Погост разбитых сердец
Кладбище утопает в зелени. Цвет смерти — чёрный, и эта шелестящая листвой и радующая глаз зелень никак не вяжется с представлением о тихом погосте. Вот оно — торжество жизни над смертью.
Лена посмотрела на схему, услужливо нарисованную смотрительницей кладбища.
— Сектор «В». Сто метров по дорожке, потом направо, потом вглубь немного пройдёте и выйдете. Их легко найти. Три огромных обелиска. — Маленькая сухенькая женщина с лицом цвета копчёной мойвы сунула ей в руку обрывок бумаги и махнула рукой вглубь кладбища. — Там.
Утро понедельника. На кладбище тихо, пустынно, умиротворительно. Она заметила её сразу, но не сразу узнала. Что-то в ней изменилось. Цвет волос. Был тёмно-русым, стал ореховым. Хотя возможно это только игра освещения. Ирэна сидела на невысокой лавочке с изящными изогнутыми в английскую букву «s» ножками, отчего её фигура казалась тяжеловесной, будто ножки под грузным телом прогнулись и вот-вот треснут. Лене захотелось рассмотреть её лицо, оставаясь незамеченной. Лицо тоже изменилось. Словно тень легла на припухлость щёк и век, уголки рта опущены, глаза — пустые, бесцветные.
Ирэна согнулась, что-то поправила на могиле, вздохнула, устремила взор в небо, ненадолго задержала взгляд на плывущих облаках. Ни слезинки, ни грустинки во взгляде. Переложила на колени круглую, похожую на мешочек, сумочку, растянула завязки и, вынув небольшой пузырёк, отпила содержимое. В таких пузырьках продают лекарства. От подагры, наверное.
Лена обогнула оградку и подошла к могилам. С трёх мраморных плит на неё смотрели улыбающиеся глаза Петра Арбузова. Вот таким он умер, так бы выглядел в сорок пять, а так — в шестьдесят. Мужской клан Арбузовых. Как тут не поверить в проклятие.
Зачем мальчики обижают понравившихся им девочек, дёргая за косички? Детские психологи объясняют это желанием мальчика привлечь к себе внимание. Может и так. В её жизни такое тоже было. Сначала дразнили, расстреливали из пистолетиков пульками, а потом тоскливого взгляда не отводили и записки писали: «Люблю — трамвай куплю». Но она зло помнила и не прощала. Плевать на психологов! Подобное проявление любви она уже тогда не понимала. Ибо оскорблять и делать человеку больно даже ради привлечения внимания — не есть хорошо. Тем более, если любишь! И она мстила. Открыто и больно. За что её наказывали.
В то время в их среде наказывали просто — ремень или угол. Кого-то это чему-нибудь научило? Её научило. Научило скрытности. Теперь она мстила так же больно, но так, что догадаться, откуда «прилетело», было невозможно.
Ирэна поболтала пузырёк, посмотрела на просвет. Вот и всё. Поставила пустой пузырёк рядом с могилой.
— Ну что ж. - Лена отвела взгляд о могильной плиты. - Вы были со мной откровенны, я тоже буду откровенна с вами. Подозрения на ваш счет у меня зародились при первой встрече. Я очень чувствительна к фальши. И я её почувствовала в вас сразу. Меня смутили фото ваших родителей, вы сказали, что у вас подагра, что это болезнь наследственная и досталась вам от предков, но у ваших родителей на фото я не заметила ничего подобного, обычные руки, руки тружеников, сморщенные возрастом, но не обезображенные шишковидными наростами. И фото с вечеринки… те, что у вас в альбоме, вы на них без перчаток, хотя за минуту до этого сказали, что не появляетесь на людях без них. И вдруг на вечеринке у вас открытые руки! Мне это тоже показалось странным. Вы лгали. А значит, у вас были на то причины. Подтвердились мои подозрения, когда я рассмотрела те фото, что есть в деле. Там вы в перчатках.
— Да, да, да, — перебила Ирэна. — Когда дело было сделано, перчатки я сняла и спрятала в сумочку, травить себя на тот момент в мои планы не входило.
— Книга, которую вы поправили — Агата Кристи, том третий. Именно её вы перечитывали?
Ирэна молча улыбнулась.
— Всё это так… детали… Они не могут служить доказательством. Это не улики. Вы хорошо поработали. Никаких следов. Просто профессионал. Я не могу предъявить вам обвинение. Идя на эту встречу, я могла рассчитывать только на вашу откровенность, и если бы я воспользовалась диктофоном…
— Но вы не воспользовались. Почему?
— Не хотелось быть в числе тех, кто обманул ваше доверие. Мне нужно чистосердечное признание, я хочу, чтоб вы сами пришли и написали заявление.
Ирэна посмотрела на Лену тяжёлым взглядом, перевела глаза на могильную плиту, раскрыла сумочку и вынула сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот. Я здесь всё написала. И подписала. — Протянула лист.
— Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
В шуме ветра её голос был чуть слышен, словно она молилась, а не стихи читала. С тоской посмотрела вверх. Одинокая птица кружила над могилой. «Угу», — крикнула птица и, взмахнув крыльями, зависла в парении.
— Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле…
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле.
Ирэна схватила рукой прядь волос, потянула… Сползший с головы парик обнажил лысый череп.
— Вы?.. — На мгновение Лена остолбенела, потом перевела глаза на пустой пузырёк возле могилы, потянулась…
— Не трогайте! — Окрик остановил протянутую руку. — Если не хотите стать такой, как я. Это доказательство. Но пусть его возьмёт тот, кому это положено. Тот, кто знает, как обращаться с ядами. Хватит с меня смертей. Пусть моя… станет последней. Она уже близко. — Ирэна тяжело поднялась. — А теперь оставьте меня одну. Прощение хочу попросить… у Пети. Если я и виновата перед кем-то, то только перед ним.
Лена прошла по вымощённой дорожке к выходу. Подойдя к калитке оградки, обернулась. У гранитной плиты на коленях стояла женщина, низко склонив лысую голову, над которой продолжала кружить одинокая птица.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон