До встречи, Светлая!
Закончилась Светлая Седмица. Мелькнула крылом, как небесная птица. Спела чудную песню, краше которой нет на земле.
Эти службы… Вначале стоишь в ликующем пасхальном потоке, потом идешь в нем (крестный ход). Как статика и динамика Царствия Божьего - его неизменность и, в то же время, вечное движение к Богу.
В конце Светлой чувствуешь свою ограниченность в принятии пасхальной радости. Это в преподобном Серафиме (Саровский) эта радость пульсировала круглогодично, так что он всякому пришедшему говорил: Христос Воскресе! А мы устаем быстро от нее, нам трудно соответствовать этой благодати. Да и грехи неминуемо собираются, так что чувствуешь, что семидневное пасхальное ликование уже как бы превышает твою меру.
Церковь, мудрая мать наша, знает об этом, и потому в Светлую субботу символически закрывает царские врата (впервые после Пасхи), и меняет строй богослужения на привычный, покаянно-размеренный, хотя и с постоянным напоминаем о пасхальном торжестве. Так нам лучше, так безопаснее.
Закончилась Светлая Седмица, но не закончилась Пасха. Наша Пасха - вечная. И земная жизнь есть подготовка к ней.
А ты, птица, лети на свою небесную родину. И возвращайся в следующем году! Нам так нужна твоя тихая песня. Ею мы живы, и ее хотим петь перед престолом Небесного Отца.
До встречи, Светлая!
Сергей Комаров
Антипасха
В слове «Антипасха» нет ничего страшного и противного Воскресению Христовому
Греческая приставка «анти» обозначает «вместо» или «напротив». То есть неделя напротив или после Светлого Воскресения Христова. Также здесь уместно значение «вместо». Потому что в этот день, завершающий Светлую седмицу, после Литургии которого закрываются Царские врата, а с вечера уже возобновляется чтение Псалтири, мы снова с полной силой вспоминаем Светлое Христово Воскресенье и будто бы вновь погружаемся в атмосферу пасхальной ночи. Поэтому Антипасха – это вместо Пасхи или вторая Пасха.
Примечателен также тот факт, что иногда это воскресенье называют восьмым днем Пасхи. Цифра восемь символична. Она обозначает восьмой день существования мира. Перед ним будет Страшный суд, грешники навсегда отправятся в ад, а праведники навсегда – в рай. И будет обновление мира. Святой апостол и евангелист Иоанн Богослов пишет в Апокалипсисе: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр. 21:1, 2).
Все эти символы нам говорят о том, что Пасха не прекращается! Она вечна. Как вечна будет пасхальная радость праведников в новом горнем граде Иерусалиме.
Также Антипасха называется еще Фоминой Неделей. Это связано с конкретным историческим событием, произошедшим на восьмой день после Светлого Христова Воскресения. Святой апостол Фома отсутствовал во время первого явления по Своем воскресении Спасителя ученикам. Когда он пришел, то другие апостолы бросились делиться с ним этой радостью. Но он им не поверил, мотивируя свое неверие следующими словами: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин. 20:25).
Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет о поведении Фомы: «Так выразилось не неверие, враждебное Богу, – так выразилась неизреченная радость; так выразилась душа пред величием события, превышающего человеческий ум, пред величием события, изменившего состояние человечества. С Христом и во Христе воскресло человечество. Всеблагий Господь не замедлил доставить возлюбленному ученику желанное им удостоверение».
Спустя восемь дней, как повествует о том Евангелие от Иоанна (конец 20-й главы), опять ученики Христовы находились в доме, святой апостол Фома пребывл с ними. Двери были заперты, так как первые христиане боялись мести иудеев. Как и в первый раз, Христос явился им при закрытых дверях и сказал: «Мир вам!» Закрытые двери здесь одновременно символизируют то, что Бог выше физических законов, и то, что (как писал святитель Игнатий (Брянчанинов) в сочинении «Поучение в неделю Антипасхи. О христианстве») «и тогда присутствовал Он, Вездесущий по Божеству, посреди учеников Своих, когда Фома, полагая Его отсутствующим, высказывал им свое состояние недоумения при их поведании о воскресении». Какие великие и обнадеживающие слова святителя Игнатия: Господь всегда с нами!
После благословения Своего Христос сказал Фоме: «Принеси перст твой семо, и виждь руце Мои: и принеси руку твою, и вложи в ребра Моя: и не буди неверен, но верен» (Ин. 20:26–27). Святой апостол Фома в трепетном сердечном горении веры восклицает: «Господь мой и Бог мой!» (28-й стих). Христос же говорит ему: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (29-й стих).
Эти слова Спасителя обращены ко всем нам. Апостол Фома, как и в случае с Успением Пресвятой Богородицы, служит орудием в руках Бога для того, чтобы утвердить людей в определенных истинах веры. Господь наш Иисус Христос, конечно же, знал о будущих ересях докетов и монофизитов, отрицавших Его человеческую природу. Потому на веки вечные через это осязательное удостоверение Фомы утвердил нас в догмате, что Он воскрес именно телесно, в том числе и с ранами от гвоздей.
Целесообразно также привести слова святителя Игнатия из вышеуказанного труда: «В ответ на исповедание апостола Господь ублажил невидевших и уверовавших. Помянул и нас Господь, помянул всех, не видевших Его телесными очами! Помянул Он и нас, удаленных от Него и пространством и временем! Помянул в то время, когда восприятым на Себя человечеством, принесенным в жертву за человечество и уже прославленным славою воскресения, стоял Он посреди святых апостолов Своих! Не забыты Господом и мы, присутствующие здесь в святом храме Его, воспоминающие событие, от которого отделены восемнадцатью столетиями. Блаженны и мы, не видевшие Его, но верующие в Него! Блаженны те из нас, которые веруют в Него! Сущность дела – в вере. Она приближает человека к Богу и усвояет человека Богу; она представит человека пред лице Божие и поставит его в последний день жизни сего мира, в начале вечного дня, одесную престола Божия для вечного видения Бога, для вечного наслаждения в Боге, для вечного соцарствия Богу.
Блажени невидевшии и веровавше. Этими словами Господь совокупил с апостолами воедино всех верующих всея земли и всех времен».
Итак, Пасха для нас, дорогие братья и сестры, продолжается. И радость Ее уходит в восьмой день…
Иерей Андрей Чиженко
P.S.
✒️ Я перестал отвечать здесь на комментарии к своим постам. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Что надо успеть за выходные
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
Действительно почувствовать Пасху
Чтобы действительно почувствовать Пасху и поистине увидеть свет Божественного Воскресения, необходимо очистить свои чувства от всякого страстного движения: «Очистим чувствия, и узрим в непреступнем свете Воскресения Христа блистающася и радостию гласяща», – говорит песнопевец.
Если сердце не очистилось, не освободилось от отвратительного эгоизма и высокомерного расположения, если не поселилось в нём смирение Христово, то очи души не видят света Воскресения и сердце человека его не ощущает. Христос указал нам путь очищения: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим». Если мы не смирим свой помысел, не преклоним главу, если не уверуем непреложно, что мы – ничто, что каждый из нас есть последний человек, самый грешный, которому уготован ад, то не испытаем особой радости Святого Воскресения, не удостоимся тайно в глубине сердца праздновать Пасху Христову.
Старец Ефрем Аризонский
О Человеке, который зовется Христом (Глава 2. Загадки Евангелия)
Чтобы понять эту главу, надо вспомнить, в чем суть этой книги. Вся она держится на доказательствах, которые принято называть «reductio ad absurdum» («сведение к абсурду» (лат.)). Ведь я хочу показать, что положения рационалистов несравненно нелепее наших, а для этого надо хоть на время принять эти положения. Так, в первой части я допускал, что человек — животное, и он оказывался более достойным удивления, чем если бы я признал его ангелом. В точно таком же смысле я попытаюсь сейчас допустить, что Христос был человеком.
Я отойду на время от моих собственных, гораздо более ортодоксальных взглядов и попытаюсь представить, что бы почувствовал тот, кто прочитал бы Евангелие как повесть о незнакомом человеке. Мне хотелось бы показать, что такое чтение (если оно и впрямь беспристрастно) приведет если не к вере, то к растерянности, из которой нет выхода, кроме веры. И потому в этой главе я отойду от духа моей веры, откажусь даже от тона, который счел бы наиболее уместным, и постараюсь встать на место гипотетического читателя, впервые открывающего Евангелие.
Нелегко воспринять Новый завет как новость. Очень и очень трудно принять Благовествование как весть. К счастью и к несчастью, Евангелие обросло для нас тысячами толкований и ассоциаций; ни один человек нашей цивилизации — как бы он ни относился к христианству — не может прочитать его так, словно никогда о нем не слышал. Конечно, Новый завет — не аккуратный томик, свалившийся с неба. Авторитет Церкви отобрал его среди обширной литературы ранних христиан.
Но сейчас я говорю о другом: нам трудно, почти невозможно читать все эти знакомые слова так, как они написаны, не соскальзывая к привычным ассоциациям. Должно быть, именно потому современные толкования Евангелия так далеки от истины; и мне кажется порой, что критики Нового завета никогда его не читали.
Все мы слышали много раз (люди, наверное, не устанут говорить об этом), что Иисус Нового завета — милостивейший и кротчайший из всех друзей человечества, но Церковь сковала Его гнусными догмами, окружила суеверными страхами и лишила человечности. Рад повторить, что это неизмеримо далеко от истины. Христос церковного Предания — кроток и милостив, у Христа Священного Писания немало и других черт. Конечно, и в Евангелии Он жалеет нас, и от красоты Его слов может разбиться сердце.
Но это далеко не единственные Его слова. В предании же, в тех образах, которые дает нам Церковь, Он говорит едва ли не только эти слова любви. Причина тому проста и безупречно правильна. Большинство людей — бедны, большинство бедных — унижены, и непременно нужно напомнить им о беспредельной жалости Господней. Этот дух сострадания — первое, что заметит и даже осудит безбожник в Pieta или в Сердце Христовом. Может быть, искусство уже Писания, но инстинкт его точен.
Страшно и представить себе статую Христа во гневе. Невыносимо подумать, что, обогнув угол, увидишь на рыночной площади это Лицо таким, каким видели Его порождения ехиднины. Не следует осуждать Церковь за то, что она показывает нам Его в другие, милостивые минуты. Но помните и поймите: тому, кто узнает о Христе от Церкви, Он покажется более мягким, чем тому, кто узнает о Нем из Писания. У человека, впервые открывшего Евангелие и ничего не слышавшего о Христе, сложится совсем другое представление.
Многое покажется загадочным, кое-что непоследовательным, но далеко не только кротость увидит и почувствует он. Евангелие захватит его и потому, что о многом придется догадываться, а многое потребует объяснений. Он найдет там немало насмешливых намеков, таинственных умолчаний, внезапных действий, без сомнения, очень значительных, но он не поймет их значения. Он увидит, что буря Иисусова гнева разражается далеко не всегда там, где мы ожидаем. Петр церковного предания — тот, кому Христос говорил: «Паси агнцев Моих», — мало похож на того, кому Он крикнул в непонятном гневе: «Отойди от Меня, сатана!» Христос с любовью и жалостью плачет над Иерусалимом, который должен Его убить; мы не знаем, почему Он ставит ниже Содома тихую Вифсаиду.
Я намеренно не касаюсь всех верных и неверных толкований, я просто хочу представить, что чувствовал бы человек, сделавший то, о чем нам столько твердили, — прочитавший Евангелие «без всех этих догм и доктрин». Я думаю, он нашел бы там немало такого, что покажется не правоверным, а кощунственным. Он увидел бы поистине реалистические рассказы, но только о том, что мы зовем сверхъестественным. Ведь Иисус Нового завета предстает «человеком дела» лишь тогда, когда изгоняет бесов.
Нет ничего кроткого и мягкого, нет ничего похожего на привычную для нас мистику в Его тоне, когда Он говорит: «Замолчи и выйди из него». Скорее тут вспомнишь властного укротителя или умного врача, умеющего сладить с опасным маньяком. Все это я говорю для примера, я не хочу ни спорить, ни объяснять; я просто описываю чувства человека, свалившегося с луны, для которого Новый завет — новый.
Вероятно, такой читатель заметил бы, что если все это — история человека, то она очень странная. Я говорю сейчас не о страшной ее кульминации и не о том, как она обернулась победой. Не говорю я и о том, что принято называть чудесами, — тут сами ученые запутались. Раньше считали, что чудеса бывали только в старину, теперь — что они начались в наше время. Раньше думали, что чудесные исцеления прекратились с первыми христианами; теперь склонны думать, что они начались с «Христианской науки».
Я говорю сейчас о незаметных, во всяком случае почти незаметных, вещах. В Евангелии очень много событий, которые никто не стал бы выдумывать, потому что никто, в сущности, не знает, что с ними делать. Например, есть там огромный пробел — нам почти неизвестно, как жил Христос до тридцати лет. Вряд ли кто-нибудь стал бы это выдумывать, чтобы что-то доказать, кажется, никто и не пытался сделать это. Умолчание потрясает нас — но как факт, не как притча.
По правилам мифотворчества и героепоклонства, скорее нужно было бы сказать (если я не ошибаюсь, так и говорили некоторые авторы апокрифов), что Христос понял и начал Свою миссию в исключительно раннем возрасте. Однако, как ни странно, Тот, Кто меньше всех людей нуждался в приуготовлении, готовился дольше всех. Что это, акт высшего смирения или некая истина, чей отсвет мы видим в том, что у высших существ длиннее детство?
Не будем строить догадок; я просто хочу показать на этом примере, что многое в Евангелии ничего не подкрепляет, тем более не иллюстрирует признанных религиозных догм. История Христа ничуть не похожа на то, что принято называть «простым, не испорченным Церковью Евангелием». Я сказал бы скорее, что Евангелие — таинственно, Церковь — разумна; Евангелие — загадка, Церковь — разгадка.
Начнем хотя бы с того, что вы не найдете в Евангелии общих мест. С каким бы почтением мы ни относились к древним философам и современным моралистам, мы не сможем сказать, что не нашли в их писаниях общих мест. Этого не скажешь даже о Платоне, тем более об Эпиктете, или Сенеке, или Марке Аврелии, и уж никак не скажешь о наших агностиках и членах этических обществ. Мораль большинства моралистов, древних и новых, — непрестанный, ровный поток общих мест.
Ничего подобного не найдет наш гипотетический читатель, впервые открывший Евангелие. Он не найдет там привычных, легко льющихся истин; зато найдет непонятные призывы, поразительные упреки и советы, странные и прекрасные рассказы. Он увидит грандиозные гиперболы о верблюде и игольном ушке или о горе, ввергнутой в море. Он найдет в высшей степени смелые упрощения житейских сложностей — скажем, совет сиять над всем, как солнце, и не заботиться о будущем, как птица.
С другой стороны, он увидит там тексты непроницаемой сложности, например загадочную мораль притчи о нерадивом управителе. Одни слова поразят его красотой, другие — правдой, но ничто не покажется ему само собой разумеющимся. Так, он не найдет прописных истин о мире — он найдет парадоксы о мире, которые, если принять их буквально, покажутся слишком мирными любому пацифисту. Он узнает, что нужно не столько уступать вору, сколько подбадривать его и поощрять.
Но он не отыщет ни слова из всей привычной антивоенной риторики, которой набиты тысячи книг, од и речей; ни слова о том, что война губительна, что война разорительна, что война — это бойня и так далее и тому подобное. Точнее, он вообще не найдет ничего, что пролило бы свет на отношение Христа к воинскому делу; разве что заключит, что Он неплохо относился к римским воинам. С той же внешней, человеческой точки зрения, может показаться странным, что Христос лучше ладит с римлянами, чем с евреями. Вообще же, речь идет об определенном тоне, который чувствуешь, читая определенный текст.
Слова о том, что кроткие наследуют землю, никак нельзя назвать кроткими и в них нет ни капли кротости, если мы понимаем под ней умеренность, безвредность, безобидность. Чтобы их оправдать, надо предвосхитить то, о чем не думали тогда и не осуществили теперь. Если это истина, это — пророчество, но уж никак не трюизм. Блаженство кротких — в высшей степени сильное утверждение, истинное насилие над разумом и вероятностью.
И тут мы подходим к другой, очень важной черте Евангелия. Пророчество о кротких исполнилось, но не скоро. Не сразу раскрылись и слова, обращенные к Марфе, — слова, которые задним числом, изнутри так хорошо поняли христианские созерцатели. В словах этих нет ничего очевидного; большинство моралистов, и древних и новых, сказали бы иначе.
Какие потоки легкого красноречия изливали бы они в защиту Марфы! Как расписывали бы они радость простого труда, как мягко напоминали бы, что мы должны оставить мир лучшим, чем он был, в общем, как прекрасно повторяли бы они то, что говорят в защиту хлопотливости люди, для которых эти речи не составляют хлопот! Если в Марии, мистическом сосуде любви, Христос охранял посевы чего-то более ценного, кто мог понять это в те дни?
Никто другой не видел сияния Клары, Екатерины или Терезы под низкой кровлей Вифании. То же самое можно сказать о прекрасных и грозных словах про меч. Никто не мог угадать тогда, что они значат, чем оправдаются. Да и сейчас поборники свободной мысли так просты, что попадаются в ловушку. Их шокирует намеренная мятежность этих слов. В сущности, им не нравится, что это парадокс, а не трюизм.
Если бы мы могли читать Евангелие, как свежую газету, оно озадачило бы нас и даже ужаснуло бы гораздо сильнее, чем те же самые вещи в церковном предании. Вспомним, например, пророчество Христа о скопцах для Царства небесного. Если это не призыв к добровольному обету целомудрия, это куда более неестественно и страшно.
Нам и в голову не приходит другое толкование, потому что мы знаем о францисканцах или сестрах милосердия. Но ведь сами по себе эти слова могут вызвать в памяти бесчеловечную, мрачную тишину азиатского гарема. Вот один пример из многих. Сейчас я хочу показать, что Христос Писания мог бы показаться более странным или страшным, чем Христос Предания.
Я говорю так долго о мятежных или о загадочных текстах не потому, что в них нет простого и высокого смысла, а потому, что я хочу ответить на обычные доводы. Поборники свободной мысли часто говорят, что Иисус из Назарета был человеком своего времени (хотя и обогнал его) и потому нельзя считать его этику целью, идеалом. После этого, как правило, идет критика и нам доказывают, что трудно подставить другую щеку или не думать о завтрашнем дне, что самоотречение — вещь суровая, а моногамия нелегка.
Но зелоты и легионеры подставляли другую щеку не чаще, если не реже, чем мы. Еврейские торговцы и римские мытари не меньше, если не больше, думали о завтрашнем дне. Зачем притворяться, что мы отбрасываем устаревшую мораль во имя новой, подходящей к нашей жизни? Это не мораль другого века, это мораль другого мира.
Скажите, что такие идеалы невыполнимы вообще, — но не говорите, что они невыполнимы для нас. Они явственно отмечены особым мистическим духом, и если это — безумие, то оно поражает во все времена один и тот же тип людей. Возьмем, например, христианское учение о браке и об отношениях полов. Галилейский Учитель мог учить вещам, естественным для Галилеи, но это не так. Человек времен Тиберия мог излагать взгляды, обусловленные эпохой, — но и это не так. Христос учил другому, очень трудному, ничуть не более трудному сейчас, чем тогда.
Разрешая многоженство, Магомет и впрямь приноравливался к среде. Никто не скажет, что четыре жены — недостижимый идеал, это практичный компромисс, отмеченный духом определенного общества. Если бы Магомет родился в лондонском пригороде XIX века, он вряд ли завел бы там гаремы, даже и по четыре жены. Он родился в Аравии VI века и приспособил брачный закон к тогдашнему обычаю. Но Христос, говоря о браке, ни в малейшей степени не примерялся к обычаю Палестины I века. Он вообще ни к чему не приноравливался, кроме мистической истины, что брак — таинство, истины, которую много позже раскрыла Церковь.
В те времена единобрачие было ничуть не легче, чем в наши дни, а удивляло оно больше. Евреи, римляне и греки не только не верили, что мужчина и женщина становятся единой плотью, — они слишком плохо понимали это, чтобы отвергнуть. Мы можем считать единобрачие немыслимым или недостижимым, но самый спор — все тот же. Мы не вправе считать, что слова и мысли Христа, может быть, и хороши для Его времени, но к нашему не подходят. Насколько они подходили к Его времени, показывает нам конец Его истории.
То же самое можно сказать иначе. Если Евангелие — история человека, почему этот человек так мало связан со своим временем? Я говорю не о мелочах быта — не надо быть Богом, чтобы понять, как они преходящи. Я говорю о тех основах, которые кажутся важными даже мудрейшим.
Аристотель был, наверное, мудрее и шире всех людей, какие только жили на свете. Основы его учения остались разумными, несмотря на все исторические и общественные перемены. И все же он жил в мире, где иметь рабов было так же естественно, как иметь детей, а потому признавал, что раб и свободный отличаются друг от друга. Христос тоже жил в этом времени и мире. Он не обличал специально рабства. То, что Он основал, могло существовать и при рабовладении; может оно существовать и там, где рабства нет.
Он не произнес ни единой фразы, ставящей Его учение в зависимость от какого бы то ни было общественного уклада. Так говорит только Тот, Кто знает, что все земное преходяще — даже то, что кажется вечным самому Аристотелю. В I веке Римская империя была поистине «кругом земным», другим названием мира. Но учение Христа не зависит от того, существует ли Империя, и даже от того, существует ли мир. «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут».
Те, кто говорят об ограниченности Галилеянина, расписываются в собственной ограниченности. Несомненно, Он верил в то, во что не верит одна современная секта; но в это верили не только в Его время или в Его стране. Вернее будет сказать, что в это не верят только в наше время. Еще вернее, только в наше время меньшинство, не верящее в это, может играть видную роль в обществе.
Христос верил в бесов и в духовное исцеление недугов совсем не потому, что родился в Галилее при Августе. В то же самое верили в Египте при Тутанхамоне и в Индии при Моголах. Материалистам приходится отстаивать свои взгляды против свидетельств всего мира, а не против провинциальных предрассудков Северной Палестины времен первых императоров.
То же самое можно сказать и о таинстве брака. Мы вправе в него не верить, как не верим в бесов, но Христос, несомненно, верил, хотя ничего похожего не было в Его время. Он взял Свои возражения против развода не из римского кодекса, и не из закона Моисеева, и не из местных обычаев. Его взгляды на брак казались Его тогдашним противникам точно такими же, какими кажутся нынешним, — странной, произвольной мистической догмой.
Сейчас я не собираюсь защищать эту догму; я просто хочу сказать, что сейчас так же трудно защищать ее, как и тогда. Этот идеал стоит вне времени, он труден всегда и всегда возможен. Нам говорят, что «этого можно было ожидать» от человека того времени и той страны; а мне кажется, что «этого» скорей можно ожидать от Богочеловека, который живет среди людей.
Повторю: честно прочитав Евангелие, вы не увидите популярного в наши дни «человека Христа». Такой Христос — искусственное построение, слепленное из произвольно выбранных свойств, словно человек, созданный поборниками эволюции. Таких Христов накопилось очень много — не меньше, чем ключей к мифологии. Разные школы рационализма создали разные, одинаково рациональные объяснения Его жизни.
Сперва доказали, что Он никогда не жил, и это дало почву для двух-трех дополнительных теорий: что Евангелие — солярный миф, или миф о зерне, или еще какой-то миф, навязчивый, словно мания. Потом учение о выдуманном Боге сменилось учением о реальном человеке. Во времена моей юности модно было рассуждать о том, что Иисус — просто учитель нравственности, близкий к ессеям, и не сказал он ничего особенного, во всяком случае — ничего, что не мог бы сказать Гиллель и сотни других: что хорошо быть хорошим, например, или что чистота очищает.
Потом кто-то решил, что Он был сумасшедшим, возомнившим себя Мессией. Нет, сказали другие, Он был нормален, так как не думал ни о чем, кроме социализма или (уточнили третьи) кроме пацифизма. Четвертые заметили, что Он был только целителем. «Христианская наука» проповедовала христианство без Христа, чтобы объяснить исцеление тещи Апостола или дочери сотника, — и все эти теории неверны, но, если взять их вместе, свидетельствуют о той самой тайне, которую не замечают.
Должно быть, есть что-то не только загадочное, но и многостороннее в нашем Господе, если из Него можно выкроить столько маленьких людей. Если Он удовлетворяет Мэри Бэкер-Эдди как целитель, а социалиста — как реформатор, настолько удовлетворяет, что они и не ждут от Него ничего другого, — может быть Он много больше, чем им кажется? Может, что-то есть и в других непонятных им действиях, скажем, в изгнании бесов или в пророчествах о Суде?
Наконец, человека, впервые читающего Евангелие, поразит еще одно. Я говорил не раз о том, что хорошо бы повернуть время вспять или представить себе хотя бы, что те или иные события — впереди, а не позади. В начале этой книги я ставил себя на место чудища, впервые взирающего на мир. Еще труднее и поразительнее представить, что слышишь впервые о Христе. Не нам судить тех, кто счел слухи о Нем кощунством и безумием.
Лучше одарить великую весть даром недоверия, чем сказать, как нынешний мыслитель, что все относительно. Лучше разодрать на себе одежды, вопия о кощунстве, как Кайафа, или счесть Христа одержимым, как сочла толпа, чем тупо толковать о тонких оттенках пантеизма.
Намного мудрее простые души, которые перепугались, что трава посохнет и птицы попадают с неба, когда бездомный подмастерье плотника сказал спокойно, почти беспечно, словно бросил через плечо: «Прежде, нежели был Авраам, Я есмь».
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал отвечать здесь на комментарии к своим постам. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Патриарх Кирилл пригрозил «страшной карой» священникам Православной Церкви Украины
Он уверен, что священники Православной Церкви Украины вероотступники и их покарают свыше.
Церковный раскол на Украине привёл к тому, что «компания ряженых» святотатствует, она будет «страшно наказана Богом», заявил Гундяев. Он делает это заявление в проповеди после литургии в храме святого равноапостольного князя Владимира в Тушино. «Мы знаем, как искусственно создался безблагодатный раскол. Это компания ряженых, которые будут страшно наказаны Богом. Не знаю, при этой жизни или в будущем веке, но это факт», — уверенно заявил патриарх.
Что продолжает его так возмущать? Православная Церковь Украины появилась ещё в декабре 2018 года после слияния Украинской православной церкви Киевского патриархата и Украинской автокефальной православной церкви. В январе 2019 года она получила статус автокефалии в соответствии с указом патриарха Константинопольского. Однако РПЦ не признала указа патриарха Варфоломея и считает ПЦУ раскольнической. РПЦ назвала тогда это объединение канонически ничтожным.
Дальше дела разворачиваются ещё круче. Украинская Православная Церковь Московского патриархата, которая находилась в юрисдикции Патриарха Кирилла, вдруг объявляет независимость от Русской Православной Церкви.
В УПЦ осудили военные действия на Украине и позицию патриарха Кирилла по поводу конфликта. УПЦ объявила о своей «полной самостоятельности и независимости». Решение было принято на собрании епископов, священников, монахов и мирян 27 мая 2022 года.
«Выражаем несогласие с позицией патриарха Московского и всея Руси Кирилла по поводу войны в Украине», — говорится в заявлении Церкви.
УПЦ была самоуправляемой церковью в составе Московского Патриархата, но что-то пошло не так. Сначала священники некоторых епархий перестали поминать патриарха Кирилла в своих проповедях. Глава РПЦ после этого упрекнул их в слабости: «Сегодня не поминаем патриарха, потому что страшно, а ведь завтра кто-то может потребовать большего».
Так и случилось. 25 мая 2022 года ПЦУ призвала УПЦ к диалогу и отделению от «неканонической власти российского патриарха». И уже через день заявление о таком отделении было сделано. Однозначно можно сказать, что в православной церкви существует раскол. Он образовался намного раньше, но сейчас усугубился ещё более.
Иисус Христос ранее говорил о том, каким бывает итог подобного раскола:
«Любое царство, разделённое враждой, будет разрушено, и никакой город или дом, разделённый враждой, не устоит". (Матфея 12:25)
И это действительно так, потому что Библия призывает христиан к единству:
"Умоляю вас, братья, именем нашего Господа Иисуса Христа: говорите одно, избегайте разделений, будьте едины в мыслях и взглядах". (1 Коринфянам 1:10)
Ясно одно: в православной церкви не до единства. Тут другой принцип работает: своя рубашка ближе к телу.
Почитателям СССР - причины его распада я обнаружил ещё будучи учеником начальной школы в 1970-х
А вы до сих пор вините в этом отдельно взятых людей?
Это ваше глубокое заблуждение...
Будучи учеником начальной школы, я столкнулся с фактом, который меня весьма обескуражил. Умерла прабабушка, бабушка моей мамы. Было её очень жалко. Когда мне было лет пять, она постоянно оставалась со мной. Мама работала, бабушка тоже работала. В детский сад я тогда ещё как-то не попал. Вот и была прабабушка моей нянькой. Ну, вот прабабушка умерла. Я тогда в первом или втором классе учился. Похороны и все события, с этим связанные, я не помню.
А вот про работу моей бабушки, маминой мамы, нужно сказать особо. Преподавала она русский язык и литературу и была завучем школы, членом КПСС. Помню, как через несколько дней после похорон моя бабушка, завуч школы и член КПСС, настоятельно мне советовала съесть блин с мёдом и сказать: "Царство Небесное прабабушке". А если честно - чуть ли не впихнула мне этот блин в рот, заставляя сказать слова о небесном царстве.
Внутри меня был какой-то протест. Да какое там небесное царство? Я же был октябрёнком и не должен был говорить такие пошлые слова, поедая блин с мёдом. Октябрята носят значок с изображением Володи Ульянова, а Ленин учил, что Бога нет.
После того, как стало ясно, что коммунисты (по крайней мере некоторые) придерживаются религиозных традиций, я вообще выпал в осадок.
Дальше - больше. В школе был кружок юных атеистов, в который я как-то попал. Преподаватель химии показывала различные фокусы, поясняя, как ловко священники обманывают верующих, выдавая за чудеса химические реакции. Было прикольно. Ещё прикольнее было то, что на Пасху все (некоторые учителя тоже) покупали куличи и говорили "Христос воскрес".
Короче, несоответствие слов и дел было явным. И получился из меня суеверный атеист. Именно так. Что Бога нет - в школе научили. А что нужно какие-то религиозные традиции соблюдать (на всякий случай, как бы на хрен чего не вышло) - этому тоже научили. Вот так стал я этаким неверующим, но суеверным.
Через некоторое время СССР распался. С этим кончился и комсомол, и также КПСС, которые пропагандировали атеизм.
Кто-то винит в распаде Союза каких-то конкретных людей. А мог ли он оставаться в здравии с такой фальшивой идеологией? Кругом было враньё и лицемерие.
Коммунистические идеологи втихаря праздновали церковные праздники и учили религиозным обрядам других.
В общем, одна из причин, почему СССР распался, выражена в Библейском принципе:
"Любое царство, разделённое в самом себе, будет разорено, и никакой город или дом, разделённый в самом себе, не устоит" (Матфея 12:25).
И на пальцах: если идеология государства явно не идёт одним курсом - оно неизменно обречено на провал.
Такая вот штука.
А ещё раньше я писал пост "Фальшивая идеология", который показывает, как я сталкивался с ложью в других областях строительства коммунизма.
По ссылке пост "Фальшивая идеология".
Фальшивая идеология
Говорят, если гуманитарий пройдет это головоломку до конца, он может считать себя технарем
А еще получит ачивку в профиль. Рискнете?