Я тут страшную историю озвучил, стоит ли продолжать?
Автор истории: Мертвая девушка - Valkyrja
Озвучка моя
Автор истории: Мертвая девушка - Valkyrja
Озвучка моя
Автор истории: Litchi Claw - Живое
Автор истории: Влад Райбер - Интервью с охотником за привидениями.
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Автор истории: Итан Нэлоу - Мама, в аду холодно!
Порой кажется, что о «Майнкрафте» можно говорить вечно. Рассказывать о приключениях, исследовании и выживании, об удивительных изобретениях и механизмах, о кубической архитектуре и даже искусстве. Складывается ощущение, что в этой игре есть буквально все. Но есть ли мистика в «Майнкрафте»?Вопрос сложный. Люди тысячи лет спорят о мистике в реальной жизни — о призраках, снежном человеке, НЛО, злых духах и прочих сверхъестественных существах. Свои страшные легенды есть и у «Майнкрафта». Чаще всего они основаны на жутких историях от очевидцев, которым пришлось столкнуться с чем-то необъяснимым и паранормальным. В этом видео я собрал самые жуткие легенды майнкрафта
(Сборник маленьких и очень страшных историй)
Часть 1 ==========
Чёрная вдова.
Жила-была в городе одна женщина, которую за глаза все называли черной вдовой. Она была высокой, стройной и гибкой, как молодое деревце. Носила всегда тонкие черные одежды, на голове — прозрачное черное покрывало. Красивой была черная вдова и странной. Всегда молчала. Лицо ее было и не злым, и не добрым, и не радостным, и не грустным. Она никогда не плакала, и не смеялась. Все сторонились ее и шушукались, стоило ей пройти по улице.
— Она, как самка паука «Черная вдова», съедает своих мужей, — утверждали знатоки зоологии.
— Нет, она энергетический вампир, — говорили их психологически подкованные соседи.
— Она уморила уже десятерых мужей, — завистливо шипели женщины.
— Нет, только пятерых, — возражали их мужья.
Но были не правы они все. Она уморила уже пятнадцать мужей. Она не съедала их, как самка паука «Черная вдова». Она сушила их на солнце и хранила в шкафу. Да, да, она засушивала их и хранила в шкафу. А что, очень экономичный способ содержать мужей в такое непростое время.
Ученики-кровопийцы.
Была одна школа, обычная с виду школа. Двухэтажная, большая, с обычными учителями, уроками и учебниками, да и ученики в большинстве своем были обычными, если не считать одного класса. С виду это был обычный класс. Разгильдяи, бездельники, лоботрясы и лодыри. Драчуны, молчуны, сплетницы и ботаники. В общем, обычный класс. Их всегда учила одна учительница, самая опытная, самая обычная, такие есть в любой школе. Такие всегда заходят на перемене в учительскую и начинают причитать:
— Сил моих больше не-ет, они уморят меня-а-а, это не дети, это кровопийцы, всю кровь мою выпили-и-и, сил моих больше не-ет, что за наказание-е?!
Другие учителя обычно на эти причитания внимания обращают ровно столько, сколько на писк комара или жужжание надоедливой мухи. Привыкли уж за столько-то лет. И эта учительница на каждой перемене жаловалась в учительской:
— Эти кровопийцы всю кровь у меня выпили!
Но коллеги лишь улыбались, они это уже сто тысяч раз слышали.
А между тем учительница не врала. В этом классе ученики действительно были кровопийцами, нет, не теми, которые изводят учителей своим потрясающе круглым невежеством и никуда не годным поведением, а настоящими, которые пьют кровь. Каждый урок они пили кровь у своей учительницы. Да, собирались вокруг нее и пили кровь, да еще через трубочку, как гурманы. Постепенно, с каждым днем, учительница становилась все бледнее и бледнее, пока не стала совсем белой и не упала замертво. Тут-то другие учителя и поняли, что правду она говорила. Каждый день, на каждой перемене, пять-шесть раз в день говорила правду, а они не слушали и не верили. Стояли они вокруг высохшего, как мумия, белого трупа и плакали. Правду говорила учительница. Зря ей не верили.
Роликовые коньки.
Одна девочка очень любила кататься на роликовых коньках. Прямо обожала. Таки жила на роликах, не слезая, даже спала в них. Спит, а из-под одеяла ноги в коньках торчат. Проснулась и покатилась дальше. В школу на роликах, из школы на роликах, ест тоже на них, даже душ принимать ухитрялась, не снимая коньков. Вот однажды собирается она, как обычно, покататься после школы. А мать ей говорит:
— Доченька, у нас новую улицу открыли после ремонта, длинную-предлинную, не катайся на ней, говорят, она бесконечная.
Но девочка, конечно, не послушала мать. Покатилась на новую улицу, широкую-преширокую, длинную-предлинную, а на ней ни души. Ни машин, ни людей. Катится она, катится по ней, а ей конца и края нет. День катится, два катится, а дорога всё «бесконечной лентой вдаль». Страшно стало девочке, хочет она повернуть назад, а не может, коньки по инерции вперед катятся.Так девочка и укатилась на край земли. Соскочила с края и попала на орбиту. Говорят, до сих пор так и катается вокруг Земли, как спутник. Хочет остановиться, да не может, затянуло ее центробежными силами в круговорот. А в Космос улететь не может, земное притяжение держит ее. Вот и крутится, бедняжка, как белка в колесе.
Роковая ручка.
Одному мальчику двоюродная тетя подарила на день рождения ручку. С виду это была ручка, как ручка, черная, блестящая, с серебристыми деталями. Писала она чернилами, только черными чернилами.
— Что-то мне не нравится эта ручка, — сказала мама мальчику, — уж больно она зловеще выглядит. Да и тетя тебя не очень-то любит, чтобы дарить что-то хорошее.
— Ерунда, — отмахнулся мальчик, — это предрассудки. Ручка, как ручка. Тетя, как тетя.
Но он не знал, что мама была права. Надо слушать, что мама говорит. Мамины предчувствия не обманывают. Эта ручка была роковой. Она губила тех, кто писал ею. Дело в том, что в ней были не чернила, а черная кровь. Когда кровь в ней заканчивалась, ручка высасывала ее из человека, причем совсем незаметно, и так день за днем. Чем больше писал человек, тем больше крови терял. А тут у мальчика начался учебный год. Он, конечно, понес ручку в школу, чтобы похвастаться перед приятелями. Не знал он, что хвастовство — порок и до добра не доводит хвастунов. Он писал ручкой на всех уроках. Потом дома писал домашние задания. Потом рисовал этой же ручкой готические картинки: рыцарей в латах, зловещих воронов на зубчатых стенах замков, дам в черной вуали, кресты и мечи, надгробия и королевские лилии. Мальчик чувствовал себя уставшим, но не догадывался ни о чем. А на другой день им задали огромное сочинение. Мальчик писал его весь день после школы, до самого вечера, потом поужинал и снова сел писать. Он писал всю ночь роковое сочинение роковой ручкой, а такое сочетание даром не проходит. К утру ручка высосала из него последнюю кровь и укатилась в угол ждать следующую жертву, выпав из ослабевших пальцев мальчика. Права была мама, двоюродная тетя очень не любила мальчика.
Писатель эсэмэсок.
Один мальчик безумно любил писать эсэмэски. Он не расставался с телефоном ни на секунду. Он постоянно писал эсэмэски, а если не писал, то получал их и читал, а потом писал в ответ. И такой круговорот эсэсэмсок в природе продолжался круглые сутки. Он писал их ночью, засыпал с телефоном в руке, утром, продрав глаза, вновь писал и получал, получал и писал. От этого большой палец на его правой руке скрючился и не разгибался, а потом и вся кисть согнулась и навсегда застыла в том положении, в каком он держал телефон. Делать нечего, пришлось набирать эсэмэски левой рукой. Вскоре такая же судьба постигла и ее. Горевал мальчик, горевал, да решил писать ногой. К счастью, он быстро наловчился и бойко печатал большим пальцем правой ноги. Это было не так удобно, как руками, нога все чаще уставала и в один прекрасный день все ее пальцы скрючились. Пришел черед левой ноги. История произошла та же. Сначала бойкая работа, потом пальцы скрючились и застыли, как звериные когти. Мальчик без эсэмэсок выл волком и катался колобком. А однажды утром родители зашли в спальню сына и обнаружили на постели вместо мальчика большую зеленую ящерицу. В лапах она держала мобильный телефон.
Обжорка.
Жил-был мальчик, который очень любил есть. За это его прозвали Обжоркой. Он ел с утра до вечера и даже ложился спать с булочкой в одной руке и пирожком в другой. Мама заботливо приносила и ставила рядом с кроватью на тумбочку поднос со всякой вкуснятиной: шоколадками, бутербродами с колбасой и сыром, кексами, вафлями, пряниками, ватрушками, газировкой, соком, лимонадом и колой, на случай, если он проголодается ночью.
— Ешь, мой малипусик, ешь, мой барсучок, — сюсюкала она, пичкая его кусочком тортика, — набирайся сил, расти большой, кушай булку с колбасой, — щипала она его за толстые щечки.
Потом приходила бабушка и совала ему в одну руку рыбный расстегай, в другую — кусок ветчины. Мальчик ел и не давился. Потом подходил дедушка пожелать спокойной ночи и приносил любимому внуку пирог с яблоками и плитку шоколада. Мальчик опять ел и благодарил дедушку за заботу. Только папа не кормил мальчика. Он был скупердяем. Так говорила мама.
— Ты хочешь уморить ребенка! — визжала мама, когда папа пытался запретить ночную кормежку.
Папа боялся ее визга и не вмешивался. Просто не кормил мальчика.
А мальчик тем временем ел, ел и ел. За завтраком он съедал борщ, жареную курицу с картофельным гарниром, полпалки колбасы, десять бутербродов с сыром, ветчиной и беконом, сливочный торт, черничный пирог и шесть пирожных-эклеров, запивая все это бутылкой лимонада. На обед мама перед ним ставила тарелку рассольника и тарелку щей, копченую курицу с макаронным гарниром, палку колбасы, пятнадцать бутербродов со шпротами, семгой и колбасой, шоколадный торт, ягодный кекс, килограмм вафель и десять кружек колы. А ужин у него был небольшой: всего тарелка ухи, жареная утка без гарнира, копченая рыбка, сардельки в тесте, три бутерброда с шоколадным маслом, крошечный тортик и одна шоколадка с маленькой бутылочкой газировки.
— Наш мальчик соблюдает диету, — с гордостью говорила мама, когда он отказывался на ужин от вкусных пирожков.
А мальчик ел, ел и толстел. И однажды он превратился в жирного червя и уполз в землю.
Меломанка.
Одна девочка очень любила музыку слушать. Она не вынимала наушников из ушей, слушала музыку дома — утром, днем, вечером и ночью, в школе — на уроках и переменах, на улице, в транспорте, в магазине, ванной и у зубного врача. От постоянной громкой музыки девочка совсем оглохла, но это ее нисколько не огорчало, она предпочитала слушать музыку, а не окружающий мир. Глухая девочка совсем растворилась в музыке и разлетелась по свету в виде нот. Теперь ее частички есть во всей музыке мира. И она может этим гордиться.
Меломанка. Что тут скажешь?
Матриархат.
Жила-была одна очень бойкая девочка. Она очень любила командовать. Она командовала дома, во дворе и в школе. Правда, не всем это нравилось. Мальчишкам, например, это совсем не нравилось. Поэтому они всеми силами пытались ей мешать командовать, т.е. не слушались ее. Она сердилась и лезла драться. Мальчишки давали ей сдачи и снова не слушались ее. Девочку это очень злило. Стала она думать, как бы убрать со своего пути всех мальчишек, которые всегда мешали ей. Записалась она на курсы карате и научилась хорошо драться. Теперь мальчишки не могли давать ей сдачи и даже в глубине души боялись ее. Правда, признаться в этом стеснялись и, чтобы скрыть свой страх, дразнили девочку издали, показывали ей нос и кривлялись, как уродливые клоуны. Девочка от этого приходила в бешенство. Стала она думать, как бы вообще убрать всех мальчишек. И решила их бить. И прямо с утра приступила к битью. Ногой в колено, рукой в подбородок, ногой с разворота по ушам, кулаком в прыжке в лоб, головой в живот. В итоге в обеду из мальчишек никого не осталось. Только один самый мелкий и самый вредный спрятался под партой. Она вытащила его за шиворот, поставила на порог и пинком выкинула из школы. Он так и летел. Красиво летел, говорят. Так она угробила всех мальчишек и провозгласила в классе матриархат.
Мальчик с носом-пуговкой.
Жил-был мальчик с носом-пуговкой. Действительно, у него был такой маленький носик, что казалось, это пуговка, маленькая розовая пуговка от детской кофты. Мальчик очень переживал из-за своего носа. Ему казалось, что он из-за носа выглядит маленьким, жалким и трусливым. Дети дразнили его, взрослые улыбались, разглядывая его нос, даже родители сокрушались по поводу носика сына.
— Надо же, бедняжке так не повезло, — говорили они, — как он будет с этим жить?
Мальчик от таких слов очень расстраивался. Он даже хотел носить темные очки, чтобы хоть немного замаскировать свой крохотный нос, но очки на его носу не держались. Мальчик тянул его, надеясь вытянуть вперед, растягивал, пытаясь сделать шире, растирал, чтобы нос опух, но ничего не помогало, носик так и оставался пуговкой. Мальчик потерял всякую надежду хоть что-то сделать со своим носом. Единственным человеком, который не дразнил и не жалел его из-за носа, была девочка — соседка по парте.
— Не переживай, — говорила она ему, — не в носе дело.
И ему становилось веселей.
Однажды по дороге в школу он увидел, как стадо злых гусей кусает эту девочку, его соседку по парте, и не дает ей пройти. Девочка плакала и пыталась отогнать их. Мальчик схватил длинный прутик и с криком побежал на гусей, прямо в середину стада.
«Я погиб, — думал он, — ведь я жалкий трус с носом-пуговкой, ну и пусть, к чему мне жизнь с таким носом».
Но, к его удивлению, гуси с громким негодующим гоготаньем разбежались в стороны, и он сам не погиб, и девочка была жива. Она сквозь слезы улыбалась ему. Потом они взялись за руки и побежали в школу, весело смеясь.
Таким образом, оказалось, что нос-пуговка храбрости не помеха, и вообще, жить не мешает.
Книжная бабочка.
Жил-был мальчик, который очень любил книги. Он просто глотал их десятками. Он был настоящим книжным червём. Все вокруг говорили:
— Посмотрите, какой умный мальчик, эрудит, вундеркинд, супергений, как много он читает, просто глотает книги, грызет, так сказать, гранит науки, из него получится настоящий ученый!
Он и в самом деле грыз, только не гранит науки, а книги. Он очень любил книги. Просто обожал. Он просто глотал их. По-настоящему. В прямом смысле слова. Он был книжным червём. Настоящим книжным червём. Но все это поняли только тогда, когда он окуклился. Да, завернулся книжными листами и превратился в куколку.
— Боже мой, да он, оказывается, был книжным червем! — заохали все вокруг, — Зачем он нас обманывал?!
Но он никого не обманывал. А теперь он потихоньку рос и развивался в коконе из книжных листов, подвешенном на дереве в саду. Люди смотрели и ждали.
— Интересно, что-то будет, — приговаривали они, покачивая головами.
И в один прекрасный день на рассвете, когда все еще спали, мальчик прогрыз дырочку в коконе и выбрался на белый свет. Как же хорошо было в саду! На востоке неба утренняя заря разливала нежно-розовый свет. Свежесть и легкая прохлада были в воздухе. Проснулись и начали
щебетать утренние птички. Деревья протянули свои ветви к небу, словно пытались поймать белые легкие зефиринки сладких облачков. Мальчик сидел на самой толстой ветке большого дерева и отдыхал.Первые лучи солнца обсушили его крылышки. Он расправил их. Они оказались огромными, как паруса, и разноцветными, как картинки в книжках. Мальчик взмахнул ими и полетел. Он летел к бездонному голубому небу, катался на облачках, летал наперегонки с птицами. Он узнал, что жизнь несоизмеримо прекрасней, чем мы думаем, и место для чудес есть всегда в нашем сердце. Если в каком-то доме жили дети, которые не любили читать, то утром они обнаруживали под дверью нарядный сверток, перевязанный атласной лентой. Там были книги, до того интересные, с такими яркими красивыми картинками, что дети невольно начинали читать и становились настоящими книжными червями, только они не грызли и не глотали книги, а читали их.
— Смотрите, какая красивая бабочка! — говорили люди, когда он пролетал над ними высоко в небе.
Они и не догадывались, что это и есть тот самый мальчик — книжный червь, который превратился в книжную бабочку. Он стал самой прекрасной бабочкой на свете, потому что в нем была мудрость тысяч книг.
Карусель.
Одна девочка очень любила кататься на каруселях. Ее за уши нельзя было оторвать от них. Она каталась часами, покупала билетики и снова каталась. А потом и вовсе стала скупать билетики оптом, так и каталась без остановки, других детей не пускала. Дети стояли вокруг и ревели — карусель-то в их городе была одна — а она хохотала и каталась. Но так долго продолжаться не могло. Однажды у девочки закончились деньги. Она села на карусели и властно сказала тетеньке-катальщице:
— Катай!
Но тетенька покачала головой.
— Катай, — повторила девочка.
— Сначала купи билетик, — невозмутимо ответила катальщица.
— Но у меня закончились деньги, — удивленно ответила девочка, злясь на тетенькину недогадливость.
Но тетенька лишь пожала плечами. Девочка посидела-посидела на неподвижной карусели в полном одиночестве — другие дети давно перестали сюда ходить, все равно она не давала им кататься, да поняла, что ничего не высидишь, она-то надеялась, что кто-нибудь из детей придет и она сможет покататься задарма, слезла и пошла домой.
— Папа, дай мне денег, — сказала девочка, — мне на карусели надо.
— Но у меня их нет, — ответил бедный папа, — их только что забрала мама на новую шубу.
— Так заработай! — топнула ножкой девочка.
— Где же я их так быстро заработаю? — спросил папа.
— Да хоть вагоны разгружай! — сердито махнула рукой девочка.
Бедный папа пошел разгружать вагоны, надорвался и умер.
Тогда девочка пошла к маме.
— Дай денег, — попросила она.
— Мне бы их кто дал! — возмутилась мама, примеряя новую шубу.
— Ах, ты, гадкая мама! — закричала девочка, схватила ножницы и порезала мамину новую шубу.
Когда мама увидела, что стало с ее шубой, она умерла от горя.
Тогда девочка поехала в деревню в бабушке.
— Бабуль, дай денег, — сказала она с порога, запыхавшись.
— Но, внученька, их у меня нет, пенсию еще не давали, — засуетилась бабушка, стряпая с ходу пирожки к внучкиному приезду, — давай лучше пирожки есть, горячие, с пылу, с жару.
Делать нечего, девочка прошла в горницу и села в углу, надувшись, как сыч, думая, как бы уморить старушку, да наследство себе забрать. Бабушка за день уморилась, устала, да приболела к вечеру.
— Внученька, сходи за врачом, -просит она, — что-то плохо мне.
— Вот еще! — злорадно улыбается девочка.
Бабушка от изумления и умерла. Все наследство досталось девочке. Приехала она в город с чемоданами, полными денег, и пошла кататься. Так и катаетсядо сих пор без остановки. Иногда темными осенними ночами можно услышать скрип карусели в парке и, подкравшись поближе, даже увидеть эту девочку, которую погубила любовь к карусели.
Горка.
Одна девочка очень любила кататься с горки. Зимой она каталась с ледяной горки, летом — с пластмассовой или деревянной на детской площадке. Она скатывалась, ударялась об землю попой и, потирая ушибленное место, вновь лезла на горку. Врачи говорили, вредно постоянно так сильно ушибаться, но девочка их не слушала. С каждым разом девочка ударялась об землю все сильнее и сильнее, а ее синяки становились все больше и больше, а она все сплющивалась и сплющивалась, пока в один прекрасный день не превратилась в фиолетовую лепешку. Люди потом говорили своим детям:
— Видите, как вредно так много кататься с горки.
Девочка, которая не любила летать.
Жила-была девочка, которая не любила летать. Все летали, а она не любила.
— Полетели, — говорили ей подружки.
— Да, нет, я лучше внизу похожу, — отвечала она и деловито засовывала в рот леденец.
Все летали, и подружки, и родители, и братья с сестрами, а она ходила пешком, да еще так независимо, с зонтиком в руках и леденцом за щекой.
— Почему ты такая странная? — спрашивала ее мама, — Все люди, как люди, а ты с причудами. И не позорь нас, прекрати ходить с зонтиком, как Мэри Поппинс, и не соси леденец, ты не маленькая.
Но девочка все равно раскрывала зонтик, если шел дождь, и покупала леденцы в деревенской лавке. Подружки ее летали, их уносило ветром, а они все равно летали. Родители летали на работу и с работы, простывали на ветру и все равно летали. Учительница влетала в школу через окно и вылетала через трубу, становясь похожей на трубочиста, но летать не переставала. А бабушка девочки очень гордилась своим чемпионским званием «Баба-Яга — Первая Женщина-Лётчик». Одна девочка была не похожей на всех. Она не любила летать.
— Полетели, — звали ее подружки, собираясь по магазинам.
— Да, нет, я лучше внизу похожу, — неизменно отвечала она.
Жадина-говядина.
Жила-была одна очень жадная девочка.
— Это моё, — говорила она всегда и тянула к себе и игрушки, и печенье, и сломанный зонтик, и даже чужую кошку.
Жадина никому ничего никогда не давала. Но всегда, везде и все брала себе. В ее комнате громоздились Пиренеи игрушек, которыми она никогда не играла, Эвересты растрепанных книжек, которые она никогда не читала, горы и горы всякой всячины, названия которой она даже не знала. Она только брала и брала. Сломанный будильник, безносый Буратино, колесо от велосипеда, старый торшер и набор юного геолога лежали на ее кровати. Разбитый приемник, велосипед без колес, кочерга, рама без картины и треснутое зеркало прятались под столом. Сухой букет ромашек, отобранный ею у соседской девочки еще когда ромашки были свежими, нотная тетрадь, куча старых журналов, стопка исписанных блокнотов, ваза, засохший апельсин и спицы от зонтика расположились на столе. Лоскутки бархата, птичье перышко, болтик без гайки, грязная майка занимали сиденье стула, а на его спинке висели зеленое платье, кашемировый шарф, раскрытая книга, три мятых галстука и папин ремень, который он безрезультатно искал две недели. Мама девочки давно потеряла надежду навести порядок в ее комнате и разобрать завалы. Стоило заикнуться об уборке, как девочка впадала в истерику, ей была невыносима мысль расстаться со своими сокровищами. Поэтому родители оставили ее в покое и девочка могла и дальше собирать свои бесценные коллекции. Да, она в душе была коллекционером, но люди не понимали ее высокие порывы и называли ее жадиной.
— Смотри, какая жадная девочка, — говорила чья-нибудь мама своему ребенку, которого девочка отказалась угостить конфетой и даже более того, отобрала его шоколадку.
— Фу, жадина, как не стыдно! — говорила учительница, когда девочка одна съедала торт, принесенный мамой в школу, чтобы дети могли отпраздновать ее день рождения, и никого не угощала.
— Жадина-говядина, — дразнили ее другие дети, когда она выходила во двор на поиски сокровищ, и убегали скорей, потому что она, увидев их игрушки и конфеты, гналась за ними три квартала.
С каждой прогулки девочка приносила то сухую ветку, то фантик, то баночки из-под йогурта, а то и самокат, если хозяин самоката не оказывался достаточно резв, чтобы вовремя, быстро и далеко убежать от нее. Как истинный коллекционер, она постоянно пополняла свою коллекцию, пока однажды не наступил один прекрасный день, когда ее комната заполнилась доверху и она осталась там, погребенной под завалами из экземпляров своей коллекции. Говорят, она до сих пор там живет и время от времени сердитым голосом требует отдать ей то яблоко, то книжку, то велосипед.
Игромания.
Один мальчик очень любил играть в компьютерные игры. Любил до смерти, прямо обожал. Он сидел за компьютером с раннего утра до следующего утра. Он переиграл во все игры на свете: в шутеры, аркады, симуляторы, квесты, приключения, гонки, игры по мотивам литературных произведений, фильмов, мультиков, реальных событий, одним словом во все-все. В его комнате не было видно стен, все поверхности занимали стеллажи, заполненные дисками с играми, как в магазине. Они стоили целое состояние. Но, сыграв в игру один раз, мальчик терял к ней интерес, он хотел новую. Не отходя от компьютера, он требовал от родителей еще игр. Они покупали и вкладывали диск в его протянутую руку, потому что он не мог оторвать глаз от монитора. Он играл и играл, а жизнь проходила мимо. Состарились и умерли родители, все его сверстники выросли и обзавелись своими семьями, а он все еще был маленьким мальчиком. Он играл и играл, пока в один прекрасный день не сыграл во все-все игры, какие только существуют на свете и какие только еще собираются выпустить производители игр. Он стал Чемпионом Игры. Больше ему было нечего делать. Мальчик выключил компьютер. В комнате было непривычно тихо, только шуршали мыши, которые давно с комфортом устроились в квартире, и шныряли по стенам тараканы. Мальчику стало тоскливо.
«Смысл жизни потерян, — думал он, — Что за жизнь без игры?»
Вдруг монитор перед ним тихонько засветился. Мальчик просиял от радости. Друг-компьютер услышал его. Из монитора высунулись две черные руки, расплывчатые, будто из черного дыма, схватили его за уши и затянули в компьютер. Таким образом, мальчик обрел вечный покой и смысл жизни.
Карандаши будущего.
Одной девочке на день рождения подарили цветные карандаши. Эти карандаши были волшебными, они могли рисовать будущее, точнее, что они рисовали, то и становилось будущим. Девочка об этом и не догадывалась. Она была злой, жадной и глупой. После дня рождения она посчитала подарки. Их было ровно тринадцать. От мамы и папы, от тети и дяди, от бабушки и дедушки, от двоюродных сестер и братьев, от подружек и соседских тетенек.
Мама с папой подарили ей трехколесный велосипед.
— Зачем мне трехколесный велосипед? — злилась девочка, — Я что, маленькая?
Тетя с дядей подарили ей удочку и набор юного рыболова.
— Вот глупые! — взвизгнула девочка, — Я никогда не ловила рыбу и не собираюсь!
Дедушка подарил ей набор карандашей, тех самых, волшебных, а бабушка — альбом для рисования. Братья с сестрами принесли котенка. Девочка выставила его за дверь. Подружки подарили конфеты, заколки и бантики. Соседки — тортик, пирог и сковородку.
— Вот дуры! — воскликнула девочка, — я же маленькая девочка, зачем мне сковородка?
Она очень рассердилась на всех за подарки, кроме дедушки с бабушкой. Наевшись конфет, девочка решила порисовать в новом альбоме новыми карандашами. Она открыла альбом и на первой странице нарисовала темный лес в сильную грозу. Небо рассекали острые желтые молнии. Ее тетя и дядя насквозь промокли от ливня, с них струями стекала вода. Они бежали, раскинув руки во все стороны, а за ними гнались злые серые волки. На следующей странице ее двоюродных братьев и сестер на пустой серой улице настигал и затаптывал огромный слон.
— Вот вам! — злорадно ухмыльнулась девочка, переворачивая законченную страницу.
Теперь она начала рисовать своих маму и папу. Они тонули в глубоком синем море, размахивая руками, а над ними тревожно кричали чайки.
— Будете знать, как дарить мне дурацкие велосипеды! — сказала девочка и принялась за подружек.
Ее подружку Катю уносил в когтях гигантский коршун. Катя кричала и махала руками и ногами. Подружку Надю наполовину проглотил тигр, у него из пасти торчали Надины ноги в полосатых колготках и желтых сандалиях. А подружка Маня попала под асфальтный каток. Гладко раскатанная Маня, как выглаженная простыня лежала на асфальте и разговаривала с воробьями.
— Ого, здорово! — сказала себе девочка и открыла новую страницу.
Пришла очередь соседок. Очень толстую соседку тетю Люсю она засунула в канализационый люк. Тетя Люся застряла там навсегда. Очень худую соседку тетю Марину с маникюром и кудряшками, унесло ураганным ветром на необитаемый остров, где жили дикари-людоеды. Девочка распрощалась с ней в тот момент, когда испуганная тетя Марина карабкалась на пальму, цепляясь, как кошка, своими наманикюренными ногтями, а на нее наступал отряд дикарей. Осталась еще одна соседка тетя Мотя.
«Что же с тобой сделать?» — задумалась девочка.
Тетю Мотю она не любила больше всех, потому что та тоже ее не любила. Это она подарила ей сковородку. Она постоянно делала девочке замечания, когда встречала ее в подъезде. «Не топай; не шаркай ногами, ты же не старушка; вытри нос; застегни пальто, а то я расскажу твоей маме». И это немногое из того, что довелось девочке услышать от тети Моти. Ей она хотела нарисовать самую страшную жизнь. И она придумала. Девочка нарисовала огромную пушку, а в нее вместо ядра засунула тетю Мотю. Пушка выстрелила тетей Мотей далеко-далеко, куда Макар телят не гонял.
— Вот и хорошо, — улыбнулась девочка, закрыла альбом и пошла на кухню поесть конфет.
Дома никого не было. «Наверно, ушли в гости», — подумала девочка и легла спать, наевшись конфет.
Она спала, как обычно, до обеда. Проснувшись, лежала, ждала, когда мама позовет ее обедать. Но мама не звала. Девочка встала и пошла на кухню. Там никого не было. Дома вообще никого не было.
«Интересно, куда они все подевались?» — подумала девочка. Время шло, родителей не было.
— Ух, ты! — обрадовалась девочка, когда поняла, что их вообще больше никогда не будет, — теперь я могу делать, что захочу!
Оказалось, что со всеми, кого рисовала девочка, случилось что-то плохое, мы даже не будем говорить что именно, вы и так это знаете. И девочка тоже это поняла. Теперь у нее в руках было грозное оружие против врагов. Стоило кому-то что-то сказать или сделать, что не нравилось девочке, как она рисовала их и несчастных постигала печальная судьба ее гостей со дня рождения. Так она жила припеваючи, чувствуя себя властелином мира. Только дедушка с бабушкой догадывались о ее роли во всех этих массовых исчезновениях. Но боялись сказать ей об этом, ведь тогда она их нарисует, они исчезнут и некому будет остановить ее. А они вынашивали эту мысль. Так продолжалось много лет. Девочка выросла, превратилась в глупую, ограниченную, злобную женщину. Всем, кто раздражал ее, а раздражать ее было нетрудно, стоило лишь женщинам быть: красивой, умной, тихой, шумной, уродливой, странной, задумчивой, высокой, худой, богатой, бедной, печальной, бледной, веселой, интересной, скучной, а мужчинам: не обращать на нее внимание, быть слишком красивым, слишком умным, задумчивым, высоким, улыбаться и еще много чего, так вот, всем, кто раздражал ее, она рисовала страшную смерть, и они исчезали из этой жизни. А однажды ее дедушка умер и забрал карандаши с собой. Когда наша героиня поняла это, она просто почернела от бессильной злобы и умерла, мгновенно превратившись в высохшую, как мумия, старуху.
========== Часть 2 ==========
Жила-была маленькая муха. Она очень любила мёд. Ради него она охотно закрывала свои фасеточные глазки на всё. Честь, бесчестье, правда, ложь, обман и клевета. Всё одно.
Она была умненькой, наша маленькая муха. И понимала, что люди, мажущие мёд на её маленькую глупую попку, не совсем ей друзья. Точнее, друзья ровно до тех пор, пока она жужжит на их языке. А если случится иное, они прихлопнут её без жалости.
Липкий мёд сковал её лапки.
— Ничего, до крылышек он не доберётся. Я всегда успею улететь, — говорила себе муха и снова впадала в экстаз, когда мазали ей попку.
В один прекрасный день её нежные крылышки слиплись. Она не смогла взмахнуть ими.
— Ничего, я всегда успею уползти, — сказала себе муха и приняла новую порцию ласк от людей, ведь взамен они требовали самую малость — всего-то подпевать им.
Люди были щедры на мёд и вскоре маленькая муха завязла в нём полностью, потеряв себя. Но это уже никого не волновало.
Надо же, в по-настоящему первый рабочий день!..
Это было то, о чём он подумал, когда вынырнул из ледяной воды. От холода перестал её бояться. Берег здесь был заросшим, тенистым, и, видимо, где-то бил поземный источник. Какое-то время он наблюдал, отплёвываясь, как твари в свете луны скакали словно большие жабы по суше. Знал, что в воду не сунутся, потому не побоялся грести с шумом – так было теплее, согревался. Доплыл до моторной лодки и зацепился за край руками. Ногами почувствовал дно и сразу потащил на себя лодку дальше в воду. Существа на прыгучих щупальцах подошли почти вплотную к носу моторки, одно из них даже коснулось её. Но Джонатан зачерпнул ладонью воды и брызнул. К его удивлению ни одна из капель цели не достигла. Может, Питер и не нашёл у них органов зрения, но всё же они имелись. Потому что «попрыгунчики» среагировали мгновенно, едва он дёрнул плечом, выдав своё намерение. Знали, что в них плеснут водой и отпрыгнули как от огня. Он насчитал их двенадцать или тринадцать. И когда заводил мотор, перевалившись из воды в судёнышко, видел, как из-за деревьев, прихрамывая, выползло ещё одно существо. То самое, у которого лопнула спина от броска о дерево. Живучими оказались подземные твари…
«Ладно, сучата…» – думал он про себя, борясь с тошнотой, которая всё же настигла, пока лодка бороздила ночью просторы спящего озера. Побили их здорово. А Питер вообще выбыл из игры насовсем. Но это ж только первый раунд?.. Работа Джонатану была очень нужна. И он пока точно не знал, как здесь, на новом месте, проходили служебные расследования. В полиции неудачу за операцию могли узреть в неспособности новичка к адекватным реакциям в сложившихся обстоятельствах. Вряд ли служба в этом особом отделе сильно отличалась правилами дисциплины. Мобильник свой он потерял, и по протоколу обязан был вернуться в мотель, чтобы немедленно позвонить куратору, доложить о чрезвычайной ситуации и дождаться приезда группы зачистки. Та объявится раньше, чем через пару-тройку часов, у департамента где-то была поблизости база. В мотель Джонатан уже плыл, и звонить оттуда, решил он, тоже будет обязательно. Даже заранее выучил по памяти нужный экстренный номер. Но сидеть сиднем и ничего не предпринимать, когда его, вчерашнего копа из отдела убийств, ткнули мордой в кровавую лужу, не сможет его заставить ни одно бумажное обязательство. Проигрывать схватку каким-то прыгучим мокрицам с зубами ската он не собирался. Наоборот, следовало попробовать им вышибить их вместе с челюстью. При этих мыслях страх окончательно уступил место холодной злости. Да хер с ней, с работой, напарника жалко! Всего лишь день, как познакомились. Вот он, семилетний опыт в секретном отделе одного департамента – рассыпался в миг на глазах. Особь была недостаточно изучена. Повадки, среда, способ охоты, цикличность. Они уже вышли на охоту, потому приборы ничего не показывали, подкрались и напали. Нечего было пенять теперь на «злобных» голодных зверушек. Сунулись в логово к смерти, её и нашли.
Но коп в Джонатане сейчас говорил громче, чем биолог, и последнего он совсем не слушал. Пусть подождёт хотя бы до утра, с копом ночью казалось надёжней…
Лодка ткнулась носом в берег недалеко от мотеля. Что б никого не будить шумом мотора, он намеренно причалил ярдах в двухстах от него. Сам был удивлён, как лихо справился с управлением. Спрыгнул на землю и воткнул штырь с верёвкой в мягкий песок поглубже. Затем пошагал к номеру. Пока плыл, пришло осознание, что воды, которой ужасался тридцать с лишним лет, он больше не боялся. В голове вызрел план. Не обрывками, не отдельными фрагментами мозаики, что предстояло собрать, примерить друг к другу, соединить, а сразу чёткий и целиком. Будто ему его туда вложили, с инструкциями и пояснениями. Такое планирование стало выучкой, приобретённой за годы работы в полиции.
Для начала Джонатан снял с себя всю одежду и зашёл в душ. Включил тёплую воду. Он хорошо помнил, как повернул ручку аккумулятора, от которого питались одновременно монитор и другая аппаратура. Устав сидеть на своём пледе, Джонатан, поднимаясь из укрытия, приборы отключил. А, значит, всё это время электроды, вызывающие раздражающие существ вибрации, не работали. Ужину стаи он помешал, Питера они ещё не успели переместить под землю. Но теперь, наверное, вернулись и доедали. Вот она, ещё одна промашка старшего биолога, говорившая за недостаточную изученность вида. Существа, оказывается, могли атаковать не только открыто и агрессивно, но и подбираться незаметно. Может быть, в их слизи и слюне, кроме яда и анальгетика, мог содержаться некий паралитик. Не у малышей, поскольку у существа в контейнере он не был обнаружен, у половозрелых особей. Ведь как-то они подобрались к Питеру, и тот, умирая, не издал ни единого звука.
Однако главное в зародившемся плане заключалось в другом. Джонатан чувствовал, что его догадка, догадка не самого глупого человека, была верна. Не обязательно быть копом или биологом, что б научиться понимать простые вещи в цепи. Популяция найденных тварей жила обособленно, в месте, где люди или звери не ходят большими группами. Или попросту бывают редко. Но с голода они не умирали и оставались на своей укромной территории обитания, ведя при этом привычный образ жизни для них – экономя еду. Вряд ли шведский стол из старшего биолога или другого крупного зверя ждал их каждый день, а, значит, умели делать запасы и были с ними бережливы. Плюс, вероятно, особенности метаболизма. У них ничего не пропадёт, что не съедят – то отложат на потом. Логика любого живого существа на планете: не хочешь сдохнуть с голоду – сделай заначку. Именно из такого допущения исходил Джонатан …
– Вам… нужна помощь? В кемпинге есть врач… – испуганно пискнула ещё не сонная девушка из персонала, увидев на щеке постояльца свежую рану.
– Всего лишь сорок фунтов мяса, – ответил он ей. – Вы ведь из местных?..
Девушка улыбнулась, подумав сперва на позднюю шутку. Но, увидев купюры с Грантом, засобиралась в город, что стоял у шоссе в трёх милях отсюда. Сказала, что через час привезёт, знала, где взять.
Джонатан проводил её машину взглядом. А дальше пешком отправился в кемпинг.
Охрана ожидаемо дремала, хоть час был и не самый поздний. В зоне домиков и палаток было спокойно, мало заезжих туристов, вот и прохлаждались. Толпы соберутся к выходным. Однако, растолкав мужчину в форме, пришлось показать и правительственное удостоверение. Одних лишь денег оказалось недостаточно, чтобы ночью, в элитном кемпинге, выпросить катамаран. Двуместный и механический. Знал бы охранник, для чего берут прогулочное плавучее средство в тёмное время суток, вызвал бы сразу полицию.
Джонатан проверил ход. Тот оказался лёгок. Значит, ноги не очень устанут работать до другого берега. Дошёл до своего номера, а потом до машины. И как только погрузил всё необходимое, из города вернулась девушка с четырьмя коробками говяжьих стейков. Да, это был его личный расход. Никто ему его не оплатит. Возможно, даже не будет больше этой новой работы, но голова приняла решение, и руки молча выполняли задуманное.
Перед отплытием он вернулся в номер и позвонил. Всё рассказал вкратце, как было на самом деле. Но просьбу оставаться на месте и дожидаться группу зачистки он уже не слышал. Повесил трубку…
Через какое-то время работы ногами, довольно длительное, показался помост. На середине озера Джонатан останавливался ненадолго и отдыхал. А теперь берег приближался – то самое место, где изредка бывали рыбаки, и, видимо, атакам у воды они ни разу не подвергались. Отсюда также безошибочно можно было добраться до оставленного оборудования. Но сначала следовало разобраться со всем привезённым, и большую часть он выгрузил на берег. На катамаране осталось только мясо.
Когда закончил с приготовлениями, проверил фосфорную лампу. Их было две, и одна из них осталась в номере Питера. По полицейской привычке Джонатан не забыл захватить в поездку универсальный набор и отомкнул замок. Немного даже постоял над банкой-контейнером с существом, думая, не утопить ли скотину в раковине. Но не поддался мгновенной слабости.
До оставленного в лесу оборудования шёл медленно и осторожно. Догадывался, что земляные «пиявки», закончив ужин, сидели в подземной норе, переваривали. Кто знает, может жрать теперь не будут неделю, месяц. Оставалось надеяться, что нехитрый план сработает. Было немного жутковато возвращаться туда, где затаскивали под землю полувысосанного Питера. Однако и эта слабость канула туда же, куда подевался страх воды и все остальные жути наступившей ночи.
А вот и аккумулятор. Когда повернулся включатель, послышалось слабое жужжание торчащих в земле электродов. Оно прекратилось быстро, глушимое звоном ночной мошкары, зазвучало, настроившись, тише. Первый кусок мяса из сумки упал возле них. И по своим же следам Джонатан начал возвращаться назад. Нюх у существ был неплохой, пусть не собачий. Это удалось выяснить по зверушке, сидящей в банке. Хоть что-то успел несчастный Питер.
Он рассчитал всё до куска, и последние три легли на длинный помост. Большая часть говядины сразу осталась на катамаране, там он её и разбросал. Пусть порезвятся, когда придут, или потащат складировать в норы. Носом плавучая посудина с педалями плотно подошла к рыбацкому причалу. Верёвка обвила столбы и притянула крепче, что б звери не боялись прыгнуть. Джонатан ничем не рисковал. Что б не оставить следа, спустился в ботинках с помоста в воду. Прошёлся по мелкому ярдов пятнадцать и снова повернул с берега в лес. А там сделал малый крюк и притаился у проложенной мясом тропы. Начал их поджидать…
И вот они зашуршали! Никак он не думал, что нажравшись от пуза напарником, прибегут уже через десять минут. Хорошо, не стал задерживаться на катамаране, быстро занял позицию. Даже ноги не успел толком расставить, всё примерялся и думал, не будет ли его видно за деревом, вставал и эдак, и так. Пока не услышал первый прыжок.
Через пару минут они показались. Сначала одно, затем другое. Прыгали друг за дружкой гурьбой, наступая на «пятки», толкались, игриво пищали. Одно существо толкнуло другое сильнее, и между ними случилась короткая стычка. Но когда подобрали последний кусок, остановились у начала помоста, сгрудились в кучу. А Джонатан, затаив дыхание, замер.
Какие же глупые твари! Питер, предполагая об их небольшой разумности из наблюдений за одним малышом, вновь оказался в чём-то прав. Насыщать себя и прятаться в норах – главные их умения. Ждать пришлось недолго, жадность победила осторожность. Все двенадцать или тринадцать существ заперебирали щупальцами по доскам причала. Подобрали последних три куска приманки и, не долго думая, перебрались на катамаран, где лежало всё остальное. Видимо, на них никогда не охотились и ловушек не ставили. Истинное подземное дурачьё! Как же всё быстро и гладко вышло!
Джонатан не стал медлить, и бросился к причалу. Схватил оставленную там же стеклянную банку, разбил её с размаху о доски и поднял руку. «Пиявки» его заметили, но зажигалка уже дала искру и полетела. Облитое дерево ярко вспыхнуло.
Существа, начавшие прыгать с катамарана обратно на причал, отпрянули от огня. Затем полетела и вторая банка, и третья, и вскоре почти весь помост был объят пламенем. На катамаране поднялся писк и визг. Что огня, что воды зверьки боялись одинаково, и просто грудились посередине, вопя от страха.
Но настоящий ужас пришёл, когда Джонатан поднял канистру и шагнул к ним в воду. Он расплескал бензин, слитый из грузовичка, по плавучему средству с краю и бросил ёмкость с открытой крышкой ближе к середине. Затем перерезал верёвку, державшую катамаран. Оттолкнул его. Зажёг, стоя по грудь в воде, вторую зажигалку, что зажимал всё время в зубах. И кинул. Вспыхнули тогда сами существа.
Медленно он выбрел потом из озера на берег. Отжал с рукавов рубахи и брюк прохладную воду. Ни холода, ни страха больше не ощущал. Жаркая выдалась эта последняя ночка. Давно таких не было, может, лет десять, с тех пор, как накрыли банду торговцев оружием в Иллинойсе. Солнце уже показало свой край над водой и небо светлело. А он всё стоял и смотрел, как горящий катамаран, с мечущимися на нём последними подыхающими тварями, отплывал всё дальше и дальше. Даже если начнёт тонуть, им всё равно наступит конец. В воду они и стали прыгать, когда последним из них огонь не оставил места. Это было единственное, что Питер успел довести в своих исследованиях до конца, на все сто процентов, без предположений – установить влияние избытка воды на организмы этого вида. На суши её излишки они отторгали, выпуская из себя через слизь, прятались в коконах, вероятно, в земле от дождя и снега. Но в озере захлёбывались всем телом и погибали, так говорили их клетки. Малыш из банки чуть не расстался с жизнью в луже…
В лопатках что-то неожиданно кольнуло. Будто прицел снайперской винтовки навели прямо в спину. Джонатан словно ощутил какое-то жжение. А потом услышал и тихое урчание позади. Усмехнулся устало.
– Ты ведь… здесь?.. За спиной?.. – спросил он.
Медленно повернулся.
На земле сидело одно из них. Ярдах в четырёх от него, самое большое и, вероятно, старое. Волосы на его спине почти облезли, а те, что остались, были ломкими и бесцветными. Щупальца казались намного толще, чем у других, и существо пригнулось на них к земле низко, готовое к прыжку. Конечно. На глазах сожгли всё семейство, и отступать он не станет, даже оставшись один. Джонатан едва успел выставить руки вперёд, когда самец с огромным наростом на лбу прыгнул на него со скоростью выпущенного из баллисты камня.
Сначала послышался лёгкий хлопок. Так лопнул левый глаз от резко устремившейся к лицу лапы-щупальца. Второй глаз он уберёг, мотнув головой, и дальше они уже оба упали. Бывший коп, мужчина под двести фунтов весом, и двадцатифунтовая смертоносная жаба-крот, с брюхом улитки и зубами морского ската, режущими острее бритвы и умеющими вырывать куски плоти.
Они катались по земле и оба рычали. Джонатан кусался и бил кулаками изо всех сил, уворачивался от разящих присосок, не хуже зубов умевших наносить раны. А существо хрипело и тянулось, пытаясь попасть отравленной слизью в рот и оставшийся глаз. И пусть само оно было, возможно, слепым, но анатомию знало безупречно. Известно, каким лакомством питались эти приозёрные подземные пиявки.
Глава семейства успел выхватить щупальцами небольшой кусок из живота соперника и зубами прошёлся по его левой щеке, с той стороны, где не было глаза. Но после этого камень, попавшийся под руку, опустился зверю на спину. Джонатан сбросил зверя с себя, перевернул. И начал, вцепившись твёрдо в орудие пальцами, избивать шипящую юркую тварь. Он молотил до тех пор, пока тот не перестал трепыхаться, а сам весь не покрылся его ядовитой зелёной кровью. После чего упал, выронив камень. И, тяжело дыша, с бока перевернулся на спину. Диск солнца уже отрывался от воды. А где-то ярдах в двухстах, на старой непокрытой асфальтом дороге, послышался шум двигателя. Что же за развалюха такая, на которой за ним приехали?..
***
Ранения, кроме потерянного глаза, серьёзными не оказались. Небольшая потеря крови, дюжина швов. Истечь он бы не успел, в приехавшей группе зачистки имелся медик, который оказал немедленную помощь. Даже сшили веки и наложили на лицо повязку. В зеркало заднего обзора Джонатан увидел себя, и под действием обезболивающего нашёл в себе сил улыбнуться. Ну, настоящий пират. Махнуть бы на отдых на Карибы!..
В номере Питера ребята из зачистки прибрали, и увезли оттуда всё содержимое, вместе с живым существом. А также забрали останки старого самца из леса у озера. Машина Джонатана, как и его вещи, оставались пока в мотеле, номер был оплачен на несколько дней вперёд. Самочувствие у него было удовлетворительным, и мистер Уизерспун, их с Питером куратор, желал немедленного устного отчёта. Как же было здорово спать всю дорогу в Чикаго после действия сильных уколов!..
– Знаете, почему вы не уволены, мистер Грин? – поинтересовался куратор, когда закончил слушать отчёт. – За уничтожение популяции существ, за пожар на озере, за рэмбодиаду…
– Потому что… знаю много и меня пришлось бы убить? – пробовал отшутиться Джонатан.
Но по лицу начальства понял, что шутка по вкусу не пришлась.
– Не вы совершили роковую ошибку, – услышал он ответ. – Да и хорошие агенты – большая редкость. Анкета ваша впечатляет. И этот блин комом спишем на первый раз. Притрётесь, перевоспитаем. Главное, сберегите второй глаз. Первым вы уже заплатили. За нарушенный протокол. А кто знает цену – умеет торговаться и будет осторожен…
Джонатан не любил словоблудия. Но был благодарен, что ему сохранили место.
– И всё же, что это было, мистер Уизерспун? – спросил-таки он, видя, что его куратор, с лоснящимся от пота лбом, объёмной лысиной, и при этом каким-то детским лицом и пухлыми губками, поджал их вдруг, не намереваясь говорить с ним дальше. Он выслушал всё, но, кажется, рот открывать любил лишь для того, чтобы спрашивать.
– ЧТО … ВИДЕЛ Я? – по-прежнему ждал от него ответа Джонатан. – Не скажете даже после того, как у меня на глазах… зверушки, словно пиявки, высосали агента, утащив останки под землю? А теперь из ям извлекают кости десятков скелетов?.. Что это был за вид?..
Кажется, выражение лица не сильно разговорчивого мистера Уизерспуна слегка изменилось. Он глубоко вздохнул. Заглянул внимательно в глаза. Потом будто нехотя протянул руку к клавиатуре. Нажал на несколько кнопок, чего-то выбирал долго, листал электронные страницы, а затем внезапно и надолго «завис». И когда Джонатан подумал, что куратор просто решил вздремнуть с открытыми немигающими глазами, вспыхнул вдруг большой экран на стене справа. Здоровый монитор высветил огромную в полстены карту, от пола до потолка. Почти половина Северной Америки отображалась на ней, а дальше – северный полюс в уменьшенном масштабе, потом – верхняя часть Евразии. Повсюду на карте мерцали яркие синие метки. Их было порядка двадцати-тридцати.
– Тридцать шесть, чтобы быть точным, – заговорил неожиданно мистер Уизерспун. – По крайней мере, о таком количестве известно нам. Озёра. Как мы называем такие особые водоёмы – «тёмные глаза Земли». Её «мрачные очи». Пока они лишь чуть «приоткрыты», их «веки» немного «приподняты». Никто не представляет, что может случиться, если они вдруг откроются полностью однажды. Вы побывали у одного из них, агент Грин. То, что оно порождает, живёт либо в его глубине, либо водится где-то рядом, на берегу, в земле, в лесу. Такие существа, как эти – их, вероятно, больше нигде на планете не встретить. Питер описал их первым. Теперь будем знать о них больше и постараемся изучить. С вашей помощью, разумеется. Может, это не единственное, что живёт в том озере, но раньше таких волосатых «пиявок» заметить не удавалось. Вы с Питером стали… первыми.
Джонатан, взглядом спросив разрешения, медленно подошёл к светящейся карте. Посмотрел на её евразийскую часть. Россия. Большая обширная территория, в полконтинента или больше.
– Сапри… Санпри… что?.. Сарпи… – пытался он выговорить.
– Остров Сарпинский, – поправил куратор. – На их самой известной реке – Волге. На острове двадцать пять пресных озёр, и, насколько нам известно, одно из них именно такое – «тёмное око». Едва ли не самое сильное из всех нам известных…
Джонатан протянул было руку к горящему кристаллическому полотну с сушей, реками, островами, озёрами. Но остановил её на полпути. Вспомнил, что карта не была даже бумажной, и подумал, что ничего приятного от прикосновения пальцев с бездушным монитором не будет. Опустил руку обратно.
– И что же… водится там – на Сарпинском, в самом сильном месте?..
Мистер Уизерспун пожал плечами.
– Нам неизвестно, – ответил он. – Уровень колебаний самый высокий, но ничего и никогда замечено ни в воде, ни на берегах вокруг не было. Будто что-то сидит там, но где-то очень глубоко. Пока не высовывает носа. Словно чего-то выжидает…
– Но чего?..
Мистер Уизерспун ещё раз поджал губы и просто покачал головой.
– Вот, в какой вы отдел попали, мистер Грин, – сказал он уже более буднично и деловито. – Многое будем узнавать с вами вместе… А потому отдохните пару дней, возвращайтесь за вещами и машиной, и снова сюда, в Чикаго. Получите, возможно, новое задание и другого старшего напарника. Наверное, вы поняли уже, что с нами остаётесь надолго. А то, что мы хорошо платим, сможете убедиться сразу после возвращения. За подобные случаи не по протоколу полагается тройная надбавка с солидной премией. Проверите счёт, когда будете в банке. Договорились?..
Джонатан только кивнул. Медленно. После небольшой паузы.
А ещё он успел сфотографировать карту на телефон. Достал его потихоньку из кармана, пока делал вид, что всего лишь рассматривает, и несколько раз нажал на «снять фото». Если мистер Уизерспун и увидел что-то, то ему он ничего об этом не сказал. Вряд ли даже заметил, поскольку был сильно озадачен потерей опытного агента и поиском новый пары для новичка. Пялился всё время не на гостя и монитор на стене, а в свой компьютер на столе, и руки постоянно что-то набивали. Даже не встал проводить, когда Джонатан направился к дверям…
Уже в мотеле, снова на озере, когда приехал за вещами и машиной, в холле он столкнулся с двумя парнями, чуть моложе его. В одном из них сразу признал Сэмюэля. Крутой был коп, занимался особыми делами, убийствами и грабежами с оружием.
– Привет! – сказал он ему. – Работа? Отдых?
– По службе, – ответил Сэм, пожимая протянутую руку. – Одно старое дело… Кстати, ты знаешь Ричарда?..
И познакомил его со вторым полицейским, молодым и симпатичным, уже во всю разговаривающим со смазливой стройной девушкой лет двадцати пяти. Кажется, звали Сарой, Джонатан тоже обращал на неё внимание пару дней назад, та приходила к сестре, которая работала в этом мотеле, и даже строила глазки. Хороший был вкус у молодого детектива Ричарда.
– Желаю удачи! – на прощание сказал Джонатан им обоим.
Его самого больше ничего не задерживало в этом мотеле, у странного озера, что едва не погубило. Да и с двумя такими крутыми копами, как Сэм и Рич, за людей тут можно было не опасаться. Джонатан думал о том, что через неделю или две, возможно, сюда придётся вернуться, продолжить исследования, когда лаборатория в Чикаго изучит добытое существо. А, может, и сильно позже, вот только когда? Уизерспун говорил, что если новые исследования не понадобятся, то для выезда сюда снова должно произойти что-то в этой местности у озера. Существ удалось утопить, загнав популяцию в воду, и выжил только один, малыш. Но кто его знает, может быть, были другие? Просто затаились на глубине под землёй и датчики их не видели.
А то и водилось что-то ещё. Ведь место это было, в любом случае, беспокойное. Даже на прощальной прогулке перед отъездом, после перекуса в баре, Джонатана не оставляло чувство, будто за ним кто-то наблюдает из-за кустов. И словно этот кто-то шуршит, подкрадывается к нему, хлюпая влажным языком, болтающимся между лап-щупалец, готовится к точному быстрому прыжку. Пусть это был и другой берег озера, людный, однако рассудок отозвался на возникшие неприятные ощущения. Джонатан даже шагнул к кустарнику проверить, не пряталась ли что там в листве. На всякий случай руку положил на карман пиджака, где лежало его оружие. Тяжёлое железо придавало уверенности.
Но ещё больше странное чувство усилилось, когда он повернулся к берегу спиной и всматривался в развалины старого монастыря, видел высоко торчащую в небо башню с осыпавшейся черепицей. Будто кто-то в эти мгновенья, из самой толщи воды, сверлил его сзади тяжёлым взглядом, заставив на миг свести лопатки. Конечно же, когда он обернулся резко, то никого не увидел. И просто списал всё на стресс, случившийся с ним после событий с Питером и после собственных злоключений. Однако ощущения запомнились остро, врезались в подкорку глубоко, словно дорожки на старой пластинке. И забывать он их не хотел, увозил с собой в Чикаго, чтобы помнить долго. Потому что теперь была такова его работа – смотреть в «тёмные глаза» Земли, когда они сами смотрят в ответ…
А также Джонатан, покидая это живописное и опасное место, думал о схватке той ночью. О том, что выжил в ней и победил. Злобы к существам он больше не испытывал, полицейский уступил в нём место биологу. Глупо ненавидеть что-то живое за привычный им образ жизни, подаренный эволюцией. Виды нужно изучать, проявляя осторожность. И, наверное, он запомнит навсегда, как глава семьи нападал на него и бросался раз за разом до последнего. Не понятый человеком, который был для него всего лишь обедом, не познанный даже им, он сражался в месте, бывшем ему годами домом. Сражался за свою семью. За неё и умер…
Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)
Снова скакнула! Метко прыгнула с трёх-четырёх ярдов, будто выпущенный изо рта хамелеона язык, и на этот раз не промахнулась, угодила своими присосками прямо в лицо. Джонатан успел поднять руки, перехватил у самой щеки. Но почувствовал, как по коже садануло. Быстро и брезгливо отлепил от себя волосатую тварь со щупальцами и голым склизким брюхом улитки. И пока та не присосалась к рукам и шее, швырнул её с силой тщедушным тельцем о дерево. Это была самая крохотная из них и шустрая, вырвалась от стаи вперёд. С писком боли она чавкнула о твёрдый ствол, лопнула, брызнув зелёной кровью. Но кусты вокруг уже шелестели, и шум многочисленных прыжков говорил о том, что его окружали. Более крупные существа пытались зайти с трёх сторон, и этих уже, если прилипнут, так просто от себя не отцепить, высосут как пиявки до самых костей и перемелют внутренности. Утащат доедать под землю, что останется. Так у него на глазах уже случилось, заставив от страха сжаться зубы.
Джонатан побежал. Существ, судя по звукам, приближалась целая дюжина. И отступить он мог только к воде. Прохладная в эту пору года ночью, она больше не пугала его леденящим видом. Все детские воспоминания о том, как тонул, уступили желанию выжить. Не важно, где стояла их лодка, главное быстрее нырнуть, а потом доплывёт, сориентируется. И разбежавшись, насколько позволили силы, Джонатан прыгнул с берега в воду.
А когда погрузился в неё, то испытал такое, будто ушёл с головой в чистый ужас…
Чикаго… Как можно было ненавидеть город и штат, где родился и провёл все сорок два года жизни? А он ненавидел. За липкий холодный снег зимой, от которого постоянно цеплялась простуда, мучавшая его неделями и укладывавшая в постель надолго. Снега в иные зимы выпадало слишком много.
Он ненавидел также город за серые улицы с бесконечными пробками, где машины выстраивались в длинные вереницы, за толкотню в метро, с потными пассажирами летом и слишком «толсто» одетыми зимой. За пресные сэндвичи у перехода за углом, что покупал всегда, потому что были сытными и дешёвыми, а других себе позволить не мог. За постоянный привкус смога на губах, за ритм всеобщей суеты и лоск чужого достатка. А ещё – за пятнадцать лет службы в полиции и за район, который не мог покинуть, потому что мать и младшие сёстры тоже в нём жили, а он тянул эту лямку, и тянул в одиночку – большую семью с кучей детей, где был единственным мужчиной.
Только однажды всё изменилось. Ненависть или нелюбовь – не те чувства, которые, если их долго лелеяли, возьмут и просто исчезнут в одночасье. Нет такой кнопки их быстро выключить, даже если что-то изменится в жизни резко и в лучшую сторону. Но на глазах могут появиться «очки», с тёмным стеклом и добрыми картинками по другую сторону линз. Потому что в его жизни поменялось самое главное – его ненавистная работа, которую он выполнял хорошо, но презирал её больше своего района.
Уйдя из полиции, Джонатан снова захотел жить. В самое же первое утро. Хотя бы потому, что неожиданно на новом месте получил аж десять тысяч подъёмных. И полностью был оплачен ремонт его автомобиля.
А через три дня от нового работодателя позвонили. И сообщили, что ожидает первое задание. Он так и не понял, когда проходил тестирование, какой из двух его опытов им был нужнее – навыки полицейского или речного биолога. Да-да, до службы в полиции Джонатан работал в экологической компании и занимался оценкой вод близ заводов и химических предприятий. Потом уже, когда надоело, поступил в полицейскую академию. На собеседовании на новое место много вопросов не задавал, но как полицейский быстро убедился, что дочерний отдел одного правительственного департамента работает вполне легально, хоть и секретно. И был премного удивлён, получив наличными такие подъёмные – немалая для него сумма! К чему ж тогда лишние вопросы? Контракт подписал не задумываясь. Работу к тому же обещали с недельными перерывами, а средняя годовая зарплата была в полтора раза выше, чем у детективов отделов убийств. Рай же, не так ли?
Пять сотен миль до нужного места пролетели незаметно. Выдали даже оружие. От служебной машины он отказался, потому что хотел проверить, как работает новый двигатель. Его ему и заменили, избавляться от старенького грузовичка Джонатан не хотел – дорогой сердцу подарок. Отец отдал ключи на двадцать один, незадолго до своей смерти. Испытал машину на скорость. Так уж, на самом деле, пришлось. До места назначения было на двести миль меньше, просто он делал огромный крюк и гнал. Видите ли, тётка любила чикагские бургеры из одной маленькой забегаловки, покупала их там всегда, когда бывала в гостях, и замораживала дома. Оно, конечно, когда оттает, сильно не то, но ему ли было задумываться о вкусах тётушки Салли? Уважил как племянник, купил целую дюжину и даже остался на чашку кофе. Будто в её городке не продавалась такая же грудка, сыр и листья салата. Ах, да – особенные томаты черри и булочки! Вот почему они ей так нравились… А после визита к тётке отправился уже до нужного места.
– Могу называть тебя просто Джоном? – спросил его встретивший у мотеля новый коллега, биолог и старший в их группе из двух человек. – Я Питер.
Питер, как сообщил мистер Уизерспун, начальник отдела и их личный куратор, пробыл здесь уже две недели. Большое озеро, три четверти берега которого оставались дикими. Нуждался в помощи, не успевал один разобраться со всем навалившимся на него и Джонатана передали ему «в руки». Как говорил мистер Уизерспун, предыдущего опыта для новой работы никогда недостаточно. Первые пару лет всё будет под строгим контролем, у более опытных агентов. Питер в отделе проработал семь лет.
– Лучше «Натан», – ответил Джонатан новому напарнику. Так его называли коллеги-копы и мама с сёстрами.
– Хорошо, Джон, – не расслышал пожелания старший напарник. – Пойдём в мой номер. Я кое-что покажу...
Ну, Джон так Джон.
Пошли.
– И… на что я смотрю?
Тут было, чему удивиться. Питер показал контейнер, небольшой, галлона эдак на два, с герметичной сверху крышкой и подачей кислорода сбоку. А в контейнере сидело нечто размером с кулачок. Не то какой-то странный крот, не то землеройка. Джонатан видел много биологических видов и знал, что океаны не перестают удивлять учёных до сих пор. Но это существо было не из воды и будто совсем незнакомо. Похоже одновременно на лысого ежа и улитку. И тошнотворное, как мокрица для женщин. Без колючек, с выпуклым волосатым верхом-спинкой, склизким голым животом и дюжиной осьминожьих щупальцев вместо ног. Оно присосалось брюшком к стенке, а потом у них на глазах отпрыгнуло. И ещё, и ещё. Питер сказал, что выловил это здесь, в лесу у озера. С виду существо было мягким, как слизень, но пищало и стукалось в прозрачном контейнере так, что слышались громкие шлепки. Даже скрежетание.
– У него есть в брюхе зубы… – произнёс старший биолог. И показал на своей руке повязку. – Палец чуть не откусил. Сунул вместе с ним в лужу, и там он начал захлёбываться. Боится воды…
– Или не очень любит, – вежливо поправил Джонатан и наклонился над банкой-контейнером ниже. Заметил, что тонкое стекло было крепким. Скорее всего, бронированным и огнеупорным, таких камер для редких видов он прежде не встречал. Перевёл взгляд на Питера. – Я бы тоже захлебнулся в луже. С водой мы не дружим…
Шутка немного разрядила ситуацию вокруг странного существа в банке.
– Наблюдал за ним три дня, прежде чем забрать, – сообщил Питер. – Камера-ловушка, установил их там четыре. И всё это время он не двигался, висел на стволе дерева. Прилепился брюхом. Как спящая рогатая улитка, не сместился даже на дюйм.
– Совсем никаких изменений? – уточнил Джонатан.
Коллега причмокнул, вызвав предвосхищение.
– На ствол дерева он, видимо, заполз на нижней ноге – точь-в-точь как брюхоногий. Я нашёл слизистый след. Щупальцев, когда устанавливал камеры, на тельце не было. Вот они и вылезли, пока висел. Видимо, выползают, чтобы "созреть", выпустить "ноги", на которых потом передвигаются и прыгают. Пасть у них, повторюсь, на брюхе. Между этими самыми отросшими щупальцами. Детёныш, вылез, вероятно, сытый, и не питался все три дня. Переваривал съеденное до этого и трансформировался. Как гусеница в бабочку, только вместо крыльев ноги.
– Вылез... откуда?
– А вот тут самое интересное! – Питер поднял вверх указательный палец, глянул на него, потому что именно он был забинтован, и сразу отвернулся. – Когда отлеплял его от древесной коры, от страха он обгадился. И вышла из него, по большей части, вместе с экскрементами... почва с зелёной слизью. След по дереву вверх был точно таким же…
– Значит, вылез он… из земли?.. – догадался вслух Джонатан. Существо, похоже, как червь, проедало себе внизу дорогу, но могло выползать наружу. И делало это, вероятно, нередко, раз наблюдался волосяной покров. Иначе б эволюция давно его за ненадобностью упразднила. А эти щупальца? И ходит на них, и бегает, и прыгает. С присосками как у осьминога, чувствительные и подвижные. Как раз зацепился сейчас за стенку контейнера не брюхом, а ими. И чуть приоткрылась маленькая пасть с зубками.
– Просветил его насквозь, – Питер указал на портативный аппарат КТ в его номере, – действительно, похоже, что под землёй передвигается как червь. Возможно, постоянно живёт там только некоторое время после рождения. Но и прячется тоже туда, в норы или гроты. Пугливы, первыми не нападают. Я установил чувствительные сейсмодатчики, и подобрал колебания, которые их раздражают. Смогу выманить. Прибор показал, что вся популяция состоит из десяти-двенадцати особей. Нам бы вытащить одного, немного побольше, взрослый что б был. И тогда считай, первое задание выполнено. Можем возвращаться.
– А если они...
Проницательный старший биолог сам перебил его, о сути вопроса он догадался.
– Да, могут напасть. Меня хватанул хорошо, но от страха. Слабый яд с анальгетиком на брюхе и присосках, и зубы, мелкие, но хорошие. Вот весь их арсенал. Похоже, что ещё глотка устроена на всасывание, изучим потом, в Чикаго. Просто хватаем сегодня первого, что вылезет, помещаем его в контейнер и сразу уходим... Потом вернёмся, через пару дней, продолжим исследования. Но сначала мне нужно в большую чикагскую лабораторию…
Он выдохнул, договорив, наклонился к софе и достал что-то из лежавшей на ней кожаной папки. Похоже было на снимок.
– Я здесь не просто так, – произнёс он и положил на стол маленький пластиковый документ, со следами засохшей грязи и зелёной слизи.
Джонатан взглянул. Увидел, что перед ним лежал обычный… школьный пропуск. Кевин Макнил. Светловолосый мальчик лед восьми-девяти, голубоглазый, с пушистыми ресницами. Как выяснилось, исчез милях в трёх отсюда, около шести недель назад. Не сел в автобус и не вернулся из школы домой.
– Как его сюда занесло – не знаю, – пожал плечами и покачал головой Питер. – Полиция здесь вроде даже не искала. Все поиски сориентировали в другую сторону, по шоссе вдоль школы и вниз по течению реки, что тоже там рядом. Но это нашли здесь местные жители. Сдали шерифу в участок. А там у нас, как и много где, свой человек, один из помощников. Пока удаётся избежать огласки. Вот и расследуем. Ты и я. Даже ФБР и нацбезопасники к нам не сунутся просто так, без особой президентской визы…
Как-то всё было немного неожиданно. Когда Джонатан только ехал сюда, он и понятия не имел, с чем придётся столкнуться по новой работе. Да просто не думал об этом, напрочь забыл о всех бумагах о неразглашении, которые подписывал, и о вопросах, показавшихся немного странными при тестировании на собеседовании. Вспомнилось всё сейчас. И взгляд упал на переставшего ползать, скакать и трепыхаться в банке-контейнере детёныша странного существа.
– Впрочем, если ты не уверен… – почувствовал его колебания Питер.
– Нет, – поспешил успокоить Джонатан. – Уверен. Выманим, поймаем и уедем, напарник. Потом вместе изучим вид. В этом моя новая работа...
– Ну, хорошо, – довольно произнёс старший биолог и пожал ему руку.
От свежего воздуха лёгкие просто разрывало. И от видов вокруг аж заплясало в глазах. Позднее лето воистину было самой красивой порой в любом штате. Как молодой художник оно пробовало все краски разом и будто неловко и невзначай разливало чуть здесь и чуть там. Перед ужином Джонатан вышел ненадолго осмотреться и увидел своими глазами всю красоту здешнего озера. Хорошее настроение вернулось к нему. Отдельный номер со спальней и кухней был оплачен, а миловидная девушка у стойки даже строила глазки. Приятное дополнение к поездке в столь живописное место. Мотель, как и соседний бар с магазинчиками и мини-клубом, стояли почти на самом берегу. И это, стоит заметить, был настоящий хороший мотель, не блевотный клоповник, которые ему довелось повидать, занимаясь расследованиями по всему Иллинойсу. Где-то слева, не очень далеко, виднелся кемпинг. Однако вечером перебраться нужно было совсем на другой берег. Планировали в кемпинге взять лодку с мотором в аренду, что б не пришлось объезжать на машине слишком долго. К той стороне озера, дикой и заросшей, было мало подъездных путей. Школьную карточку нашли там местные рыбаки, забредали туда подальше от шумных туристов, и наткнулись несколько недель спустя после пропажи мальчика. Слизь оказалась настолько едкой, что даже не смыло дождями. Питер так и не сумел определить её полный состав, снял пробы для чикагской лаборатории и пробирки отправил экспресс-доставкой. Пластиковое покрытие не разъело, но ускоренная диффузия произошла, зелень впиталась.
Заказав ужин на двоих, Джонатан вернулся в номер к Питеру. Наслаждение видами на время отложил, после трапезы перед вечерней охотой будет перерыв. Пешком прогуляются до кемпинга. А сейчас вместе с новым напарником они собрали другую камеру, раз в пять побольше, для взрослой особи. Материал для подобной конструкции у Питера имелся с собой, в объёмном багажнике пикапа. И после того, как «клетка» была готова, старший биолог открыл холодильник, достав из него кусок свежего мяса. С четверть фунта, не больше. Тут же поместил его, приоткрыв крышку, в прозрачный контейнер с детёнышем. Тот сначала не отреагировал, тихо продолжал сидеть в уголке на дне. Чуть вздрогнул лишь, когда кусок упал рядом. Но затем вдруг переместился с ленью, не воспользовался щупальцами-ходулями, а подполз на склизком брюхе улиткой. И накрыл собой угощение. Затрясся весь мелко, а через минуту там уже ничего не было. Осталось пустое место. Безглазый же волосатый зверёк, с носом как у крота или летучей мыши, без привычного рта, снова поднялся на стенку и завис.
– А экскременты? – профессионально поинтересовался Джонатан, заметив уже не в первый раз, как чисто было внутри контейнера. Лишь пара слизистых следов.
– Жидкость им удерживается вся, её излишки преобразуются в слизь, которую он сбрасывает через брюхо, – пояснил Питер. – В остатке из него выходит что-то наподобие козьего или кроличьего гороха. Зеленоватого, твёрдого. Именно так я обнаружил следы первой взрослой особи. Образец отправил в лабораторию. Малыша снял с дерева три дня назад…
Малыш, нажравшийся по уши, которых у него кстати тоже не было, снова завибрировал тихонько. Словно бесшумный блендер. Перемолол кусок мяса, был доволен и теперь, очевидно, так переваривал. Слышалось его лёгкое счастливое попискивание, жидкая шёрстка на выпуклой ежиной хребтине легла вплотную к шершавой коже и перестала дыбиться. Пора перекусить было и им. Никакое зрелище, даже самое отвратительное, настоящему биологу аппетита не испортит. Однако этот зверёк, на первый взгляд всего лишь необычный, не какой-то страшный уродец из воображения, умел внушить собой отторжение, и даже непонятно было, чем. Наверное, тошнотворным блеском слизистого следа на дне банке, который выглядел почему-то во сто крат отвратней любых экскрементов, разлагающейся животной плоти или чего-то похожего. И пусть аппетит после «общения» со зверем был напрочь испорчен, Джонатан знал, что заставить себя поесть придётся. Иначе стошнит во время поимки взрослой особи – Питер предупредил, что они умели «стреляться» этой слизью, а она, к прочему, отвратительно пахла. За это отвечали особые железы. Взрослая особь была намного крупнее детёныша в банке и выделить могла её прилично. Не великаны, но всё же…
***
Джонатан примерял лёгкий защитный костюм и очки с тонким стеклом в номере, когда вошёл Питер. Старший биолог сам погрузил всё в лодку, которая стояла уже у берега, ярдах в пятидесяти от их мотеля. Сейсмодатчики, монитор, электроды для передачи колебаний, сырое мясо, перчатки, аккумулятор – всё это улеглось в одну большую сумку. После ужина прошло два часа, а через час начнёт смеркаться. Существа начинали проявлять свою активность ближе к ночи. Выманить с помощью направленных вглубь земли колебаний и приманки их можно было и при свете дня. Потому что мальчик, по теории Питера, явно пропал не ночью. Что он вообще делала на берегу озера, не ясно. Но школьный билет и одна кроссовка найдены были именно там. Вряд ли их туда подбросили. Зелёная слизь на пластике была тому подтверждением. Однако, как полицейский, которым он был совсем недавно, а в душе ещё им и оставался, Джонатан не спешил отвергать версию убийства. Существа могли лакомиться брошенным трупом. Уж больно были малы для убийства даже ребёнка.
– Готов? – ещё раз на всякий случай спросил старший биолог.
– Ага, – спокойно ответил он, переодевшийся обратно в обычную одежду и сунувший в глубокий задний карман пистолет.
– Не понадобится, – покачала головой Питер, однако оружие брать не запретил.
Для Джонатана всё равно главным было другое. То, о чём он никому не сознавался даже во время службы в полиции – его аквафобия. Придётся перетерпеть это поездку на моторной лодке, унимая силой воли стук сердца и начинавшуюся от одной лишь мысли о наводном путешествии одышку. С детства жил с этим страхом и всячески прятал его от других. Воды не боялся только в душе, который принимал по три раза в день, и в виде льда на дне стакана. Спиртное, супы и соки ненавидел не меньше, чем презирал ещё вчера свой собственный город. Лишь в последние сутки мысли о родном местечке раздражать почти перестали.
Мотор закряхтел сначала как старушонка. Потом прокашлялся, заурчал гладко и ровно, и лодка, вздрогнув, тронулась от причала. Питер управлял ею, и видно было, что хорошо справлялся с этим не в первый раз. Хотя бы вёл их судёнышко не рывками. Джонатан вгляделся вперёд. Он не знал, что за деревья росли там вдалеке, их была целая полоска, прибрежная часть леса на далёкой другой стороне. И осень пока ещё не началась, было жарко, а день длился долго. Однако август успел покрыть пышные кроны багрянцем, и кромка у самой воды, на том берегу, словно пылала огнём. Лёгкий ветер колыхал листву, и даже издалека были видны эти живые языки пламени из многих тысяч листьев на ветвях. Наверное, столь красочный вид должен был заставить трепетать сердце, перехватить в груди дыхание и принудить глаза смотреть неотрывно, застыть, не моргая, дабы не упустить ни единого прекрасного для взора момента. Но сердце Джонатана трепетало совсем от другого. Скачок давления начался на воде ожидаемо, и к горлу подступила тошнота. От вида большой воды и алого зарева из деревьев на ближнем горизонте голова его пошла кругом. Потому, чтобы не выблевать всю это красоту прямо в лодку, он постарался успокоиться. Расслабил тело и просто закрыл глаза...
Дышать стало легче, когда моторный катерок сбавил ход и двигатель зазвучал глуше. А, значит, был близко берег. Джонатан поднял веки.
Вблизи зрелище было и вправду потрясающим – огненный лес мерцал и пылал! Ветер дунул тёплым порывом, и с берега будто повеяло жаром – настолько пышные ветви походили на огромные языки бушующего пламени. Лучи заката добавили ярких красок, разлив на палитру оранжевый с розовым. Теперь, когда тошнота отступила, глаз радовал береговой пейзаж. Твари обжились в весьма красивом месте. И людям сюда добраться было непросто. Только по воде или продираясь с боем. От берега во все стороны сплошняком шли густые заросли, и лишь в одном месте, ярдах в тридцати-сорока в стороне, виднелось нечто похожее на помост. Наверное, то самое место рыбаков, забиравшихся сюда ради тишины и подальше от жизни. Вот правда зачем забрёл сюда мальчик? От дороги слишком далеко. Увлекался в школе рисованием и глаза далеко увели его ноги, пошёл за красотой природных красок? Неплохой повод разговорить Питера ближе к ночи, когда завершат своё задание. Надо было как следует познакомиться со старшим биологом. В работе напарник – это всё. Надёжный тыл, запасные хорошие мысли и смелая грудь, что однажды прикроет собой…
Со всем оборудованием они продрались сквозь траву и кустарник метров на двести вглубь. И у небольшой поляны остановились. А пока Питер устанавливал приборы и вгонял электроды в землю, Джонатан рассматривал ствол дерева, на котором прежде сидел детёныш существа. Зелёного следа не осталось, и кора была вся изодрана клювами. Напарник сказал, что птицы всё склёвывали с удовольствием. И раз они не дохли, то и яд был для них не смертелен.
– А что если дохнут? – предположил смело Джонатан. – Хотя бы засыпают или впадают в кому. Падают с деревьев на землю и становятся для «пиявок» обедом.
– Умно, – похвалил догадку старший биолог. – Но не все найденные экскременты я отправил в лабораторию. Часть пытался изучить здесь. Расковырял, и переваренных останков птиц не нашёл. Вообще мало, что установил полезного. Однако об этом потом…
Оборудование было готово. «Сейсмограф» с батареей встал посередине, провода тянулись к аккумулятору. Оба облачились в халаты и надели защитные перчатки, очки. Заняли позиции, ярдах в десяти-двенадцати друг от друга. Джонатан – с монитором, куда подавались сигналы с сейсмодатчиков. Питер – с открытой клеткой-контейнером наготове. Накануне пришлось ждать около тридцати минут, чтобы зашевелилась земля. Но в одиночку старший биолог ловить взрослую особь не отважился. Просто протестировал оборудование.
Тридцать минут в голове отсчитались давно. И часы на руке с подсветкой говорили о том, что прошло три четверти часа. Уже хорошо стемнело, поляна подсвечивалась слабо подвешенной фосфорной лампой. Питер установил её на случай, если луна будет прятаться. Проверил этот тип освещения на детёныше – тот никак не реагировал. Зато начинал «морщиться» и верещать от яркой «галогенки» и чувствовал инфракрасный спектр. Будто «видел» кожей, так как глаз у него не нашлось. Чувствительные кротовьи усы и маленький нарост на лбу, который отвечал на различные вспышки, но не имел привычных признаков органов зрения. Джонатан начинал думать, что Питер хотя бы здесь мог ошибиться. Для экспериментов у него было слишком мало времени и тестировал оборудование только раз, накануне. Могло оказаться простым совпадением, и существа среагировали не на вибрации, а просто выползали вчера на охоту. Что ж, так даже лучше. Место ему нравилось, работа пока казалась непыльной, на пару дней он здесь бы задержался. И был не прочь осмотреть тут землю при свете дня, провести, изучая деревья и почвы, несколько полноценных часов. Даже не представлял, как соскучился по подобной работе. Когда в молодости занимался речными расследованиями, делал примерно то же самое. Сидел на таблетках, что б не бояться воды, и, видимо, это повлияло на решение уйти в полицию. В остальном та работа была хороша, и похоже, что её времена возвращались. Только руками в воду залезать не обязательно, просто исследовать почву и флору. Джонатан глянул через поляну, где засел Питер, и уже даже думал подняться, обсудить с ним дальнейший план. По всей видимости охота сегодня была неудачной. Больше часа прошло, а вибрации так никого из земли и не вызвали – бледный экран монитора молчал. Как вдруг что-то легонько кольнуло в лоб. Так, задело слегка.
Он прикоснулся к лицу. И пока ладонь приближалась к носу, ещё две или три соринки так же клюнули в подбородок и щёку. Одну он даже успел схватить – какое-то насекомое, не рассмотрел его толком. Кузнечик или не кузнечик, но вдруг их откуда-то стало много, и все они полетели облаком как саранча. Джонатан даже отвернулся, прикрыл лицо обеими руками. А через мгновенье, когда оторвал ладони, всё снова стало спокойно. Обычно ночные насекомые кружились вокруг света, как сейчас над их фосфорной лампой. Эти же вдруг полетели и запрыгали в темноту. Похоже, тут водились не только прыгучие «кроты-пиявки», которым предстояло ещё дать название, но и наблюдались какие-то отклонения в поведении насекомых. Следовало обратить на это внимание Питера.
Джонатан устал ждать и в последний раз взглянул на монитор. Ничего. Поднялся и распрямил затёкшие ноги. Бесполезно, сидя на пледе, было менять их положение, от бодрствующего бездействия, не во сне, человек уставал быстрее всего. Как можно бесшумней он постарался пройти через освещённую фонарём и луной полянку. А когда проделал эти две дюжины шагов, остановился внезапно, едва не издав громкий возглас. Потому что увидел на земле Питера. Зрелище это заставило превратиться мгновенно в бесшумный камень, не умевший отбрасывать даже тени.
Питер был не один. Он лежал на спине, а на его руках, груди и ногах уселись с полдюжины волосатых существ. Те самые кроты-улитки-мокрицы, одна из которых жила в мотеле в биоконтейнере. Только эти особи были крупнее, размером с ёжика или кролика. Они так же дрожали, как тот детёныш, когда пожирал мясо в «банке», раздувались и пухли. Щёки же Питера, наоборот, сильно впали и всё тело усохло, будто его высасывали. Он, лёжа, медленно и бесшумно двигался, под ним, словно зыбучий песок, уходила земля, и ноги его погрузились в неё по колено.
Как бы Джонатан ни был ошеломлён и напуган увиденным, служба в полиции отпечаток оставила. Похоже, что пока его не заметили, и рука тут же потянулась осторожно к карману. Однако на полпути он осознал, что сквозь неудобный халат оружия не достанет. И Питера уже не спасёт. Следовало осторожно отступить, пока не заметили.
А в следующий миг под кроссовкой предательски хрустнула ветка. И до того, как существа среагировали, он принял единственное верное решение – бежать. Немедленно.
Ни оборудование, ни монитор уже ничего не значили. Опрометью Джонатан бросился обратно к лодке, помня, что воды существа боялись. Он тоже её боялся, но думал о том, чтобы выжить. И пока нёсся большими скачками, сдирал с себя халат и скидывал перчатки. Рука, наконец, полезла в карман к оружию, как вдруг, на бегу... земля под ним провалилась.
«Обвал…» – пронеслось в голове, когда падение закончилось так же быстро, как началось, и он, вместе с целым пластом, рухнул вниз на ярд или два. Успел выставить вперед ладони, и приземлился животом и руками. Ткнулся вдобавок лицом в мягкую почву.
Оказалась обычная яма-пустошь. Такие пустоты встречались иногда в лесах или у водоёмов, их вымывало ливнями и со временем они проседали. Иногда вот так неожиданно. Джонатан всё же достал пистолет, поднимаясь на колени и отряхиваясь, а вместе с ним и маленький карманный фонарик. Включил его. И чуть не выронил. Немного впереди из земли выглядывала берцовая кость и виднелась глазница черепа. А дальше, гармошкой, изогнулись рёбра и позвоночник. Черепа, ещё семь или восемь, словно отложенные страусом яйца, выглядывали у дальней стенки. Весь пол образовавшейся ямы был устлан землёй, костями человека и полуистлевшей одеждой с обувью. Сбоку послышалось шипение, и свет у стенки слева выхватил из тьмы целый клубок копошившихся чёрных змей.
Джонатан вскочил, выронив фонарь. На пот прошибло мгновенно, чуть из ушей не брызнул. Бросился к дальнему краю ямы впереди. Споткнулся, упал, снова вскочил. Выбросил руки вверх, и, оттолкнувшись ногами от ломких черепов, повис, подтянулся. Слышал, когда подпрыгивал, как хрустнула под правой пяткой кость. Останки, что успел разглядеть, свежими не были. Этот могильник копился давно.
Выбравшись из ямы, опять рванул в сторону озера. Всего-то оставалось ярдов тридцать. Но нервными выдались последние мгновения в этом лесу, и ноги уже бежали не так осторожно. На третьем скачке он снова упал. Перевернулся, начал вставать. И тут вдруг… увидел его. Существо приближалась, словно лягушка, прыгая на своих щупальцах, порхало, как быстрая бабочка. В миг, когда он поднимал глаза, оно скакнуло в его сторону длинным прыжком. И, видимо, слишком затянутым, потому что Джонатан от него легко увернулся. Зато от второго уклониться вышло лишь резко откатившись по земле. Потому что существо, пролетев мимо, мгновенно щупальцами оттолкнулось от встречного дерева, сменило траекторию и снова полетело в него. И когда оно промазало во второй раз, то замерло на земле. Джонатан успел оказаться на ногах. А маленькая и прыгучая ядовитая тварь с волосатой спиной вся напряглась, задрожала, заряжаясь. Готовилась к прыжку, что б больше не промахиваться……................
Уважаемый читатель! Последние абзацы к данному посту взяты в превью, над картинкой. Не стал их дублировать здесь внизу...