«Бывают такие моменты, когда мысли совсем не идут… Бегут они куда-то вскачь, спотыкаясь одна об другую. Ту, которая, споткнувшись, укувыркала в горизонт, уже не поймать — дак ты, вроде, сразу до той, что плашмя лежит (об которую первая споткнулась, значить), но и та, вдруг, вскакивает и включает турбо-наддув. И тоже, что характерно, в горизонт, в горизонт…»
Так раздумывал дед Пихто, сидючи у своего старенького ноутбука, украшенного эмблемкой с надкусанным яблоком.
Электрический невод свой он уже неоднократно наполнил, электирической рыбки было в достатке, а это значит, что баланц его электрической карты был вполне себе ничего и даже очень.
Засим, решил дед передохнуть от трудов праведных, а тут, как назло, мысли совсем от рук отбились… А это значит, что отдохнуть с разумением удастся вряд ли…
Вот вы спрашиваете: а чего бы такого удумать, чтоб опечалиться, когда жизнь больно ладная? Так отвечу — для этого ничего делать не надо. Оно само придёт. Вот оно пришло и к деду.
— Да что ж такое-то! — Ухнул старинушка сгоряча. — Вот работаю-работаю, а как отдохнуть — так какая-нибудь заноза обязательно вопьёться. Или ещё чего похужей…
Яга, между тем, молчит. Сидит себе в позе лотуса да медитирует… К слову сказать, давно она перестала это своё дело на электрическую камеру снимать. Закрыла, значить, свой канал под названием «Советы гуру». Теперича, вот, занимается этой своей йогой исключительно для своего же удовольствия.
И что те фаловеры, что подписчики… В общем, решила она, мол, уйдите все — я в печали! Но оно, конечно, не в той печали, в которой дед сейчас блюмкается, а вообще… В том смысле, что та копейка от тех же «советов гуру» — дак, мизер — плюнуть и растереть! И вот, мизер-мизером — а каждому ответь, каждого уваж. Не говоря уже о хейтерах. У-уу… Одно слово — головняки!
В общем, сидить она в этой позе, медитируеть — а тут дед чего-то рявкает невпопад. Понимаете… так-то, выдержка у ней — огого! Йога же, как-никак… И, тем не менее, попала и ей вожжа под хвост. Со всею, стало быть, ясностью и прозрачностью. Как следует попала, значит.
И, короче говоря, взбулдыхнулась наша Яга. Ну, это, чтоб наглядно — когда в кристально чистое, спокойное озерцо вдруг какой-то карапуз булыган кидает. Что тогда происходит? А то, что идут от этого дела такие волны, что и не утихомирить их, пока сами не успокоятся.
Так и тут — взбулдыхнулась наша бабушка так — что хоть всех святых выноси. Но, а если и вынесть нечего, то, тогда уж, пеняй на себя, на себя…
Дед, зная такую особенность своей супружницы, понял это мгновенно. И, значить, притих, выжидая, когда эти все волны пройдут и загасятся. Мужественно, то есть, переживая этот цунами, тайфун и… вообще чёрт знает что там сотворилося то… которое с глубин души его бабки вдруг внезапно всплеснуло и выплеснулось.
Переменила яга грациозно (как у тех йогов положено) и мгновенно свою позу из лотуса да в женскую излюбенную: «руки в боки, ноги на ширине плеч». Тут дед и вовсе присел. И не рад был, что слова-то вырвались, но делать нечего…
Превратился, собственно говоря, в скалу. Мысленно, конечно. Йога — не йога, а навык этот, всё-таки, полезный! Это когда кирпичом прикидываешься, прикидываешься и делаешь стеклянные глаза, а сверх того — стоишь себе смирно и отвечаешь односложно: «Да, есть, так точно!».
Тут, мыслил себе дед: всякий порыв пройдёт-перекатится. Перекатится, да и умарафонит в никуда. А там, значить, всё на спад, всё на спад пойдёть. В идеале-то.
Так вот, взбулдыхнулась наша Яга и шипит на деда, а каждое слово своё, как будто, цедит:
— Тебе делать, что ли, нечего?
Дед ей, не будь дурак, и отвечает:
— Дак, закончилися на сегодня, мои дела — чего же боле?
— Что я могу ещё сказать, хочешь ты сказать? — Опасно понижает Яга свой голос.
— Ну дак… А что ты можешь-таки сказать? — Ловко парирует дед, хитрО прищуриваясь.
«И правда, чего это я? — Думает про себя бабка. — Чего взбеленилась-то вдруг?»
Волна нашла на волнорез и рассыпалась, если иными словами. И стоит Яга в позе буквы «Ф» обалделая. Но стояла она недолго. Бросила:
— Ладно, время обеденное — пойду, блинов напеку.
И ушла, что характерно. А ушла она в кухоньку, и давай сковородками там греметь.
Дед же выдохнул, малость оклемался и продолжил ловить свои мысли. Скакунов своих, значить, будь они неладны…
Одну (или одного), всё-таки, поймал. А та мысля ему и намякивает: дескать, зря ты дед сиднем сидишь — для отдохновения нужна смена деятельности. А чтоб, мол, была эта самая смена, нужнО, какое-никакое, хобби.
Тут-то дед себя по лбу кулаком и саданул, крикнув замшелое: «Эврика!». Мол, точно, хобби требуется! Но только из тех хобЕй был у деда, в пору его далёкой молодости, сёрфинг. А больше… да, как-то, и не задумывался он с тех пор про это.
А потому как на дауншифте, да в жарких странах с подходящей прибойной волной — это оно конечно. Но в средней полосе, как ни крути, с этим, всё-таки туго. Да и не до увлечений было долгое время деду — выжить бы, да прибиться к какому-никакому берегу.
Тут же, значить, прибиться-то они с бабкой прибились, да вот только нема тут прибою. Жаркого климата тоже нема. И нема уже молодости с былой бодростью и нескрипучим сочленением суставов.
Какой же тут сёрфинг? А никакого… И праздная мысль вдруг застопорилась: а что делать-то?
Дед, однако, этот стопор-то мигом устранил разумением: дескать, что-нибудь другое — оно завсегда найдётся! Но найдётся-то оно найдётся… Однако же, придётся к сему приложить малость разумения.
И как только причина нашлась, враз полезли пути её устранения — да много!
«Ишь расхорохорилась! — думает про свою бабку дед и дразнится: — Да ты чего? Да ты зачем?.. А вот затем!». И решает старик, что до зарезу ему нужон самогонный аппарат! С чего вдруг? Да кто же его разберёт…
Бабка же, меж тем, и блины уже принесла. Те жаром пышат. Благоухают сливочным маслом да кондитерской выпечкой.
Поставила перед дедом на стол тарелку (благо, лэптоп его был уже захлопнут и отодвинут совсем на край). После принесла сметану в пластиковом стаканчике с изображением какой-то отвратной, пропитой пастушьей рожи, а вне её — тоже: виднелось, что в отдалении гуляет целый табун идиотски улыбающихся бурёнок.
«Никак, сметана от бешенных коров, — подумал дед», а вслух произнёс:
— Спасибо Олюшка, чёта я действительно голодный.
Взял раскалённый блин и бросил тут же — бо жар что-то уж слишком рьяно обжёг деду пальцы. Подумал, перевернул, подул, зачерпнул ложкой холодной сметаны, обмазал ею сопротивляющийся, но поддавшийся и скомканный блин, и отправил получившуюся снедь себе в рот.
Богохульств, забегаю вперёд, было много, но блины, таки, были употреблёны с блаженством. А потому как — какое же блаженство, спрашиваю я вас, без сопротивлениев и пререканий? Да, собственно, никакого…
После одоления всей стопки, дед милостиво замыслил поглядеть на состав продукта, означенного сметаною, и принесённого в не очень понятной таре.
Но заглянувши в состав, мало что в нём понял: эмульгаторы, згустяторы… о Господи! Но ведь было волне приемлемо, и вот уже он даже подошедшей Яге говорит спасибо.
Раздулся и задобрел наш дед, но идея, всё-таки, блуждает в его расслабленной голове, а потому и говорит он тогда:
— А что ты думаешь, ежли бы я взял и приобрёл бы аппарат со змеевиком и всем прочим, а? Погоди сразу перчить — ведь было бы значно мало расходов!
Почему его потянуло в последних словах на малоросский — дак тут кто ж его знает. От сытости, наверное. Я и сам, признаться, в таком состоянии ничего, кроме как «Смачно!», выдать не в состоянии. А тут, значить, дед. Ослабленный годами и вкусной пищей — пусть хоть и с эмульгаторами — но вкусной! Так вот, тут у нас благодушный дед — и кто ему поставит в этом укор? Ясно, что не я, простите великодушно…
Но пища-пищей, а идея, стало быть, идеей. Завладела она дедом так, что караул! И никакие базисы, казалось бы, эту вот надстройку победить не в силах совсем. Особенно, когда базис вполне себе присутствует (в виде сытости, конечно), а надстройка… Тут уж так душа требует, так требует — что не вознестись эта надстройка никак не могла. И она вознеслась.
Малость погодя (и видя, что нет реакции) опять повторил дед своей бабке про аппарат со змеевиком, значить. Она же, вздохнув, нахмурилась и выдала деду на-гора:
— Тебе, что-ли, мало того, что Салтычиха в нашей деревне гонит? Мало того, что прозвище-то у неё, простигоспидя… так она ещё, замечу, и гонит же!
Пихто поглядел было на свою старуху понимающе, но она, всё-таки, не преминула продолжить:
— Смотри, — говорит, — вот когда мимо её дома проходишь — так там такой сивушный дух, что доходя до своего порога уже и шатаешься, не выпимши. Так ведь?
Дед почесал в затылке и ответил:
— И ты хочешь, чтоб и вокруг нашего дома была такая же аура?
Дед враз погрустнел, но, всё-таки, ответил:
— А вот и я о том, — ответила ему малость обозлённая Яга, — о том же самом и говорю!
На это Пихто, конечно же, махнул рукою, но, так как бунтарский дух требовал выхода, ответствовал:
— Ладно, допустим с аппаратом-то я маху дал… А вот, положим, та же сметана?..
— А что та сметана? — Вопрошает его Яга. — Что же с ней не так?
— Дык, — мнётся дед, — Эти… эмульгаторы.
— Так и что же? — продолжает наседать на него супруга.
— Ну… — опять мнётся дед, — это, как-то, не по-христиански.
— А как же, если по-христиански? — загоняет его в тупик Яга.
— Дык, корову нам завести бы…
Тут, конечно, и сама бабка в тупик загналася. Видано ли дело — завести корову! Оно, конечно, местность-то сельская, но извините меня… Кто в округе сейчас держит корову? Да никто!
Где же? И попробуй найти того, кто держит, если этим самым фермерством не занимается? Где? Кто? Да никто же!
Потому как, это же всё лето заниматься сенокосом, будь он неладен! Да плюс к тому — иметь сеновал. Обширный! И даже для одной, замечу коровы.
Люди на селе давно смекнули: кто держит корову — тот сам себе ишак. Потому как совсем оно незачем. Молоко — оно и в магазине молоко. Ну эмульгаторы-лецытины — ну и что? А зато не сенокосить всё лето, как проклятый.
В общем, дед и тут потерпел сокрушительное поражение… И бросил искать себе на деревне хобби.
Да ну его — и так проблем невпроворт, если честно. В общем, хорошо иметь в домик в деревне. Но лучше, положа руку на сердце, не надо.
Засим, пошёл дед, опять к своему лэптопу. Открыл его, забросил свой электрический невод и принялся ждать улова.
Что же ещё ему оставалось? Да ничего…
