Старухи (начало)
В унисон скрыпят истёртые колени,
Шарят по дороге мутные глаза,
Сгустки мозга с запахом гниения
Мыслят время вывернуть назад .
Слезы льют морщинистые лица,
Горб сбивает ветром набекрень,
Прут в могилы старые мокрицы,
На веревке тянут сонный день
е.гликен. Старухи
Кто б тогда сказал, что мужика этого, которого всей деревней выхаживали, бабы камнями забьют, покрутили б тому пальцем у виска, как обычно издавна крутят всяким нескладным выдумщикам.
А сейчас стояли тут все, кто мог ещё стоять. Плотным кольцом окружили бездыханное тело. Уж и не разобрать было, кто лежит: до того тело было синее, разбитое. Кровь тёмными, почти чёрными, пятнами свивалась в придорожном песке.
Матрёна держала в на удивление крепких старушечьих руках веревку, за которую волоком сюда бабы дотащили лиходея. Дышали тяжело, хватались за сердце.
Анисья опустилась на землю, медленно сгибая непослушные ноги, отёрла лицо от пота и как-то странно завыла.
- Ой, бабоньки-и! Чего наделали-и?!
Хор сипящих старух подхватился и заблажил вслед за запевалой.
Вечерело.
Наревевшись вдоволь, старухи нестройно двинулись каждая к своему дому. Уходили быстро, не оборачиваясь, словно позади них не оставался лежать мертвец.
Ночь прошла неспокойно. Свет не гасили. Деревенька сияла и мигала огнями во мраке ночи среди лесов и болот словно дорогое казино. Никто глаз не сомкнул. Ждали, что потянутся в ночь гости с того света. Но вот уже утро осветило край рассветом, и запел петух. Небо не свернулось над домами, молния не ударила в них, земля под ними не разверзлась, тьма не покарала взбесившихся старух, словно не заметив, что они натворили.
Однако труп, холодный, посиневший, с чёрными кляксами побоев всё ещё лежал за околицей…
***
А мужик был видный, что и говорить: рыжий, огромный, почти под два метра ростом, плечи как ворота, чисто трактор, а не человек, рукастый, вон сколько заборов по деревне подправил. Не отказывал старухам ни в чём. Только неразговорчивый был. Родным стал совсем, шутка ли – сколько дней вместе прожили.
Наезжали из города к старухам родственники, фотографировали его, думали, потерялся. Милиция наведывалась личность устанавливать. Да только прижился мужик к деревне. И пусть.
Кто теперь в деревне остался? Молодых раз, два – обчёлся. Вся кровь свежая по шоссе в города утекла. Тут из молодых Настасья только, в девках засиделась, да и то раз в год по завету наездами бывает, Олеська-рот-корытом да Милка с сыном-дурачком. Всё. Ну, вот девкам лес подарок сделал: мужика.
Непьющий, работящий. Не говорит только ничего, мычит и головой трясёт. Так это проблема разве, к этому и привыкнуть можно, пусть в углу себе мычит, лишь бы не пил. А этот – не пил. Хотя, кто его знает, теперь уж и не скажешь, может, и лучше, чтоб выпивал-то?
Дело так было. В тот год богата стала жизнь деревенская на события. Сначала Олеську криворотую (ротик на боку у девки, вроде как челюсть съехала, а на место не поставили, а и поделом, больно уж сплетничать любила, так её жизнь и покарала, качелями в рыло пометила вроде её жизнь за дурное, чтоб издалека видно было всем: идёт баба с кривым ртом), так вот Олеську-рот-корытом в лесу сильно что-то напугало. Ну, её если слушать, в смысле её выдумки, выйдет глупость одна, ей бы сказки писать в газету. В общем, по-ейному выходит, что за ней леший гнался. Дело было в середине весны, как Олеська говорит, леший озорничает в это время. Жену ищет. Вот, вроде её и нашёл, и как давай жениться. Ну, дальше и смысла нет рассказывать. Такое дурочка напридумывала, страсть одна.
Потом к лету ближе Иринушку нашли. Та на дороге лежала. Мёртвая уже совсем. Никогда такого и не бывало в деревне, чтобы людей живых убивали. А тут – на тебе. С райцентра целых две машины приехали. В одной – фельдшер молодой, с усиками такими тоненькими, словно бы как у таракана. Всё Иринушку мёртвую трогал и в тетрадочку записывал, что нащупает. Хорошенький очень, только нервный сильно. Но, видно, грамотный, слова длинные говорил, старухи-то давно живут, а таких за всю жизнь и не слыхивали.
- Что за дела, - сказала вечером Анисья на лавке собравшимся товаркам. – Может-от правду говорит криворотая? Может, так и есть, леший озорует? Кто ж бы тут Иринушку убил?
- Тьфу на тебя, Анисья, - подхватилась Олюшка. – С чего вдруг?
- А с чего? Раньше б не посмел, кругом люди и деревни, а теперь, вишь, как лес обступил, тут ему вся власть над нами. С девок начал.
- Так милиция ж... – вмешалась баба Матрёна.
- Что твоя милиция против лешего может? – усмехнулась Анисья.
Старухи замолчали. Крыть было нечем. Ясно, что милиция тут бессильна.
- Что это там Димасик, чего всполошился на ночь глядя? – засуетилась Олюшка.
Димасик бежал к дому и кричал невпопад:
- Фелшер! Фелшер! Тётя! Тётя! Помогите!
Там, куда указывал Димасик, не было ничего. Дом Матрёны стоял на окраине, почти у самого леса. Да только ничего конкретного всё равно разглядеть отсюда было нельзя. Лесная стена вдоль дороги, и тишина. Однако, Матрёнин внучок не спешил замолкать, даром что дурачок, но просто так кричать тоже не станет ведь.
- А ну-ка! Кто там озорничает?! – дребезжащим голосом заверещала Анисья.
Старухи заёрзали, защёлкали вывернутыми временем суставами, заскрипели негнущимися ногами, поспешая в сторону, куда указывал Димасик-дурачок, заголосили на все лады, оглашая тихий вечер криками, подобными тем, что издают помоечные чайки. Что уж, старость не радость.
А к ним навстречу в то же время, прямо из лесу, неторопливо, будто б пьяный, вразвалочку, вдруг вышел здоровенный рыжий детина. Был он, однако, весь тёмно-синего цвета от побоев, левая рука, судя по всему, сломана, болталась сбоку, чисто - плеть.
Старухи выстроились клином. Первой встала Матрёна. Рыжий, не дойдя полуметра до них, упал плашмя, потеряв сознание. Бабки засуетились и забегали. Гостя из лесу перенесли в дом. Отпоили, отмолили, отговорили, отхлопали по щекам и уселись рядом, вокруг кровати, на которую положили заплутавшего, послушать, что за чудеса нынче в мире происходят, что красивых мужиков на дорогах нонеча находят.
Рыжий детина хмурился и моргал, порывался вставать и указывал куда-то, вероятно, в лес, откуда вышел.
- Шок у него, - серьёзно сказала Анисья. – У мужиков такое бывает.
Старухи согласно закивали.
- А Димка-то каков? – гордо оглядела соседок Матрёна. – Орёл! Фелшера! Фелшера, кричит, позовите, человеку плохо!
- Да не так всё было! – встряла сухонькая Олюшка. – Он «Помогите!» кричал!
- Нет, и фелшера звал, я слышала сама, - заговорила быстро Анисья.
- Я слышала, он кричал: «Помогите», и тётю звал! Дурачок, прости, Матрёна, фелшер-то у нас парень. А он его тётей… - рассмеялась Олюшка.
- Да поди ж ты! – разозлилась Матрёна. – Не так он кричал. Он кричал: «Позовите того фелшера, который тётю мёртвую смотрел», а «Помогите» - это он так, потому что положено.
- Ой, а может, там ещё и тётя? – встрепенулась Анисья. – Это он не фелшера тётей назвал, а кричал, что тётя там.
- Я и говорю, дурачок, - съязвила Олюшка. – Хоть фелшера, хоть этого найденного – всё одно, мужиков тётями кличет. Дурачок и есть.
Матрёна, не обращая внимания на колкие замечания в адрес внука, чего уж – привыкла, да и сама понимает, что ни пяди у Димасика во лбу, скомандовала подъём.
- Надо-от посмотреть да глянуть, пока не стемнело, вдруг там и фелшер, и тётя ещё есть…
- Ага, - нехотя слезала с табурета Олюшка. – Райцентр нам туда в лес перенесли, и тёти, и дяди – все там, в канавке сидят под кусточком, и перзидента завтра на вертолётах привезут. Ты уж тогда Матрёна такой растрёпой туда не ходи, губы что ли накрась, а то – срамота. Куда ты на ночь глядя в лес людей пугать…
- Ага, - засмеялась Анисья. – Она губы-от накрасит, так у Олеськи-криворотой лешего отобьёт! Поди потом хлопот не оберёшься… Откуда ж там фелшеру-то быть, скажешь тоже?
- Всяко может быть. Пошли, - строго сказала Матрёна.
Старухи мелко захихикали и поспешили к месту, откуда вышел рыжий. Димасика оставили с новым человеком… Шутка ли, жизнь бабки прожили долгую, а ума ребёнка с незнакомцем не оставлять не хватило. Ей-богу, курицы: только бегать да кудахтать.
Далеко в лес не пошли. Какой там, от дороги посмотрели, погукали – да к дому. Был бы жив человек, так вышел бы давно. А коли мёртв, так и пусть его, лежит, всё одно: ничем не помочь ему уже.
Тараторя, старухи вернулись к дому. Матрёна заторопилась к холодильнику, где лежали очки и мобильный телефон с большими кнопками. Старухи сгрудились в кучу и затихли.
- Мила? Мила?! – закричала через минуту Матрёна, словно пытаясь докричаться до райцентра. – Я тебе жениха нашла! Мила?!
Бабки захихикали. А Мила, дочка Матрёны, мама того самого Димасика-дурачка, кажется, не на шутку разозлилась, потому что из телефона отчётливо донеслись встревоженные женские крики.
- Ты фелшера утром с собой вези, Мила! Тут у нас ситуация! И милиция пусть едет!
Постепенно Матрёна сплела в трубку такую небылицу, что в пору приезжать было бы в деревню не только милиции и скорой, а и космонавтов неплохо бы выписать прямо с орбиты на удивительный участок земли, о котором поведала старуха дочери.
- А где Димасик-от? – всполошилась Анисья.
Старухи всплеснули, как одна, руками и заходили по комнатам, приговаривая «Димка-Димка» и заглядывая в тёмные углы, словно искали собаку, а не человека.
Димку нашли в комнате с рыжим, у стены, в углу, куда он забился, словно от страха. Весь он был взъерошенный, дрожал и тихо шептал:
- Тётя! Тётя!
Матрёна гневно обернулась на найденного мужика, но тот был не лучше Димасика, тоже напуганный какой-то.
- Беда с этими мужиками совсем, - резюмировала Анисья. – Ну что вот бабы-от, ну всё на бабах, а мужики сплошь бракованные. На минуту нельзя оставить.
Бабки стояли посреди комнаты, из одного угла которой доносились всхлипы мальчишки «Тётя! Тётя!», а в другом углу здоровый детина с кровати тыкал пальцем в сторону окна и мычал. Чего уж, Анисья была права.
- Чего это они? – спросила Матрёна.
- Может, мужик-то грамотный? Чай, в мирное время живём, он школе-то обучен. Ты дай-ка ему, Матрён, ручку. Мы спросим.
Матрёна засуетилась в поисках какой-нибудь бумаги и вскоре вернулась с Димкиным альбом и коробкой цветных карандашей, сунула всё мужику и строгим тоном повелела:
- Пиши!
Карандаши были неточенные, обгрызанные, грифель скользил по бумаге едва оставляя следы, однако, вскоре старухи прочли следующее:
«Меня зовут Виктор. Я хороший человек! Я не злой! Ваш внук не меня напугался! Я хороший, поверьте! В вашем лесу – убийца!»
Олюшка оторвала глаза от записи:
- Какой убийца? Всё пиши, как есть!
Бабки медленно пятились подальше от кровати, на которой лежал найденный мужик. Матрёна поспешила вон из комнаты и вскоре вернулась с лопатой. Старухи сгрудились за её широкой спиной, а она протянула лопату к мужику. Тот вжался в стену.
- Пиши всё, - злобно прошипела Матрёна. – И альбом на лопату кидай.
Рыжий что-то быстро застрочил в детском альбоме и вскоре Матрёна на лопате доставила письмо в стан старух. Олюшка выхватила бумаги и принялась громко, нараспев читать.
Матрёна угрожающе наставила на рыжего лезвие лопаты.
- Я хороший человек. Тьфу ты, - читала Олюшка. – Я, правда, хороший. В вашем лесу убийца. Только я не помню ничего. Помню, что лес кругом и убийца, и весь зеленый...
- Убийца зелёный? – не отводя глаз от мужика, уточнила Матрёна.
Рыжий замотал головой и потребовал альбом обратно. Быстро написал ещё несколько строк.
Олюшка продолжила читать:
- Понимаете, лес зелёный. А убийца, так я не помню ничего. Они словно бы растворились друг в друге. Только удар и тишина. И тьма. И я - во всеобщей пустоте.
- Где? – переспросила Матрёна.
- Во-все-об-щей-пус-то-те, - по складам сказала Олюшка. – Тут так написано. Вон, глядь!
- Бабы, - бросила Матрёна на пол лопату. – Ведь он дурак.
Мужик протестующе замахал руками, жестами попросил вернуть ему альбом и карандаши.
Матрёна, нехотя, уже сама вручила ему то, что он требовал, и села рядом на край кровати. А рыжий писал. Матрёна читала сразу, как появлялись предложения:
- Я не дурак. Вам этого не понять…
- Куда уж нам, мы ж не дураки, - не вытерпела Олюшка.
Матрёна махнула на неё рукой и продолжила:
- Я не помню ничего. Но я почти чуть не умер. Поэтому я говорю вам по-простому, в вашем лесу орудует убийца. И сейчас, пока вас не было, кто-то подходил сюда к окну и смотрел на нас с вашим внуком. Поэтому внук такой напуганный.
- А кто ж был-то? Димасик только чужих боится! - с досадой спросила Матрёна.
Рыжий опустил голову. А через некоторое время продолжил писать. Матрёна снова озвучила:
- Это был не человек.
- Тьфу ты, - вздохнула Олюшка. – А чего это за пустота. Чего это такое? И кто приходил? Тётка или дядька?
Старухи уставились на мужика.
Тот стыдливо опустил глаза.
- Пиши давай, - скребя по полу лопатой, угрожающе прикрикнула Матрёна.
«Не могу сказать я, кто там был. Я сейчас разное вижу. Словно бы я привидение увидел. Женщину. Я грибы ел в лесу, выжить-то как-то надо было! Наверное, они действуют?» - написал рыжий.
- Грибы ел, - повторила, недоумевая, Матрёна. – И что?
Рыжий развёл руками.
- Мы тут все грибы едим, - снова прикрикнула Матрёна.
Мужик вздохнул.
- Да дурак он, - сказала Олюшка.
- Но что-то Димку ведь напугало? - ответила ей Анисья.
- Да дурак этот и напугал, - нашлась Олюшка.
Бабки переглянулись и захихикали. Матрёна строго глянула на них, и они умолкли.
- Димка, поди сюда, - скомандовала она внуку.
Бабки, шелестя подолами, вышли из комнаты. Убедившись, что рыжий их не услышит, зашептали.
- А Иринушку-то кто убил, до сих пор не знаем, - грозно зашипела Олюшка. – Мобыть, и правда, маньяк в лесу?
- Так, может, он сам и есть маньяк! - в том же тоне ответила Матрёна.
- Что делать-то будем? Милиция с врачами только завтра приедут. Мужиков-от нет у нас, - испуганно затараторила Анисья.
- Нам бы до утра продержаться, а там его в райцентр увезут…
Старухи порешили дежурить в доме Матрёны, не спать. Летом ночи короткие. Легко перетерпеть.
Дверь в комнату к рыжему закрыли и заложили, чем смогли, пень приволокли, на котором дрова рубить, из сараю, грабли приставили и стол придвинули. Сами за стол сели чай пить, чтоб не спать.
Где-то к полуночи ближе случились чудеса. Натерпелись в ту ночь бабы страху, что и говорить. Ближе к двенадцати, хотя и не темно вроде было, а так, только затягивалась ночная густота, Димка бросился к двери и закричал:
- Мамка! Мамка!
А какая ему, глупому, мамка, если она в это время на конфетной фабрике в соседнем районе сладости упаковывает?
Мила, его мама, работала вахтой. Раз в несколько дней уезжали они с Иринушкой, пока та жива была, в райцентр, а оттуда их маршрутка фабричная везла на упаковку. Пару суток там, потом обратно до райцентра. А с райцентра на попутках до деревни. Димасик-дурачок мамку по запаху узнавал, от неё всегда шоколадом пахло или ванилью. Как собачёныш чуял: тихо, бывало, всё в доме, а он всполошится – и к двери. Мамка, стало быть. С конфетами со смены домой приехала. Ну, или с Иринушкой, бывало, перепутает, та тоже с этаким флёром ходила. И в этот раз подскочил и кричит: «Мамка!». А в воздухе, и правда, как бы сладостями запахло.
И старухи всполошились. А что, ведь и такое могло быть, что Милка, наслушавшись Матрёниных россказней, домой рванула, шутка ли, такие дела происходят. Рассудив так, Матрёна пошла к дверям, дочку встречать. Да только тихо там, за дверьми, и на дворе никого. Да и машины никакой ведь не слышно было, не пошла же Милка из райцентра в ночь домой пешком…
Поспешила Матрёна со двора в дом обратно. А в доме и того странней. Сидят все старухи рот корытом, в окно смотрят. А за окном… Вроде как в саване белом кто-то мечется. Не темно на дворе, а так, сумерки, лето ж, где темноты набраться, а от них ещё хуже видно. В ночи-то белое хорошо видно, а в такой серости густой не пойми, что происходит. Вроде как девка какая мечется у окна, да что-то жестами кажет. А по всему дому и вокруг – запах конфет…
- Иринушка, - тихо прошептала Олюшка. – Сама пришла…
Сидят бабки, не шелохнувшись, как в телевизор, в окно смотрят. А за окном чудеса: пляшет саван, да что-то бабкам пытается вроде как объяснить…
- Впустить что ль? – спросила подруг Олюшка.
- Ты что?! Ты что?! – зашипела Анисья. – Дух это, кто его знает, что у него. Вдруг чёрт какой из лесу прётся, мы ж у лешего вроде как добычку отобрали, мужика-то этого отбили. Морок он навёл, будто Иринушка, а это – кикимора покойницей обернулась и под окном сейчас плачет.
- Вот дела! – вскрикнула Матрёна, побледнев. В это же мгновение привидение исчезло, словно бы Матрёна его спугнула своим голосом.
Матрёна и Олюшка засеменили к тому месту, где только что явилось видение, однако там было пусто. Походили под окном, потоптались. Нет, ничего. Вернулись в дом.
- Что ж это Иринушка всполошилась. Не лежится ей спокойно, - завела тему Анисья.
- А как тут лежать спокойно, пока душегуб по свету ходит, - вздохнула Олюшка.
- Так может тот мужик-от душегуб и есть? – заключила Матрёна. – Иринушка нам что-то показывала ведь, может, на него? Вот она и пришла нам показать, что он убийца-то?
Старухи переглянулись.
- А кто ж его-то самого тогда избил? – после паузы продолжила Олюшка.
- Тоже верно. Не Иринушка же, прости, Господи, - мелко закрестилась и захихикала Анисья.
До утра оставалось недолго. Едва успеть старухам наговориться о произошедшем.
Вот вскоре раздался звук мотора, и бабки высыпали на двор.
- А милиция где? – спросила Анисья Милку, торопившуюся в дом.
- Только фельдшер, занята твоя милиция, не убили ж никого, - резко ответила Мила.
- Мамка! - с криками бросился ей на шею Димасик.
Тонкоусый нервный фельдшер с чемоданчиком подошёл вплотную к Матрёне:
- Ну? Где ваш леший? Показывайте.
Старухи ринулись разгребать хлам от дверей, чтобы пропустить к рыжему врача.
Фельдшер прошёл, уселся на край кровати и, как и тогда с Иринушкой, начал свой нервный осмотр. Старухи сгрудились за дверью, любопытно разглядывая происходящее.
- Фелшер, чойта, в тетрадке своей не пишет ничего? – зашептала Анисья.
- Так это он, когда про мёртвого, тогда пишет. Человек, пока живой, кому он нужен. А как помрёт, то про него и в газетах, и в учебниках напишут. Будто подвиг какой совершил. А про живых чего писать, кому они интересны?.. – рассудила Олюшка.
Долго фелшер с рыжим толковали. Всё врач о чем-то спрашивал. А рыжий всё что-то писал ему в ответ. И то, фелшер иного человека всего ощупает, язык велит показать, а тут всё больше разговоров у них вышло. Все листочки, что рыжий исписал, доктор себе в чемоданчик аккуратно сложил.
После осмотра «фелшера» к столу позвали. Тот, на удивление, легко согласился. Сколько ведь раз бывал на деревне, всегда отказывался, словно брезговал. А тут старухам и потрафил.
Приятно. Вот сразу видно, что хороший человек, не дичится. Тут ему на стол и варенье малиновое, и самогоночки с погребу. Хорошему человеку да разве жалко. А он и то, и другое - уважил бабок-то, те и разомлели. Да и то сказать, приехал-то он как демон суровый, словно огнём из глаз всех пожжёт сейчас, а после осмотра размяк, будто б подменили, совсем другой человек: балагур и добряк.
- Ну, что же с нашим-то? С рыжим-то? – спросила Матрёна, подливая фелшеру кипяточку.
- А ничего, отойдёт. Разговорчивее, правда, не станет, - рассмеялся он в ответ.
- А что он нам писал про пустоту какую-то? – озабоченно спросила Анисья.
- Наркоман ваш этот рыжий, бабушки, - грустно сказал фельдшер.
- Как это? Настоящий? Поди ж ты! – часто закрестилась Анисья.
- А что? В городах – это дело обычное. Сейчас сезон. Многие собирают грибы и особым способом их вываривают, чтобы получить наслаждение. Ваш этот такой же. Только у него помутнение в сознании случилось, он забыл, кто он и где живёт, - обстоятельно рассказывал старухам тонкоусый.
Старухи и разнежились от такой уваги. Когда б ещё такое было, чтобы врачи старухам что-то объясняли? А тут толкует молодой человек, старается для них.
- Чудны дела твои, Господи, - вновь запричитала Анисья. – Вот и до нас наркоманы дошли. Раньше-то такого и быть не могло.
Бабки согласно закивали.
- Делать-то теперь чего? – не выдержала Олюшка.
- А ничего, - ответил фельдшер. – Он не опасен. В больницу я его не заберу, у меня мест там нет. А вот у вас пусть пока живёт, я за ним приглядывать буду. Стану наезжать временами.
Бабки замолчали.
- Матрён, может, давай расскажем ему? – тихо попросила Анисья.
Матрёна после небольшого раздумья кивнула.
- Мы сомневаемся, - решилась она на откровенный разговор. – Тут такое дело было. Ночью к нам покойница приходила, Иринушка, вроде как на него показывала. Будто б сказать хотела, что это он её убил…
Глаза у фельдшера округлились, лицо вытянулось, и вскоре широкая улыбка осветила всё лицо. Выражение стало таким, будто бы он сделал какое-то неожиданное открытие в медицине или нашёл то, что давно искал.
- Послушайте! – почти закричал врач. - А ведь это оч-чень может быть!
Бабки переглянулись. Не такой реакции они ожидали от образованного человека. Что и говорить, до приезда фельдшера старухи сговорились не рассказывать никому о ночной гостье, «не смешить народ». Тут уж просто душа не выдержала, ведь таким хорошим человеком доктор оказался. Сел с бабками за одним столом и на равных с ними, с тёмными, о делах больших толкует. Так их эта ласка подкупила. Иначе б ни за что б не проговорились. Да и всё равно, ждали они, что он позорить их начнёт, мол, какие привидения в наше-то время, это в старину… А он, смотри-ка, вроде и поверил им, и тоже думает, что такое возможно…
Тут, понятно, плотину прорвало. Минут за десять бабки наперебив скроили ему историю почище гоголевской. Увязали все события в одно, вывели заключение и даже мораль нашли. Оказывается, не врала Олеська-криворотая, когда говорила, что леший озорничать стал. Только одного она не знала, что это не леший её в жены тогда брал, а наркоман заезжий, рыжий, вот которого бабки споймали. У того, видать, крыша поехала, он начал за девками бегать. Олеська-то убежала, а Иринушку он споймал. Да замучил как котёнка, видали, ж, какой здоровый. А милиция что? Милиция такие дела и расследовать не будет, вот поэтому Иринушка в ночь эту из гроба встала, чтобы на мучителя бабкам указать.
КОЛДУНЬЯ ГАЛИНА С УЛ. КОЛЛОНТАЙ ГАДАЕТ НА ИМУЩЕСТВО КЛИЕНТОВ
Как стало известно от источника. Пенсионер Василий пожаловался таксисту, который записал информацию под диктофон (голос изменен) ,он стал жертвой обмана ведуньи. Познакомившись с Галиной, Василий стал приходить к ней на прием по адресу: г. СПб, на ул. Коллонтай дом 43 квартира 51, там Галина довольно часто принимала клиентов с разбитыми сердцами. Василий страдал от одиночества и выпивал. В одной из бесед Галина нагадала Василию, что ему срочно нужно избавиться от своего имущества, иначе соседи по коммунальной квартире на Ириновском проспекте его отравят, и предложила помощь в продаже имущества на Товарищеском проспекте, и на Ириновском проспекте. После продажи имущества, Галина вдруг заявила Василию, что вместо денег она пропишет его на ул. Коллонтай и он теперь будет жить у нее дома, так как карты таро показали, что ему на роду написано жить с ней. Василия поначалу все устраивало, до появления через некоторого времени второго мужчины, который заявил, что не будет жить втроем, и попросил Василия уйти из дома. Василий имеет вторую группу инвалидности и еле ходит с тросточкой и после общения с колдуньей он начал жаловаться на проблемы с памятью. Мужчиной оказался еще один клиент Ведуньи по имени Андрей, который послушал ведунью и ушел от своей жены Елены, так как карты таро нагадали, что Андрею изменяет его жена, и ему нужно от нее срочно уйти,и уйти он должен обязательно к гадалке. Андрей оказался бывшим военным, имеющий колоссальное количество имущества и земель во Всеволожском районе. Через некоторое время колдунья переписала все имущество военного на себя, а сама поселилась в коттедже в ДНП «Гранит» во Всеволожском районе Ленинградской области у Андрея. Василия же Галина выписала из квартиры, и прописали в не существующем здании во Всеволожске, потом забрала карточку сбербанка Василия себе на которую приходит пенсия и отправила Василия поначалу доживать свой век в пансионате «Золотое время» в Осиновой роще за счет государства. Но, ввиду появления на горизонте родственников Василия, которые заинтересовались историей с продажей имущества, колдунья испугавшись проблем с полицией отправила Василия под замок в свою квартиру на улицу Коллонтай, где регулярно его поят, и пенсионеру не дают выходить из дома, запирая его на замок снаружи, ему же говорят что бы он молчал, иначе окажется на улице. Со слов пенсионера бабуля регулярно производит ритуалы на кладбище.
Невидимый страж
Квартиры на улице Западной стоили на десять процентов выше, чем в любом другом районе города, даже Центральная с её новостройками и торговым центром была не такой привлекательной. Казалось бы, ничем не примечательная полоска стареньких «панелек» с чётными и нечётными номерами, типичные продуктовые магазины, парковки, детские площадки —всё как и везде. Да вот только улица эта была самая чистая, самая опрятная, самая спокойная и самая примерная. Во дворах порядок, соседи друг друга уважают, не нарушают чужих границ и не шумят по ночам, процент преступности ниже, чем жирность в диетическом кефире, и даже машины порой спят до утра без сигнализации.
В общем, не улица, а маленький Эдем, разве что собачки радугой не какают, хотя и это — не беда, ведь хозяева за ними убирают. Всё здесь цвело и блестело. Всё, кроме Аллы Григорьевны. Её коричневое пальто, как бельмо на глазу, не стиралось из общей картины и всегда мелькало то тут, то там.
Жертва вынужденного одиночества, маразма и здоровых ног, она слонялась по дворам день и ночь, заложив руки за спину. Местные прозвали женщину «НЛО» за то, что она постоянно общалась с невидимым собеседником и без конца повторяла в воротник: «приём-приём», словно посылала сигналы в космос.
— Григорьевна, как приём сегодня? Облака нынче низкие, — смеялись мужики, когда бабка проходила мимо парковки. Женщина никогда не обращала внимание на эти выпады. Она вообще ни на что не обращала внимания. «Старая маразматичка» — вот и всё описание человека, на вопрос неместных: «А это кто?».
По легенде бабку прикомандировал сюда сын, купив ей квартиру и отстранив как можно дальше от себя. Сам он никогда не заезжал в гости, и никто не знал, как он выглядит. Жители подъезда, в котором жила Григорьевна, часто пытались сдать её в дом с мягкими стенами. Причины всегда были одни и те же: а если она газ забудет выключить? А если затопит соседей? А если пожар устроит?
Раз в полгода, когда собиралось достаточное количество подписей, приезжала спецмашина и забирала женщину на две недели в «отпуск». Каждый раз жители вздыхали с облегчением, надеясь, что на этот раз «бомбу замедленного действия» увезли с концами. Но она всегда возвращалась, а жильцам предоставлялись справка о вменяемости человека и постановление суда о невозможности проведения повторной экспертизы ближайшие полгода.
В остальном Григорьевна была совершенно неинтересна. Все относились к ней как к вынужденной декорации вроде трансформаторной будки или старых скрипучих качелей: всех раздражает, но вреда не наносит. Никто не стеснялся и не переходил на шепот, если НЛО проплывала мимо во время деликатных бесед. Люди спокойно обсуждали личное, даже когда Григорьевна чуть ли не на ноги им наступала, словно не замечая их на своём пути.
«Всё равно ничего не понимает» — думал про себя каждый и продолжал свой интимный рассказ.
Последние месяцы по городским новостям всё чаще стали мелькать сюжеты об ограблениях. Банда преступников, судя по всему, местных, дерзко обставляла квартиры горожан, пока те были в отъездах или на ночной работе. Даже с Северной улицы пришёл слушок о том, что одну из квартир подчистую обокрали прямо в будний день. Полиция никак не могла напасть на след, уж больно чисто работали воры: действовали быстро, не оставляя следов. Не спасали даже решётки на окнах — преступники легко сшибали крепления или отгибали их при помощи отработанных навыков и качественного инструмента.
Весь город боялся за своё спокойствие — весь, кроме Западной улицы. Здесь ограбление было маловероятным и, скорее, мифическим событием. Даже наркоманы и закладчики обходили улицу стороной, потому что на ней висело проклятие в виде участкового полицейского. Страж порядка был так хорош, что вся стена в его кабинете была увешана грамотами и благодарственными письмами. На его счету было более ста раскрытых и предотвращённых преступлений: от мелких хулиганств до серьёзных уголовных дел. Каждый месяц ему приходило оповещение о повышении, но он всегда отказывался и просил оставить за ним вверенную территорию. Начальство ставило офицера в пример и повышало зарплату чуть ли не ежеквартально. Все были довольны.
Но тут случилось неожиданное. Одну из квартир на Западной всё же обнесли. Золото, деньги, семейные реликвии — всё это было похищено пару дней назад, и никто не видел, как. Преступники не оставили следов, сработав оперативно и совершенно стерильно. А потом было второе ограбление и третье... Западная улица постепенно теряла свой рейтинг и становилась обычным серым пятном на карте города. Преступники так осмелели, что вообще перестали соваться в другие районы, словно насмехаясь над известной улицей и её стражем. Было ясно, что они специально издеваются и доказывают своими действиями, что никто им не помеха, никто. А «Западная» — всего лишь раздутый кем-то и когда-то миф.
Именно это услышала сегодня вечером Григорьевна. Когда навернула десятый круг и сбавила ход возле будки с разливной водой.
Двое мужчин наполняли канистры артезианской жидкостью, когда НЛО медленно подплыла к ним из-за угла.
— Я тебе говорю, надо этого докторишку брать. У него денег, как у дурака фантиков. Сам губернатор у него зубы вставлял, — говорил полушепотом один другому, наполняя пятилитровую канистру.
— Хорошо, когда выступаем? — спросил второй и тут же замолк, как только услышал внезапное: «приём-приём».
— Твою м…— начал было он и потянулся в карман за складным ножом.
— Да не ссы ты, — тормознул его напарник, — это НЛО, она ничего не понимает, деменция у бабки, смотри. Эй, Григорьевна, как приём сегодня?! — улыбнулся он, окликнув женщину в коричневом пальто, которая смотрела куда-то в сторону кустов боярышника.
— Видишь, совсем… — он постучал себя по лбу.
— Выступаем завтра после шести, я к нему записал своего друга на осмотр. Он работает всегда вместе с женой, она ему ассистирует. Первый этаж, задние окна выходят в сквер — легче и не придумаешь.
— Отлично, ну что, в шесть?
— Ага.
Мужчина разошлись, взяв каждый по две полных канистры с водой, а Григорьевна навернула ещё четыре круга по району и исчезла в своём подъезде.
В назначенное у автомата время, мужчины во всеоружии были на месте.
Доктор был ужасно беспечным и оптимистичным человеком. Он — единственный из всего дома, кто не поставил решётки на окна, и грабители проникли к нему в квартиру за рекордное время.
Денег у врача было, и правда, немало, а ещё — элитные украшения и редкое столовое серебро. Набив рюкзаки под завязку, грабители покидали квартиру по очереди. Когда первый спрыгнул и скрылся в ближайших кустах, он заметил какое-то движение.
— Атас, менты! — крикнул он второму, когда тот высунул ногу из окна. Нога сразу же вернулась обратно. Полицейский «Уазик» подъехал так внезапно и точно, словно знал, что здесь планируется ограбление.
Из машины вышли двое вооруженных стражей порядка. Вор сидел в кустах, затаив дыхание и писал СМС своему подельнику: «выходи через парадный, тут облава».
Его коллега не стал медлить и поспешил к входной двери. Двое полицейских, один из которых был участковый, уже изучали вскрытое окно и сообщали о взломе по рации.
Тот, что был в квартире, повернул «барашек» замка, но выходить не спешил. В подъезде слышался чей-то голос:
— Приём-приём.
Выдохнув с облегчением, он открыл дверь и сделал шаг к свободе. В этот самый момент глаза его залепила обжигающая влага, моментально ослепив.
— А-а-а, — закричал мужчина и хотел было пуститься бегом, но тут же был сбит с ног ударом чего-то металлического.
— Приём-приём, это НЛО, преступник мной задержан, прошу подкрепления, — раздался снова знакомый голос.
Через минуту всё было кончено. Грабителей повязали, а доктора срочно вызвали с работы. На допросе эти двое признались в серии ограблений и по итогам суда были отосланы далеко от места проведения своих тёмных дел, дабы не распространять секретную информацию о том, кто проводил задержание.
Участковый получил очередную награду и повышение, а, заодно, и внеплановый отпуск на месяц. По странному стечению обстоятельств его отпуск совпал с визитом врачей из психоневрологического диспансера, которые приехали за Григорьевной для очередной комиссии. На радость жильцам Западной улицы женщину впервые забрали на месяц. Всё было прекрасно: грабители пойманы, маразматичка в дурдоме — тишина и покой.
Спустя месяц Григорьевна снова ходила по дворам со справкой и в своём старом коричневом пальто, правда, теперь её лицо выделялось не характерным для октября шоколадным загаром. Местные решили, что это — последствия электрошоковой терапии, а никак не филиппинский загар. Всё вернулось на круги своя. Западная снова стала примером для подражания, а стоимость квартир на этой улице поднялась еще на пять процентов.
Приём-приём.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Старухи, щеголяющие своей беспомощностью
Писатель Бёлль в одном из своих романов употребил гениальное выражение: старухи, щеголяющие своей беспомощностью. Писал он о немецких старухах, но явление это, несомненно, интернациональное.
Поехал с утра сдавать излишки мочи государству, приезжаю – приема нет, на пункте забора биологических жидкостей объявление: «Уважаемые зассанцы и зассыхи! Наш танкер сел на мель, мы понимаем, что вы старались, но сегодня вывезти плоды ваших усилий некому. Несите их в соседнюю клинику по адресу <…> либо завтра снова попытайте счастья у нас.»
Рядом стояла автор воззвания, уже с красным лицом, объясняющая очередной старухе, что даже лично для нее, в порядке исключения, невзирая на государственные награды и почетные звания, ничего нельзя сделать.
- Мадам, – сказал я бабке, – поберегите силы для сдачи кала! Я сейчас поеду в соседнюю клинику сдавать свои успехи, могу и вас подвезти с вашими.
- Ой, спасибо внучок, – запричитала старуха, – а то тут только издеваться могут над пожилыми людьми, – и под возмущенное сопение медсестры засеменила за мной.
Первый звоночек прозвенел еще на этапе посадки в машину: Мне на переднем месте ехать? – не вопрос даже, скорее констатация прискорбного факта. Тут бы мне и пресечь на корню попытки откусить руку дающего, намекнув на альтернативу в виде багажника, но решил изобразить благовоспитанность и промолчал, а зря.
Всю дорогу звенели новые колокольцы-бубенцы, когда старуха любезно настырно подсказывала водителю, как лучше ехать да где свернуть, а мне – что надо лучше следить за дорогой, а то еще завезут «не туда». Хотел было сказать, что в ее возрасте с ее характером радоваться надо, если попадется подслеповатый и непритязательный сексуальный маньяк, но снова промолчал.
Доехали, сдали в порядке очереди свои излишки в пункт приема достижений выделительной системы (угадайте, кто вприпрыжку опередил меня?) Старуха ревниво покосилась на мою банку – знамо дело, в чужой-то погуще, колер насыщеннее, а уж объем – о-го-го! Придержала меня за руку:
- Подожди, сынок, вместе обратно поедем!
- Мадам, – возразил я, – обратно мы не поедем ни вместе, ни порознь. На сегодня я выполнил свой долг перед организмом, результаты прибудут лишь через несколько дней. Могу подбросить до остановки такого-то маршрута, без пересадок доедете. И тут у старухи включился режим котега:
- Что же, бабушке на остановке мерзнуть?
- Киса, считаю до пяти: да или нет?! Можете не мерзнуть, – вскипел уже я, – садитесь?
- Да!!! – решилась старуха, еще до того, как я закончил вопрос.
Ее отвезли туда (минус 2 автобуса с пересадкой) и подкинули до остановки обратно (минус 1 автобус и 1 пересадка), но этого мало – еще бы в аптеку по дороге заехать, а по-хорошему и в булочную, а потом сумки на этаж поднять, да и саму на руках отнести не мешало бы… И еще я не поблагодарил за оказанную честь. Не сомневаюсь, именно так этот эпизод был рассказан самой старухой соседке в автобусе.
Чертовщина
-А я говорю, что отбивать из низшей точки опасно для коленей! - чуть ли
не кричал Рома своему товарищу,
- Ты, чудила, ни хрена не заботишься о своём здоровье.
Иди-ка ты на фиг, знаток! -обиженно,
прерывающимся от недавних приседаний со штангой голосом, сказал Антон. - Вес небольшой, всего полтинник!
Спор между двумя друзьями всегда разгорался в процессе тренировки, благо свидетелей было как всегда немного. Сельский спорткомплекс не отличался большими размерами, количеством помещений и оборудованием для тренировок. Единственным плюсом шагать сюда через мрак неосвещенных улиц по два километра только в одну сторону было то, что занятия были бесплатными. Приноси только справку от врача, что ты здоров и занимайся хоть с утра до вечера. Никакой тренер и слова не скажет - их просто не было за такую зарплату, но однако каждый посетитель находил себе занятие по душе.
- На сегодня достаточно, - прошамкал пожилой мужчина, вошедший в
тренажерный зал. Никто не знал откуда он постоянно появлялся в самый неожиданный момент, иной раз возникая то сзади то сбоку. Вот и сейчас Антон попрощался с Егоровичем, вышел в коридор и снова увидел его, идущего навстречу. Парень встал столбом, закрыл глаза, потряс головой, ущипнул себя, перекрестился и снова открыл глаза: проклятый старикан уже стоял рядом и участливо смотрел на него:
Ну что, устал, касатик? Говорил тебе: не бери на себя слишком много. Не только в тренировках, но и вообще. Совет тебе на оставшуюся жизнь.
- Брось, Егорыч! Я не собираюсь помирать сегодня
- Как знать, как знать..
Антон махнул рукой и вышел на улицу. Рома его уже поджидал и уже, судя по виду, начал подмерзать: жар от недавней тренировки уже проходил, одежда была лёгкой а наступающая ночь безоблачной и холодной. Иногда ноябрь выдает подобные фокусы, когда днём солнечно и относительно тепло а ночью лужи замерзают на поверхности, воздух морозен и свеж а звёзды сверкают алмазами на бескрайнем чёрном бархате неба.
- Ну и кто теперь чудила? - спросил Антон у своего друга. - Ты зачем тепло не оделся, дурень?
- Не думал, что так холодно будет…
- Ты, наверное, вообще никогда не думаешь. Ладно, пошли быстрее по домам.
С этими словами Антон с Романом быстрым шагом направились в сторону центральной дороги. Широкая проезжая часть этой улицы пересекало село от начала до конца. С освещением тут проблем не было, поэтому можно было не опасаться, что споткнувшись, ты упадёшь в яму, попутно ломая себе разные части тела. Однако стоило свернуть в любой прилегающий переулок как ночь мгновенно набирала обороты, с каждым твоим шагом становясь всё темнее. Как раз в один из этих ответвлений и лежал путь Ромы
- Покедова, Тоха, - бросил он через
плечо своему приятелю и поспешил домой.
- Ну давай! - ответил ему Антон.
- Давать тебе жена будет! - донеслось из переулка.
- Чёрт бы тебя побрал! - в сердцах
ругнулся парень и прибавил шаг. В ответ донёсся отдалённый вскрик. Антон в мыслях послал своего приятеля куда подальше и чуть не растянулся на ровном месте: дорога покрылась тончайшим слоем льда. По такому покрытию топать в туфлях без протектора на подошвах - весёлое занятие: просто разбегаешься и скользишь как на лыжах, любой ребёнок справится.
- Но осторожность никогда не помешает,- подумал про себя парень и потихоньку свернул на тротуар. Да, была в селении и такая достопримечательность как асфальтированная дорожка для пешеходов. Правда она имелась лишь с одной стороны, но тем не менее факт её существования немного утешал тем, что не всё так плохо в этом населённом пункте: есть и вода и газ и электричество для освещения. Кстати говоря, с последним, видимо, небольшие проблемы: Антон, благополучно пробежав и проскользив добрых две трети пути, обнаружил, что фонари уже не горят так ярко, тротуар освещается лишь окнами домов и автомобилями, куда-то спешащими, словно на пожар. Пожав плечами, парень поскользил дальше. Через пару минут такого передвижения он недоуменно покрутил головой: что-то странное было в неподвижном воздухе, полностью тёмных улицах, старых домах, угадывающиеся силуэты которых стояли по обоим сторонам дороги. Антон остановился и замер. В наступившей тишине слышались удары его сердца и звук шагов, пытающихся попасть в этот незатейливый ритм. Парень медленно обернулся. Никого. Что за чертовщина? Развернувшись на каблуках вокруг себя и так никого не обнаружив, Антон осторожно пошёл дальше. Скоро дом, а дома, как говорится, и стены помогают. Хотя… Где именно дом? Где дом, мать его? Хм. Не туда свернул? Как можно свернуть не туда, если идёшь всё время прямо по асфальту?
- Много, слишком много, не бери - многолосый шёпот лёгкой поземкой разлетелся по округе. - Помирать, сегодня.
Парень плюнул на осторожность и побежал со всех ног, но не смог продвинуться далеко. Проклятый лёд на асфальте всё-таки добился своего: Антон рухнул вперёд, ударившись коленями о булыжники и порезав при этом ладони в кровь.
- Какие, нафиг булыжники? Какие камни? - вопрошал себя недавний бегун. - До чего же больно! Чёрт, вонючий лёд!
Он поднял голову и слова застряли у него на языке: колоссальным покрывалом светящихся неестественно голубых звёзд были окружены две луны, вокруг же не было ничего, кроме осязаемо-холодной тьмы. Падающие огненные снежинки исчезали в бездне, заменяющей землю в обычном мире.
- Неееее беееерииии мноооогооо! Наааа себяяяяяяя- змеиным шипением разнеслись слова на чуждом наречии, которое одновременно являлось и не являлось языком человека
Антон суматошно заозирался по сторонам: чувство приближающегося зла приковало его к месту, лишив способности мыслить и действовать. Закрыв глаза он перебирал обрывки молитв, которые в детстве читала ему умершая давно бабушка. Выходило не очень. Будь он богом, то рассердился бы на такого верующего, мешающего священные тексты пополам с отборным матом. В ответ на его потуги раздался смех. Так смеялась бы сама смерть над жалкими уловками людишек продлить своё существование. Неожиданно рядом с ним раздался оглушающий рёв и ему вторил второй: из ниоткуда, сотворенные из пламени ярости преисподней, появились два кошмарных создания: бугрящиеся мускулы говорили о неизмеримой мощи а сверкающие серебром когти, казалось, разрезали саму ткань пространства:
- Ты уже наш раб, раз стоишь на коленях!
- Пойдём с нами домой. К нам!
- Ты жалок, смертный червь!
Оба монстра медленно приближались, словно львиный прайд, берущий жертву в смертельные клещи. Перестукивающие их костяные копыта оставляли после себя сочащиеся жёлтым ихором следы а сияющие костром адских пожарищ глаза как будто выпивали саму душу обессилевшего парня.
- Прочь от моего внучка, черти колхозные! - произнесла сияющая ослепительным светом душа невыразимо прекрасной девушки, появившаяся неизвестно откуда.
- Ты не можешь его всегда оберегать, Елизавета. Здесь мы сильнее.
- Нет, сильнее мы! - Антон поднимался с колен подобно оглушенному бойцу. Его душа встала рядом с душой своей защитницы:
- Отче наш иже еси на небеси, да святится имя твое,да приидет царствие твое.Да будет воля твоя.
Слова сами всплывали из подсознания, оттуда, куда их загнали годы, прошедшие после смерти бабушки. С каждым новым звуком древней молитвы разлитая в пространстве мгла испарялась а окружающий пейзаж снова становился более привычным.
- но избави нас от лукавого!- С последним словом настоящее время обрушилось на Антона со всей своей суетностью: лаяли собаки, говорили люди, играла музыка, шумели машины, лился электрический свет. Парень был один без каких-либо сверхсуществ. Пожав плечами он без проблем спокойно вернулся домой.
- Ну наконец ты не рвешь колени как раньше, - Рома ехидно улыбался
- Знаешь, тут на днях со мной какая-то чертовщина произошла и я их разбил о камни,- переводя дыхание проговорил Антон.
- Молодые люди, пора бы уже давно
вам по домам идти,- прошамкал опять невесть откуда взявшийся Егорович. Он проковылял к Роме и встал рядом с ним. - Не бери на себя слишком много!
Антон вздрогнул и посмотрел на друга с противным дедом. Их глаза в сумраке качалки отливали красным цветом
- Ладно, не буду, черти вы колхозные!
Бабка и скорая.
Ох, бомбануло сегодня знатно.
Решил по случаю вчерашнего праздника проехаться автобусом на работу, подхожу к остановке а там бабуля просит скорую вызвать - плохо себя чувствует, предлагаю в больницу на такси(таксист был рядом и охотно сам предложил) - нет, говорит, нужна скорая и всё тут! Ну вызываю, бегу за водой, жду с ней полтора часа скорую а она по приезду просит ей померить давление и ехать с ними отказывается - говорит мне только давление померить нужно было и всё! Целая карета скорой ехала полтора часа через пробки в другой посёлок чтобы померить бабке давление которое оказалось в норме, при том что визуально бабка не менялась по состоянию!
Картинка кота показывает моё выражение)