Жила-была семья Газдановых в Северной Осетии.
Началась война и все семь братьев ушли на фронт.
Двое погибли в Севастополе в 41 и 42,
третий возле Днепрогэса осенью 41
четвёртый при контрнаступлении под Москвой 31.12.41
пятый под Новороссийском в 42, летом
шестой при побеге из концлагеря в 44, летом ,
а последний, седьмой брат, возле Саласпилса, осенью 44 года.
От него осталось только его дневник и разбитая скрипка.
Дневник:
Дневник сильно потертый, можно сказать видавший виды, местами обожженный, есть вырванные страницы, но вполне читаемый. На обложке указаны ФИО хозяина, звание и небольшой рисунок собаки с подписью:
Для того, чтобы быть другом
Не обязательно быть собакой
Алтайская поговорка
-----------------------------------
Из сегодняшнего далека выскажу некоторые впечатления. По ходу войны умение и уверенность приходили постепенно. В 43–м мы уже могли стойко обороняться и сокрушать оборону. Но действия в условиях оперативного простора, как говорится, оставляли желать лучшего.
В нужный момент всегда чего–то не хватало – танков, зенитного прикрытия и пр. Всё это было, даже было подчинено общевойсковому командованию, но двигалось само по себе, да и воевало тоже. Позже, в 1944–м в Прибалтике, для ввода в прорыв оперативно составлялись ударные группы, которые включали мотопехоту, танки, самоходки, зенитки. В группе представитель авиации с рацией. Как пригодились бы такие группы при освобождении Восточной Украины. Немцев гнали, но победы доставались значительной кровью.
-----------
Выбор
У всех бывает в жизни время, когда надо сделать свой выбор.
Вспомнить всё, что любишь, ценишь, и сделать то, что Ты, только Ты сам, считаешь правильным. Потому что, ничьё мнение, кроме твоего, не будет иметь значения, и только ты сам будешь решать, прав ты или нет...
Время выбора – жестокое время, потому что после одного лишь шага часто уже не бывает возврата. И иногда случается так, что этот выбор надо успеть сделать между двумя ударами сердца. Иначе жизнь сделает свой выбор за тебя и придётся идти по чужой, мучительной и бессмысленной дороге.
-------
Госпиталь
Корпусная медсанчасть располагалась на окраине села, во вместительных палатках. Возле хирургической стояли, сидели и лежали на носилках раненые. Много раненых. Некоторые умирали, не дождавшись помощи. Мне довелось войти в палатку глубокой ночью.
Большая керосиновая лампа, столы, бригада медиков – что-то вроде конвейера. Отмочили и отодрали бинты, на раны покапали обезболивающим, хирург разрезал перемычку между осколками, пинцетом вытащил осколки, устало произнес – следующий. Сестры перевязали, выписали направление в эвакогоспиталь.
До следующего госпиталя, тоже походного, довезли студебеккером – километров пятьдесят.
... Память о себе надо оставлять не в виде кладбища, а в сердцах и душах людей ...
----------
О железнодорожных путях
Отходя, немец взрывал не только мосты, вокзалы, но и каждый стык пути. Один из способов выглядит примерно так – небольшая группа подрывников, с ними железнодорожная тележка с толом. Расставляются толовые шашки по стыкам, идущий позади поджигает шнуры – всё это происходит в движении, без остановки.
Наши восстанавливали путь тоже быстро.
Несколько ударов кувалдой по зубилу, и рваный конец рельса превращается в ровный. Отверстия сверлились ручной дрелью–трещоткой. Вся операция по подготовке стыкуемого конца занимала полчаса.
-----------
Дорога из госпиталя на фронт
Шла сводная маршевая рота, человек около двухсот.
Все из госпиталей, все с боевым опытом.
Пополняли 236–ю мотострелковую бригаду, 19–го танкового корпуса. Штаб в Белоозерке, фронт рядом. Через день, при переходе к переднему краю, на открытой местности, эти ребята были накрыты плотным минометным огнем. К переднему краю пришло только несколько человек. Когда писал эти строки, вспомнились лица молодых жизнелюбивых ребят – неистощимых юмористов, их анекдоты, шутки, беседы во время переходов. Мне казалось, что пишу слезами и кровью, но, когда позже прочел – написанное не произвело впечатления. Не знаю, видит ли читающий за скупыми строками трагизм произошедшего. Кто–то дал команду – направить пополнение на передовую, кто–то повёл. И все эти "кто-то" знали, не могли не знать, что поле, на котором погибли бойцы, просматривается и простреливается противником. Значит, посылать надо было ночью, или рассредоточить их и посылать небольшими группами или… Ну почему у руководства хорошими людьми часто оказываются жестокие, безответственные властолюбцы. Законов у нас много, применяются они широко и разнообразно, но никто не осужден за даром загубленные солдатские жизни.
Погибли и всё, даже хоронить некому.
-----------
Скрипка
Все меня спрашивают, чего я таскаюсь с дырявой скрипкой и без струн, я отвечаю, что ищу мастера, который её починит, и я хочу на этой скрипке сыграть в побежденном Берлине нашу осетинскую мелодию. Была просто народная, а станет Победная! Мастера пока не нашел. Но найду ...
--------------
Марина
Я признался ей в стихах в любви.
Очень долго не мог решиться на это.
Но понимая, что раз нас Бог таким невероятным образом познакомил, то пройти мимо такой девушки – сродни преступлению. Зачем тебе весь мир, если его никому не хочется подарить?
Не важно, кто вы и где— не грустите,
Нет любви, вот сейчас — отпустите.
Опоздал на трамвай? (так бывает),
Это ваша Судьба так решает.
Не бахвальтесь красотой — бесполезно,
Что в Душе вашей есть — интересно!
Вдруг идёт что не так — подождите,
И от страха никогда не бегите.
Если бедному помочь — не скупитесь,
Если нечего подать — помолитесь.
Никогда не берите чужого,
Офицер, береги рядового!
Есть минуты — пиши письмо маме,
Брат погиб — отомсти, — ты не в храме ...
Коль зима — жди весны пробуждение,
А любовь — есть у нас от рождения.
Ты не прячь свои слёзы джигита,
Ведь душа твоя есть — не убита.
Не стой долго над братской могилой,
Иди фрицев круши с новой силой!
Как дойдем до Берлина — не спите,
А дойдем, и вам скажем — живите!
Наши песни сейчас — хрипловаты,
Но в награду нам будут — закаты.
Мы вернёмся домой — не грустите,
Коль не все — вы за нас поживите.
Журавли в даль летят — посмотрите!
Вы в них души солдат разглядите ...
Тех, кто был на войне не судите,
Кто вернулся в хадзар*— берегите ...
И обиды в себе не храните.
Вас не любят? Ницканы,—** Вы любите!
Читал в дивизионке о подвиге Володи Деева, горжусь, что воюю в одном окопе с такими людьми ...
---
* Хадзар – отчий дом
** Ницканы – ерунда, мелочи
-----------
Созирико
Я искал тебя, мой брат. Я чувствовал, что ты рядом и думал, что возможно успею тебе помочь. Не успел. Теперь я обязан вытащить из лап смерти и фашистов твоего приёмного сына, и он станет мне сыном, и думаю, что и Марина не будет против, чтобы он стал нашим с ней сыном ...
Мы недавно успели освободить пленников из небольшого концлагеря, и так получилось, что было мощное контрнаступление, и мы просто физически не смогли их переправить в тыл. Они умоляли дать им в руки оружие и отправить в атаку! Командир не смог им отказать, тем более что у нас были потери в личном составе и каждый штык был на счету. Своими отважными действиями бывшие военнопленные показали образцы мужества и отваги. Уже на следующий день бывшие военнопленные, а теперь автоматчики, совместно со взводом танков разгромили батальон 255–го немецкого охранного полка, оборонявшего крепость. Наступление продолжалось, и, действуя преимущественно в разведке, бывшие пленные давали командованию бригады много ценных сведений.
Как–то подошли к мосту, и нам, во что бы то ни стало, требовалось узнать, какие силы противника обороняют мост. Две группы разведчиков бригады не смогли добиться успеха и понесли большие потери. Когда потребовалось пойти в разведку третий раз, многие бывшие пленные изъявили желание поучаствовать. Из добровольцев сформировали группу, которая смогла скрытно подобраться к мосту. Благодаря знанию немецкого языка, наши новые бойцы добыли нужные сведения. Мост был взят, и наше подразделение начало переправу через него. Мы их стали называть «ротой железной дисциплины».
Они старались так, что словами не передать. Бывшие пленные воевали в составе нашего полка 20 дней. Большинство из них, даже будучи ранеными, отказывались покинуть свою часть для отправки в госпиталь, они мотивировали своё желание тем, «что ещё мало сделали для мести за муки, которые им принесли немцы».
К сожалению, многие из этих красноармейцев погибли или получили ранения. Среди них не было ни одного случая отлынивания от боя, отставания или других аморальных явлений; каждый из них стойко сражался на своём посту. Когда нас вывели на отдых, для пополнения техникой и личным составом, командир дивизии обратился с рапортом к командованию, попросив оставить бывших пленных красноармейцев в штате, поскольку они проявили себя стойкими и смелыми солдатами. Ответ ещё не пришел. Но нет сомнений, что даже за короткое время боёв, вновь оказавшиеся в строю красноармейцы, хотя бы немного смогли расплатиться с врагом за муки плена.
Сейчас мне стало немного страшно. Я понял, что я остался один. Нет моих братьев. Нет ... а самое страшное на войне – это идти в атаку на фашистов одному, понимая, что рядом всех убили, всех, не кому посмотреть в глаза, не кому сказать последние слова. Вот что на войне самое страшное, и это гораздо страшнее, чем умирать ...
Тот, спасённый нами из концлагеря, оказался учителем, и я никогда не забуду то, что он сказал нам, когда пришёл в себя ... попробую передать его речь дословно:
Я пережил концлагeрь, мои глаза видели то, чего не должен видеть ни один человек: как учёные и инженеры строят газовые камеры, как квалифицированные врачи отравляют детей, как обученные медсёстры убивают младенцев, кaк выпускники высших учебных заведений расстреливают и сжигают дeтей и женщин...
Поэтому, образование всегда имеет две стороны.
Мы, учителя, должны не только учить детей, давая им знания, но и помочь им стать Людьми! Наши усилия никогда не должны привести к появлению учёных чудовищ, тренированных психопатов, образованных монстров. Чтение, письмо, арифметика важны, но если мы забудем научить их любви и человечности, забудем объяснить им, что такое нравственность, то всё увиденное мной обязательно повториться ...
------------
Фёдор
Одного через линию фронта мои друзья меня не отпустили. Все пошли со мной. Пошли без приказа. Пошли, рискуя Трибуналом и штрафным батальоном. Спасибо помощи наших разведчиков, без них бы ни в жизнь не нашли ту маленькую станцию в лесу. Дети, по крайней мере те, кого мы смогли спасти, теперь спасены.
Немного подкормим их, а потом отправим в тыл.
Ну, а после войны приеду за своим Фёдором и потом сразу в Севастополь, к Марине ...
--------------
Трибунал
После вылазки нас всех взяли под арест.
Но трибунала не было, спасла контратака фашистов.
Мы все в первой линии обороны и ждём атаки ...
Надеюсь, что продолжу вести свой дневник после боя ...
Я не боюсь штрафного батальона, – я выполнил свой долг, и я спас нашего мальчонку со страшными шрамами на ладонях ... и знаю, что, если бы передо мной опять встал такой же вопрос, я бы, не задумываясь пересек линию фронта, без разрешения и приказа, ещё раз и ещё раз, и знаю, что так поступили бы все мои братья. Сколько бы жизней они не прожили ... я и они повторили бы свой путь от военкомата до места, где каждый из нас принял или примет свой последний бой ...
--------------------
И отдельным листочком был вложен следующий текст:
В Севастополе на мысе Фиолент есть очень большая, вырубленная прямо в скале, лестница из семисот восьмидесяти пяти ступеней. Она ведёт с обрыва вниз к морю. Спуститься, а тем более подняться без остановок обратно, редко у кого выходит. Когда я только познакомился с Мариной, она мне предложила показать это дивное место. Спустились. Прошлись по берегу. Марина немного натерла ногу, а обратно надо было подниматься всё равно. Я сначала в шутку, а потом уже серьезно спросил её, что, если я донесу её не опуская на землю ни разу на руках на самый верх по ступенькам, – выйдет ли она за меня замуж после войны? Марина сначала расхохоталась, мне так нравится её смех, а потом, тряхнув своими длинными волосами, согласилась! Почему я так сказал и как решился на такое – до сих пор не знаю. Помню, что подумал «была–не была» и взял её на руки. Там ещё было–гуляло несколько парочек, вижу краем глаза, что все остановились, когда я начал подниматься вместе с ней, держа её на руках, наверх. Ступеньки я не считал. Пройдя незначительное расстояние, услышал, как все парочки пошли за нами, правда, на небольшом расстоянии. Кто-то подумал, что у Марины повредилась нога и предложил помощь, но я им в двух словах рассказал, что происходит. Они уже не стеснялись и шли за нами вплотную, весело споря – смогу я донести её или нет.Марине на моих руках было вполне удобно и весело. Весь путь она улыбалась, глядя прямо мне в глаза. На трети пути я слегка вспотел. Весила она чуть больше пятидесяти килограмм. Я артиллерист. Уже четыре года мы с моими солдатами ежедневно разгружаем и переносим немыслимое количество снарядов и прочей артиллерийской амуниции и утвари, но на половине пути я начал уставать. Помню, как я сначала перестал отвечать на её вопросы, а потом сосредоточился на дыхании. Идущие позади парочки поддерживали меня, – девушки подбадривали, а юноши комментировали это дело шутками с сарказмом, не веря, что я донесу.
Ступенек за двести–триста до конца лестницы я остановился, и не опуская Марину на землю, немного отдохнул и опять пошёл вперёд. Условие нашего договора не было нарушено. Я же говорил ей, что донесу её, а её нога не коснется земли... отдых не обсуждали – значит можно ... Вот в момент перекура я точно понял, что смогу ...
Ещё сто ступенек – перерыв, ещё сто и вот он, финиш!
Последние двадцать ступеней я шёл под громкие аплодисменты и крики «браво». Мы стояли на самом верху, Марина крепко держала меня за шею. Её глаза сияли. Смотрела она на меня не отрывая взгляда. Наши сердца бились в унисон, я это слышал ... Невероятная панорама открылась нам, когда мы шли, державшись за руки, к нашим коням ... бирюзовое море, белые, небольшие, густые, перьевые облака (Марина сказала, что такие облака бывают только в Крыму, и только в мае–июне) ... Мы доехали до места, где Марина и другие пережившие ужас оккупации Севастопольцы ночевали, забрал коня, раскланялся и очень быстро исчез! Хотя и время у нас было, и Марина смотрела на меня так, что я просто не имел права в тот вечер оставлять её одну. Но я всё равно нашёл какую-то солдафонскую причину и ретировался!
Несколько дней после этого мы не виделись.
Я, конечно, тоже хотел с ней тогда проводить как можно больше времени. Да и она ..., но я не мог ... дело в том, что ноги у меня начали болеть, уже когда мы скакали на конях в Севастополь. Я еле мог держаться в седле, руки предательски дрожали и не слушались меня.
Я даже с коня не сходил, когда прощался с Мариной, потому что мог шлёпнуться – настолько начали отказывать ноги ... ну а на следующий день утром я ходить не мог вообще, благо в Крыму сейчас уже мир и не было надобности в тот день воевать, а то бы дел я нагородил ...
Через пару дней всё прошло, и я снова был, как новенький!
На этом записи в дневнике обрываются...