Жду новый пост

Серия «Размышления о депрессии»

Кто-то приварил чертову дверь.

Я подергала за кусок арматуры, заменяющий дверную ручку, но, разумеется, результата это принесло. Дверь была металлическая, со следами облупившейся краски, и такая искореженная, будто уже не раз кто-то пытался в нее проникнуть. А по краю — да, сварочный шов.

Я отошла от здания, чтобы осмотреть его со всех сторон. Может на первом этаже есть открытые окна? Может, есть еще двери? Я отошла подальше, и открывшийся вид перехватил мне дыхание.

Это было нечто столь же огромное и устрашающее как доисторическое, как титан, истлевший от времени, но не утративший величия. Гигантское здание! Не хватало глаз, чтобы оценить его ширину и высоту. Как если бы я решила увидеть полностью и одномоментно проходящий мимо товарняк. Но окон в этом исполине было совсем мало и ни одного ниже этажа пятого. Не было и дверей. Откуда я была так уверенна, если не могла увидеть здание целиком? И ведь должны же быть запасные, пожарные выходы! Или нет?..

Я пошла вдоль здания, рискую получить кирпичом по голове с осыпающейся кладки. Или… Пришла даже мысль, что здание рухнет мне на голову, прежде чем я в нем окажусь. Что ж, не исключено.

Я шла долго. И хотя прямо вдоль стены и никуда не сворачивая, оказалось, что по кругу. Ну, или я вышла к точно такому же месту, с которого начала свой путь. К двери. И все остальное было таким же. Арматура. Валяющиеся под ногами обломки кирпичей. Кто бы сказал, для чего мне нужно в брюхо к этому чудовищу… Но ведь нужно! Как воздух, как вода.

Я разозлилась. Начала дергать за кусок арматуры. Взяла обломок кирпича и принялась им стучать по сварочному шву. Бессмысленно. Безысходно. Никак. Мне. Туда. Не попасть…

***

Годы шли, что им оставалось.

Я действительно обошла здание со всех сторон, и не было и никакого другого входа в него. Как и меня не было возможности собраться с силами и позвать кого-нибудь на помощь, или найти какой-то инструмент. Я просто ходила вдоль ветхих стен, наблюдая, как они рушатся. Скоро оно действительно рухнет, и никогда не попаду в него. А когда не станет этого монстра, исчезну и я.

Горечь заполнила меня и все, что мне оставалось, это отойти подальше, сесть на землю и ждать конца. Так я сделала.

Я наблюдала долго. Так долго, что поняла — все-таки этот гигант не рухнет. Не сейчас. Еще не скоро. Ветхий, дряхлый, с осыпающимся фасадом, но стены и не думали рушится, а одном окне даже горел свет… Стоп. Свет?!

Я никогда прежде не замечала его. Я бы увидела. Я глаз не сводила. Неужели, кто-то вошел туда? Или… Или жил там?

Я кинулась к двери, но она оставалось точно такой же как и всегда. Неприступной. Издевающейся надо мной…

И тогда я заплакала. Тогда я зарыдала. И крикнула:

—Да помогите хоть кто-нибудь!

Внутри здания что-то зашумело, будто ветер шел по коридору. Что грохотнуло. И дверь беззвучно открылась, так просто, будто не было для этого никаких препятствий. Слезы все еще бежали по моими щекам, а ноги несли меня внутрь. Наконец-то. Вот оно. Счастье…

***

Я сидела посреди коридора, прислонившись спиной к стене. Мимо меня прошла вереница призраков, печальных, похожих на тех, кого я знала когда-то. Они прошли молча, и исчезли на лестнице. Я уже привыкла. Пусть идут. Они мне не нужны, а я им тем более. Ведь я пока жива, а значит общего у нас нет ничего.

Я с усилием встала. На самом деле, сил оставалось очень мало. Я могу и не успеть найти этот источник света, тот, что освещал окно, единственное из всех. Слишком много этажей, коридоров, дверей. Но нужно продолжать. Узнать, что это был за свет. Кто его зажег. Это не могли быть призраки, им не дано ничего зажигать, они несут только тьму.

Так… Вот она следующая дверь. Не заперто. Внутри… Что-то похожее на школьный класс. Всюду валяются книги и бумаги, сдвинуты в угол парты. Темно. Я подняла один из листов и тут же смяла его, узнав на нем свой почерк. Не то. Дальше.

Дальше было что-то похожее на квартиру, со следами былого уюта. На стенах развешаны семейные фото, только лиц ни у кого не разобрать. Истлевший хлам вокруг, смутно знакомый. Дальше…

За следующей дверью могло быть место, где должны собираться люди праздника. Потом ¬—какая-то лаборатория. Мастерская. Снова школьный класс. Опять квартира. Потом, два к ряду, рабочие кабинеты, такие же заброшенные, как и все остальное. Все это я уже видела миллион раз, на всех этажах одно и то же. И везде темно. Ни огонечка.

Я снова села на пол. Не смысла. Ни в чем. Мои поиски – самое странное, чем может заняться человек. Искать свет, который мог давно погаснуть или зажечься лишь на миг. Ходить по огромному заброшенному зданию, в компании одних лишь призраков. Нет, все. Я больше не могу. И искать выход отсюда я не хочу. Просто лягу и закрою глаза…

***

Наверное, я заснула. А разбудил меня теплый ветер, щекотавший лицо. Откуда здесь ветер? Здесь всегда неподвижный воздух… Или это тот самый, что открыл мне дверь?! Я рывком села, откуда-то взялись силы, давно истраченные на бессмысленные поиски.

Было тепло. По коридору гулял сквозняк. И кажется, стало светлее.

Я медленно встала и пошла навстречу ветру. Ноги онемели, не слушались меня, идти было очень тяжело. И молила — пусть ветер дует, пусть не прекращается. Я успею. Я дойду…

В самом конце коридора была дверь, распахнутая настежь, оттуда и шел теплый воздух. Я шла к ней, хватаясь за стены, почти плача от усталости и бессилия. И… Осталось перешагнуть порог. Я упала через него.

***

Теплый ветер нежно касался штор, из сада пахло цветами. Я выглянула в окно и с удовольствием дышала этим чистым, сладким воздухом. Цвели яблони, гудели шмели и я могла оказаться в саду, просто перекинув ноги через подоконник. Пройтись по мягкой траве… Собирать нежные весенние цветы…

Но в какой-то момент я увидела не сад, а пустырь, внизу, далеко внизу, будто я жила не в маленьком домике на земле, а в каком-то небоскребе. И там, на земле, сидел человек. Я не видела его лица, но как-то поняла, что он смотрит прямо на меня, в мое окно. А еще я услышала полный отчаяния крик.

—Да помогите хоть кто-нибудь!

«Нужно впустить его».

В моем маленьком домике только одна комната. Я легко дошла до двери нее и распахнула настежь. Сквозь дом пролетел сквозняк из сада, такой теплый и сильный. На крыльце никого не было, только яблони кивали мне, осыпая землю белоснежными лепестками. Но я помогла. Себе.

Собака ходила кругами и жалобно поглядывала на меня, но я уже твёрдо решила: в этот раз никому помогать не буду. Всё! Надоело. Проходили уже много раз: сейчас я немного отвлекусь, перестану пристально вглядываться и вслушиваться и – конец. Собака получит перекус, который, возможно, ей даже и не нужен... может у неё по жизни глаза печальные, шерсть так лежит, форма глазниц такая. А я опять проморгаю Поезд, тот самый, мой Поезд... Единственный, что может отвезти меня Туда Куда я Хочу...

Когда-то я знала, что всё устроено не так. Что поезда – это просто поезда, железяки, которые водят люди; они ходят по расписанию и нет никакого Того Самого, пока ты не купил билет и не ждёшь, согласно расписания. Это старое воспоминание жило во мне, как обрывок сна. Ведь теперь всё было не так. Всё было чертовски не так...

Что я не могла вспомнить: как сюда попала. Но знаю, что живу здесь уже очень давно. И больше никогда никому не помогу! Даже собачке, даже старушке.

Кстати, прошлая старушка. Горький привкус остался в душе от того раза. Я с чертовским усердием помогала ей нести котомки, так радостно было на душе... Пока старушка, шамкая, не сказала мне:

— Ты что, больная? Отстань, меня сейчас сын заберёт.

Сын действительно забрал её. Старуха показала на меня пальцем и что-то сказала ему, они засмеялись. А я в пустую потратила час и оказалось, что мой Поезд ушёл. Я сидела на чемоданах и плакала, и люди обходили меня стороной. Как я их всех ненавидела! Ведь каждый успевал на Свой Поезд. Кроме меня.

А теперь эта собака. Печальная. Худая. Голодная. Если я быстренько отойду и куплю пирожок, я успею вернуться и... я потрясла головой и дала себе лёгкую оплеуху. Соберись! Бездомные собаки существуют во всех измерениях и реальностях. А мой Поезд – только в одной. Я больше не выдержу. Мне настолько остопротивел этот вокзал, эти серые плиты и вечное предзакатное небо, этот вечный гул. Если не подойдет мой, то сыграю в Анну Каренину под первым попавшимся...

Собака вдруг залаяла, зарычала и побежала ко мне. Не знаю, совпадение или нет, но раздался сильный лязг двери, и голос Проводника сказал мне:

— Быстрее заходи, и так только ради тебя остановились.

Я дождалась. Я вошла.

****

Сидений в вагонах почти не было, а те, что были... я или не могла на них усидеть, или они были заняты. И я ходила туда-сюда по вагонам, снова и снова показывая билет вездесущему Проводнику, который каждый раз делал вид, что видит меня в первый раз.

Уже отъехав на несколько станций, я поняла, что забыла бОльшую часть чемоданов на платформе. Вот же пакость! Там было столько памятного! Больше всего меня беспокоило, что там остался старый свитер, который вязала еще мама, давным давно. Мамы нет, а свитер со мной, хотя я его и не носила... Он просто всегда лежал в чемодане, с сотворения мира. Мира Вокзала...

Я так ждала этого Поезда, а он оказался такой лажей, таким разочарованием. Осознав это, я села на пол и заплакала, так горько, как давно не плакала, или даже как никогда. Всё просто лажа. Все мечты, все ожидания, все надежды. Плод больного ума. Иллюзия. Самоообман. Мой Поезд – прокуренное место без сидений, старая колымага, которую не пустили в утиль только, чтобы отвезти меня в Никуда...

Проводник похлопал меня по плечу и сказал:

— Покажите ваш билет.

Я уже привычно зашарила по карманам, а злые слёзы текли не останавливаясь, капали на пол.

— Билет! - голос Проводника, и так хриплый и злой, стал просто невыносимым.

Но билета не было. Похоже я обронила его где-то.

— Вы уже много раз его проверили, неужели не помните? – я судорожно вздохнула и снова запустила руки в карманы. Но там было пусто.

— Вы же знаете, что он был!

— А ну, выходи! – Проводник надвинулся на меня как туча, как скала, навис, и шутки с ним были плохи, сразу стало понятно.

Тогда я встала. С сожалением посмотрела на чемоданы, которые всё-таки не забыла. Жаль оставлять, но...

Проводник начал подталкивать меня к выходу, видимо желая выкинуть прямо на ходу.

Но у меня откуда-то взялись силы. Я побежала.

Проводник не отставал, я слышала его тяжёлые шаги, его дыхание, чувствовала его ярость; словно раскалённый до красна древний утюг на углях пытался меня догнать. Люди раступались, кто-то смеялся, кто-то показывал пальцем.

— Я ждала этот Поезд половину жизни! – вопила я.

— Выметайся, безбилетница! – рычал Проводник и мы всё бежали, кажется уже несколько лет: я почувствовала, что устала и начала стареть.

Я остановилась на секунду, чтобы посмотреть, правда ли я изменилась, как на плечо легла раскалённая рука Проводника. Поезд затормозил, двери слегка приоткрылись и меня вытолкнуло, как комок шерсти из пасти кошки.

****

В этом месте не было даже путей, не то что платформы. Я стояла – униженая, запыхавшаяся от многолетнего бега, потная, жалкая. Я потеряла всё. Прошлое, что жило в моих чемоданах. Будущее, к которому всегда стремилась, когда надеялась, что Поезд довезёт меня туда. Ведь он должен был... Это же мой, мой личный... Он должен был быть таким. Но вспомнила людей, что ехали вместе со мной и осеклась. У меня был только билет. Но и его я потеряла...

Я оглянулась вокруг. Светило солнце, люди куда-то шли, тёплый ветер дул в лицо... Быть в Поезде было моей мечтой, моим смыслом, но там оказалось просто ужасно. А ещё, хотя мы так долго ехали, получилось, что я почти в том же месте, откуда начала. Может Поезд шёл по кругу?..

Не было тяжёлых чемоданов. Не было надежды на Поезд. Но был тёплый ветерок и смутное чувство...

... Мимо прошёл человек, волоча за собой целую телегу с сумками, чемоданами, котомками, кульками и просто рассыпанным хламом.

— Здесь останавливается Поезд, вы не знаете? – спросил он, еле дыша, настолько тяжёлой была его ноша

Я покачала головой, зачарованно глядя на жилы, вздувшиеся у него на шее. И человек, не глядя более на меня, пошёл дальше.

— Здесь даже нет путей! – крикнула я вслед.

— Много ты понимаешь в Поездах...

И я пошла прочь. Да, в них не понимала. Но вдруг чётко осознала, что мне это и не нужно. Совсем.

— И у каждого – миры, планеты, параллельные реальности. А они там, понимаешь, боги, дьяволы. На худой конец – черти, ангелы или апостолы местных божков...

— Это очень грустно – знать, что нет никаких миров, кроме этого. Очень. Знаешь, я даже думаю, что это худшее чувство. Кто-то сказал им: возможно, есть другие миры. Возможно. Теоретически. Как есть теоретическая возможность, что ты станешь миллионером.

— Кто, я? Так я им и был!

— Настоящим, а не во время деноминации.

— А, ну да... Маловероятно. Но самое смешное знаешь в чем?

— Ну?

— Они атеисты. Кого не спроси – атеисты! Веришь в бога? Не-е-ет! А во что веришь? В себя! И не врут! Ей-богу! Такой самоуверенностью можно стены сшибать. Верю, мол в себя и себе поклоняюсь. В высший разум не верят, а свой – изо всех сил. В свой разум! Троешники, они школу-то с трудом закончили, а туда же, ставить свой разум над всем.

Щелкнула зажигалка, заструился к потолку дым.

— Кто по легкому себя обожествляет, те еще ничего. Книжки иногда пишут про чужие миры. Однообразные и как под копирку, ну да ладно. Или ждут поклонения своим фоткам. Богини и божки бесплатно предоставят свои иконы, вместо молитвы берут лайки. Молитва, согласись, хоть какое-то вовлечение, не то что случайная судорога пальца по экрану.

— Это терпимо. Хуже всех те, кто натурально думают, что бессмертны, а загробная жизнь для лошков. Я не отрицаю, что загробной жизни нет. Так и эту просирать не стоит... Ну, знаешь – бегуны на красный, дрифтеры-хренифтеры, пьяные пловцы... Хотя, есть в них есть шарм, врать не буду. Живи быстро, обеспечь работой...

Хоровой вздох.

— А этот... Я даже не знаю. Что он сказал?

— Что отменил законы физики.

— Вот молодец какой. У нас такая противная физичка в школе была, когда орала слюни летели. Я тоже тогда хотел законы физики отменить. Вообще физику отменить.

— Прогуливал?

— Бывало...

Помолчали, сквозь струи дыма глядя на смельчака.

— Я тут подумал... Если бы кто-то записал наш разговор... А потом его кто-то прочитал... Знаешь, они могли подумать, что мы тоже какие-нибудь ангелы или черти.

— Никто бы про тебя так не подумал. Ты физику прогуливал. В чертей таких не берут. Они все же с огнем работают.

Окурок отправился в пепельницу.

— Как думаешь, о чем он думал? Ну, типа, понял какой он придурок, или летел и радовался?

— Грустные у него остатки лица. Вряд ли радовался, демиург хренов. Он вроде на камеры попал... Посмотри потом.

— Не-а. Он же этого и хотел – популярности? Я не буду потакать их желаниям. Даже посмертным.

Хлопнула дверь, легкий сквозняк покачивал бирку на ноге демиурга.

Во всем районе вырубился свет.

Как водится, в этот момент полностью разрядился телефон и сели батарейки у фонарика. С трудом, наощупь, я нашла в ящике стола огарок свечи, кое-как его закрепила — и стал свет. Тусклый, неверный, с длинными тенями по стенам. Как в детстве.

Огарок чадил на кухне, и я подсела к столу, взяв с собой пачку бумаги и ручку. Надо писать рассказ. Что еще делать?..

И вот – я сидела почти в темноте, пила разведенный чуть теплой водой растворимый кофе, и пыталась писать. Изо всех сил пыталась.

Все темы я уже до этого перебрала – про чертей, про кикимор, перемещения во времени, китайских призраков, ходячих мертвецов и собственное детство. Ничего не осталось. Не про свечку же эту писать?.

С другой стороны стола покашляли.

— Привет, – сказала я, – ты вовремя. Говори.

— Что тебе говорить?

— О чем писать. У меня кризис.

Раздался весьма неприятный смех. С другой стороны на меня смотрел горящий глаз; второй перетягивала повязка. Горбатый нос в неверном свете казался еще больше, чем всегда. Огромные ладони, похожие на пауков лежали на столешнице. Да, и ни белой накидки, ни арфы. Лишь клюка, прилоненная к столу.

— И что мне тебе подсказать? Очередную тему про мертвяков?

— Ты же знаешь, я люблю писать про них. Детские травмы и все такое.

— Пиши про живых. Хотя... Я тебя знаю. Опять скатишься и будешь писать про фриков. Тебе же никогда нормальное не нравилось, девиации подавай.

— Что сделаешь. Такой выросла. Сам знаешь, почему так.

— Да уж.

Старик поднялся, взял себе кружку налил себе воды, снова сел. Я в это время рисовала на своих листочках.

— Я не знаю, чего ты паришься. Столько тем...

Я скривилась.

— Я люблю писать хоррор, страшилки. А тут в мире такое творится, что мои рассказики выглядят бледной ветошью. А хайпить на этом я не буду. Это отвратно.

— А помнишь, года два назад, ты писала про смелых почтальонов в зомби-апокалипсисе? Хорошо ж пошло. Продолжила бы.

— Ну, нет. "Дело Почтовое" я продолжать не буду. Из уважения к памяти Артемки. Да и тоже... Хайп получается, на этом долбанном вирусе, хоть про него тогда и не слышали. Но даже два года назад, это была очень вторичная тема.

— Как хочешь. Пиши тогда про глупых блогерш.

— Я не буду хайпить, сказала же.

— Пиши про тех, кто хайпит.

— Хайпить на тех, кто хайпит на глупых блогершах? Это какая-то отборная ебень.

— Вечно тебе все не так.

Старик помолчал, глядя в кружку с водой.

— Тебе же тут Гоголь снился.

— Было дело.

— В день своей смерти.

— Ага. Я перечитала "Майскую ночь..." и остальное. Теперь неловко перед Николаем Васильевичем. За раз перечитала Булгакова... Но он не снился.

— Не навело на мысли?

— Навело. Что и Гоголь и Булгаков были фриками. Как я люблю.

— За что ты мне не нравишься, – с отвращением сказал старик, – что ты все сводишь к себе. Люблю, не люблю... Писать надо для других. С кристалльной рефлексией. И без непонятных отсылок к своим же рассказам. Поняла?

— Слушаюсь, ваше святейшество.

Единственный глаз старика прожег меня до самого нутра.

— Рефлексия, рефлексия... – я от злости исчеркала листочек, – сам знаешь, какой я неприятный человек. От моей честной рефлексии люди разбегаются.

— Всем нравятся циничные алкоголики.

— Пока не облажаются. А лажают они практически всегда. А я – так вообще постоянно.

— Вот и пиши, про то как лажаешь.

— Знаешь, Муза из тебя так себе. Сказать: "Чувак, пиши и будь собой" каждый может.

— Я тебе не говорил быть собой. Бабенка ты противная. Лучше будь кем‐нибудь другим.

Помолчали.

— Как назовешь? – спросил меня Муза, уже взяв в руку клюку и собираясь исчезнуть.

— Что?..

— Рассказ.

— "С Музой в темноте".

— Какой кошмар.

— Твои варианты?

— "Разговор с одноглазым вдохновителем".

Я ошалела от такой пошлости.

— Ты что, серьезно?..

— Как будто твои прошлые названия лучше.

— Да уж наверно!..

Муза засмеялся – будто в холщовом мешке ломались маленькие косточки – и исчез.

Через пару минут дали свет.

Я задумчиво включила чайник. А ведь сукин сын прав....

— Просто представь – соседку, милую старушку, вчера угощавшую тебя котлетками, показывают по телевизору. Оказывается, она прижила детей от собственного брата и кормила их, все это время, человечиной. Не в ужастике. Ни в избушке на краю леса. В центре города, на твоей лестничной площадке. Представляешь?

— А ты что, котлеты у нее ела?

— Нет.

Повисла тишина, которую в лучшие времена называли неловкой.

— Правда не ела!..

— Но ведь она предлагала?

— Да.

— Но ты ни разу не соблазнилась?

— Нет!

— А почему?

— Ну... Мало ли какими руками она из готовила... В том смысле, что тогда я не знала...

— Да ладно, забей. Главное, их семейку повязали.

Официантка принесла заказ, но никто к нему не притронулся.

— Ты теперь думаешь, что я вру. Что я все-таки ела эти котлеты.

— Ты накручиваешь. Я об этом не думаю.

— Теперь на мне клеймо: соседка каннибалки, которую, возможно, угостили котлетами.

— Да нет же!

— Так да или нет?

— Нет! Мне просто тошно об этом всем думать. Не о тебе! А о самой ситуации...

— Ну да...

И снова тишина.

— Я целовалась с ее сыном.

— Что?!

— С Лехой.

— Зачем?!

— А зачем вообще люди целуются? Я же ничего про него знала. Мы встречались... Немного совсем.

— И чего ж расстались?

— Он хотел, чтобы я... Короче... Хм.

Несчастную салфетку разорвало в клочки волной стыда.

— Не важно, короче.

— Говори уж, чего там. Заинтриговала так заинтриговала.

— Проехали. Ничего такого. И котлеты я у них не ела.

— Я понял уже.

— Ты что-то не то понял. Мне кажется. Я так думаю. Извини.

— Знаешь...

— Что?

— Я ведь не первый, кому ты это рассказываешь?

— Первый... Почти. Смотря как посмотреть.

— Мы только вчера познакомились, а ты сразу такое вываливаешь. Считай, на первом свидании.

— Думаешь, на пятом такая инфа будет лучше восприниматься?

— Может вообще про это никому не рассказывать?

— Меня в новостях показывали. Как соседку. Лицо не закрыли.

— Не все же репортаж смотрели.

— Думаешь? Это же старушка-каннибалка, а не какой-нибудь драгдиллер.

— Я не смотрел.

— Но мог увидеть потом.

— Слушай, я тут вспомнил, что у меня дела срочные... Давай потом созвонимся?

— О. Ясно. Хорошо

— Правда дела.

— Да. Я поняла. Конечно. Без проблем. Ну, дай хоть чмокну...

— Да может... не...

Затяжной поцелуй в губы.

— Иди, а то опоздаешь. Я только хочу сказать...

Молчание.

— Что котлеты мне совсем не понравились. Просто знай. Я хочу, чтобы все знали. Все до единого...

Грохот стула, быстрые шаги, мелькнуло бледное лицо.

Звук сообщения.

— Да, приходи, я сейчас в кафе. Ты сразу меня узнаешь... Я здесь одна. Да, в красной куртке, как на фото. Приходи скорее, так хочу кое-чем поделиться...

Я шел, не разбирая дороги, только прямо, не думая и не глядя по сторонам. А остановился только когда понял, что не знаю. Ничего не знаю. Куда идти? Зачем?..

Такое чувство бывает во сне – творится что-то абсурдное, все мельтешит… А потом – раз! Понимаешь, что это сон. И все. Дальше остается лишь немного попинать картонные декорации и проснуться. Откуда я пришел? Куда направлялся? Почему вокруг так темно, что я не вижу собственных рук?

Едва я осознал темноту, как на меня навалился страх. Леденящий. Первобытный. Так может бояться только тот, кем легко перекусить, кто по природе своей промежуточное звено пищевой цепи. Я остановился, пытаясь хоть чуть-чуть осмотреться – но кругом было так непроглядно, будто я попал в деготь. Тогда я сел на землю, в страхе ощупывая ее.

И оказался в жидкой грязи. Как я раньше этого не заметил? Все мокрое! Где я? В болоте? Как мне идти, я же могу утонуть!

Я набрал в горсть грязи и понюхал ее. Нет, тиной не пахнет. Приятный такой запах земли, плодородный запах. На секунду стало очень светло, я увидел голубое небо, солнце, сочную зелень листвы и даже услышал голос своей бабушки: "Иди обедать!". От неожиданности я вскочил. Но вокруг снова была непроглядная тьма. Похоже, это просто было мое воспоминание…

Но я все же увидел солнце. И приободрился. И пошел вперед снова. Раз уж я здесь оказался, значит должен и выбраться отсюда. Вряд ли в этой тьме таятся медведи. Для них тоже было бы слишком темно.

Я вытянул руки вперед и пошел. Но пальцы ловили лишь пустоту, ничего впереди не было. Тьма не рассеивалась. Только грязь однообразно хлюпала у меня под ногами. Тогда я опустил руки, машинально коснувшись груди. О, господи, я что, голый? Да, точно. Как Адам в минуту творения. Где же я? Что со мной случилось?

Мне стало еще неуютнее, чем от осознания тьмы. Здесь было не холодно. Но идти в темноте одетым, и идти абсолютно голым это две большие разницы, как оказалось. Оставалась хотя бы микроиллюзия защищенности…

Но я все равно пошел вперед. Вздрагивая, плача, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. Иногда я садился на землю и вновь пытался вызвать воспоминания, но ничего не получалось. Я был один в этой неуютной Вселенной.

Но самое страшное – чем дальше я шел, тем меньше помнил, кто я такой. Даже имя свое. Кажется, на "Д"… Или на "А"? Д... Д… Дмитрий?... Дементий?... Даниил?... Нет, все не то. Я забыл.

Рыдания накинулись на меня, как хищный зверь. Они сжали грудную клетку тисками, попытались вырвать горло, капали жгучим в глаза. Я ревел, я выл, я сжался в комок, пытаясь вспомнить самую простую вещь. Но ничего…

Сколько прошло времени? Откуда мне знать? Тут нет времени, а если и есть, то оно враждебно ко мне. Просто слезы закончились, я встал и пошел дальше. Уже без страха, уже без боли, я шел, словно спал глубоким сном. Ничего вокруг нет. Но и меня тоже нет, так что какая разница…

А потом я наткнулся на забор.

Я увидел его – серые покосившиеся доски, гниловатые, но почему-то очень знакомые и родные. Увидел!

Тьма слегка рассеялась, по крайней мере там, где я стоял. Забор был невысокий, рядом с ним росла жесткая трава. Я протянул руку, чтобы коснуться чего-то настоящего, но руки своей не увидел. Ее не было. Было только чувство руки, как давнее воспоминание. Господи!

Над горизонтом показался край солнца. Тогда я увидел, что стою посреди поселка, вокруг дома, заборы… Люди… Люди!

Я кинулся к ним, но они не видели меня. Только сосредоточено занимались своими делами. Носили воду, рубили дрова, подметали землю возле своих домов. Никто не разговаривал, не лаяли собаки. Стояла такая же тишина, как и во тьме.

Мне стало тошно. Я думал, дальше некуда. Но смотри-ка…

— Ты готов? – спросил громкий женский голос.

Я заозирался, но не увидел говорившей. Только дюжий мужик в длинной белой рубахе прошел мимо, толкая перед собой телегу.

Я открыл рот, чтобы задавать вопросы, но тут же закрыл его.

— Я умер, да? – спросил я. Голос, как ни странно, у меня был. Но очень тихий.

— Гораздо лучше, чем умер! – ответила женщина, - Хотя и это тоже.

— Что может быть лучше?

Снова навалилась тьма. Все исчезло. Я кричал, но теперь не слышал себя.

А потом – резким толчком – у меня появилось тело. Маленькое и несовершенное, пока. Да, это гораздо лучше, чем умереть.