионовича поинтересовался.

- А что по этому поводу думает курсант Карцев?

- Товарищ подполковник, а если пуля или осколок не попадут в живот, это что же, целый день воевать голодным? Естественно лучше поесть. И воевать лучше не на поле боя.

Смех в аудитории…

На фото: заместитель командира 6 мср (зам по бою) старший лейтенант Карцев А.И. в 1987 или 1988 г. Афганистан, 8 сторожевая застава на Тотахане (отм. 1641 м.). Рядом со столовой в землю была врыта 5 тонная бочка для воды (она у меня под левой ногой). Кроме пятитонной цистерны, на заставе (вместе с выносным постом, примерно на 50 человек) была еще цистерна на 400 литров (ЦВ-400) и резиновый резервуар на полторы тонны (РДВ-1500), но их наполнять получалось не всегда.

Воду на заставу привозили на водовозке, раз в неделю, с очистной станции, что находилась неподалеку от штаба дивизии в Баграме. Частенько наблюдал, как после рейса водитель водовозки заделывал деревянными чопиками пулевые отверстия в бочке. Такой вот обычный, повседневный солдатский труд на войне - незаметный многим ежедневный солдатский подвиг.

Вода была с пантоцидом (для обеззараживания), с характерным привкусом, не очень вкусная и не очень полезная. Но, в отличие от неё, вода из речки или арыка, даже после кипячения – это гарантированный тиф или гепатит. Дело в том, что на нашей горке (отм. 1641 м.) в полевой армейской кухне, работавшей на дизельном топливе при ограниченном количестве ДТ, вода закипала не тогда, когда появлялись пузырьки или пар, а когда скажет повар (в тех условиях винить его в чем-то язык не поворачивался). Если для воды с пантоцидом этот номер как-то проходил, то с водой из местных арыков или речек в условиях высокогорья  – нет.

Когда в сентябре 1986 года духи в очередной раз обстреляли водовозку, нам пришлось носить воду с ближайшей речки Барикав (хорошо еще, что не с ближайшего арыка, в нём вода была еще хуже, чем в Барикаве). В результате, через несколько дней, меня  отвезли в баграмский инфекционный госпиталь с тифом, а ротного и еще у нескольких бойцов – с гепатитом. Но это мы еще легко отделались.

Судя по сдвоенному магазину на фото, в это время я оставался за ротного. И только что спрыгнул с брони по возвращении с совещания, которые еженедельно проходили у нас на командном пункте батальона (между заставами нашей роты всегда ходил пешком; на «земле» обычно использовал только одиночные магазины, но на броне со сдвоенными магазинами мне было удобнее). Лифчик для магазинов и гранат – подарок от главаря местной банды Анвара за успешное лечение его брата (скончавшегося позднее на охоте от несчастного случая – у него разорвался ствол охотничьего ружья).

Меня часто спрашивают о моем отношении к спиртному на войне. Отношение однозначно отрицательное. На моей сторожевой заставе и в моих отдельных разведвзводах всегда был строжайший сухой закон - для всех без исключения: для солдат, сержантов, офицеров и прапорщиков. Потому что пьяная застава или пьяный разведвзвод - рано или поздно это не только неуставные взаимоотношения, нарушение мер безопасности и несчастные случаи. В первую очередь, это - смертники.

Возможно, благодаря этому сухому закону все мои бойцы вернулись домой живыми.

Всегда считал, что мы обязательно отметим любые события, радостные и не очень, обмоем награды и новые звания, помянем всех своих погибших товарищей, но после войны. Не сейчас. Всему свое время.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(история одной фотографии, история третья, предыдущая - История одной фотографии. Сафиулло)

Афганистан 1987 год, гора Тотахан (отм. 1641 м.) в 10 километрах южнее Баграма, командный пункт 6 мср 180 мсп на 8-й сторожевой заставе. На фото: переводчик со станции радиоперехвата из баграмского разведбата (4 рртр 781 орб); по центру стоит командир роты Царандоя (афганской милиции) ломрай царан (старший лейтенант) Сафиулло; правее спиной к нам: его заместитель; а по центру и чуть ниже – сторожевой пес по имени Сак (собака на фарси).

Самое главное в этой фотографии – содержимое пакета. Это часть моего офицерского доппайка. В Афганистане я служил с августа 1986 по октябрь 1988 года. В это время офицерам полагалось дополнительное питание. Когда мне довелось командовать отдельными разведвзводами (во 2-м мсб, который «стоял» на заставах под Баграмом и в 1-м рейдовом мсб, который размещался в пункте постоянной дислокации нашего 180 мсп в Кабуле) доппаек на руки мы не получали. Мы питались в офицерских столовых (на командном пункте батальона и в полку). И эти продукты просто шли в дополнение к основному рациону.

На боевых действиях и на засадах сухой паёк у нас был одинаковый – у солдат и офицеров (обычно эталон №1, иногда горно-летний или горно-зимний). Дополнительного пайка не получал ни разу (за старших офицеров не скажу). В мае-июне 1987 года, когда мы почти целый месяц работали на пакистанской границе в районе Алихейля (бои там были очень тяжелые), вертолетчики однажды не «довезли» на нашу горку два сухих пайка. Возможно, пайки «пропали», когда ребята со взвода обеспечения несли их на позиции. Возможно, ошиблись снабженцы. На месте приземления вертолета считать коробки было некогда – почти сразу начался обстрел. Мой разведвзвод сопровождал взвод обеспечения, нагруженный коробками с сухпайком. И недостачу повесили на нас.

Понятно, что оставить кого-то из своих бойцов без сухпая я не мог. Поэтому решил, что пару дней поголодаю сам. Но в разведке такой номер не проходит. Все прекрасно знают, что голодный командир – плохой командир. Так что ребята из моей тройки (Саша Перкин и Игорь Цепляев) разделили свои сухие пайки за два дня на троих. Что-то подкинул мой заместитель сержант Тарыгин Валерий Анатольевич, что-то добавили другие мои разведчики. В общем, голодать никому не пришлось.

Но с учетом доставки сухого пайка на вертолёте, мы еще оказались и в выигрыше. Ведь обычно перед выходом на задачу разведчики проводят серьезную ревизию того, что брать с собой. Боеприпасов берут больше (их всегда не хватает), продуктов меньше (хотя хотелось бы наоборот). Поэтому из горно-летнего сухого пайка мы обычно оставляли в бронегруппе, как минимум, пятисотграммовые банки овощного рагу (когда возвращались с задачи, ребята из бронегруппы устраивали нам праздничный завтрак-обед-ужин и содержимое этих банок разогревалось в цинке из-под 30-мм. выстрелов к пушке 2А42). В этот же раз нам все доставили прямо «в номера». Плюс еще несколько буханок хлеба. Это было за счастье.

А вот, когда я командовал сторожевой заставой, то впервые узнал о существовании офицерского доппайка. До сих пор не могу найти в интернете точное содержимое офицерского доппайка в Афганистане. Помню, что в его состав входили несколько банок (примерно по 3-4) рыбных консервов, сыра, тушёнки и сгущенного молока. Это было настоящее сокровище!

Благодаря уникальному расположению горы, на которой была выставлена наша сторожевая застава, почти в центре баграмской зеленки, во время проходящих поблизости боевых действий, у нас обычно размещались различные командные пункты. Часто гостили разведчики из 345-го отдельного парашютно-десантного полка, из 781-го отдельного разведбата, спецназовцы (наши и афганские), местные хадовцы (афганская госбезопасность), офицеры царандоя (милиции) и т.д. А гостей принято чем-то угощать. Понятно, что в солдатский котел «залезать» было нельзя. Сходить в ближайший дукан или военторговский магазин возможности у нас не было. Так что наш офицерский доппаек был очень даже кстати.

Тушенка обычно была свиная. Повар выкладывал её из банок в тарелки и посыпал луком. Вместе с горячими лепешками из тандыра и чаем, это было стандартным и самым шикарным угощением! К тому же, тарелки были очень важны, когда у нас гостили афганцы – ни нам, ни им не нужно было, чтобы они видели, что написано на банках. Афганцы обычно догадывались, что они ели (иногда даже шутили, что под крышей нашей землянки Аллах всё равно ничего не видит), но мы считали, что подавать тушенку на тарелках – все же лучше. И правильнее.

Сгущенное молоко шло в общий «котел» - на приготовление праздничных тортов для юбиляров (дни рождения обычно отмечались на заставе не день в день, а объединялись несколько – в целях экономии). Обычно старшина роты покупал печенье, которое ребята укладывали рядами, ряды промазывали сгущенкой (обычной или вареной) – получался замечательный праздничный торт. Каждому доставалось по кусочку.

Повар к праздничному обеду готовил плов (с тушенкой, но иногда получалось подстрелить и дикобраза).

А вот банки с сыром и рыбными консервами были настоящей валютой. Их получалось обменивать у местных жителей на различные овощи. И даже на арбузы и дыни (афганские арбузы и дыни и нас под Баграмом мало чем отличались по внешнему виду, лишь немного по вкусу). Но это было хорошим подспорьем к рациону заставы.

Иногда банки из своего доппайка я передавал на пост Хасана (командира отряда самообороны кишлака Калашахи),  где располагался наш импровизированные лазарет – в качестве дополнительного питания для раненых. Но в этот раз заместитель Сафиулло нёс этот пакет с продуктами Хасану в качестве поощрения за то, что он вовремя предупредил меня о том, что душманы поставили фугас между нашей и 9-й сторожевой заставами.

С самого начала моего командования заставой у меня получилось наладить правильные отношения с местными жителями, чтобы они своевременно предупреждали о том, что происходит вокруг – МГИМО. Секреты военного разведчика (продолжение)

Чтобы ненужные глаза не заметили сигналы, которые Хасан передавал нам на заставу, пришлось даже придумать специальное приспособление в виде трубы, в которую он вставлял лампу. В результате огонь его лампы был виден только с первого наблюдательного поста нашей сторожевой заставы. Но оставался незамеченным душманами, пастухами, охотниками, которые регулярно охотились за утками рядом с речкой Барикав и просто местными жителями. Это было правильно. Своих людей нужно было беречь.

И офицерский доппаёк был в Афганистане просто бесценен.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(история вторая, начало - Гафур)

Афганистан 1987 год, гора Тотахан (отм. 1641 м.) в 10 километрах южнее Баграма, командный пункт 6 мср 180 мсп на 8-й сторожевой заставе. На фото наши гости: на камне сидит Гафур, боец с поста самообороны кишлака Калашахи; по центру стоит командир роты Царандоя (афганской милиции) ломрай царан (старший лейтенант) Сафиулло; правее: его заместитель, а сзади и чуть ниже заместителя – «злобный» сторожевой пес по имени Сак (собака на фарси). Сак проживал в Калашахах. Периодически завтракал, обедал и ужинал у нас на заставе. Обычно на прием пищи приходил не один, а вместе со своими друзьями, которых звали так же, как и его – Сак (в Афганистане при посторонних было не принято обращаться к детям и животным по имени, считалось, что это может накликать на них беду или злых духов).

Пару слов о Сафиулло. Впервые я встретил его в августе 1986 года на командном пункте нашего второго батальона в кишлаке Чауни (на 10-й сторожевой заставе). В то время по выходным местные афганцы приходили на нашу заставу играть в волейбол. Сафиулло был в их команде одним из лучших игроков. И было ему тогда восемнадцать лет.

Осенью, по настоятельной просьбе своего дальнего родственника доктора Хабиба, Сафиулло ушел в банду к душманам. Был отправлен в Пакистан, где два месяца обучался военному делу. По возвращении обратно получил под командование группу из десяти моджахедов в банде Суфи Ахматдина.

В январе 1987 года Сафиулло поссорился с Суфи Ахматдином и убил его. После этого, вместе со своими бойцами, перешел на сторону народной власти (помнится, тогда они принесли с собой безоткатное орудие, пулемёт китайского производства, семь автоматов, два карабина, три реактивных снаряда и что-то еще по мелочи).

Некоторое время после этого Сафиулло находился на посту самообороны кишлака Баги-Алам у Нурутдина, выпускника Киевской Высшей школы милиции. Вместе со своими бойцами он снова приходил к нам на десятую заставу играть в волейбол. И играли они очень даже прилично.

В середине апреля 1987-го года на Сафиулло было совершено покушение. Доктор Хабиб попытался убить его из автомата. Погиб случайный прохожий, старик. Сафиулло чудом остался жив. Чтобы следующее покушение на Сафи не увенчалось успехом, пришлось отправить его на службу в афганскую милицию, где он вскоре получил под командование роту царандоя.

Четвертого сентября 1988-го года Сафиулло вместе со своим комбатом капитаном Мирзо и хадовцем (офицером афганской госбезопасности) Ахмаджоном пойдет в Нари-Калан, в одну из банд для проведения переговоров. Их возьмут в плен. И мне придется идти в ту банду, договариваться, чтобы их отпустили. Это будет одной из самых глупых затей начальника ХАД провинции Парван подполковника Вахида, которая к моему удивлению, сработает. Ребят нам вернут немного побитыми, но живыми. А я за успешно проведенную операцию по их освобождению буду награжден… комплектом национальной мужской одежды и очень красивой чадрой небесно-голубого цвета, которые подполковник Вахид, рискуя своей жизнью, привезет мне в качестве подарка на следующий день. Судя по тому, что этого подарка у него не было сразу, не трудно догадаться, что в успех операции по их освобождению, он не верил с самого начала, так же, как и я.

На фото: 5 сентября 1988 года, степь Татарангзар, в 10 километрах южнее Баграма. После освобождения Сафиулло, Мирзо и Ахмаджона. Я – в центре, в штормовке; рядом со мной – в пятнистом комбинезоне начальник ХАД провинции Парван подполковник Вахид (положил мне руку на плечо).

Такая вот обычная судьба обычного афганского парнишки по имени Сафиулло.

Из того, что осталось «за кадром». В августе 1986-го года, когда я открывал небольшой лазарет в кишлаке Калашахи (он понадобится нам для работы с нашей агентурой), случайно познакомился с одним из местных мальчишек - Абдулом. Вскоре Абдул стал моим помощником по лазарету и хорошим другом. Совершенно случайно оказалось, что Сафиулло – его старший брат. От начальника разведки 108 мотострелковой дивизии майора Качан Анатолия Николаевича я получил разрешение на разработку Сафи. И в банду осенью 1986-го года он ушел уже не только по рекомендации своего дальнего родственника, но и по нашей рекомендации.

А вот то, что в январе 1987 года Сафиулло убил Суфи Ахматдина и перешел на сторону народной власти, было нашим провалом (для нас было важнее, чтобы он работал в банде, но не сложилось). С другой стороны, это оказалось большой находкой для афганского царандоя – который получил боевого и хорошо подготовленного командира. После вывода наших войск из Афганистана Сафиулло и Абдул перебрались на Тибет. Последний раз мы встречались с Сафиулло в 1992-м году. У братьев все нормально.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Большое спасибо пользователям @AntSergB и @Daffi27 за донаты. Все собранные средства пойдут на хорошее дело (на ДС).